роятная. Яркое солнце, синее небо.  Широкое
озеро разлива с  мелкими  островками,  верхушками  телеграфных  столбов,
фонарей,  крышами  домов.  А  посреди  -  кобальтовый   "роллс-ройс"   с
хромированным радиатором, и эмблема летящей дамы уже  под  водой.  Корма
машины - багажник, задние колеса, половина пассажирского салона - торчит
над поверхностью. С задних  шин  каплет  вода,  и  круги  расходятся  по
поверхности. А на капоте сидит сумасшедший, колотит кулаками по стеклу и
орет.
   Вода дошла до половины ветрового стекла. Дебил хлопал по  закаленному
стеклу, расплескивая воду.
   Теперь уже было видно сквозь полузатопленные окна, что  делается  под
водой.  Она  была  черной  от  взмученного  осадка,  но  солнце  светило
достаточно, чтобы видно было примерно на метр.  Руки  Дебила  смотрелись
как через лупу. Видны были вытатуированные на  тыльной  стороне  пальцев
кинжалы. Дебил тряс головой,  и  при  каждом  резком  вдохе  ему  в  рот
попадала вспененная вода.
   Машина еще наклонилась. Мы теперь  стояли,  скрючившись,  на  спинках
передних сидений.  Автомобиль  становился  вертикально.  И  все  так  же
звучала тихая колыбельная, обволакивающая мелодия из колонок.
   - Боже мой, мы тонем! - выдохнула Кейт, цепляясь  за  спинку  заднего
сиденья. Сквозь заднее стекло теперь было видно только небо.
   Скрежет металла по камню. Бетонный  фонарный  столб  скользнул  мимо,
обдирая краску машины. Глухо стукнул по крыше стеклянный фонарь.
   Я видел чуть меньше верхней  четверти  столба.  Так  какая  же  здесь
глубина? Ну-ка, Рик, оцени? Метров шесть.
   Стук в окно стал отчаянней, слышались  крики  Дебила,  громкие,  хотя
заглушенные водой и стальным корпусом машины.
   Дебил ушел под воду и бил по машине из последних сил, пуская пузыри.
   И машина затонула.

