ю. Скорей всего, он
вернется в Штаты.
   Она кивнула.
   - Так я и думала. - Голос ее был тихим и безучастным. -  Для  него  это
лучше. Нечего ему здесь болтаться.
   - Напрасно он затеял эту драку, - заметил Рудольф. - Такая глупость! Не
понимаю, что на него нашло.
   - Может, он прощался с отцом, - предположила Кейт.
   Рудольфу стало стыдно за свои слова, и он промолчал. Он чувствовал себя
так, как в тот день, когда, выйдя из консульства, плакал прямо  на  улице.
Не мокрые ли у него щеки и сейчас?
   - Вы знаете его лучше меня, - наконец отозвался он и  решил  переменить
тему. - А вы-то сами как? - спросил он, стараясь говорить с участием.
   Она сердито хмыкнула.
   - Неплохо, насколько это возможно, - ответила она. - Кролик  составляет
мне компанию.
   Может, им пожениться, подумал Рудольф. Они люди  одного  толка.  Прошли
одну и ту же суровую  школу.  Составляют  друг  другу  компанию,  как  она
выразилась.
   - А я надеялся, что вы позвоните, - солгал он.
   Она подняла глаза, посмотрела на него.
   - Я знала, где вас разыскать, - ровным тоном  сказала  она,  -  если  б
хотела с вами попрощаться.
   Кролик принес коньяк и  еще  два  пастиса.  Рудольф  смотрел,  как  они
подливают в рюмки воду и пастис становится желтовато-молочным.
   - Выпьем за... - Рудольф машинально поднял рюмку. Замолчал,  неуверенно
рассмеялся. - Нет, пожалуй, не  за  что.  -  Коньяк  оказался  крепким,  и
Рудольф чуть ойкнул, почувствовав, как ему обожгло горло. - Есть  новости,
о которых, мне представляется, вам следует знать... -  Перестань  говорить
так, будто выступаешь перед членами правления, укорил он себя.  -  Хорошо,
что я застал вас обоих  вместе...  -  И  постарался  как  можно  доступнее
объяснить значение того, что сказал  ему  Хит.  Они  слушали  вежливо,  но
равнодушно.  Он  чуть  не  закричал:  "Неужели  вас  не  интересует   ваше
собственное будущее?"
   - Мне не хочется быть этим, как его... - тихо сказала Кейт.
   - Администратором наследства. - Хит предупредил его,  что  выбор  судьи
падет, по-видимому, именно на нее.
   - Администратором наследства, - повторила Кейт. - Я в  этом  ничего  не
понимаю. И кроме того, я собираюсь вернуться в Англию. В Бат. Там  у  меня
мама, я смогу получить на ребенка пособие, а  когда  устроюсь  на  работу,
мама будет его нянчить.
   - На какую работу? - спросил Рудольф.
   - Я была официанткой в ресторане, пока не откликнулась на зов  моря,  -
усмехнулась Кейт. - Официантки всегда нужны.
   - Когда дела покойного будут улажены, - заметил  Рудольф,  -  останутся
деньги. Вам не обязательно работать.
   - А что мне тогда  делать?  -  спросила  Кейт.  -  Весь  день  смотреть
телевизор? Нет, я не умею зря коптить небо. - Тон ее был  вызывающим,  она
явно  намекала,  что  считает  и  его  самого,   и   его   женщин   такими
небокоптителями. - А если останутся  кое-какие  деньги  -  не  думаю,  что
много, после всех этих адвокатов и прочих, - я отложу  их  на  образование
ребенка. Получит образование,  так  ей,  если  будет  девочка,  может,  не
придется, как ее мамаше, прислуживать за столом или гладить дамам платья в
судовой прачечной.
   Спорить с ней было бесполезно.
   - Если вам  что-нибудь  понадобится,  -  уже  ни  на  что  не  надеясь,
предложил он, - пожалуйста, дайте мне знать.
   - Мне ничего не понадобится, - сказала она, снова опустив глаза и вертя
в руках рюмку.
