Я не собираюсь пить, мадам. Я пришел  сюда  исключительно  для  того,
чтобы передать сообщение.
   - От кого?
   - От Дэвида П.Доннелли, то есть от меня самого.
   Гретхен засмеялась.
   - Передавайте ваше сообщение, а затем советую вам идти спать.
   - Я уже наполовину его передал. Я  люблю  вашего  брата.  Вторая  часть
более сложная. Я люблю его сестру.
   - Вы много выпили.
   - Правильно. Пьяный я люблю его сестру, и трезвый я люблю его сестру.
   - Благодарю вас за сообщение, - сказала Гретхен, продолжая сидеть, хотя
ей хотелось вскочить и поцеловать его.
   - Вы не забудете, что я сказал? - Его глаза горели на заросшем  бородой
лице.
   - Не забуду.
   - В таком случае, - сказал он важно,  -  я  удаляюсь  спать.  Спокойной
ночи, мадам.
   - Спокойной ночи. Спите спокойно.
   - Обещаю вертеться и метаться. О, я, несчастный!
   - О, вы, несчастный!.. - усмехнулась Гретхен.
   Задержись он еще секунд на десять, она  вскочила  бы  и  бросилась  его
обнимать. Но он торжественно помахал ей в знак приветствия рукой и,  почти
не качаясь, вышел.
   В коридоре он снова запел.
   Она сидела, уставившись на дверь, и думала: а  почему  бы  и  нет?  Она
покачала головой. Потом, когда работа будет окончена. Может быть.
   В тишине комнаты,  в  которой  теперь  стоял  запах  виски,  она  снова
принялась за режиссерский сценарий.


   А этажом ниже никак не мог заснуть Уэсли. Он лежал, ожидая, что вот-вот
повернется дверная ручка, послышится  шорох  и  в  темную  комнату  войдет
Фрэнсис. Но дверная ручка не  поворачивалась,  и  не  раздавалось  никаких
звуков, помимо стона пружин, когда он поворачивался с боку на бок.
   Он сказал, что любит ее. Правда, признание было вынужденным,  но  когда
он произносил эти слова,  он  в  них  верил.  Однако  если  любишь,  разве
замечаешь, как девушка притворяется или обманывает, разве говоришь ей, что
она ведет себя глупо? Говорят, что любовь захватывает тебя целиком: вот ты
признался в любви, и все остальное теряет смысл.  Говорят,  любовь  слепа.
Нет, сегодня он не был слеп. Он видел, как Фрэнсис разыграла в баре лживую
и отвратительную комедию, и сказал  ей  об  этом.  Может  быть,  ему  надо
учиться держать свое мнение при себе. Тогда сейчас, во втором  часу  ночи,
он не лежал бы в постели один.
   Он тосковал по прикосновению ее рук, по ее телу. Если это не любовь, то
что же? Когда она была с ним в постели,  он,  несмотря  на  предупреждение
Гретхен, не мог заставить себя поверить,  что  она  вернется  к  мужу  или
увлечется другим мужчиной. Ему нравилось развлекаться  с  пассажирками  на
"Клотильде", пока их мужья спали внизу или играли в казино, ему  нравилось
заглядывать к миссис Уэрфем, но все это была не любовь. Не  нужно  особого
опыта, чтобы почувствовать разницу между тем, что было тогда и что  теперь
- с Фрэнсис.
   Он помнил, как на узкой кровати Фрэнсис лежала в его  объятиях,  как  в
темноте переплетались их тела и Фрэнсис шептала: "Я тебя  люблю".  Что  же
это означало? Он тихо застонал.
   К кому обратиться, чтобы понять ее и себя? К матери? Которая,  по  всей
вероятности, скажет, что он,  как  и  его  отец,  позор  и  несчастье  для
достойных  христианских  семей.  К  дяде?  Для  него  он,  скорее   всего,
доставшаяся  по  наследству  обуза,   неблагодарный   мальчишка,   который
показывается на глаза, лишь когда ему что-нибудь нужно. К тете? Чудак,  по
прихоти природы наделенный талантом, который  он  по  глупости  или  из-за
отсутствия честолюбия собирается зарыть в землю. Может быть, к  Элис?  Для
нее он нескладный и наивный мальчик, нуждающийся в участии  и  материнской
ласке. К Кролику? Хороший помощник на яхте, но он никогда не станет  таким
прекрасным человеком, как его отец. К Кейт?  Единокровный  брат  ее  сына,
живое и горькое напоминание о покойном муже. Если собрать мнения всех этих
людей, какой же получится человек?