65

   Вот так. Была и нет. Ушла под воду без всплеска, как субмарина.
   Кейт ахнула.
   Я стиснул зубы.
   Все заняло не больше четырех секунд.
   И машина пошла вниз к ложу нового озера. Пузыри  цепочкой  серебряных
шаров потянулись из окон. Машина наполнилась дребезжанием, будто  где-то
в кузове заработал десяток электромоторов - это выходил воздух  из  всех
полостей дверей, из-под капота и из багажника. Послышались глухие  удары
- вода заполняла пустоту, созданную уходом воздуха.
   Мы скользили в полную тьму. И казалось, это будет вечно.
   И наконец раздался удар, от которого  мы  упали  на  спинки  передних
сидений. Машина дошла до дна.
   - Рик, вода!
   - Знаю, знаю. Без паники, Кейт. Только без паники.
   Она стала глубоко дышать.
   - Я без паники. Только нам надо отсюда выбраться. Выбраться!
   Я огляделся. В машине было  почти  совсем  темно.  Очень  мало  света
проникало на глубину, но блики бегали по богатой обивке салона. Мы  были
пойманы в воздушном кармане в пассажирском отсеке. Еще несколько  секунд
это  будет  спасать,  потом  вода  медленно  вползет  внутрь,   заполняя
машину...
   Бум!
   Дебил все еще цеплялся за автомобиль.
   Я  увидел,  что  машина  остановилась,  упершись  носом  в   сетчатую
изгородь, и Дебил застрял между сеткой и машиной.
   Бедный дурак был еще жив. Он стучал в ветровое стекло, будто мы могли
открыть шлюз и впустить его внутрь.
   - Боже мой,  Боже  мой,  -  чуть  слышно  шептала  Кейт.  -  Бедняга,
бедняга...
   - Этот бедняга нас бы с удовольствием прикончил... Так, теперь как бы
нам отсюда вылезти?
   Я включил плафон в салоне. Он загорелся тускло, потом стал ярче и тут
же снова потускнел. Аккумулятор долго не протянет.
   Вода сочилась сквозь уплотнение  дверей.  И  приборная  панель  стала
кровоточить тонкими струйками. Запах речной воды стоял  в  горле.  Через
минуту-другую вода дойдет до передних сидений. При таких  темпах  машина
наполнится минут за десять. Хотя это и не важно - к тому времени  воздух
уже станет непригоден для дыхания.
   А музыка все играла, наполняя салон звуками оркестра, где  никого  из
музыкантов, наверное, давно уже нет на свете.
   И мы скоро к ним присоединимся, если я ничего не придумаю.
   Кейт снова начала дышать часто  и  перепугано.  Я  заметил,  что  при
выдохе образуется облачко белого пара. Вода была настолько холодной, что
мы оказались будто в холодильнике. Окна покрыла испарина.
   Я глянул на Дебила. Он висел в  воде  недвижимо,  глаза  были  широко
открыты - до боли широко. Длинные волосы  и  борода  развевались  темным
ореолом.
   На моих глазах перед его лицом мелькнул темный  предмет  величиной  с
кулак. На щеке появилась отметина  размером  с  монету,  хлынула  кровь.
Мелькнула еще одна тень, и у Дебила исчез кончик носа.
   Крысы не теряли времени, обнаружив свежую еду.
   Кейт сказала тихо, но с напором.
   - Рик, мы должны... должны выбраться. Иначе погибнем.
   -  Знаю.  Если...  если  раскачать  машину,  может  быть,  сумеем  ее
освободить?
   - Ладно, попробуем.
   - На счет "три". Раз, два, три!
   Мы стали раскачиваться взад-вперед. Автомобиль зашевелился. С  жутким
стоном заскреб металл по металлу.
   - Еще раз, сильнее. Раз, два, три!
   Тот же жуткий скрип металла по металлу. Мимо окна поплыли пузыри.
   - Не выходит! - простонала Кейт. - Застряли!
   Я скорчился  на  подголовнике  переднего  сиденья,  обхватив  ладонью
