ка иногда рассеянного. Я теряю мелочь
из карманов, забываю пальто в ресторане или путаю  телефоны  друзей.  Но
мне еще не приходилось полностью забывать целый час.
   Я снова вернулся мысленно  к  тому,  что  делал  в  лесу.  Мы  искали
бистонскую банду. Разделились. Я забрел в самую темную  чащу.  Там  была
поляна на месте упавшего дерева. Ага... Вспоминаю. Что-то там было такое
с почвой, что-то... комичное? Да, комичное, смешное, вроде... вроде...
   Вроде чего? Черт возьми, Рик, почему ты не можешь вспомнить?
   Смешной запах?
   Да, вспоминаю, запах. Вроде дождя по раскаленной земле.
   - Но что такого смешного в том лице?
   Я прикусил губу. Слова вышли у  меня  изо  рта,  но  будто  не  я  их
произнес.
   И тут у меня прорвало плотины памяти.  Черви.  Лицо.  Потом  вдруг...
что? Ради Господа Бога и всех его ангелов, что случилось потом?
   Во  рту  пересохло.  Сердце  снова  заколотилось.  Я  вспомнил  лицо,
наставленные на меня глаза. Потом я лежу лицом вниз. Меня держат.  Я  не
могу шевельнуться. Ощущение неимоверной давящей силы. Но что потом?
   Вспомнился страх. Но воспоминание о нем приглушено,  будто  это  было
сто лет назад. Я сделал еще глоток пива  и  потряс  головой.  Я  остался
невредим. Даже одежда не смялась. Конечно, там и сям  прицепились  сухие
листья к переду рубашки, но стряхнулись  без  следа.  Так  откуда  такое
странное чувство, когда я представляю себе это лицо без тела?
   Я жадно осушил банку. Может, я просто слишком много работал последнее
время со своим оркестром? Почти все днем работают, и потому репетировать
приходилось по вечерам в гараже Пита. Не раз я в два  часа  ночи  дергал
струны гитары, отлично зная, что вставать мне придется в семь,  чтобы  к
восьми успеть в супермаркет.
   Я зевнул и взял отбивную с тарелки на стене, куда ее поставил Говард.
Все нормально, Рик.  Ты  перетрудился,  так  что  расслабься  и  радуйся
вечеринке.
   Вечер был теплым. Звезды  сияли  в  вышине  во  всем  своем  небесном
великолепии, белым мазком тянулся по центру Млечный Путь. Отлично играла
музыка, и янтарным светом освещали сад двадцать фонарей на деревьях.
   Близкое к панике ощущение, накатившее на меня минуту назад,  когда  я
понял, что потерял целый час, исчезло так же быстро,  как  появилось.  Я
снова был частицей человечества. И мир стал нормальным. И я тоже.
   А куда к черту подевался  Говард  Спаркмен  с  пивом?  Заманила  его,
наверное, пухлая тарелка картофельного салата  или  особенно  развратная
сырная подливка. Рядом со мной остановились люди поболтать.
   Бен Кавеллеро стоял у стола, откупоривая бутылки. Он взглянул на меня
и приветственно махнул рукой.  В  свои  тридцать  девять  Бен  Кавеллеро
должен был бы быть чьим-нибудь любимым школьным учителем. Это  известный
тип учителей, из тех, что начинают урок словами: "Сегодня  мы  тщательно
изучим великое произведение Эдгара Аллана По". А  через  пять  минут  он
рассказывает что-нибудь смешное про соседскую кошку, забравшуюся к  нему
в кухню, или ударившую в печную трубу молнию. У Бена  курчавые  седеющие
волосы и глаза, которые лучатся,  когда  он  улыбается  своей  фирменной
дружелюбной улыбкой. Кажется, он никогда никуда не  спешит,  никогда  не
повышает голоса, и молодежь тянется к  нему  ради  дружеского  и  всегда
мудрого совета и ободрения.  Некоторые  родители  беспокоились,  нет  ли
здесь чего - почему это подростки тянутся к человеку  настолько  старше?