   Может, потому он такой, что еще молод и не  уверен  в  себе?  Отстал  в
развитии, сказала Фрэнсис. Но никто из его ровесников, по-видимому, так не
мучается, все прекрасно понимают себя.
   Лежа в одиночестве в темной комнате, Уэсли был уверен лишь в одном:  он
не останется прежним. Только каким он станет? Интересно, если  бы  он  мог
взглянуть на себя, когда ему будет двадцать один год, двадцать пять, а  то
и все тридцать, что бы он о себе сказал?
   Возможно, после того как его увлечение Фрэнсис  пройдет,  он  последует
совету тетки и станет актером. Научится играть не  только  перед  камерой,
но, как Фрэнсис, ежедневно и ежеминутно. Наверное, она  пришла  к  выводу,
что мир хочет от нее именно этого, а раз так - пусть он это и получает.
   Завтра утром Уэсли предстояло играть  роль  жестокого  и  необузданного
парня. Это нетрудно. Может быть, год-другой он  посвятит  этой  профессии.
Такое начало ничем не хуже любого другого.
   Когда он наконец заснул, ему снилось, что он сидит в гостиной  у  Элис,
ест бутерброд с холодным мясом и пьет пиво, только за столом напротив него
сидит не Элис, а Фрэнсис Миллер.



7

   Из записной книжки Билли Эббота (1971):
   "Снова сел за пишущую машинку. Дурные привычки исчезают с трудом. Кроме
того, здесь после обеда соблюдают сиесту, а  я  никак  не  привыкну  спать
днем, и, поскольку общаться не с кем, почему  бы  не  поговорить  с  самим
собой? Во всяком случае,  нет  никаких  оснований  полагать,  что  полиция
Франко  заинтересуется  писаниной  американского  теннисиста,  работающего
тренером в этом логове богачей на берегу синего моря. В Бельгии  все  было
иначе.
   После Брюсселя климат южной Испании кажется райским, и остается  только
удивляться, почему люди, имеющие возможность выбирать, продолжают  жить  к
северу от Луары.
   Приехал сюда в крохотном открытом "пежо", купленном в Париже за сходную
цену у торговца подержанными машинами. Как только я  пересек  Пиренеи,  то
сразу почувствовал какую-то особую радость, будто все эти деревушки,  поля
и реки я встречал где-то в другой жизни и теперь после долгого путешествия
возвращаюсь домой.
   Если я молчу, то вполне могу сойти за испанца. Не  могло  ли  случиться
так, что члены семейства  Эбботов  оказались  темноволосыми  в  результате
греха,  совершенного  страстными   андалузцами   в   те   времена,   когда
"Непобедимая  армада"  потерпела  кораблекрушение  у  берегов   Англии   и
Шотландии?
   Отель, в котором я живу, выстроен совсем недавно,  и  пройдет  еще  лет
десять, прежде чем ветер и приливы начнут его разрушать. У  меня  удобный,
просторный номер с видом на лужайки для гольфа и море. Помимо начинающих и
разных увальней, которым я даю уроки, здесь есть и  сильные  игроки,  и  с
ними  часок-кругом  можно  ежедневно  постукать   по   мячу.   Я   человек
Нетребовательный, с простыми вкусами.
   Испанцы - люди красивые, приятные и вежливые -  резкий  контраст  после
американской армии. Многие приехали  сюда  просто  отдохнуть  и  стремятся
показать себя с наилучшей стороны. Пока меня ни разу не  оскорбили,  и  не
вызвали на дуэль, и не заставили смотреть бой быков или принять участие  в
свержении существующего строя.
   Стараюсь соблюдать максимальную корректность с  дамами.  Их  мужья  или
любовники держатся  в  стороне,  но  с  большим  подозрением  относятся  к
молодому американскому спортсмену, проводящему в полуголом виде по крайней
мере час в день с их спутницами. Во  время  уроков  они  с  мрачным  видом
внезапно появляются возле корта. Я вовсе не хочу,  чтобы  меня  с  позором
выставили из города, обвинив в том, что я обесчестил  жену  или  любовницу
какого-нибудь испанского джентльмена. В мои намерения не входит попадать в
неприятную историю.
   После Моники радости  холостяцкой  жизни  особенно  приятны.  Не  люблю
сумятицы как в постели, так и вне ее.
   Я отлично загорел, нахожусь в прекрасной форме.
   Платят мне хорошо  и  на  чаевые  не  скупятся.  У  меня  накапливается
порядочная сумма - наверное, впервые в жизни.
