воей доли еды,
и из команды мы тебя выкинем. Ты этого хочешь?
   Я думал, крысохвостый начнет спорить. Но, очевидно,  для  него  много
значило членство в команде, что бы за команда  это  ни  была.  Он  пожал
плечами, кинул в нашу сторону еще пару враждебных взглядов,  потом  стал
выгружать к себе в мешок содержимое буфета.
   - Стивен, он взял кувшин со спагетти! Я его сейчас заберу.
   - Не заберешь, Рик. - Стивен дернул меня к себе и потащил прочь. - Ты
выйдешь и остынешь.
   - Нет, я...
   - Он не стоит того, чтобы за него драться.
   Наполовину ведя меня за собой, наполовину таща, он вывел меня  наружу
в сад за домом и посадил на стул.
   - Рик, никогда больше не строй из себя героя. Ты понял?
   - Они же грабят дом!
   - Верно. А ты способен уложить десять взрослых мужчин?
   - Я бы...
   - Ты бы получил разбитую морду, вот и все.
   Я встал, вбил кулак в ладонь,  потом  забегал  по  саду  под  горячим
послеполуденным солнцем. Мне противно было думать, что эти гады вот  так
войдут в мой дом и возьмут что хотят. Захотят - так и на ковры в спальне
нассут.
   - Вот и говори про тех, кто кусает кормящую руку!
   - Остынь, Рик, - спокойно сказал Стивен.
   - Но мы ведь помогали этим людям! Мы рисковали  отравиться  в  Лидсе.
Наш парень получил пулю в голову, потому что его приняли за мародера.  А
он только хотел найти  детское  питание,  чтобы  их  сволочные  дети  не
голодали! Разве это честно?
   - Я знаю, но эти люди благодарны. Вы спасаете жизни их детей. Вы...
   - А это и есть их благодарность?
   Стивен говорил тихо и спокойно:
   - Здесь в лагере - сорок тысяч человек. Ты видел все  сорок  тысяч  у
себя  в  кухне?  Нет.  Ты  видел  только   десять   человек,   настолько
перепуганных и потерявших свой дом - и человеческое достоинство,  -  что
они пытаются что-то выцарапать обратно. Даже если это что-то всего  лишь
несколько шоколадок и банка ветчины, с которой можно вернуться к жене  и
к  детям.  Такова  человеческая  природа,  Рик.  Они  должны  сами  себе
показать, что еще способны прокормить семью. Что они  не  опустились  до
состояния нищих.
   - Да, всего лишь воров.
   - Что да, то да. Но у них чувство, будто они  могут  что-то  сделать,
чтобы положить что-то в голодные рты своих детей.
   - Пункты питания...
   - Пункты питания обеспечивают питание двухразовое.  В  первую  выдачу
идет овсянка, во вторую - маленькая тарелочка жаркого.
   Мой брат был прав. Я просто был так зол на весь род человеческий, что
прямо сейчас мне был нужен мальчик для  битья,  на  которого  я  мог  бы
сорваться. В тот самый момент я понял, что ситуация  меня  превращает  в
обыкновенного злобного фашиста.
   Я вздохнул, кивнул и заставил себя улыбнуться.
   - Сообщение принято и понято.
   - И я могу быть уверен, что  ты  не  бросишься  бить  кого-нибудь  из
беженцев?
   - Можешь.
   Он широко улыбнулся.
   - Когда они там закончат, мы приберем и я тебе сварю свои  знаменитые
макароны под соусом.
   - Может оказаться трудно найти ингредиенты.
   Он коснулся кончика носа и улыбнулся:
   - Твой старый дохлый братец тоже не лыком шит. Я еще вчера  кое-какие
припасы засунул на чердак.
   Я перевел взгляд на Лидс, дрожащий  в  горячем  мареве.  От  упавшего
самолета все еще поднимался дым. Пожарной команды нет, и пламя наверняка
расходится бесконтрольно.