   - Как знать, - отозвался Рудольф. -  Вдруг  вам  захочется  побывать  в
Америке?
   - Меня Америка не интересует, - упорствовала она. - В Америке надо мной
будут смеяться.
   - А повидаться с Уэсли?
   - Пожалуй, - согласилась она. - Но если ему захочется меня  видеть,  из
Америки в Лондон каждый день летают самолеты.
   - Тем не менее, - продолжал Рудольф, стараясь, чтобы в  его  голосе  не
было слышно умоляющих ноток, - пока наследственные дела не закончены,  вам
наверняка понадобятся деньги.
   - Нет, - отрезала Кейт. - У меня есть  сбережения.  Я  заставляла  Тома
платить мне жалованье, как и прежде, хотя мы уже спали в одной  постели  и
решили пожениться. Я ему говорила: любовь - это одно, а работа - другое. -
После этой гордой декларации своего понимания жизни  она  наконец  подняла
рюмку и сделала несколько глотков.
   - Как угодно. - Рудольф не мог скрыть раздражения. - Вы  так  говорите,
будто я ваш злейший враг.
   Она уставилась на него пустыми глазами мексиканской крестьянки.
   - Разве я сказала вам что-нибудь такое, из чего можно заключить, что  я
считаю вас своим врагом? Вот Кролик не даст соврать.
   - Я, по правде говоря, не очень-то прислушивался, - смущенно  отозвался
Дуайер. - И ничего сказать не могу.
   - А вам? - Рудольф повернулся к нему. - Вам тоже не нужны деньги?
   - Я всегда умел экономить, - ответил Дуайер. - Том часто  дразнил  меня
жмотом и сквалыгой. Спасибо, но деньги у меня есть.
   Потерпев полное поражение, Рудольф допил коньяк.
   - Дайте мне хоть свои адреса, - попросил он. - Чтобы я мог поддерживать
с вами контакт.
   - Оставьте здесь, в порту, адрес Уэсли, - сказала Кейт. - Я  буду  сюда
писать время от времени, и ему перешлют открытку. Должна же я сообщить ему
- брату него или сестра.
   - Я еще не знаю, где будет Уэсли, - сказал Рудольф. Он  охрип.  У  него
саднило в горле от коньяка и от усилий,  которые  пришлось  приложить  для
беседы с этими упрямцами. - Пишите на мой адрес, а я  постараюсь  передать
письмо ему.
   Кент долго смотрела на него,  потом  снова  поднесла  рюмку  ко  рту  и
сделала несколько глотков.
   - Мне бы не хотелось, чтобы ваша жена читала мои письма, - заявила она,
ставя рюмку на стол.
   - Моя жена не вскрывает адресованных мне писем, - ответил  Рудольф.  Он
уже с трудом сдерживался.
   - Слава богу, хоть на это у  нее  хватает  порядочности,  -  отозвалась
Кейт, и в глазах у нее зажегся зловещий огонек. Или ему показалось?
   - Я пытаюсь лишь помочь, - устало сказал Рудольф.  -  Я  чувствую  себя
обязанным... - Он замолчал, но было уже поздно.
   - Очень вам признательна, -  ответила  Кейт,  -  но  мне  вы  ничем  не
обязаны.
   - Пожалуй, не стоит  говорить  об  этом,  мистер...  Руди,  -  вмешался
Дуайер.
   - Ладно, не будем. Я пробуду в Антибе еще по меньшей мере неделю. Когда
вы возвращаетесь в Англию, Кейт?
   Кейт разгладила платье на коленях.
   - Как только соберу вещи.
   Рудольфу   вспомнился   ее   единственный   потрепанный   чемодан    из
искусственной кожи, который вынес с "Клотильды" Уэсли. Чтобы собрать вещи,
ей, наверное, требуется минут пятнадцать, не более.
   - Сколько, по-вашему,  это  займет  времени?  -  терпеливо  переспросил
Рудольф.