   Здесь чуть не каждый вечер устраиваются вечеринки, и меня почти  всегда
приглашают. По-видимому, как  недавно  приехавшего.  Я  стараюсь  не  пить
слишком много и не разговаривать с одной  дамой  более  пятнадцати  минут.
Теперь я  уже  настолько  освоил  испанский,  что  понимаю  большую  часть
ожесточенных  политических  споров.  Здесь  частенько  говорят  об  угрозе
кровопролития, экспроприации, коммунизме и о будущем Испании после  смерти
старика. Я держу язык за зубами, благословляю судьбу, что поселился, пусть
ненадолго,  в  прекрасной  стране,   которая   так   соответствует   моему
темпераменту; высказываю  свое  мнение  лишь  по  наиболее  животрепещущим
вопросам - например, как держать ракетку при подаче.
   Еще раз приходится сомневаться в правоте отца, предостерегавшего, что я
происхожу из невезучей семьи.
   Мать написала мне несколько писем. Как и раньше, адрес  она  узнала  от
отца, которому я пишу  в  тщеславном  убеждении,  что  только  мои  письма
удерживают его в этом мире и не дают броситься  в  озеро  Мичиган.  Письма
матери стали значительно мягче. Она, по-видимому, думает, что я не остался
в  армии  только  по  ее  просьбе,  и  это  представляется  ей   признаком
наступления долгожданной зрелости. Теперь она подписывается "любящая  тебя
мама". В течение многих лет она подписывалась  просто  "мама",  тем  самым
выражая свое отвращение ко мне. Я ответил ей взаимностью и  закончил  свое
письмо словами "любящий тебя Билли".
   Она пишет, что ей очень нравится заниматься режиссурой; это меня  вовсе
не удивляет: она всегда стремилась командовать  окружающими.  С  восторгом
рассказывает об актерских способностях моего двоюродного брата Уэсли.  Это
одна из профессий, о которой мне следовало бы подумать раньше, поскольку я
не хуже любого другого могу быть и лживым и искренним, но  теперь  слишком
поздно. Мать пишет, что Уэсли хочет меня навестить. Что  мне  сказать  ему
при встрече? Добро пожаловать, братец-страдалец.
   Господи! Через два дня после предыдущей записи здесь появилась Моника в
сопровождении  немолодого  немецкого  бизнесмена,  занимающегося  продажей
замороженных продуктов. У нее сейчас период процветания -  вся  в  дорогих
тряпках, хорошо причесана. Делает вид, что мы незнакомы, но, вероятно, это
затишье перед бурей. Все время думаю о том, что надо бежать.
   Проиграл несколько партий человеку, у  которого  выигрывал  шесть  дней
подряд".


   На традиционной вечеринке в павильоне нью-йоркской студии по  окончании
последнего  дня  съемок  Фредди  Кан,  оператор,  подняв   руку   Гретхен,
дирижировал здравицей в ее честь. Актеры, работники студии и  приглашенные
друзья пели громко и от души. Гретхен хотелось и смеяться и  плакать.  Ида
Коэн,  ради  этого  случая  сделавшая  прическу,  не  скрывала  слез.  Кан
преподнес Гретхен в подарок от актеров часы, на приобретение которых Уэсли
дал пятьдесят долларов, и попросил Гретхен сказать несколько слов.
   - Спасибо,  большое  всем  спасибо,  -  начала  Гретхен  чуть  дрожащим
голосом. - Вы все работали превосходно, и я хочу поблагодарить каждого  из
вас в отдельности и всех вместе за то, что  вы  так  помогли  мне  в  моей
первой попытке стать режиссером. Правда, в  Голливуде  говорят:  "Покажите
мне счастливую группу, и я покажу вам отвратительную картину".
   Раздался смех и выкрики: "Это не про нас!"
   Гретхен подняла руку, требуя тишины.
   - Для всех вас работа закончена; надеюсь, что впереди  вас  ждут  более
интересные и более значительные картины, что ваши промахи будут забыты,  а
взлеты останутся в памяти навсегда или по крайней мере до того дня,  когда
Академия искусств будет присуждать вам награды. Но для некоторых  из  нас,
для тех,  кто  занимается  монтажом  и  озвучиванием,  для  композитора  и
музыкантов, а также  для  мистера  Коэна,  которому  предстоит  незавидная
работа по продаже  картины  в  прокат,  все,  по  сути  дела,  еще  только
начинается. Пожелайте нам успеха, потому что впереди у нас месяцы работы и
от того, что мы сделаем,  зависит,  ждет  нас  успех  или  провал.  -  Она
говорила скромно, но Уэсли, который стоял неподалеку, видел  в  ее  глазах
торжествующий блеск. - Ида, - сказала она, - перестань плакать. Это еще не
похороны. - Ида всхлипнула. Кто-то подал Гретхен стакан  с  виски,  и  она
подняла его. - За всех нас - от самых старых до...  -  она  повернулась  к
Уэсли, - до самых молодых.