   Умение Стивена убеждать граничило с гипнозом. За  двадцать  минут  он
заставил  меня  поверить,  что  сегодняшний  день  останется   маленьким
пятнышком на увлекательной и радостной полосе жизни. Он заговорил о моем
оркестре, о песнях, которые я написал. А  нет  ли  у  меня  акустической
гитары, чтобы их ему сыграть? И даже все оказалось не так  плохо,  когда
ушли грабители. Они уходили, понурив головы, будто стыдились.  Один  нес
бутылку красного вина. Стивен прикололся:
   - Она лучше всего к мясному блюду или к сыру. Да, и  не  забудьте  ее
открыть за час до обеда и подавать при комнатной температуре.
   Человек вспыхнул от смущения и заторопился к выходу.
   Я теперь абсолютно точно знал,  что  Стивен  Кеннеди,  видеожокей  из
Сиэтла - просто башня силы.
   Чего я не знал - что скоро наша жизнь будет от этого зависеть.

17

   Через неделю после того дня, как таинственный  газ  затопил  Лидс,  я
вышел из дому и пошел в сторону леса. Были сумерки. Небо  выгнулось  над
головой синим потолком, над горизонтом подмигивала Венера, дорога вилась
по лугу.
   В доме не было еды, и теперь я питался у  Бена  Кавеллеро.  Ужин  был
через час.
   Видите ли, у меня эта вечерняя прогулка стала входить в привычку. Это
был оазис мира вдалеке от лагеря беженцев,  где  сотни  ссор  вспыхивали
среди сорока тысяч человек, по горло сытых жизнью локоть к локтю.
   Из травы выбежал кролик. Интересно, сколько он  еще  так  проживет  в
двух шагах от этих вечно кипящих  котлов.  Ни  одно  животное  не  могло
чувствовать себя в безопасности рядом с тысячами голодных ртов  на  Миле
Короля Элмета.
   Я шел медленным задумчивым шагом. Мысли текли конвейером. Иногда  мне
представлялись мертвые старики в доме призрения,  или  мать  с  дочерью,
предложившие мне себя в невольницы, или недавняя пожилая пара,  забившая
камнями черного Лабрадора. У них в глазах был жадный блеск; им предстоял
хороший ужин.
   Дело было в том, что я стал плохо спать. Когда мне удавалось заснуть,
возвращался все тот же сон. Каждую ночь являлось... что же это было?
   Я не знал, понятия не имел.  Часто  я  вообще  ничего  не  видел,  но
просыпался, задыхаясь от ужаса, в холодном поту.
   Во сне я ощущал, как что-то... нет, кто-то давит на меня сверху  всей
тяжестью. Как будто борец-тяжеловес, навалившийся на грудь и придавивший
лицо огромной ладонью, вдавливал мне голову в подушку.
   Иногда я просыпался и видел... Нет, снова не то. Описать трудно. Я не
видел, я чувствовал, что в моей комнате кто-то есть. То ли  привалившись
спиной к стене, то ли ближе, может, наклоняясь надо мной,  заглядывая  в
лицо. Я ощущал какой-то мощный силуэт, чью-то грубую силу. И  злобность.
Как будто это стояло в темноте, не двигаясь.
   И  я  чувствовал,  что  это  мной  заинтересовалось.  Как  энтомолог,
нашедший новую бабочку, которую надо наколоть на булавку.
   И я знал, что оно каждую ночь возвращается меня изучать или сесть  на
меня,  наступить  босыми  серыми  ногами  мне  на  грудь.  Не  в   силах
шевельнуться,  не  в  состоянии  крикнуть  от  ужаса,  поражающего  меня
молнией, я лежал, парализованный страхом.
   А оно заглядывало мне в лицо, и его серая морда приближалась к  моему
лицу, как ваше лицо к этой странице, оно тянулось вперед и хватало...
