я потревожить.
     Я улыбнулась.
     Потом я все же дала себе волю и как следует рассмотрела стоящего передо мной молодого вампира, которого посмел создать Лестат вопреки запретам Мариуса. И увидела главное: огромную человеческую душу, бесстрашную, но подверженную отчаянию, и тело, которое Лестат так стремился сделать сильнее, что сам едва не пострадал, отдав тебе гораздо больше крови, чем требовалось для трансформации и чем мог пожертвовать без ущерба для себя. Он старался передать тебе свое мужество, свою сообразительность, свое коварство; он пытался выковать для тебя броню из крови.
     Он достиг желаемого. Твоя сила заметна и обусловлена множеством факторов. С кровью Лестата смешалась кровь нашей царицы - Матери Акаши. Мариус, мой древний возлюбленный, тоже давал ему кровь. Ох уж этот Лестат! Чего только о нем не рассказывают! Говорят, что он, возможно, пил даже кровь самого Христа.
     Именно об этом я заговорила с тобой в первую очередь - только лишь потому, что слишком уж сильным было мое любопытство. Ибо, как правило, любая попытка больше узнать об этом мире заставляет столкнуться с невероятным количеством трагедий и не вызывает ничего, кроме отвращения.
     "Расскажи мне правду,- попросила я.- О той истории, о Мемнохе-дьяволе. Лестат утверждал, что попал на Небеса и в преисподнюю. Он принес с собой Покрывало святой Вероники с изображенным на нем ликом Христа! Оно обратило тысячи людей в христианство, излечило их от отчуждения и избавило от горечи. Оно заставила других Детей Тьмы воздеть руки навстречу смертоносному утреннему свету, как будто это не солнце, а божественный огонь".
     "Да, все произошло так, как я описывал,- с этими словами ты слегка наклонил голову, но скорее из вежливости, чем от преувеличенной скромности.- И вам известно, что некоторые... из нас погибли в своем рвении, в то время как газетчики и ученые собирали наш пепел для исследований".
     Твое спокойствие приводило меня в восхищение: благоразумие двадцатого века, разум, обогащенный и отягощенный несметным количеством информации, живая речь, интеллект, склонный к быстроте решений, синтезу, исследованию вероятностей,- и все это на фоне ужасных происшествий, войн, резни, хуже которых мир еще не видывал.
     "Все это произошло на самом деле,- сказал ты.- И я действительно встречался с Мекаре и Маарет - древнейшими из нас, а потому вам нет нужды опасаться, ибо я знаю, как хрупок наш корень. Однако я весьма признателен вам за доброту и заботу обо мне".
     Я была очарована.
     "А что ты сам подумал о священном Покрывале?" - спросила я.
     "Фатима, госпожа наша, - тихо произнес ты.- Покровы Турина, калека, выходящий из чудотворных вод Лурдеса! Какое утешение мы бы обрели, если бы могли с легкостью принять все это на веру!"
     "А ты не поверил?"
     Ты покачал головой.
     "Лестат на самом деле тоже не поверил. Покрывало унесла в мир смертная девушка Дора - она выхватила его у Лестата. Но должен сказать, что вещь эта уникальна и изготовлена с непревзойденным мастерством, мне никогда не доводилось видеть предмет, более заслуживающий названия "реликвия". - В твоем голосе явственно прозвучало уныние. - Его создавали с какими-то грандиозными намерениями".
     "А вампир Арман, хрупкий маленький Арман,- он поверил? - спросила я и добавила в ожидании утвердительного ответа: - Арман посмотрел на него и увидел лицо Христа".
     "В достаточной степени, чтобы умереть за него,- мрачно заметил ты.- Достаточно, чтобы раскрыть объятия навстречу восходящему солнцу".
     Ты отвел взгляд и прикрыл глаза, моля таким образом не принуждать тебя к разговору об Армане и о том, как он ушел в утренний огонь.
     Я вздохнула - твое умение столь четко и ясно выражать свои мысли и твой скептицизм в сочетании с очевидной привязанностью к остальным удивили и пленили меня.
     "Арман... - потрясенно произнес ты, по-прежнему избегая моего взгляда. - Какой реквием. Знает ли он теперь, действительно ли Мемнох был настоящим, действительно ли Бог Воплощенный, искушавший Лестата, был сыном Бога Всемогущего? Знает ли это хоть кто-нибудь?"