Но никаких даже слухов никогда не ходило. Бен кажется в каком-то  смысле
полностью асексуальным. Он будто женат законным  браком  на  своих  двух
неразлучных привычках - рисовании пейзажей и путешествиях.
   Для  любого  рвущегося  в  художники,  музыканты  или  писатели   Бен
Кавеллеро - вдохновитель. Когда ему было за двадцать, он писал серьезные
пьесы  о   серьезных   социальных   вопросах,   наполненные   серьезными
персонажами. Они ему денег не принесли. Он жил в однокомнатной квартирке
в Лидсе, кое-как зарабатывая  на  жизнь  писанием  обзоров  для  местной
прессы. Потом в тридцать лет он написал  легковесную  детективную  пьесу
для  местной  театральной  труппы.  Эта  пьеса  послужила  основой   для
телевизионного детектива. Через год Бен положил на банковский счет  свой
первый миллион. За ним  гонялись  импресарио,  уговаривая  написать  еще
пьесу. Но Бен понимал, что это не то, чего он хочет.  Он  уже  заработал
себе достаточно, чтобы прожить жизнь с  комфортом.  И  потому  он  решил
посвятить свое время исследованию мира, а себя - писанию пейзажей. И  он
был счастливее всех, кого я знал. Если смотреть на него, когда он  стоит
за этюдником в поле у реки, с кистью в руке,  и  вкладывает  неимоверную
тщательность и гордость в рисование дерева,  увидишь  человека,  который
нашел рай на земле.
   - Извини, что я так долго. - Говард протянул мне пиво.  -  Рут  опять
считала калории. Она сказала, что я съел столько, что семье  из  четырех
человек хватило бы на полмесяца.
   - А ты не бери в голову, возьми лучше отбивную.
   - Будем здоровы.
   Что видел Говард, я не знаю, но он бросил  на  меня  странный,  почти
понимающий взгляд. Потом  я  заметил,  как  он  перехватил  взгляд  Бена
Кавеллеро. И между ними мелькнуло какое-то понимание.
   - Черт, я же хотел сказать Рут насчет пьянки в четверг в "Лотосе"!
   Говард стал пятиться,  бросая  на  меня  те  же  странные  понимающие
взгляды. Я встал и начал высматривать Кейт. Но тут я  заметил,  что  все
поворачиваются и глядят в мою сторону. Музыка  замолкла  посреди  фразы,
оставив звенящую в ушах тишину.
   Разговоры прекратились. И в центре внимания был я.
   И у всех на лицах было понимающее выражение, как у Говарда. Почему-то
я сильно смутился. Как будто меня застали за каким-то постыдным занятием
- таким, о котором я сам не подозревал.
   Снова пересохло во  рту.  Господи,  этот  потерянный  час!  Наверное,
что-то там случилось в лесу, и все, кто здесь был,  об  этом  знают.  То
есть все, кроме меня. У меня вспотели ладони, запылали щеки, дыхание так
участилось, что голова пошла кругом.
   Это  продолжалось  всего  секунду-другую,  но  казалось,  что  прошли
минуты. Я был в  центре  внимания,  как  подозреваемый  на  допросе  под
лампой.
   И меня бросило в пот. Я был готов расколоться  и  закричать:  "Да,  я
сознаюсь! Я был в лесу. И я шел, и..."
   И тут все стало  странно  -  нет,  вычеркиваю:  невероятно.  Они  мне
зааплодировали. Они стояли и хлопали. А я глядел, ни черта не соображая.
   Бен Кавеллеро вышел вперед и своим мягким голосом произнес:
   - Рик, наверное, нам не надо было так это на тебя  вываливать.  Но  у
нас еще один гость.
   Бен шагнул назад. И снова накатило это странное ощущение, что мой мир
полетел вверх тормашками, и у меня перед глазами  разворачивается  лента
невероятных событий.