   (Босые серые ноги? Откуда я это взял? Босые серые ноги, больше, чем у
обезьяны, только с короткими тупыми пальцами, с треснувшими почерневшими
ногтями...)
   Откуда взялся этот образ?
   Я ничего не видел. Мне это только снилось. Дурацкий кошмар.
   И  я,  идя  по  дороге,  вытряхивал  из  мозгов  образ  этого  серого
человека...
   Серого человека?
   Пораженный  внезапностью  этих  слов,  прозвеневших  в  сознании,   я
остановился как вкопанный. Почему я так подумал?
   Минуту назад я бы даже не мог сказать, что думал о сером человеке.  И
только сейчас пришло это название, будто я начал вспоминать забытое.
   Сердце заколотилось о ребра, по коже побежал  мороз,  живот  скрутило
страхом. Мне это не понравилось.  Совсем  не  понравилось.  Почему  я...
Почему я так до судорог боюсь обрывков  припомненного  сна?  Потому  что
ведь это всего лишь сон?
   Небо над головой темнело. Страх  повис  надо  мной,  как  живой,  как
что-то   темное   и   ужасное   с   огромными   крыльями,   машущими   в
призрачно-медлительном ритме сердца умирающего.
   Я протянул руку и схватился за кол изгороди,  схватился  так  крепко,
что занозы впились в ладонь. Я вздрогнул... и еще раз. Было так, будто я
сантиметр за сантиметром ухожу в ледяную воду.
   - Слушай, Рик, кретин ты гребаный! - рявкнул я сам  на  себя.  -  Это
сны, это не взаправду. Это не воспоминания о том, что было. Только  сон,
черт тебя побери, понял?
   То есть как? Не вроде той штуки  в  лесу  в  ночь  вечеринки  у  Бена
Кавеллеро, которая...
   Бах! Бах!
   По долине прокатились выстрелы.  В  лагере  было  беспокойно.  Что-то
случилось, что солдаты у ограды могли  остановить  только  выстрелами  в
воздух.
   Я перебрался через изгородь и сел на крутой склон холма глядя на лес,
мимо карпового пруда, посиневшего от отражения неба, в сторону  лежащего
вдалеке Лидса. Пожары теперь горели  постоянно,  как  светящиеся  желтые
пузыри. И что-то странно мирное было  в  этой  картине.  Доносящийся  из
лагеря шум приглушало расстояние.
   А пока я сидел, земля  шевельнулась.  Ничего  особо  драматичного,  а
просто будто я сижу в лодке на тихом пруду. И снова  легкая  рябь.  Меня
плавно подняло на сантиметр и плавно опустило обратно.
   И все. Ни  звука.  Ни  дрожи.  Только  ощущение  плавного  подъема  и
опускания. Потом это случилось снова. И снова. И снова.
   Я встал и огляделся. Все было на своих местах.
   Глянув в строну Лидса, я увидел вспышки света. Не зарницы, потому что
не было туч. Длинные, медленные пульсирующие вспышки яркого света. Я  их
насчитал пятнадцать, потом они  прекратились.  Через  пару  минут  снова
зашевелилась земля, на этот раз заметнее. И все еще не  было  ни  звука.
Мирный вечер.
   Через некоторое время я разглядел поднимающиеся над Лидсом клубы туч.
Уже почти стемнело, но они выделялись снежными горами на фоне неба.  Как
облака над башнями-градирнями. Но только куда как больше.
   У   меня   за   спиной   послышались   крики.   Группа   мужчин   лет
девятнадцати-двадцати бежала ко мне с холма. Они орали и смеялись,  даже
отсюда было видно выражение их лиц - нетерпение пополам с жадностью.
   Они несли женщину. Она кричала, на бедрах у нее была кровь. Она  была
голой.
   Кажется, это была женщина, которая несколько  дней  назад  остановила
меня на улице. Кэролайн - так ее звали. Кэролайн Лукас и ее дочь Порция.