     Твой серьезный тон и звучавшая в нем страсть тронули меня. Ты не пресыщен, не циничен. Чувства, которые ты испытывал в связи с произошедшими событиями, твое отношение к этим существам, к стоявшим перед тобой вопросам были вполне искренними.
     "Кстати,- добавил ты,- Покрывало заперли. Оно находится в Ватикане. В течение двух недель в соборе Святого Патрика на Пятой авеню творилась настоящая суматоха - все приходили заглянуть в глаза Господу. Потом священники забрали его и увезли в свои сокровищницы. Сомневаюсь, что сейчас хоть один народ обладает достаточной властью, чтобы увидеть его".
     "А Лестат? Где он сейчас?"
     "Он парализован и молчит. Лежит без движения на полу часовни в Новом Орлеане и не произносит ни звука. К нему пришла его мать. Вы ее знаете - Габриэль; он сделал ее вампиром".
     "Да, я ее помню".
     "Даже на нее он никак не реагирует. Что бы он ни увидел в ходе своего путешествия на Небеса и в ад, он никоим образом не знает, насколько это правда,- и он пытался объяснить это Доре! А через несколько ночей после того, как я с его слов записал всю историю, он впал в такое состояние.
     Его глаза устремлены в одну точку, а тело безвольно и податливо. Они с Габриэль составляют удивительную пиету в часовне заброшенного монастыря. Разум его закрыт, хуже того - он пуст".
     Я вдруг поняла, что мне очень нравится твоя манера речи, и это открытие, должна признаться, застало меня врасплох.
     "Я ушел от Лестата, поскольку помочь ему или хотя бы достучаться до его сознания оказалось не в моих силах,- тем временем продолжал ты.- И мне необходимо выяснить, хочет ли кто-либо из старейших покончить со мной; я должен отправиться в путешествие и совершенствовать свои знания, чтобы познакомиться с опасностями мира, в который меня приняли".
     "Ты слишком прямолинеен. И начисто лишен хитрости".
     "Напротив. Я скрываю от вас свои самые большие достоинства. - Ты медленно, вежливо улыбнулся.- Ваша красота меня смущает. Вы к этому привыкли?"
     "Вполне,- сказала я.- И устала от этого. Не обращай внимания. Позволь предупредить, что среди нас есть очень древние, никому не известные существа, и никто не знает, что именно они собой представляют и откуда пришли. Ходят слухи, что ты побывал у старейших из нас - Маарет и Мекаре; теперь они служат источником жизни всех нам подобных. Судя по всему, они удалились от нас и от всего мира, скрылись в тайном убежище и не жаждут власти".
     "Вы абсолютно правы,- подтвердил ты,- и моя аудиенция была прекрасной, но краткой. Они не хотят никем править; с другой стороны, пока существует мир и в нем с незапамятных времен живут потомки Маарет - тысячи ее смертных потомков, Маарет никогда не уничтожит ни себя, ни свою сестру, тем самым погубив каждого из нас".
     "Да,- ответила я.- Она верит в Великое Семейство, за всеми ветвями которого следит тысячелетиями, из поколения в поколение. Я видела ее, когда мы все собирались вместе. Она не считает нас злом - ни меня, ни тебя, ни Лестата. Она уверена, что все мы такое же явление природы, как вулканы, пожары, бушующие в лесах, или насмерть поражающие человека молнии".
     "Совершенно верно,- сказал ты.- Царицы Проклятых больше нет. Я опасаюсь только одного бессмертного - вашего возлюбленного Мариуса. Потому что именно он перед уходом наложил строгий запрет на создание новых существ, пьющих кровь. По мнению Мариуса, я низкого происхождения. Будь он англичанином, он выразился бы именно так".
     Я покачала головой.
     "Не думаю, что он причинит тебе вред. Разве он не пришел к Лестату? Разве он не пришел своими глазами взглянуть на Покрывало? - На оба вопроса ты ответил отрицательно.- Прими мой совет: как только почувствуешь его присутствие, заговори с ним. Побеседуй с ним так, как беседуешь со мной. Начни разговор, прервать который он не решится".
     Ты снова улыбнулся.
     "Удивительно остроумная формулировка".