   Уэсли, также державший в руке стакан с виски, к которому он пока еще не
притронулся, поднял его вместе со всеми. Он не улыбался, и на лице его  не
было восторженного выражения: он только что видел, как Фрэнсис Миллер и ее
муж чокнулись и поцеловались. После того вечера в баре Порт-Филипа Уэсли и
Фрэнсис помирились, и она  снова  приходила  к  нему  в  гостиницу,  а  он
несколько раз ночевал в ее нью-йоркской квартире, когда они  приступили  к
павильонным съемкам. Но три  дня  назад  из  Калифорнии  приехал  ее  муж,
блондин со спортивной фигурой, довольно красивый, хотя  и  на  стандартный
голливудский  манер.  Когда  Уэсли  увидел,  какими  взглядами  обменялись
Фрэнсис и ее муж и как они нежно поцеловались, он пожалел, что  пришел  на
эту вечеринку.
   Элис тоже была здесь, хотя сейчас  он  не  мог  ее  разглядеть  в  тени
декораций. Как всегда, она старалась не привлекать к себе внимания.  После
того как он  несколько  ночей  не  появлялся  в  квартире,  она  держалась
довольно странно и говорила с ним свысока и довольно официально. Когда  он
сказал ей о вечеринке, она ответила, что ей очень бы хотелось  пойти:  она
никогда не бывала на вечеринках в павильоне киностудии. Он пригласил Элис,
желая сделать ей приятное,  но  это  далось  ему  не  просто.  Наверно,  с
возрастом, думал он, стараясь не глядеть в  сторону  Фрэнсис  и  ее  мужа,
научишься вести себя в подобных ситуациях.
   Уэсли сделал большой глоток виски с содовой,  вспомнив  при  этом,  что
последний раз пил виски в баре "Розовая дверь" в  Канне.  Вкус  виски  был
приятным, и он сделал еще глоток.
   Гретхен ходила по площадке, кому-то пожимала руки, кого-то  целовала  в
щеку, у многих женщин в глазах стояли слезы. Никто не уходил, словно  всем
хотелось подольше сохранить отношения, установившиеся за время  совместной
работы. Уэсли слышал, как пожилая характерная актриса сказала Гретхен:
   - Благослови вас бог, дорогая: лучше, чем было, уже не будет.
   Уэсли удивился, что такое привычное для  актера  дело,  как  совместное
создание фильма, вызывает столько  эмоций.  Он  с  удовольствием  принимал
участие в съемках, но ему было безразлично, увидит он снова кого-нибудь из
группы, помимо Фрэнсис и Гретхен, или нет. Может быть, несмотря  на  слова
Гретхен, он все-таки не родился актером.
   - Уэсли Джордан, я буду без тебя скучать, - сказала Гретхен, подойдя  к
нему, и поцеловала его в щеку. Уэсли видел, что она говорит искренне.
   - Вы очень хорошо говорили.
   - Спасибо тебе, милый, - поблагодарила она, продолжая  оглядываться  по
сторонам, словно кого-то разыскивая. - Уэсли, а Рудольф не  говорил  тебе,
что он опоздает или вообще не придет?
   - Нет, не говорил. - В последние дни съемок  дядя  Рудольф  сказал  ему
только, что, по словам антибского адвоката, он может вернуться во Францию.
Но билета Уэсли пока еще не купил. Хоть он и не признавался себе  в  этом,
но уехать из  Америки  был  не  готов:  слишком  многое  оставалось  здесь
нерешенным.
   - Он сегодня снова собирался  в  Коннектикут  с  мистером  Доннелли,  -
сказала Гретхен, продолжая смотреть поверх голов, - но обещал вернуться  к
пяти часам. Сейчас уже больше семи. Это на него не  похоже.  Я  сейчас  не
могу отсюда уйти, так что будь добр, позвони  ему  в  отель  и  узнай,  не
просил ли он что-нибудь передать.
   - Сейчас позвоню, - сказал Уэсли и направился  к  телефону-автомату  за
съемочной площадкой; дядя постоянно держал номер в гостинице "Алгонквин" и
ночевал там, когда ему случалось задержаться в Нью-Йорке.
   Уэсли пришлось подождать: по телефону, хихикая, разговаривала  Фрэнсис.