   - Трудно сказать, - ответила Кейт. - Неделю. Две. Мне нужно кое  с  кем
попрощаться.
   - Но у меня по крайней мере  должен  быть  ваш  адрес,  -  не  сдавался
Рудольф. - Вдруг понадобится подписать у нотариуса какую-нибудь бумагу...
   - Кролик знает, где я живу, - ответила она.
   - Кейт, - тихо сказал Рудольф, - я хочу быть вашим другом.
   - Дайте мне время, - кивнув, сурово отозвалась она.
   Тогда, в кают-компании "Клотильды", она просто ничего не чувствовала, а
потому и поцеловала его на прощание. За  эту  неделю  она  озлобилась.  Но
разве она виновата?
   - А вы? - повернулся Рудольф  к  Дуайеру.  -  Сколько  вы  пробудете  в
Антибе?
   - Вам это лучше знать, Руди, - ответил Дуайер. - Я буду на "Клотильде",
пока меня не прогонят. На днях привезут новый вал и новый винт,  потом  ей
придется постоять в доке дня три, самое меньшее,  если,  конечно,  к  тому
времени выплатят страховку... Знаете что: если хотите сделать доброе дело,
помогите получить страховку, а? На них надо нажать, иначе они будут тянуть
без конца. А вы лучше меня умеете с ними разговаривать. Поэтому если...
   - Идите вы к черту с вашей страховкой, - не выдержал наконец Рудольф. -
Сами ею занимайтесь.
   - Не к чему кричать на Кролика, - спокойно заметила Кейт. -  Он  просто
хочет привести судно в порядок, чтобы,  когда  будете  продавать,  оно  не
казалось трухлявой посудиной.
   - Извините, - сказал Рудольф. -  У  меня  за  это  время  было  столько
всего...
   - Конечно, конечно, - согласилась Кейт. По тону не поймешь, всерьез она
говорит или иронизирует.
   - Мне пора в отель, - Рудольф встал. - Сколько я должен?
   - Да что вы, что вы? - заспешил Дуайер. - Я заплачу.
   - Буду держать вас в курсе дела, - пообещал Рудольф.
   - Очень любезно с вашей стороны, - ответил Дуайер. -  Мне  бы  хотелось
повидаться с Уэсли перед отъездом.
   - Тогда вам придется приехать в  аэропорт,  -  сказал  Рудольф.  -  Его
привезут туда прямо из тюрьмы. В сопровождении полицейского.
   - Французские полицейские! - усмехнулся Дуайер. -  Из  их  рук  нелегко
выбраться. Передайте Уэсли, что я буду в аэропорту.
   - Всего вам хорошего, - попрощался Рудольф. - Будьте здоровы.
   Они ничего не ответили, сидели молча - рюмки стояли на столе, -  теперь
уже в тени, потому что солнце, уходя на  запад,  скрылось  за  зданием  на
другой стороне улицы. Рудольф помахал им рукой  и  зашагал  к  туристскому
агентству, чтобы купить три билета на завтрашний рейс.
   Муж с женой - им и вправду следовало бы пожениться. "Что со мной такое?
- с горечью размышлял он, проходя мимо антикварных магазинов, сырных лавок
и газетных киосков. - Откуда у меня такая уверенность, что я могу обо всех
заботиться? Решительно обо всех. Я похож  на  глупую  гончую  на  собачьих
бегах. Как только я чую ответственность - мою, не мою, любого человека,  -
я начинаю гнаться за ней, как собака гонится за механическим зайцем,  даже
если заранее знает, что не может его поймать. Какой болезнью  я  заразился
еще  в  молодости?  Суетностью?   Тщеславием?   Боязнью   не   понравиться
окружающим?  Это  что,  вместо  религии?  Хорошо,  что  мне  не   пришлось
участвовать в войне: меня убили бы в первый же день  собственные  солдаты,
застрелили бы за то, что  помешал  им  отступить  или  вызвался  пойти  за
боеприпасами для попавшего в засаду орудия. В следующем году, - наказал он
себе, - надо будет научиться посылать всех и каждого подальше".