     "Но я не думаю, что у тебя есть основания для страха перед ним. Пожелай он стереть тебя с лица земли, сделал бы это давно. Нам нужно бояться того же, чего боятся смертные,- существования других представителей нашего вида, обладающих иными, отличными от наших, способностями и верованиями, относительно местонахождения которых и их намерений мы никогда не можем быть уверены. Вот об этом я и хотела тебя предупредить".
     "Вы так добры, что тратите на меня время",- сказал ты
     Я чуть не заплакала.
     "Все как раз наоборот Ты даже представить себе не можешь, в каком одиночестве и безмолвии я скитаюсь, и, надеюсь, ты сам никогда не испытаешь ничего подобного. Ты же сумел подарить мне тепло, не грозящее смертью, и насытить меня без крови. Я рада, что ты пришел".
     Я увидела, как ты по обычаю молодых поднял глаза к небу.
     "Я понимаю, сейчас мы должны расстаться. - Ты неожиданно повернулся ко мне и умоляющим тоном произнес. - Давайте встретимся завтра вечером и продолжим разговор! Я приду в кафе, где вы каждую ночь предаетесь раздумьям. Я вас найду. Давайте побеседуем!"
     "Значит, ты меня там видел?"
     "Да, и очень часто. - Ты вновь отвел взгляд, пытаясь, наверное, скрыть свои чувства, но чуть позже твои темные глаза опять обратились на меня, и я услышала шепотом произнесенный вопрос: - Пандора, нам принадлежит весь мир, не так ли?"
     "Не знаю, Дэвид. Но завтра мы встретимся. Почему ты не подошел ко мне там? Там, где тепло и светло?"
     "На мой взгляд, это гораздо более дерзкое вторжение - нарушить ваше священное уединение в переполненном кафе. В такие места ходят, чтобы насладиться одиночеством,- или я ошибаюсь? Так мне показалось приличнее. И я не собирался глазеть на вас. Как большинству молодых вампиров, мне приходится питаться каждую ночь. Мы встретились тогда по чистой случайности".
     "Это очаровательно, Дэвид,- сказала я.- Меня уже давно никто не очаровывал. Встретимся... завтра вечером".
     И мной вдруг овладело грешное желание. Я подошла к тебе и обняла, зная, что мое древнее тело, твердое и холодное, заденет в твоей душе глубочайшие струны и приведет в ужас,- ведь ты новорожденный и с легкостью сходишь за смертного.
     Но ты не отстранился. А когда я поцеловала тебя в щеку, ты вернул мне поцелуй.
     И вот сейчас, сидя в кафе и глядя на лежащий передо мной блокнот, я с интересом думаю... возможно, пытаясь донести до тебя этими словами нечто большее, чем только то, о чем ты просил... что бы я сделала, если бы ты не поцеловал меня, а в страхе отпрянул, как по большей части поступают молодые вампиры...
     Дэвид, ты настоящая загадка.
     Вот видишь, я начала не с летописи своей жизни, но с того, что произошло между нами за эти две ночи.
     Позволь мне это, Дэвид. Позволь поговорить о нас с тобой, и тогда, может быть, я смогу восстановить свою потерянную жизнь.
     Когда сегодня вечером ты пришел в кафе, я и не обратила особенного внимания на эти блокноты. Их было два. Оба толстые.
     От них приятно пахло старой кожей. Но лишь когда ты положил их на стол, я смогла уловить посланный твоим всегда сдержанным и невозмутимым разумом импульс, свидетельствующий о том, что они имеют ко мне отношение.
     Я выбрала столик в центре переполненного зала, как будто мне хотелось оказаться в середине водоворота смертных запахов и событий. У тебя был довольный вид, ты ничего не боялся и чувствовал себя как дома.
     Ты был одет в очередной потрясающий костюм современного покроя и плащ из гребенной шерсти, сшитый со вкусом, но по моде Старого Света, а твоя золотистая кожа и светящиеся глаза вскружили голову всем до единой женщинам и даже некоторым мужчинам.
     Ты улыбнулся. Должно быть, я показалась тебе улиткой - в этом-то плаще и капюшоне, в золотых очках, закрывавших половину лица, и со следами дешевой фиолетово-розовой - цвета синяков - помады на губах. В зеркале, в магазине, она произвела на меня соблазнительное впечатление - мне понравилось, что не придется прятать рот, ибо теперь губы мои практически лишены естественного цвета. С этой помадой я могла улыбаться.