   Банда бежала ко мне, но в  последний  момент  свернула  -  дорогу  им
перегородила изгородь. Они  направились  к  группе  деревьев.  Мелькнули
глаза женщины, карие глаза, которые тогда смотрели на меня с такой верой
и надеждой, были замутнены ужасом. На секунду  ее  взгляд  встретился  с
моим, в нем вспыхнула надежда отчаяния. Она что-то мне  крикнула,  потом
банда стала распевать:
   ЗАБАРАТЬ ЕЕ ДО СМЕРТИ! ЗАБАРАТЬ ЕЕ ДО СМЕРТИ! ЗАБАРАТЬ ЕЕ ДО...
   Как речитатив футбольных болельщиков, снова и снова, дикий  и  жадный
крик.
   Я сидел на холме, глядя, как горит Лидс.  Через  пять  минут  речевка
затихла вдали. Я встал и пошел вниз.
   Почему-то по коже бегали мурашки. Резко чувствительными стали  ладони
и веки. Трудно было избавиться от ощущения, что я покрылся грязью, и она
въедается в кожу, и от нее чешется шея, руки и живот.
   Я прибавил шагу и скоро оказался на берегу карпового  пруда.  Зеркало
площадью чуть больше футбольного поля рябило в свете звезд.
   На ходу разувшись, я вошел в воду. Десять шагов  -  и  она  дошла  до
пояса. Еще пять - и заплескалась у груди. Вода была свежей,  чудо  какой
прохладной, она пропитывала одежду.  Мысленным  взором  я  видел  жирных
ленивых карпов, кружащих около моих ног, пасущихся на илистом дне.
   За последние дни мне пришлось видеть больше, чем могли переварить мои
тупые мозги. Чувства перегрузились. Я только что видел мощные  взрывы  в
городе и ничем не мог этому помешать. Я видел  женщину,  которую  тащила
банда людей, одичавших всего за несколько дней. И я ничем не  мог  этому
помешать. Будто мозг сказал: "Хватит". А поскольку я не  мог  обработать
весь этот поток входных данных, мозг отключился, как компьютер,  оставив
на дежурстве  автопилот  инстинктов.  Глазам  наблюдателя  предстала  бы
картина: по грудь в воде идет человек,  похожий  на  зомби  -  лицо  без
выражения, мертвые глаза,  ни  на  что  не  реагирует,  хоть  бы  звезды
взорвались у него над головой.
   Я пошел глубже, взрывая ногами илистое дно, вода музыкально  журчала.
Когда она дошла до плеч, я лег на спину, медленно шевеля  ногами,  плывя
на ту сторону.
   И пока я плыл, разум, не в силах справиться  с  настоящим,  нырнул  в
прошлое. На годы назад, когда я впервые пошел  купаться  вечером.  Очень
похожий был вечер, теплый, и звезды блестели в небе алмазами. Мы были  с
Говардом Спаркменом, Дином Скилтоном и Джимом Келлером. Было нам всем по
девять лет. Мы брызгались,  плавали  и  говорили,  что  надо  будет  еще
вечером сходить поплавать и девчонок с собой подговорить.
   Но в тот раз мы были  только  вчетвером,  плавали  в  темной  воде  и
говорили о чем  в  голову  придет.  Дин  подплыл  ко  мне,  отдуваясь  и
отфыркиваясь.
   - А когда вырастем, будем так ходить купаться?
   - А Бог его знает, - ответил я и стал на него брызгаться.
   - Я буду далеко, - сказал Джим. - Пойду  в  авиацию.  Буду  летать  в
Африке или еще где.
   - Какой из тебя пилот, - хмыкнул Говард.  -  Ты  даже  на  скейтборде
ездить не умеешь.
   - Научусь.
   - А что ты будешь делать, Рик?
   - А не знаю. Пацаны все думают, что  будет  что-нибудь  потрясное,  а
потом идут работать по банкам и офисам. Эй, Динни, а кто дальше нырнет?