   Новый гость вышел на свет. И снова то же  ощущение,  что  лицо  этого
нового гостя мне до невозможности знакомо. Потом я  понял,  почему.  Это
лицо я видел в зеркале каждый день.
   Или его очень хорошую копию.
   Сначала я попытался  заговорить  и  только  что-то  прохрипел.  Потом
голосовой аппарат заработал.
   - Стивен?
   - Долго мы не виделись. Малыш К.
   Я забыл эту кличку, которую дал мне старший брат, еще когда я  только
учился ходить. Теперь Стивен Кеннеди,  брат,  которого  я  пять  лет  не
видел, появился с внезапностью привидения в сочельник.

6

   И вот так мой брат, Стивен Джон Кеннеди, вернулся в мою  жизнь  после
пяти лет отсутствия. Только и всего. Секунду назад  он  был  всего  лишь
грудой неясных воспоминаний и фотокарточкой на стене в столовой.  (Такая
глянцевая шоу-бизнесовая фотография:  крашеные  синие  волосы,  полметра
ослепительных зубов,  подмигивающие  глаза.  И  с  размашистой  подписью
красным фломастером, где последнее "и" в  фамилии  Кеннеди  закручено  в
улыбчивое  лицо;  наверняка  телекомпания   раздавала   эти   фотографии
сотнями.) И вот он стоит здесь, в саду Бена Кавеллеро.
   Наверное, я вытаращил глаза. Увидеть Стивена во плоти после  стольких
лет было скорее шоком, чем сюрпризом. Стивен был высок, тощ и невероятно
красив.  Ходил  он  гибким  подпрыгивающим  шагом,  будто   у   него   в
пятисотдолларовых кроссовках были встроены пружины. Да, на  него  нельзя
было не  обернуться.  Нельзя  было  не  заметить,  как  шеи  у  девчонок
вытягивались ровно вдвое против обычной длины (кроме шуток).
   Мой старший брат. Старше на шесть лет.  И  можете  не  сомневаться  -
огромный, как сама жизнь. На  нем  была  оранжевая  шелковая  рубашка  с
зелеными пятнами, как от разлитой краски. Джинсы будто  выросли  на  его
ногах новой кожей. А зубы, волосы, улыбка и глаза выглядели  так,  будто
их взяли от ювелира после такой тщательной полировки, что они  затмевали
лампы в саду.
   Ну и ну! С одного взгляда можно было сказать: вот  человек  красивый,
спортивный,  веселый,  обаятельный,  особый,   излучающий   уверенность,
богатый, преуспевающий, владеющий обожающей  публикой.  Такого  человека
можно  бы  легко  возненавидеть,  но  вокруг  него  была  атмосфера   не
прилизанности и надменности, а какой-то приятной шероховатости,  и  едва
заметные морщинки у глаз будто говорили: "Ладно, друг, не принимай  этот
шоу-бизнесовый вид всерьез, на самом деле я такой же, как все".
   - Привет, братишка, сколько лет, сколько зим!
   И Стивен обнял меня -  не  слишком  традиционный  способ  приветствия
мужчин в Йоркшире, какой бы ни была долгой разлука. Я  вспыхнул.  Говард
Спаркмен засмеялся и хлопнул меня по спине.
   На мгновение мы стали центром толпы, расспрашивающей Стивена, как оно
живется в Штатах, на какую телевизионную станцию он работает и прочее  в
этом роде. Потом народ разошелся по своим кучкам.  Нас  оставили  вдвоем
снова узнавать друг друга. И тут же между нами установился  контакт,  мы
смеялись, и Стивен то и дело похлопывал меня по плечу. Я понял, что  его
наша встреча растрогала не меньше, чем меня, и он просто  касался  меня,
чтобы убедиться, что я здесь.
   - Это Бен придумал сделать тебе такой  сюрприз,  -  улыбаясь,  сказал
Стивен.