     На мне были эти перчатки из черного шелка с отрезанными концами, чтобы пальцы сохраняли чувствительность, а чтобы ногти не сверкали в кафе, как хрусталь, я намазала их сажей. Ты поцеловал протянутую мною руку.
     В тебе остались прежняя смелость и приверженность внешним приличиям. А потом ты очень тепло улыбнулся, и в этой улыбке, по-моему, было больше от тебя прежнего - ты казался слишком мудрым для столь молодого и крепкого существа. Твоя поистине идеальная внешность привела меня в восхищение.
     "Вы не представляете, как я рад,- сказал ты,- что вы пришли и позволили мне сесть к вам за столик".
     "Я захотела этого только благодаря тебе,- ответила я, поднимая руки, и заметила, что, несмотря на сажу, сияние моих ногтей слепит тебе глаза.
     Я потянулась к тебе, ожидая, что ты вот-вот отпрянешь, но вместо этого ты накрыл темной и теплой ладонью мои холодные белые пальцы.
     "Вы воспринимаете меня как. живое существо?" - спросила я.
     "О да, определенно,- как сияющее и совершенно живое существо".
     Мы заказали кофе - ведь этого ожидали от нас смертные,- и, получая от его тепла и аромата больше удовольствия, чем они могут себе представить, даже поболтали ложечками в чашках. Передо мной поставили красный десерт.
     Десерт, конечно, по-прежнему стоит на столе. Я заказала его просто потому, что он красный - клубника в сиропе, с резким сладким запахом, который понравился бы пчелам.
     Твои льстивые речи вызвали у меня улыбку. Но они мне понравились. Я их игриво передразнила. Я сбросила капюшон и тряхнула головой, чтобы мои густыe, темно-коричневые волосы замерцали на свету.
     Конечно, смертные не обратят на них такого внимания, как на светлые волосы Мариуса или Лестата. Но я люблю свои волосы, мне нравится, как они окутывают мои плечи,- и мне понравилось то, что я прочла в твоих глазах.
     "Где-то глубоко во мне кроется женщина",- сказала я.
     Писать все это здесь, в блокноте, оставшись в одиночестве,- значит придать чрезмерное значение вполне тривиальному моменту, и признание в этом кажется мне ужасным.
     Дэвид, чем больше я пишу, тем больше меня увлекает концепция повествования, тем больше я убеждаюсь в важности согласованности и последовательности, которые возможны на бумаге, но не в жизни.
     Но я ведь даже не предполагала, что вообще решусь прикоснуться к твоей ручке. Мы просто разговаривали.
     "Пандора, тот, кто не способен видеть в вас женщину, попросту глупец",- сказал ты.
     "Как разозлился бы Мариус, узнав, что мне приятно это слышать,- откликнулась я.- Нет. Он, скорее, использовал бы это как сильный аргумент в свою пользу. Я ушла от него, ушла, не сказав ни слова. Нашa последняя встреча произошла задолго до того, как Лестат устроил свою эскападу и бегал в человеческом теле, задолго до того, как он повстречался с Мемнохом-дьяволом... Я бросила Мариуса, а теперь мне вдруг захотелось, чтобы он был рядом! Захотелось поговорить с ним так, как разговариваю с тобой".
     Ты явно беспокоился за меня, и не без причины. Каким-то образом тебе, вероятно, было известно, что вот уже много-много унылых лет ничто не приводило меня в такое сильное возбуждение.
     "Не будете ли вы так добры, Пандора, написать для меня историю своей жизни?"
     Твоя просьба застала меня врасплох и удивила до глубины души.
     "Вот в этих блокнотах,- настаивал ты.- Напишите о тех временах, когда вы были действительно живы, когда встретились с Мариусом; напишите все, что сочтете нужным, о Мариусе. Но больше всего меня интересует ваша история".
     Я застыла от удивления.
     "Зачем тебе это могло понадобиться?"
     Ты не ответил.
     "Дэвид, ты, разумеется, не вернулся в этот человеческий орден, в Таламаску? Им слишком много известно..."
     Ты поднял руку.
     "Нет, и никогда не вернусь. Если у меня и были какие-то сомнения на этот счет, их раз и навсегда развеяли архивы Маарет".