   - А я все равно  научусь  летать,  -  твердо  сообщил  Джимми,  бредя
посередине пруда.
   - А не надо будет.
   - Это как. Дин?
   - А компьютеры будут самолеты водить. Летчики не нужны будут.
   - А откуда ты знаешь, как будет? -  спросил  я,  ложась  на  спину  и
лениво шевеля ногами. - Никто не знает, что будет  даже  через  тридцать
секунд.
   Говард заржал и плеснул в меня водой.
   - Ага, сейчас акула  подплывет  и  пополам  тебя  перекусит.  А  Джим
ответил серьезно:
   - Но ведь ты не знаешь, что с тобой будет?  Не  знаешь,  скажем,  что
будешь делать в это время через неделю, а уж тем более через десять лет.
   - Через десять лет мне будет девятнадцать.
   - А мне двадцать, - сказал Джим. - И я буду летчиком.
   Я лежал на спине и смотрел на звезды.
   Да, не знаешь, что тебе припасет будущее.
   Через неделю после этого купания отец Джима Келлера в ярости  вылетел
из дому после бурной ссоры с миссис  Келлер.  Он  велел  Джиму  сесть  в
машину и поехал в деревню, собираясь направиться в Лондон.
   Чуть меньше чем за километр от этого самого пруда машина врезалась  в
трактор. Джим и его отец погибли на месте.  В  школе  передавали  жуткую
подробность: когда Джима выбросило через ветровое стекло,  ему  отрезало
оба больших пальца.
   Их так и не нашли. Вскоре у ребят  появилось  занятие  на  храбрость:
искать в траве пальцы Джима Келлера.
   Нет, будущее не угадаешь. Вот оно - мое будущее, только я себе его  в
девять лет и вообразить не мог.
   Плавая в пруду, я представил себе плывущий надо  мной  призрак  Джима
Келлера. Без больших пальцев. Но  если  Бог  есть,  он  ему  мог  крылья
выдать. И сейчас он может парить во всей вселенной.
   Я  задержал  дыхание,  закрыл  глаза  и  нырнул   через   озеро   под
поверхностью. Открыв глаза, я увидел только темноту. Потом коснулся дна.
И оставался там, сколько мог выдержать.

18

   Не думаю, что кто-то может с какой-то степенью  уверенности  сказать,
когда точно произошла эта трансформация. Но проснувшись утром после того
дня, когда я видел утаскиваемую в лес женщину, я понял, что  беженцы  из
Лидса превратились в оккупационную армию. Теперь они  просто  брали  что
хотели.
   Конечно,  к   анархии   обратилось   меньшинство.   Тысячи   остались
законопослушными гражданами. Они жили в лагере на лугу и  в  назначенный
час терпеливо строились в очередь за миской  варева,  которое  с  каждым
днем становилось все  более  водянистым.  Но  это  меньшинство  (которое
вполне было способно расколоть человеку череп,  чтобы  отобрать  яблоко)
уже  сильно  численно  превосходило  все  население  Ферберна.   И   это
меньшинство росло.
   Когда я вошел в кухню, Стивен протянул мне чашку черного кофе.  Банку
кофе он спрятал под половицей у себя в комнате -  там,  где  десять  лет
назад прятал "Плейбой".
   В кухне было темно. Окна и двери мы заставили досками, чтобы  дом  не
грабили каждый раз, когда мы выходим. Не то чтобы от  этого  было  много
пользы - мы знали, что в следующий раз, когда мы  выйдем,  дверь  просто
высадят. И если на то пошло, скоро они уже  не  будут  ждать,  чтобы  мы
ушли.
   - А ты заметил, - спросил Стивен, прикладываясь к  чашке,  -  что  не
уголовный элемент  начал  грабежи?  Это  бизнесмены  и  профессиональные
дельцы. Они беспощаднее всего грабили чужие дома.
