.
   Руки начали соскальзывать с решетки.  Я  завертел  головой.  В  устье
трубы виднелись силуэты голов, лезущих в нетерпении до меня добраться.
   И тут я увидел еще кое-что. Бетонная труба почернела изнутри.
   Этого не может быть. Здесь нечему гореть.  Но  вдоль  трубы  тянулись
полосы сажи.
   Мозг за это зацепился. Что-то  здесь  горело,  что-то  горит,  что-то
горит...
   Черт... что есть такого под землей, что горит? Отчего  вырывались  из
земли языки пламени?
   Что шипит в плите, когда повернешь ручку?
   Я даже не успел это обдумать. Вцепившись левой  рукой  в  решетку,  я
отпустил правую. Сразу же левое плечо пронзила резкая  боль,  когда  все
напряжение легло на него.
   Не важно. Если не поможет, меня все равно уже нет.
   Одной рукой я поднял винтовку, сунул дуло в решетку.
   И спустил курок.
   Пуля полетела под полями в трубе, полыхнуло пламя. Я даже видел,  как
летит пуля яркой искрой, будто в  замедленной  съемке.  Грохот  выстрела
оглушил.
   И тут же все и случилось. Я отпустил руку.
   Меня потащило по трубе, ликующие крики  каннибалов  слились  в  дикий
вой.
   Вылетая из трубы, я увидел далекий желтый блик в туннеле.
   Меня подбросило в воздух; сила тяги орды была  так  велика,  что  мою
голову вынесло выше края канавы.
   И тут я увидел зрелище ужасное и величественное.
   В долю секунды, пока я падал, я успел увидеть,  как  взлетают  крышки
люков по всему полю вдоль  стока.  Сначала  взлетела  дальняя  в  ореоле
голубого пламени, потом средняя, потом  ближняя.  Как  будто  реактивные
двигатели поставили на землю гнать перегретый газ и пламя  на  пятьдесят
метров в небо.
   Я падал навстречу воде.
   Мне запомнилась сцена, как фотография.
   Орда сбилась в кучу в канаве. Они скалили зубы, глаза  горели  жаждой
свежего мяса. Лысый стоял возле устья трубы, как в круглой раме.
   Они распевали так громко, что не слышали рева горящего газа в  люках,
и они точно не были готовы к тому, где он прорвется потом.
   Сила тяжести бросила меня в воду с оглушительным всплеском.
   Я задержал дыхание и вцепился руками в илистое дно потока. Глаза были
открыты. В клубах взмученного ила мелькали руки, чтобы схватить  меня  и
вытащить, и мне бы точно пришлось узнать, насколько остры эти  мясницкие
ножи.
   Я постарался уйти поглубже. Господи, милый Господи,  еще  только  миг
под водой, чтобы...
   В-в-в-ухх!
   Вода вспыхнула яркой синевой. Ложе потока встряхнуло.
   Потом я оказался в ванне из жидкого золота. Из носа пошли  пузыри,  я
посмотрел вверх. Поверхность всего в нескольких сантиметрах от  глаз.  А
над ней - будто кусок горящего солнца спустился в канаву.
   Тут же исчезли нашаривающие меня руки, и приглушенный грохот  как  от
реактивного сопла раздался над головой.
   Я ждал, сколько мог выдержать; пока легкие не стали  гореть  и  мышцы
живота не свело от кислородного голодания.
   Тогда я вынырнул, ловя ртом воздух. В  первую  секунду  я  ничего  не
видел. Только слышался запах,  какой  бывает,  когда  упустишь  мясо  на
решетке барбекю и оно сгорает, шипя и брызгаясь  жиром.  Я  проморгался,
выплюнул изо рта воду, огляделся.
   Из устья трубы валил пар и падали маленькие шарики огня.
   Каннибалов не было. Когда я говорю "не было", я имею в виду, что  они
не представляли больше опасности. Многие убежали, когда  бетонная  труба
изрыгнула пламя, как чудовищный огнемет. Некоторые не успели.
   Рассыпанные вдоль склонов и в самой воде, лежали с десяток или больше
обгоревших тел, еще дымящихся. Даже лица их исчезли во взрыве метана. Он
вспыхнул от срикошетившей пули, от ее искр. Некоторые были еще живы, они
лежали и тряслись, будто от холода.
   После того что  они  сделали  с  той  женщиной,  они  не  заслуживали
милосердия. И все же я их стащил с берега и положил лицом в воду,  чтобы
они захлебнулись.