6

   Из записной книжки Билли Эббота (1968):
   "Моника меня сегодня сбила с толку. Она проверяла текст  речи,  которую
переводила с французского на английский, и вдруг, подняв  глаза,  сказала:
"Я только что заметила, что и в английском и во французском языках, да и в
большинстве других тоже, глаголы "иметь", "быть", "идти" и  "умереть"  все
неправильные. Из них лишь глагол "умереть" спрягается более или  менее  по
правилам. А это значит, что человечество чувствует себя неуверенно в самых
своих основных действиях: существовании, обладании, движении, смерти.  Что
оно  пытается  отказаться,   избавиться,   уйти   от   наиболее   активной
деятельности. А вот глагол "убивать" - правильный глагол. Тут все  ясно  и
определенно. Как по-твоему, есть в этом смысл?"
   Я сказал: хорошо, что я не  переводчик.  Но  ее  мысль  меня  заставила
задуматься, и я полночи не спал, размышляя о себе и о  своем  отношении  к
языкам".


   Вернувшись в отель, Рудольф застал Гретхен в баре. Она пила коктейль  и
беседовала с молодым человеком в теннисном костюме. В  последние  дни  она
довольно много пьет, что для нее вовсе не  характерно,  и  заговаривает  с
первыми попавшимися мужчинами, что, с усмешкой подумал  Рудольф,  для  нее
весьма характерно. Действительно ли он слышал ночью за дверью тихие шаги в
сторону ее номера? Но, вспомнив Ниццу, он подумал, что вряд ли имеет право
упрекать ее. Собственно, а почему бы ей и не искать развлечений, если  они
помогают избавиться от одиночества?
   - Позвольте представить вам моего брата Рудольфа  Джордаха,  -  сказала
она, когда Рудольф подошел к столику, за которым они сидели. - Бэзил...  Я
забыла вашу фамилию, милый.
   Наверное, выпила уже не меньше трех коктейлей,  подумал  Рудольф,  если
называет "милым" человека, чью фамилию не в силах вспомнить.
   Молодой человек встал. Он был высокий, стройный, похожий на  актера,  с
крашеными волосами, довольно смазливый.
   - Берлинг, - чуть поклонившись,  отрекомендовался  молодой  человек.  -
Ваша сестра рассказывала мне о вас.
   Берлинг, Бэзил Берлинг, думал Рудольф, кивнув в ответ. Кто  этот  Бэзил
Берлинг? Англичанин, вероятно, судя по произношению.
   - Не присядете ли с нами? - спросил Бэзил Берлинг.
   - Только на минуту, - не слишком любезно отозвался  Рудольф.  -  Нам  с
сестрой нужно кое-что обсудить.
   - Мой брат - большой любитель обсуждений,  -  вставила  Гретхен.  -  Не
вздумайте с ним что-либо обсуждать.
   Нет, не три, а четыре коктейля, решил Рудольф.
   Подошел официант.
   - Что вы будете пить, сэр? - почтительно спросил  Бэзил  Берлинг,  член
английского профсоюза актеров; он, несомненно, много  работал  над  речью,
понимая, что кончил посредственную школу.
   - То же, что и вы, - ответил Рудольф.
   - Три раза то же самое, - сказал Бэзил Берлинг официанту.
   - Он хочет меня споить, - пожаловалась Гретхен.
   - Вижу.
   - Рудольф - главный  трезвенник  в  нашей  семье,  -  скорчила  гримасу
Гретхен.
   - Кому-то ведь надо им быть.
   - О господи, сейчас начнется, - вздохнула Гретхен. - Бэзил...  Как,  вы
сказали, ваша фамилия, милый?..
   Она больше притворяется, подумал Рудольф. Чтобы позлить меня. Я сегодня
у всех на прицеле.
   - Берлинг, - так же почтительно повторил молодой человек.