   Я попытался поддержать разговор, но на самом деле меня  не  оставляли
мысли о том, что должно было случиться с той женщиной. Может, я все-таки
мог помочь? Может, если бы я взял ее и ее дочь к себе, с ней  бы  ничего
не случилось. А что с ее дочерью? Ей же не больше четырнадцати, не могли
же они...
   От грохота в дверь я вздрогнул так, что кофе выплеснулся и обжег  мне
руку.
   Стивен посмотрел на меня:
   - Кажется, они опять пришли.
   - Грабители?
   Стивен взял в руку бейсбольную биту, которую держал около двери.
   - Слушайте! - крикнул он. - Вы зря время теряете!  Нас  уже  обобрали
начисто. Слышите? Еды не осталось.
   Снова стук кулака в дверь.
   Я бросил взгляд на нож для разделки мяса. На этот раз они не пройдут.
   - Слышите? - крикнул Стивен. - Можете сюда больше не ходить. Ни  еды,
ни одеял нет. Ничего...
   - Стивен? - спросил приглушенный голос. - Это ты?
   Я издал вздох облегчения.
   - Все в порядке, это Дин.
   - Стивен, Рик,  впустите  меня!  У  меня  важное  сообщение  от  Бена
Кавеллеро.
   - Погоди секунду. - Стивен начал снимать засовы.  -  Ты  прости,  нам
пришлось оборудовать тут Форт Нокс. Хотя не знаю, что в этом пользы.
   Дин вошел. Он тяжело дышал, и от его возбужденного вида у меня волосы
на голове зашевелились.
   - Что такое, Дин? Что стряслось?
   - Черт, да все уже стряслось, что могло. - Он вытер  пот  со  лба.  -
Слушайте, можете прийти сегодня к Бену в десять? Он созывает собрание.
   - Конечно, а что...
   - Извините, я должен бежать. Надо еще в деревне кое-кому сказать.
   - Кое-кому?
   - Да, собрание только по приглашениям. У меня список, кого Бен зовет.
   - А ты можешь сказать, что это все значит?
   - Ага, Дин, - поддержал и я. - Зачем такая таинственность?
   - Слушайте, я сам всего не знаю. Только можете мне поверить,  у  него
есть что сказать. И это важно... Да нет, это невероятно важно.
   - Ты говоришь так, будто это дело...
   - Ага, так оно и есть. - Дин  улыбнулся.  -  Это  действительно  дело
жизни и смерти.

***

   По дороге на Трумен-вей Стивен спросил меня:
   - А зачем тебе гитара?
   Я покраснел. Как-то я подсознательно  надеялся,  что  он  не  заметит
зажатый у меня в левой руке громоздкий футляр.
   - Дом Бена - единственное безопасное место. Он сказал, что могу ее  у
него хранить, пока это все не кончится.
   Стивен улыбнулся и сказал, что понимает и одобряет.
   - А почему бы и нет? Я  могу  поставить  последний  доллар,  что  уже
сейчас кто-то ломится в дом.
   - Как ты думаешь, они не найдут мамины украшения?
   - Надеюсь, что нет. Мы их закопали глубоко в саду. И вообще они  ищут
еду, утварь и одежду. Хотя это уже мало где осталось.
   Мы свернули с  дороги  в  лес,  срезая  путь  к  дому  Бена.  В  лесу
автоматически задержали дыхание - он использовался  тысячами  людей  как
туалет. Общественные уборные были уже переполнены до выхода из строя. За
прошедшую неделю кучи дерьма выросли выше кустов, и  меж  ними  сновали,
жужжа, голодные мухи.
   - Ладно, старина, - произнес  Стивен,  машинально  поднося  платок  к
носу. - Как ты думаешь, что нам хочет сказать мистер Кавеллеро?
   - Хоть убей, не знаю. Но что-то серьезное.
   - Но зачем нужен отбор приглашенных?
   - Судя по именам из списка Дина, это  в  основном  люди,  которых  он
знает уже много лет.
   Стивен ста