   Не знаю, куда девалась винтовка. И мне было все  равно.  Рик  Кеннеди
хотел только одного: убраться из этого разреза ада. Я вылез из канавы  и
побрел обратно той  же  дорогой,  и  вода  с  одежды  шипела,  падая  на
раскаленную землю.

***

   Мои друзья сидели под деревом, пьяно похохатывая над остатками виски.
Они посмотрели на меня удивленно. С меня  капала  вода,  ноги  до  колен
почернели от золы. На локтях и коленях кожа слезла начисто,  когда  меня
тащили по наждачной бетонной трубе.
   Они глядели, пораскрывав рты, ожидая,  что  я  им  расскажу  о  своих
приключениях.
   Но во мне не осталось слов. Ни одного. И ни  единого  чувства.  Ужас,
отвращение, жалость, ненависть, гнев вытекли из меня как кровь. Я поднял
рюкзак, набитый найденными припасами, закинул лямки на плечи и пошел, не
слыша ничего, кроме хлюпанья воды  в  кроссовках  и  стука  собственного
усталого сердца.

44

   Кэролайн улыбнулась мне, и зеленые глаза ее вспыхнули.  Я  любил  эту
улыбку. Она была такой приветливой, такой доверчивой. И я был  рад,  что
могу ее обрадовать, просто сказав "привет" после двух  дней  отсутствия,
когда я обшаривал местность в поисках  нескольких  банок  бобов  или  не
замеченного другими мешка с картошкой.
   Кэролайн  улыбалась,  шептала  "пять  минут  подожди"  и  исчезала  в
деревьях за гребнем. А я через пять  минут  шел  за  ней  с  колотящимся
сердцем, с расходящимся от паха жаром, представляя себе, как она  лежит,
обнаженная, на траве или  сидит  на  валуне,  касаясь  голыми  ягодицами
шероховатого камня. И ждет меня,  знает,  как  я  хочу  ее,  вожделею  -
назовите это как хотите, оголодав за два дня разлуки.
   Текли недели, и вот так мы жили. Стивен работал день и ночь. Для него
это стало делом всей жизни - обеспечить наше выживание.  Он  организовал
склады  провианта  -  обычно  это  были  ямы   на   пустоши,   тщательно
замаскированные вереском и отмеченные камнями. Он хотел быть уверен, что
если на нас нападут вооруженные банды, у  нас  будет  доступ  к  запасам
консервов. Он лично искал новые места для лагеря  на  случай,  если  нас
найдут и придется уходить.
   Мы  посылали  небольшие  охотничьи  группы.  Они  уходили  в  большой
страшный мир за пределами Фаунтен-Мур и  обыскивали  каждый  оставленный
дом, сарай и садовое строение. К тому времени все это было уже тщательно
обобрано. Если кто-то находил среди обломков мебели  банку  томатов  или
пачку сушеных фиников, он победно  возносил  ее  над  головой  и  вопил.
Остальные хлопали его по спине, будто он забил  решающий  гол  в  финале
кубка.
   К этому времени мы  делали  двухдневные  выходы.  Но  скоро  придется
сделать их трехдневными, потому что мы уходили все  дальше  и  дальше  в
поисках еды.
   И мы избегали дорог,  будто  они  были  заражены  страшной  проказой.
Повсюду стояли блокпосты, и там были люди, готовые с  радостью  избавить
тебя от груза консервов, а может, и  от  груза  существования,  если  им
придет в голову.  И  каннибализм  становился  обыденностью.  То  и  дело
попадались кострища, где среди пепла бананом желтел череп или два.
   И мы крались вдоль изгородей  с  робостью  кроликов  в  сезон  охоты.
Иногда даже проползали пару  километров  на  четвереньках.  Выработалось
шестое чувство - знать, не ждет ли тебя за углом  кучка  свежеиспеченных
дикарей с ножами.
   А людей все еще была чертова уйма. То и дело попадались деревни, даже
городки, превращенные в крепости. Люди  свирепо  защищали  все,  что  им
удалось собрать;  наверное,  в  хорошо  организованных  общинах  была  и
живность, и выращивали что-нибудь на футбольных полях и в  палисадниках.
Иногда из этих самодельных крепостей слышался стук пулемета, когда чужак
подходил слишком близко. Бывало, что они горели, когда тысячи голодающих
предпочитали риск гибели от пули в лоб перспективе неизбежной смерти  от
голода  -  тогда  они  бросались  на  приступ.  Иногда  им  везло.   Они
опрокидывали защитников, брали что хотели и поджигали деревню.