   - Мистер Берлинг - актер, - сказала Гретхен. - Подумать  только,  какое
совпадение, - полунаивно-полупьяно восхищалась она, - совершенно  случайно
встретились здесь, в баре,  на  краю  света,  и  выясняется,  что  мы  оба
работаем в кино, а?  -  Передразнивая  молодого  человека,  она  старалась
говорить на английский манер, но он, по-видимому, и не думал обижаться.
   - Нет, серьезно? - В голосе англичанина звучало удивление.  -  В  самом
деле? Как же я сам не догадался.
   - Ну, не комплимент ли  это!  -  Гретхен  игриво  дотронулась  до  руки
Рудольфа, словно забыв, что он ее брат. - Я должна  открыть  вам  страшную
тайну, - улыбнулась она Бэзилу Берлингу и сделала очередной глоток. - Я не
кинозвезда.
   - Не может быть! - с наигранным удивлением воскликнул Берлинг.
   Пора от него отделаться, подумал Рудольф, не то придется просить помощи
у швейцара.
   - Да, - продолжала Гретхен, - я за кадром. Я из девочек с  трауром  под
ногтями. По уши в ацетатной пленке. Я занимаюсь монтажом. Вот моя тайна  и
открыта. Я обычный, скромный монтажер.
   - Вы делаете честь своей профессии, - сказал Бэзил Берлинг.
   Избави бог оказаться свидетелем  чужого  ухаживания,  подумал  Рудольф,
когда Гретхен сказала: "Вы очень любезны" - и погладила Берлинга по  руке.
Любопытно, как она ведет себя в постели, много ли  у  нее  было  мужчин  и
сколько сейчас. Если спросить, она скажет.
   - Гретхен, - обратился к ней Рудольф, когда  она,  склонив  голову,  уж
слишком нежно смотрела на актера. - Я должен подняться  наверх  и  сказать
Джин, что она может собираться. Ее паспорт у меня, она, наверное,  захочет
улететь завтра же. Но сначала мне нужно поговорить с тобой.
   Гретхен скорчила гримасу. Рудольф чуть не дал ей пощечину.  После  всех
сегодняшних событий он еле сдерживался.
   - Допейте, милый, - сказала Гретхен Берлингу.  -  Мой  брат  -  человек
деловой, пчелка, трудолюбиво перелетающая с цветка на цветок.
   - Разумеется. - Актер встал. - Надо, пожалуй, переодеться. Я сыграл три
партии в теннис, и не миновать мне простуды, если я не переоденусь.
   - Спасибо за угощение, - поблагодарила его Гретхен.
   - Да что вы, что вы!
   Дуайер тоже сказал: "Да  что  вы!"  -  вспомнил  Рудольф.  Все  сегодня
чересчур вежливы, кисло подумал он. Кроме меня.
   - Вечером увидимся, Гретхен? За ужином? - спросил Берлинг; высокий,  но
ноги тонкие и жилистые, заметил  Рудольф.  Я  лучше  выгляжу  в  теннисных
шортах, мстительно подумал он.
   - Наверное, - ответила Гретхен.
   - Рад был познакомиться с вами, сэр, - обратился Берлинг к Рудольфу.
   Рудольф пробурчал что-то в ответ. Раз его называют "сэром",  словно  он
уже стоит на краю могилы, то можно позволить  себе  быть  раздражительным,
как и положено в таком возрасте.
   Брат и сестра смотрели вслед актеру, ступавшему по паркету пружинистым,
энергичным шагом.
   - Господи, Гретхен, - взмолился Рудольф, когда актер скрылся из вида, -
и где ты только их находишь?
   - В это время года не очень-то приходится выбирать, - сказала  Гретхен.
- Хватаешь, что подворачивается под руку.  А  какую  неприятность  ты  так
торопился мне сообщить? - Рудольф видел, что она вовсе не пьяна.