   - Я так понимаю, что все остальные тоже были в заговоре?
   - А как же! На, возьми пива. Я всю неделю звонил Говарду -  проверял,
что ты пойдешь на вечеринку.
   - Так, значит, причина вечеринки...
   - Торжество воссоединения. Звонить тебе и говорить, что приеду, я  не
хотел, потому что абсолютно не знал,  смогу  ли.  Всю  последнюю  неделю
станция  грозилась  послать  меня  в  Лос-Анджелес  освещать   церемонию
вручения одной музыкальной премии. Я им сказал - не поеду. Премии не так
чтобы очень значительные. Они сказали  -  поедешь.  Я  сказал,  черта  с
два... В общем,  чтобы  не  пересказывать  весь  волейбол,  я  поменялся
заданиями с Джеффом Кернером, который ведет поздние передачи. Он  был  у
меня в долгу - я его вытащил из глубокой задницы, когда он влип с  одной
апачской девицей, которая говорила, что ждет от него  ребенка.  Поясняю:
"Апачи" - это танцевальный ансамбль, а не племя краснокожих. Закавыка  в
том, что мне придется, наверное, освещать какой-нибудь  поп-фестиваль  в
Боливии или где еще. Слушай, чего это я несу?  Я  здесь,  и  только  это
важно. А как ты живешь, Малыш?
   - Я за последние пять лет все-таки вырос.
   - Черт, это уж точно. Погляди, ты уже почти с меня ростом!
   - Выше.
   Стивен рассмеялся и снова хлопнул меня по плечу.
   - Нет, большой брат - это я. Даже если ты еще на фут  вырастешь,  все
равно  должен  будешь  притворяться,  что  я  выше  тебя.  Пожалей   мое
самолюбие.
   - Ты еще не женился?
   - И не думал. Все равно сначала я должен буду любую девушку  привести
домой, чтобы мама одобрила. Кстати, как она?
   - Вроде бы хорошо, насколько я знаю. Ты слышал, что ее  пригласили  в
Италию в сельскохозяйственный колледж читать лекции?
   - Да, она мне на той неделе писала.
   - А как папа? Улыбка слегка погасла.
   - Он женился. Снова.
   - На той студентке из Нью-Йорка?
   - Мэнди? Так ведь ее зовут?
   - Мэгги, кажется.
   - Мэгги, Мэнди, Венди - без разницы.  Нет,  он  подцепил  юристку  из
Южной Каролины.
   - Молодую?
   - Двадцать шесть лет.
   - О Господи!
   - Такой у нас папа. Все тот же старый кобель.
   Мы пытались говорить об отце в тоне  непринужденной  болтовни,  но  в
разговор вкрался какой-то серый холодок, и Стивен шутливо меня  толкнул,
сделал приличный глоток пива, снова широко улыбнулся и спросил:
   - А что такое мне говорил Говард? Что ты  оставил  дневную  работу  и
организовал оркестр?
   - Близко к истине. Я дорабатываю последнюю неделю - и в путь.
   - Отлично. Поздравляю.  -  Стивен  неподдельно  радовался.  -  Ну-ка,
выкладывай старшему брату все как есть. Как вы себя назвали?
   Мы не  замечали,  что  происходит  вокруг,  мы  были  один  на  один,
говорили, сдвинув головы близко, как воры, планирующие кражу века.
   Как вы поняли, отец не был у нас на верху доски почета. Он  по-своему
давал  нам   все,   что   нам   нужно,   финансово,   морально,   иногда
по-родительски, но никогда он не  казался  нам  полностью  членом  семьи
Кеннеди.
   Когда  я  родился,  Стивену  было  шесть,  и  семья  Кеннеди  жила  в
бревенчатом доме на окраине Эдмонтона, в Канаде. Там  мы  жили  до  моих
трех лет. Единственное, что я помню - что дом казался мне  большим,  как
самолетный ангар. Он был окрашен белой краской, и на  стене  в  кабинете
висела голова канадского лося. Я целыми часами искал в  доме  его  тело.