подбородок. Нельзя так сидеть и ждать, пока утонем. Мы смогли  добраться
сюда. Должен быть выход.
   Лампочка в потолке мигнула. Музыка зазвучала как  из  бочки  -  лента
замедлила ход.
   Кейт вытерла с окна испарину и посмотрела на то, что было под водой.
   - Боже мой, Рик, ты это видишь?
   - Крыс? Не обращай внимания.
   - Не крыс. Людей.
   Я повернулся к окну всем корпусом:
   - Людей?
   Я протер стекло и выглянул, пытаясь что-нибудь рассмотреть  в  черной
воде.
   Господи!
   Лицо.
   Я отскочил от окна, как ударенный током. Лицо смотрело в салон.
   - Господи, что это?
   У меня волосы на голове встали дыбом.
   Я никогда такого лица не видел.
   Оно придвинулось, рассматривая нас, как экспонаты под стеклом.
   Черт побери!
   Оказалось, что я задержал дыхание. Я глядел в это лицо,  не  в  силах
оторвать взгляда, а оно медленно придвигалось  к  стеклу,  стукнулось  и
медленно-медленно отвернулось.
   Волосы развевались прядями, глаза, не мигая,  смотрели  сквозь  толщу
воды.
   Потом страшное лицо обернулось снова, так же медленно,  и  уставилось
на нас. Кейт у меня за спиной содрогалась всем телом. И машина  дрожала,
будто сочувствовала, и все время стонал металл.
   Лицо пялилось на нас.
   - Рик, не подходи ближе!
   Я осторожно подобрался к стеклу и выглянул. Она спросила:
   - Это серый? Ты видишь, какого он цвета?
   Я поглядел так пристально, что глаза стало  жечь.  Лицо  было  серым,
похожим на хлебную мякоть, каким-то губчатым, и все изрыто дырами.
   - Утопленник, - вздохнул я. - Просто утопленник.
   Там, за ним, в непроглядной мути воды, их еще  много  болтается.  Они
стоят вертикально и крутятся в воде, будто в жутком посмертном танце.  И
руки мертвецов колышутся медленно  и  спокойно,  почти  гипнотизирующими
движениями.
   Эх, Рик Кеннеди! Жаль, что ты так и  не  записал  альбом.  И  что  ты
теперь будешь делать остаток вечности?  Иисус  даст  тебе  электрогитару
"Стратокастер" вместо арфы? Выходи играть с нами, Рик  Кеннеди.  Выходи,
целуй наши холодные распухшие губы.  Выходи,  возьмемся  за  руки  -  за
распухшие, губчатые руки. Выходи, Рик Кеннеди, вода хорошая.
   Страдай про себя, Эстер Уильямс. Ты не  умеешь  так  плавать.  Ты  не
умеешь...  Мне  вдруг  захотелось  дико  расхохотаться.  Хохотать,  пока
накопившийся углекислый газ не  погасит  мне  мозги.  Пока  не  заставит
остановиться сердце.
   Я оглянулся на Кейт. Она тяжело дышала, будто пробежала  марафон,  из
ноздрей ее клубился пар.
   Воздух стал ядовитым.  Мы  израсходовали  кислород.  Пальцы  начинали
дрожать, под веками нарастала боль. Я заметил,  что  тоже  тяжело  дышу.
Черт, так мы помрем. Мысли начали мешаться.
   Тяжело, будто мне к рукам привязали бетонные блоки,  я  повернулся  к
Кейт.
   - Холодно, - сказала она.
   - Воздух плохой.
   - Ох... - Ее голос стал шепотом. - Пора.
   - Пора, - кивнул я.
   Она протянула руку и коснулась пальцами  моего  лица.  У  нее  горели
глаза, она дышала с трудом.
   - Рик... Рик Кеннеди... я тебя любила.
   - Я тебя тоже. - Я еле мог говорить. - Я... тоже.
   - Жаль, что у  нас  сегодня  не  получилось...  шампанское...  мягкая
постель... любовь.
   - И мне.
   Я уже не мог поднять головы.
   - Пора...
   Вода дошла до передних сидении. Свет гас.  Темнота  сжималась  вокруг
нас холодной ладонью. Музыка будто  исходила  из  уст  мертвеца:  долгая
погребальная песнь, нескончаемая песнь боли, отчаяния и одиночества.