   Говард Спаркмен нашел  наконец  четырехместную  "сессну".  Теперь  он
облетал местность, используя пастбище в долине как аэродром. Он  находил
точки - отдельные дома или брошенные грузовики, -  которые  имело  смысл
осмотреть наземным группам. Или предупреждал нас, чтобы вон в ту деревню
не  совались,  потому  что  там  вокруг  стоят  лагерем  двадцать  тысяч
беженцев.
   Он подтвердил, что люди мигрируют с  запада  на  восток.  Он  облетел
окрестности к востоку в сторону Йорка и Селби, и там земля была  покрыта
сотнями тысяч людей, торчащими тесно, как  кукуруза  в  поле.  Там  было
относительно   мало   горячих   точек,   которые   выдавало   почернение
растительности. То, что нагревало землю в других  местах,  туда  еще  не
дошло или как-то обошло стороной.
   Он  летал  высоко,  чтобы  никто  в  него  не  стрельнул  от  плохого
настроения, но был уверен, что беженцы гибнут от голода тысячами.  Может
быть,  некоторые  сохранили  цивилизованность  и   решали,   кого   есть
следующим, броском монеты или  партией  в  шахматы.  Но  не  приходилось
сомневаться, что вскоре все графство будет усыпано человечьими костями и
гниющим мясом.
   Местность к западу почти обезлюдела. Однажды Говард долетел до самого
Манчестера. Он сообщил, что земля там  вся  почернела  от  прорвавшегося
снизу жара. В почве были огромные провалы, светившиеся  красным.  Столбы
дыма и пара поднимались в небо до потолка высоты самолета.  И  постоянно
слышался скворчащий звук, когда черные крошки били  по  стеклам  кабины.
Говард повернул назад, когда у него запершило в горле от серного дыма.
   - Там, к западу, только черная пустыня, - сообщил он нам. - Тех,  кто
там остался, можно считать покойниками.
   Я догнал Кэролайн. Она поцеловала меня и закинула мне  руки  за  шею,
крепко обняв. Она сказала,  как  скучала  без  меня.  Улыбаясь  и  играя
глазами, она потянула меня за руку вдоль берега ручья, прочь от  лагеря,
в какое-то тихое место, где мы будем одни. Я чувствовал, как она по  мне
изголодалась. Каждые несколько шагов она останавливалась, брала меня  за
голову и притягивала к своим губам.
   Я тоже ее хотел. После всей мерзости, разрушений и смертей, которым я
был свидетелем, мне хотелось выплеснуть это прочь за пять полных часов с
этой красивой страстной женщиной. Она причесалась, спрыснула  шею  тайно
сохраненными духами. Ох, как она смотрелась, как она пахла!
   Мы все еще не обнародовали наших отношений. Кэролайн была  более  чем
счастлива хранить их в  тайне,  она  на  самом  деле  наслаждалась  этой
тайной. Я думал, не было ли у нее раньше романов. Может  быть,  то,  что
она держала их в тайне от мужа, добавляло особую пикантность.
   Мы шли, держась за руки, пригибаясь под ветви,  и  говорили.  Главные
новости вне лагеря состояли в том, что радиостанции уходили из  эфира  с
каждым часом. В Великобритании осталась  только  одна,  называвшая  себя
Би-би-си. Одно время она базировалась на радиостанции ВВС в Веддингтоне.
Потом послышались выстрелы, передачи прервались.  Через  сутки  перерыва
она появилась на другой волне откуда-то из  не  называемого  места.  Все
решили, что она вещает с борта военного корабля у восточного побережья.
   Была  вторая  половина  сентября.  Лето  еще  не  проявило  признаков
умирания. Дни стояли жаркие, хотя это была странная погода. Даже в самые
солнечные дни  вдруг  появлялись  облака,  рассыпавшие  снежные  хлопья.
Только черные. Когда снег таял, на палатках оставались следы  из  черной
крошки. Трудно было не согласиться, что жуткие геологические изменения у
нас под ногами вызовут глобальные последствия и  для  климата.  Когда  в
1883 году взорвался вулкан Кракатау, на следующий год во всем мире  было
холодное лето, потому что  выброшенный  в  атмосферу  пепел  экранировал
солнечный свет. Теперь сотни, если не тысячи Кракатау плевались пылью по
всему земному шару. Как это должно сказаться на климате?
   Мало кто сомневался,  что  мы  идем  прямо  в  ледяную  пасть  нового
ледникового периода.
   Но сейчас, когда вечернее солнце светило низкими лучами и красило все
в золото, я мог думать только о Кэролайн. Ранее  в  этот  день  я  решил
поднять тему серых на вечернем собрании  перед  Стивеном  и  остальными.
Вообще-то у нас было достаточно проблем и без того,  чтобы  ломать  себе
голову над тем, что многие считали выдумкой.  Но  я  уже  слишком  долго
носил это в себе.