Отец работал специалистом  в  большой  сельскохозяйственной  фирме.  Его
посылали по всему  свету  давать  консультации  фермерам.  Основной  его
специальностью было добиваться приличных урожаев на хреновой  земле.  Мы
много ездили. Значит, так: три  года  в  Канаде,  два  в  Штатах.  Потом
короткие периоды в Италии, Испании, Марокко, на Мальте, в  Кении,  потом
наконец обратно в Англию,  где  мы  поселились  в  Западном  Йоркшире  в
Ферберне в нескольких милях от Лидса.
   Годами отцу звонили разные женщины. Стивен мне говорил, что  это  его
подружки. Я тогда думал, что это старший брат шутит. Но когда  мне  было
девять, мама с папой разошлись. Нам был дан выбор.  Можно  было  жить  с
мамой, можно с отцом, который  получил  место  преподавателя  в  Штатах.
Нашелся простой выход: Стивен, которому было пятнадцать, поехал с отцом,
я остался с мамой.
   К нам подрысил Бен, улыбаясь, чуть проказливо глядя синими глазами.
   - Джентльмены, все для вас готово,  если  вы  будете  любезны  пройти
сюда. - Он вежливо поклонился.
   Я застонал и повернулся к Стивену.
   - Только не это! Они что-то для нас запланировали?
   - Ты правильно понял. Вперед, нас ждет встреча с музыкой.
   - С какой еще музыкой?
   -  Не  бойся,  тебя  не  заставят  играть   с   листа   концерт   для
электрогитары.
   Остальные участники вечеринки собрались в патио. Наполнив бокалы, они
расселись на стульях,  будто  готовясь  смотреть  представление.  Тут  я
догадался, что сейчас будет.
   Напротив двух  стульев  с  прямыми  спинками  из  столовой  поставили
видеокамеру на штативе.
   - Ой-ой! - шепнул я Стиву. - Вот почему мне это не нравилось.
   - Если хочешь быть профессиональным исполнителем, от этого никуда  не
денешься, - шепнул он в ответ. - Где бы ты ни был,  даже  вот  на  такой
пьянке, от тебя  всегда  ждут  представления;  это  утомляет,  а  иногда
достает  -  например,  когда  придешь  на  похороны  друга.  Можешь  мне
поверить, со мной так бывало.
   Нас усадили перед камерой,  и  пока  Дин  Скилтон  прилаживал  к  ней
батарейки, Стивен наклонился ко мне и тихо сказал:
   - Верно, я помог это устроить. Хотел  записать,  как  нам  приходится
петь, чтобы заработать себе на ужин. И еще... - Он ткнул меня в плечо. -
Хочу увезти с собой в Штаты на память.
   - Ладно, но какого черта они собираются делать? -  Тут  я  перехватил
взгляд Говарда; Говард ухмыльнулся и показал большой палец.
   Стивен улыбнулся:
   - О'кей, Рик, я заранее извиняюсь. Будет противно.  Но  сделай  брату
одолжение, о'кей?
   Я благосклонно кивнул, а Стивен наклонился ко мне и стиснул мне  руку
ниже локтя. В этот вечер  меня  все  устраивало.  Весь  мир  снова  стал
прекрасен со всем, что в нем есть, все были  мне  друзьями.  И  то,  что
случилось недавно, уже отползло на задний план  сознания.  Час  потерял?
Экая важность. Просто малость переутомился, вот и все. А  большое  серое
лицо, которое плавало в темноте? Игра света, пятно мха  на  стволе.  Да,
наверняка. Утром можно будет пойти посмотреть,  и  там  наверняка  будет
большая поганка, выросшая  из  дерева.  Которую  ваш  покорный  слуга  в
темноте принял за страшилище. Потом ваш покорный слуга  зацепился  ногой
за корень и лишился от удара даже того слабого умишка,  который  у  него
был.