   Я мотал головой по спинке  сиденья,  мозги  стучали  и  пульсировали,
будто стали вторым сердцем, как у мутанта. В глазах темнело. Я  случайно
глянул в окно - и вытаращил глаза.
   В воде висела Кэролайн, волосы  светлой  пеной  окружали  ее  голову.
Карие глаза смотрели на  меня.  Она  улыбалась.  За  ней  уходили  вдаль
затопленные  улицы  Лондона.  На  дне  озера  стояли  машины.  В  дверях
магазинов резвились косяки рыбок. В ребрах  утонувшего  полисмена  свила
гнездо пара толстых угрей.
   Кэролайн раскрыла рот, оттуда выскочила водяная крыса, унося в  зубах
кусок ее языка. А Кэролайн улыбалась. И ее хрипловатый  голос  заговорил
где-то в глубинах моего мозга:
   Гниет под водой этот город... Нет его уже,  Рик...  И  нет  последней
королевы Англии...
   Лицо Кэролайн зашевелилось и стало пустоглазым  черепом  утопленника.
Труп плавал вертикально, вся передняя часть торса была оторвана, как  на
иллюстрации из медицинского учебника,  -  четко  видны  легкие,  сердце,
печень, диафрагма, кишки...
   А из губ мертвеца журчал чувственный голос Кэролайн:
   Ты идешь, Рик? Тетя  Кэролайн  ждет  поцелуя.  Какой  ты  непослушный
мальчик, Рик! Не заставляй тетю ждать, слышишь?
   Галлюцинация, смутно понял я. У меня онемели пальцы, на грудь  давила
страшная тяжесть. Сознание меркло, раздавленное  ядовитой  углекислотой,
насытившей кровь.
   - Кейт... Кейт...
   Я видел, что она повернулась спиной.
   - Кейт, что ты делаешь? Кейт...
   Она села, уперлась спиной в мое плечо и сильно ударила двумя ногами.
   Как будто разорвался металл.
   И тут я понял, что она сделала. Она  выдавила  боковое  стекло.  Вода
рванулась внутрь с ревом, бросив нас обоих через салон. Я набрал  полную
грудь воздуха, и тут меня закрутило, как котенка в стиральной машине.
   Меня схватила чья-то рука и потянула. Сильно.
   Секунду мне казалось, что  меня  поймал  утопленник.  Потом  до  меня
дошло, что это Кейт ухватила меня за футболку и тянет к выбитому стеклу.
   Я вылез, извиваясь и дергаясь,  ободрав  спину  и  плечи  об  осколки
стекла. Сверху был свет, и  я  поплыл  к  нему.  Для  моего  измученного
кислородным голоданием мозга он был  как  небесный  свет,  бьющий  через
облака.
   Я поплыл изо всех сил.
   И вдохнул в задыхающиеся легкие свежий воздух. Меня  облило  солнцем.
Колотя воду руками, я осмотрелся.
   Кейт! Где Кейт?
   Я ее не видел.
   Я ничего не видел. Мне загораживала обзор какая-то деревяшка.
   Я проморгался - черт возьми, это же лодка!
   От  души  возблагодарив  своего  ангела-хранителя,  я  изо  всех  сил
вцепился в планшир.
   - Какого черта ты там торчишь?
   Я посмотрел вверх, щурясь от невыносимо яркого вечернего солнца.
   У меня перехватило дух. Сверху на меня смотрели Ковбой и Теско.
   И скалили зубы.
   - Так это же, черт возьми, сам Индиана Джонс!
   Ковбой протянул руку и ухватил меня ниже локтя. Он занес вторую  руку
- что в ней было, я не  видел,  но  он  ударил  меня  по  лбу  наотмашь.
Неимоверно громкий стук.
   Он снова взмахнул рукой.
   Из воды с ревом поплыли цвета. Сиреневый, синий, индиговый...
   Еще удар.
   Красный-зеленый-оранжевый-желтый...
   Еще раз.
   Желтый-зеленый-синий-алый-серебряный...
   А он бил и бил. Пока не исчезли цвета, пока не осталась только  тьма,
кромешная тьма, лежащая за пределами вселенной.
   Но я ощущал не боль, а будто какой-то мощный насос работал у  меня  в
затылке.