   - Насчет Инид, - ответил он. -  Мне  хотелось  бы,  чтобы  ты  полетела
завтра вместе с Джин и Инид и приглядела за  ней.  Или,  скорей,  за  ними
обеими.
   - О господи, - простонала Гретхен.
   - Я не могу доверить Джин мою дочь, - угрюмо продолжал Рудольф.
   - А ты сам не летишь?
   - Нет. У меня еще масса дел. И когда вы прилетите в Нью-Йорк, поживи  с
ними в моей квартире. Миссис Джонсон в  Сент-Луисе,  ее  не  будет  еще  с
неделю.
   - Господи помилуй, Руди, -  взмолилась  Гретхен,  -  я  уже  не  в  том
возрасте, чтобы ходить в няньках.
   - После всего, что я для тебя сделал... - рассердился Рудольф.
   Гретхен откинула голову и закрыла глаза, чтобы удержаться от грубости.
   - Незачем ежедневно напоминать мне,  что  ты  для  меня  сделал,  -  не
открывая глаз, процедила она.
   - Ежедневно? - уцепился за ее слова Рудольф. - Когда я тебе это говорил
в последний раз?
   -  Не  обязательно  вслух,  дорогой  братец.  -  Она  открыла  глаза  и
выпрямилась. - Ладно, не будем спорить. - Она встала. - Считай, что няньку
ты нанял. Во всяком случае, я рада вернуться  туда,  где  убийства  бывают
только в газетах, а не в лоне собственной семьи. Когда летит самолет?
   - В одиннадцать тридцать. Твой билет у меня.
   - Ты все продумал, да?
   - Да. Все.
   - Что бы я без тебя делала, братец? - сказала Гретхен. -  Ладно,  пойду
собираться. - Она улыбнулась, но он заметил, что улыбка далась ей нелегко.
- Мир?
   - Мир, - ответил он.
   По пути к лифту он остановился возле портье взять ключ.
   - Пока вас не было, мистер Джордах, - сказал портье, - заходила дама  и
оставила для вас письмо.
   Он протянул Рудольфу ключ и  конверт.  На  конверте  женским  почерком,
который показался ему знакомым, была написана только его фамилия. В  лифте
он разорвал конверт и вынул из него листок бумаги.
   Письмо было от Жанны.

   "Милый мой американец!
   Пожалуйста, не звони  мне.  Ты,  наверное,  понимаешь  почему.  Я  сама
позвоню тебе, как только смогу. Через неделю, а то и две. Может  случиться
так, что в Париже навсегда откажутся от войны. Надеюсь, что  ты  проводишь
время в Антибе весело и не спешишь с отъездом. Я очень  скучаю  без  тебя.
Если захочешь мне написать,  пиши  до  востребования  на  Главный  почтамт
Ниццы. Надеюсь, что в письме нет ошибок.
   Будь осторожен за рулем.
   Жанна".

   Он смял письмо, сунул его в карман, вышел из  лифта,  подошел  к  двери
номера и, приняв достойный вид, вставил ключ в замочную скважину.


   Джин стояла у  окна  и  смотрела  на  море.  Когда  он  вошел,  она  не
повернулась. Ее  юная  и  стройная  фигура  в  полотняном  летнем  платье,
заключенная в рамку открытого окна, темным силуэтом вырисовывалась на фоне
вечернего неба. Она напомнила ему девушек из колледжа,  которые  танцевали
на университетских балах, где он, чтобы подработать, играл в  оркестре  на
трубе. Стоя в дверях и видя эту иллюзию незащищенной молодости,  он  вдруг
почувствовал непрошеный, ненужный прилив жалости.
   - Добрый вечер, Джин, - сказал он и шагнул к ней.
   Она медленно повернулась. Он заметил, что ее  мягкие,  до  плеч  волосы
уложены, лицо подкрашено. Пожилая женщина, какой она когда-нибудь  станет,
исчезла.
   - Добрый вечер, - печально ответила она. Голос ее  тоже  стал  обычным;
впрочем,  нет  -  обычно  он  был  хри