   Ушло. Все это переживание вылетело из головы начисто и забылось.

7

   Стивен метнулся на своих подпружиненных ногах к столу  с  выпивкой  и
принес два стакана.
   - Выпей, Рик, это текила.
   - Вообще-то я не...
   - Давай, братец, считай это вкусом шоу-бизнеса. Пей залпом... погоди,
погоди, я скажу, когда. Где-то минут через пять текила тебя понесет,  ты
будешь на вершине мира, а публика - там, где ей место. У твоих ног.
   Дин перестал возиться с камерой  и  отчаянно  замахал  Бену,  который
пошел к нам, широко улыбаясь.
   - О'кей, Рик. Теперь пей.
   Мы оба выпили залпом. Стивен  улыбнулся.  Я  чуть  не  задохнулся  от
спирта, обжегшего глотку и желудок,  потом  он  рванулся  было  обратно,
собираясь хлынуть из зубов, как фонтан из усов кита.
   Я сжал зубы, сглотнул, закашлялся. Спирт  остался  на  месте.  Сквозь
выступившие  слезы  я  видел  Бена,   приближавшегося   своей   ныряющей
походочкой, будто собираясь облить нас из ведра. Он остановился.
   - Леди и джентльмены, прошу внимания!
   Все стихли. Все глаза смотрели на нас. Я увидел в публике  Кейт,  она
улыбалась.
   - Стивен Кеннеди, Рик Кеннеди! -  продолжал  Бен.  -  Рассказываем  о
вашей жизни.
   Кто-то где-то нажал кнопку, заиграла музыка.
   Вообще-то я должен был бы смутиться до чертиков. Но сегодня все  было
нормально. Такое было странное  чувство,  что  какая-то  часть  от  меня
пропадала где-то всю жизнь, а сейчас вдруг вернулась. Я снова был целым.
Стивен наслаждался каждой  секундой,  благодушно  смеясь,  когда  Говард
вытащил  увеличенные  детские  фотографии  меня  и   Стивена.   И   даже
обязательные фотографии с голыми попками на меховом ковре.
   А Бен Кавеллеро сказал своим спокойным голосом:
   - Почему бы тебе не представить себя самому, Стивен?  Ты  куда  лучше
меня с этим справишься.
   Стивен легко вскочил на ноги. Я с чем-то  вроде  благоговения  видел,
как он перевоплотился в профессионала и заговорил в  камеру  так,  будто
читал с телесуфлера.
   - Добрый вечер! Меня зовут Стивен Кеннеди. Всего три недели  назад  у
меня был день рождения, и сейчас мне полных четверть столетия. Я ведущий
музыкальной передачи на КСТВ - это  новая  ТВ-станция  в  Сиэтле.  Лучше
всего назвать мою работу "видеожокей". Эта мерзкая  каша  выливается  на
юную и не испорченную молодежь  Сиэтла  каждую  неделю  со  вторника  по
пятницу с шести до восьми. Хобби... сейчас... ага: принимать  на  грудь,
гонять выше разрешенной скорости, девчонки, еще девчонки... ага, и еще я
почему-то не могу перестать играть в бильярд. Почему? Не знаю. Игра дико
тупая, но у меня она вошла в привычку. Глупо, но я  люблю  эту  игру.  И
потому, если кто-то знает средство от бильярда, ради Бога, скажите  мне.
Я буду вашим другом по гроб жизни.
   Типичная ди-джеевская болтовня, но я видел, что Стивен умеет излучать
тепло и потому купил публику сразу и со всеми потрохами.
   И теперь он играл  с  аудиторией,  как  опытный  удильщик,  выводящий
форель.
   - Все говорят, что я, должно быть, тупица, раз вся моя работа  -  это
стоять перед камерой и говорить: "Вот это  видео  от  РЕМ,  вот  это  от
"Оазиса", а потом будет ролик от Арманы". Н