   Когда мы отошли подальше от лагеря, Кэролайн  выпустила  мою  руку  и
потащила футболку через голову.
   - Как мне тебя не хватало, Рик,  -  сказала  она  низким  хрипловатым
голосом, от которого меня пробирала дрожь. - Я ночью не спала  и  только
думала, как бы к тебе прижаться.
   - Почему ты не перейдешь ко мне в палатку? Мы были бы  вместе  каждую
ночь.
   - Тогда я стану кем-то вроде жены, и тебе наскучит.
   - Ну уж нет, - сказал я, целуя ее. - Можешь мне поверить.
   Она задрала на мне футболку, прижалась голыми грудями к моему животу.
   - Но Кейт Робинсон это было бы неприятно. Она бы ревновала.
   - Между мной и Кейт ничего нет.
   - Но ты ей нравишься. Она с тебя глаз не сводит.
   - Не замечал.
   - Врешь.
   Она не сердилась. Она улыбалась и тискала меня сквозь ткань  джинсов.
Все это было игрой, в которую она хотела играть. Скрыться куда-нибудь  в
тихое место, расстегнуть на мне штаны и жадно схватить  ртом.  А  иногда
она надевала юбку без трусов, и мы остервенело трахались под кустами  во
всей одежде. И я думаю, ее возбуждало, когда она представляла себе  меня
с другой.
   - Странная эта Виктория, - сказала Кэролайн хриплым голосом,  который
просто сочился сексом. - Я все думаю, что бы она могла сделать с молодым
человеком вроде тебя.
   - Судя по тому, что говорит Стивен, высосала бы кровь и  повесила  бы
сушиться на ветвях.
   - Он это знает по собственному опыту?
   - Нет, он доволен, что у него есть Рут. И он слишком  занят  лагерем,
чтобы подбивать клинья к кому-нибудь еще.
   - А может, он хочет подбить клинья ко мне?
   - Может быть.
   - А ты бы ревновал?
   - Ревновал бы. И еще как ревновал!
   Я улыбнулся, расстегивая ремень.
   - А тогда удели внимание тете Кэролайн. Прошло уже... гм... пятьдесят
один час, как я тебя в себе не ощущала.  -  Глаза  ее  вспыхнули,  будто
эротическая шаровая молния разорвалась у нее внутри. - Так  что,  Рик...
мальчик мой... давай-ка... - С неожиданной силой она  вцепилась  в  пояс
моих джинсов и стащила их вниз. - Отбарай меня  как  следует,  сильно...
Ого, какой ты сегодня жесткий мальчик!
   У меня встал, раздулся и стал почти  невыносимо  чувствителен,  а  ее
прохладный палец скользил по нему вверх-вниз.
   - Только сначала я попробую на вкус, какова моя игрушка.
   Ее голова стала спускаться, она целовала меня в живот, в бедра, потом
язык заскользил по невероятно чувствительной коже. Я  захватил  горстями
ее волосы. Меня затопила рычащая волна вожделения.
   Я изо всех сил сжал эти маленькие груди, мои губы впились в ее рот до
синяков. Еще секунда - и мы покатились по траве,  срывая  друг  с  друга
одежду. Если бы кто-нибудь подглядывал из кустов, он  бы  увидел  скорее
смертельную схватку, чем любовные объятия, мы почти что дрались  друг  с
другом - кто окажется наверху.
   Я утонул в мире ощущений. Это был лучший в мире кайф. Я ощущал: уколы
травы по голой коже, плеск воды потока, куда я попал ногами,  и  ледяной
холод только подогревал любовное пламя.  Я  видел:  все  в  моментальном
снимке, живое, но не сцепленное одно с  другим.  Кэролайн  оседлала  мою
грудь. Волосы на лобке - крупный план. Половые губы, пылающие красным. Я
слышал запах: этот аромат зажигал кровь в жилах.
   Образы, запахи, ощущения летели в мозгу калейдоскопом. Розовые соски.
Крошечная родинка на одной груди. Ягодицы, прилипшие к  ним  травинки  и
песчинки. Красная царапина от левой лопатки до правой ягодицы,  когда  я
валял ее на берегу, на острых камнях, ни черта  не  чувствуя.  Меня  вел
единый все побеждающий инстинкт. Я хотел вогнать поглубже и разбиться об
нее.
   Кэролайн извивалась на спине, чтобы я не мог вставить. Она  хихикала,
страстно взвизгивала, прижимаясь пахом мне к бедрам или к животу, но все
время ускользая раньше, чем я успевал вогнать.