66

   Этот серый держал Кейт, охватив лапами ее запястья. Он  приподнял  ее
над землей, и она беспомощно дрыгала ногами в воздухе. И только плакала:
"Не трогай ребенка, ребенка не трогай!"
   Серый склонил гривастую голову набок,  изучая  только  что  пойманный
образец человека.
   - Ребенка... ребенка не трогай!
   Огромные глаза, красные  как  кровь,  глядели  ей  в  лицо.  И  снова
склонилась набок голова  -  как  у  собаки,  когда  она  что-то  слышит.
Кровавые глаза мигнули, будто серый обдумывал новую мысль.
   Потом он перехватил левую руку Кейт своей правой, держа ее над землей
одной рукой. Пальцами свободной руки -  толстыми  и  серыми,  как  сырые
сосиски - он ощупал ее тело сверху вниз. Будто интересовался  контурами,
ее губ, живота, груди, бедер.
   Кейт в ужасе ахнула. Глаза ее вспыхнули, она попыталась вырваться.
   Свирепо фыркнув, серый ухватил ее двумя руками и сломал о колено  как
палку.
   - Отпусти ее!
   Я с размаху ударил его кулаком в лицо...
   И открыл глаза.
   Газеты.
   Пол, устланный газетами в несколько слоев.
   Господи, как голова болит. Я проморгался.  Левый  глаз  свело  острой
болью, и она ударила аж в затылок.
   Дневной свет.
   Я огляделся. Свет исходил от окна, закрытого матовым стеклом.  А  еще
на окне была кованая решетка.
   Я перекатился на спину. Сон все еще пытался наложиться на явь.
   А наяву я видел  белые  стены.  Еще  газеты.  Мебели  нет.  Лестница,
ведущая к двери. И еще я видел свирепого звероподобного серого,  который
схватил Кейт. Видел ужас в ее глазах. Видел синяки на когда-то  красивом
лице.
   И этот зверочеловек ломал ей спину о свое колено.
   Черт.
   Я слишком быстро встал.
   Меня  затошнило,  что-то  быстро  завертелось  в   голове,   быстрее,
быстрее...
   Меня вырвало на газеты.
   Я вытер рот. Снова огляделся. На этот раз в глазах уже не плыло.
   Моя тюремная камера.
   Именно ею и была комната. Эти гадские психи посадили меня сюда,  пока
решат, как меня наказать за...
   Черт побери, Кейт!
   Что они сделали с Кейт?
   Я снова оглядел подвал, надеясь увидеть ее на  газетах.  Нет,  я  был
один.
   Следующие десять минут  я  искал  выход.  Единственным  выходом  была
твердая деревянная дверь. Крепко запертая. Я бил в нее ногами, кричал  -
никто не пришел.
   Чтобы успокоить колотящееся  сердце,  я  стал  глубоко  дышать.  Надо
выбраться и найти Кейт.  Или  сжечь  этих  гадов  живьем,  если  они  ее
тронули. Но надо  успокоиться  и  рассуждать  разумно.  Я  сел  на  пол,
прислонившись к беленой стене. Осторожно ощупал голову, по которой  били
дубинкой.
   Кожа была  страшно  болезненной.  От  шишек  и  кровоподтеков  голова
напоминала горный ландшафт. Но зато череп не проломили.
   Я снова оглядел подвал - на этот раз тщательнее.
   Мебели не было. В углу стояла пластиковая миска, до половины  налитая
водой. Я обнюхал ее. Пить я буду, только если  дойду  до  отчаяния.  Эти
психи могли для смеху подсыпать яду или слабительного помощнее.
   На стенах были потеки мочи. На ведущих  к  двери  ступеням  -  четкие
отпечатки кровавой руки. Еще брызги засохшей крови на стенах - как будто
встряхивали малярную кисть.
   Кто-то даже нарисовал рожицу:
   0 0 I
   ( ____ )
   Это должна  была  быть  веселая  рожица  с  улыбкой,  но  что-то  мне
говорило, что тот,  кто  ее  рисовал,  не  улыбался.  Наверняка  бедняга
рисовал собственной кровью.
   Помню, когда в детстве мне было плохо, я рисовал  на  зеркале  рожицы
или клоунские ухмылки. Инстинктивные попытки себя подбодрить.  Наверное,
этот художник пытался сделать то же самое.
   Теперь я заметил, что стены покрыты  надписями,  и  начал  их  читать
вразброс. "Бенджамен Кроули".  И  рядом  несколько  палочек  "IIII".  Он
отсчитывал дни.
   Четыре дня его здесь держали. Интересно, что стало с ним на пятый.
   Были и письма:
   Имя: Делл Окрем. Адрес: Радвелл-драйв, 26, Хайгейт.
   Пожалуйста, скажите моей жене Саре, что я жив и здоров.
   Д.О. Июль.
   И мерзкий постскриптум:
   Уже нет!
   Скажите Саре Окрем,  Хайгейт,  бордель,  что  Делл  -  ха-ха!  Вечная
память!
   Попадались стихи, перемешанные со  строками  из  Библии,  куплеты  из
песен. И на английском, и на других языках.
   Я невольно стал водить  пальцем  по  надписям.  Вдруг  меня  охватило
ощущение присутствия тех, кого  здесь  держали  пленниками  до  меня.  Я
ощутил их эмоции. Страх следующего дня и следующего часа - это было  как
у меня. Они тоже завязли в этом кошмаре, от которого нельзя проснуться.
   И они писали на белых стенах свои последние слова. Послания  матерям,
любимым, друзьям. Некоторые трудно было понять.