Он отошел в сторону, чтобы не слышать, о чем она говорит.  Однако  она  не
спешила уходить и то и дело опускала в автомат десятицентовые  монеты.  Он
взял с собой стакан с виски и к  тому  времени,  когда  Фрэнсис  закончила
разговор, выпил все без остатка. Возбужденный звуком ее голоса, он  упрямо
твердил: "Больше никогда в жизни", хотя понимал, что лжет.
   Хихикнув напоследок, Фрэнсис повесила трубку и направилась  к  двери  в
павильон, возле которой стоял Уэсли.
   -  А-а,  -  сказала  она,  снова  хихикнув,  -  чудо-мальчик  в  полной
готовности.
   - Просто мне надо позвонить, но сначала... - Внезапно он схватил  ее  и
поцеловал в губы.
   - Наконец-то научился  кое-чему  у  актеров.  Например,  как  проявлять
страсть в присутствии мужей. - Ее голос был несколько хриплым от выпитого.
   - Когда мы увидимся? - Уэсли не выпускал ее  рук,  как  будто  надеялся
удержать силой.
   - Кто знает? - насмешливо сказала Фрэнсис. - Может, никогда,  а  может,
когда подрастешь.
   - Ты же не всерьез так думаешь.
   - Никто не знает, что я думаю на самом деле. А я - тем  более.  Я  хочу
дать тебе один хороший совет. Мы неплохо повеселились, а теперь ты об этом
забудь.
   Дверь из павильона распахнулась, и они увидели мужа Фрэнсис.
   - Пусти ее.
   Уэсли разжал руки и немного отступил.
   - Мне известно, чем вы до сих пор занимались. Шлюха.
   - Джек, успокойся, пожалуйста, - тщательно выговаривая  слова,  сказала
Фрэнсис.
   Муж дал ей пощечину.
   - А что касается тебя, ублюдок, - сказал он Уэсли, -  если  я  еще  раз
увижу, что ты сшиваешься около моей жены, то сверну тебе шею.
   - Супермен, - с издевкой сказала Фрэнсис. Она даже не поднесла  руку  к
щеке, словно муж до нее и не дотрагивался. - Всюду и везде, кроме постели.
   Он глубоко вздохнул и снова ударил ее по щеке еще сильнее.
   Однако Фрэнсис и на этот раз не приложила руку к щеке.
   - Ты такая же свинья, как и твои шпионы.
   Муж схватил ее за руку.
   - Сейчас ты пойдешь со мной и будешь улыбаться, потому  что  твой  муж,
которого задержали дела на Западном побережье, сумел вырваться в Нью-Йорк,
чтобы провести с тобой уик-энд.
   - Как тебе будет угодно, свинья, - ответила Фрэнсис. Она взяла его  под
руку и, не взглянув на Уэсли, пошла с мужем обратно в павильон, где теперь
играла музыка и танцевали пары.
   Уэсли стоял неподвижно, лицо у него подергивалось.  Затем  он  с  силой
сжал пустой пластиковый стаканчик и швырнул его  в  стену.  Так  он  стоял
минуты две, пока не Почувствовал, что теперь уже не бросится за ними вслед
и не вцепится этому человеку в горло.
   Убедившись, что голос у него не дрожит,  он  позвонил  в  гостиницу,  и
телефонистка на коммутаторе сказала ему,  что  мистер  Джордах  ничего  не
просил передать. Уэсли еще немного постоял у телефона,  потом  вернулся  в
павильон, нашел тетку и передал ей  слова  телефонистки.  После  этого  он
подошел к бару, заказал виски, залпом выпил,  заказал  еще  порцию  и  тут
почувствовал на плече чью-то руку. Он повернулся и увидел  рядом  с  собой
Элис. На ее лице было то  самое  высокомерное  выражение  профессиональной
медсестры, которого он уже начал побаиваться.
   - Мне кажется, - спокойно сказала Элис, - было бы неплохо привести себя
в порядок. У тебя все лицо в губной помаде.
   - Спасибо, - ответил он деревянным голосом, вынимая носовой  платок,  и
вытер им губы и щеки. - Так лучше?
   - Намного. Ну, мне пора. Я убедилась, что у киноактеров вечеринки самые
обыкновенные, хоть о них и рассказывают бог знает что.
   - Спокойной  ночи,  -  сказал  Уэсли.  Ему  хотелось  попросить  у  нее
прощения, хотелось, чтобы ее глаза перестали быть холодными и  чужими,  но
он не знал ни как это выразить словами, ни за что она должна его простить.
- Ну пока, попозже увидимся.
   - Может быть.
   Боже мой, подумал он. Что я наделал! Пора убираться  из  Нью-Йорка.  Он
снова повернулся,