   Сердце грохотало, дыхание вырывалось у  меня  резкими  толчками.  Эти
дразнящие движения - "вот возьми - а вот не возьмешь" - доводили меня до
исступления. Но они входили в ее игру.  Она  хотела  так  раскалить  мою
страсть, чтобы питаться от нее, как вампир.
   - Давай, давай, - понукала она. - Я  уже  хочу.  Вгони.  Барай  меня,
барай, барай...
   И тут же ускользала из-под меня, извиваясь с легкостью змеи.
   Я схватил  ее  за  руки,  за  запястья.  Она  рассмеялась  и  подняла
разбухшие от желания губы мне навстречу.
   И все это время она  поднимала  бедра  мне  навстречу,  да  так,  что
жесткая кочка волос царапала мне кожу.
   Я придавил ее к земле, и она снова извернулась.
   На этот раз я не успел сообразить, как  свалился  в  ручей.  Холодная
вода обожгла, но не сбила жар моего вожделения. Она  прыгнула  на  меня,
взбив руками фонтан брызг, позолоченных вечерним солнцем.
   Она встала в воду на колени. Вода только доставала до щеточки  волос,
и я представил себе, что она чувствует - будто холодные губы  целуют  ее
между ног. Она покрылась гусиной кожей, бледные соски сразу потемнели  и
собрались в твердые пуговки.
   Она сидела на мне верхом, моя голова лежала на камне, поднимающемся у
берега. Кэролайн улыбнулась. Вода бисером стекала у нее с лица, с шеи, с
грудей.
   Я погладил ее кончиками пальцев, и тело Кэролайн  ответило  трепетом.
Но это не была дрожь от холодной воды, что  журчала  у  нее  меж  бедер,
расходилась  косичками   от   закругленного   зада.   Она   дрожала   от
предвкушения.
   Ее рука ласково потянула мой  член  к  отверстию  между  ног,  и  она
опустилась на меня, издав благодарный вздох.
   Из всего, что я пережил, вот это - лежать в русле потока, ощущать бег
бурлящих струй, видеть сидящую на мне Кэролайн с выражением  блаженства,
на этом лице, поднятом к солнцу и озаренным улыбкой  -  это  было  ближе
всего к мистическому опыту. И ужас от гниющих тел  по  обочинам  или  от
людей, с криками рубящих в  куски  других  людей,  и  от  этого  прилива
обугленной  земли,  расползающегося  в  нашу  сторону,  исчез   как   по
волшебству. У меня обновились и очистились и плоть, и  душа,  и  сердце.
Сверху было ощущение бегущей  воды,  глубже  под  ним  -  блаженство  от
охватившего меня теплого входа Кэролайн, скользящей вверх и вниз по всей
длине, а ее мышцы волшебно сжимались в такт,  нежно  и  в  то  же  время
яростно.
   Я лежал и слушал музыку  текущей  по  камням  воды.  Я  слышал  стоны
Кэролайн и шум ее дыхания в том же ритме, в котором двигалась  она  сама
вверх и вниз по мне.
   Темп увеличился, дыхание Кэролайн сделалось  неровным,  в  ней  стало
подниматься мощное ощущение, как рыба из океанских глубин.  Она  сильнее
стала насаживаться, придыхая на каждом ударе. Я поднял глаза.  Ее  лицо,
обрамленное волосами, прядями прилипшими к щекам и  ко  лбу,  ее  крепко
зажмуренные  глаза,  наморщенный  лоб  двигались  в  такт  ее  движениям
вверх-вниз, вперед-назад, вправо-влево. Она стискивала губы все  туже  и
туже, будто то ли хотела заглушить дикую боль, то ли уйти в себя,  чтобы
найти что-то такое, что ей отчаянно, отчаянно, отчаянно нужно.
   И она это обрела.
   Вода заплескалась и запенилась, Кэролайн резко рухнула вниз, лицо  ее
покраснело, глаза вспыхнули.
   - Ох ты, ох... Господи... - Она сотряслась в невероятной судороге.  -
А! А! А!
   Глаза ее широко раскрылись, как от шока.
   - Ox! - Рот застыл, раскрытый на букве "О".
   Тело ее задрожало с головы до ног, и я  тоже  взорвался.  Этот  взрыв
жара отдался в ней, она снова выгнулась, глубоко впившись ногтями мне  в
плечи.
   Потом, и очень, как нам показалось, долго, мы не шевелились. Мы  даже
не думали, что можем пошевелиться. Кэролайн лежала в моих  объятиях;  до
пояса мы были на камне,  ниже  -  в  воде.  На  несколько  мгновени