   Папа, она правду сказала про Моу. Они его у Тони  не  заберут.  Жаль,
что я не могу тебе показать, где он спрятан. С любовью, Джина.

   Понять другие было просто:

   Если увидите Энджелу Пьермонт, скажите ей, что я ее  люблю.  И  прошу
прощения, что оставил ее одну с ребенком. Спасибо. Льюк Грант (Пимлико).

   И бредовое:

   ...виноват Иисус - и пусть меня больше не тыкают - я помру  и  больше
они крови не выкачают - я помру скоро - Иисус мне уже ничего не сделает.

   От других перехватывало горло:

   Мамочка, Джилли посадили в машину с питбулем. Она громко кричит  и  я
ее слышу. Мне надо убежать. Теско говорит, что будет резать меня вдоль.
   Прости, что я была такой непослушной. Поцелуй за меня маленькую  Анни
Ли. Я постараюсь быть хорошей, чтобы Боженька был мной доволен.
   Я тебя люблю ч по тебе скучаю.
   Крепко тебя целую.
   Твоя Линсдей.

   Я затряс головой. Будь у меня винтовка, с каким  бы  удовольствием  я
перестрелял бы всю эту шайку мерзавцев, видит Бог!
   И снова ударила мысль о Кейт. Что эти гады с ней делают?  Воображение
стало посылать картинки в мозг. Кейт отбивается, волосы  рассыпались  по
лицу. Я вспомнил, как тот, кого звали Теско, возился с ручной  дрелью  -
сверлил дырки в столбе.
   Я  прислушался.  Из  дома  ничего  не  было  слышно.  Удалось  только
разобрать, что где-то снаружи лает собака. Приглушенно, далеко-далеко.
   Что там написала эта девочка?
   Джилли посадили в машину с питбулем...
   Я представил себе Кейт, как ее впихивают в  машину  с  озверевшим  от
голода псом. А психи толпятся вокруг, заглядывая в окна.
   Девушка против бешеного пса.
   Я забегал по подвалу, шурша подошвами по газетам. Письмена  на  стене
впивались в кожу как булавки.
   И голос - тоже острый, как булавка -  все  время  говорил  у  меня  в
голове:
   Сделай что-нибудь, Рик, сделай, сделай...
   Да.
   Только что?
   Я бегал из угла в угол и снова и снова вперивался в надписи на стене.
В то, что в последние свои часы  писали  жертвы  этих  садистов.  И  эти
жертвы наверняка знали, что письма не дойдут до адресатов. Это было  как
предсмертная исповедь, как последнее прости. И я знал, что  тоже  должен
что-то написать. Я уже хотел найти палочку или камешек и  написать  свои
последние слова, так ощущал я свое родство с этими людьми.
   Как мне отчаянно хотелось отомстить за их смерть!
   Во мне стала разгораться энергия почти термоядерная. Гнев нарастал  и
удушал. Чудовищное давление искало выхода -  отыграться  хоть  на  одном
мерзавце, что затащили нас с Кейт в эту помойку.
   Черт, что они с ней сделали? Что они могли с ней сделать? Если они ее
тронули... если только они ее тронули! Я стискивал кулаки.
   И тут над лестницей открылась дверь.
   Я стоял в  середине  камеры  на  ковре  вонючих  газет,  среди  стен,
покрытых предсмертными надписями перепуганных и плачущих  людей,  и  вот
сейчас их выведут и...
   И что?
   Макнут головой в бензин и подожгут?
   Скормят живьем бешеным питбулям?
   Затравят, как зверя на охоте?
   Пустят пулю в живот?
   Прибьют к столу за нижнюю губу?
   По л