     "Она позволила тебе увидеть свои архивы, книги, которые она хранит в течение всего этого времени?"
     "Да, это, знаете ли, было удивительно... целый склад табличек, свитков, рукописей - книг и стихов, созданных культурами, о которых, насколько мне известно, мир ничего не знает. Книги, затерянные во времени. Конечно, она запретила мне открывать другим то, что я в них обнаружил, или подробно рассказывать о нашей встрече. Она сказала, что было бы слишком опрометчиво вмешиваться, и подтвердила ваши опасения, что я могу обратиться к Таламаске - к своим старым смертным друзьям-экстрасенсам. Я этою не сделал. И не сделаю. Но эту клятву сдержать очень легко".
     "Отчего же?"
     "Пандора, увидев эти старые письмена, я понял, что больше не человек. Я понял, что лежащая передо мной история человечества больше мне не принадлежит! Отныне я не имею к нему отношения.- Ты обвел глазами комнату.- Конечно, вы, должно быть, тысячу раз слышали эти слова от молодых вампиров. Но поймите, я безоговорочно верил в то, что философия и разум построят мост, по которому я смогу переходить из одного мира в другой. Так вот, никакого моста нет. Он исчез".
     Твои молодые глаза засветились печалью, ее источала вся твоя молодая плоть.
     "Значит, ты понимаешь,- эти слова вырвались у меня сами собой, против моей воли. Я неслышно и горько усмехнулась и повторила: - Понимаешь".
     "Да, понимаю. Я осознал это, когда держал в руках документы, сохранившиеся с ваших времен, много документов эпохи Римской империи и рассыпающиеся на куски камни, принадлежность которых я и не надеюсь установить. Я понял. Они меня не интересуют, Пандора! Меня волнует, кто мы такие, кем мы стали сейчас".
     "Замечательно! - воскликнула я.- Ты даже не представляешь, как я тобой восхищаюсь, какой чудесный у тебя характер!"
     "Счастлив это слышать,- сказал ты, а потом, склонившись ко мне, пояснил: - Я не хочу сказать, что мы не приносим с собой свои человеческие души, свою историю,- конечно приносим.
     Я помню, давным-давно Арман рассказывал мне, как он задал Лестату вопрос: "Как же мне понять человеческую расу?" "Прочти или посмотри все пьесы
     Шекспира, и ты узнаешь о человеческой расе все, что нужно знать" ,- ответил ему Лестат.
     Арман так и сделал. Он проглотил стихи, посетил спектакли, даже посмотрел великолепные новые фильмы с участием Лоуренса Фишбурна, Кеннета Браны и Леонардо Ди Каприо. И вот что сказал Арман по вопросу своего обучения во время нашего последнего разговора: "Лестат был прав. Он дал мне не книги - он дал мне ключ к пониманию. Этот Шекспир пишет..." И я процитирую здесь и Армана, и Шекспира, прочту его вам так, как мне читал Арман,- как будто это говорит мое сердце:

     Мы дни за днями шепчем. "Завтра, завтра".
     Так тихими шагами жизнь ползет
     К последней недописанной странице.
     Оказывается, что все "вчера"
     Нам сзади освещали путь к могиле.
     Конец, конец, огарок догорел!
     Жизнь - только тень, она - актер на сцене.
     Сыграл свой час, побегал, пошумел -
     И был таков. Жизнь - сказка в пересказе
     Глупца. Она полна трескучих слов
     И ничего не значит.
     ( Перевод Б. Пастернака.)

     "Вот что он пишет,- сказал мне Арман,- и все мы понимаем, что это истинная правда, и перед ее лицом рано или поздно падет любое откровение, но мы испытываем потребность любить эти слова, потре6ность услышать их снова! Потребность запомнить их! Потребность не забывать ни единого слова"".
     Мы оба помолчали. Ты опустил глаза и подпер рукой подбородок. Я знала, что на тебе лежит весь груз ответственности за уход Армана на солнце, и мне так понравились стихи и то, как ты их прочел.
     Наконец я сказала:
     "А я получаю удовольствие. Подумать только, удовольствие! От того, что ты читаешь мне эти стихи".
     Ты улыбнулся.
     "Я хочу узнать, чему можно научиться. Я хочу узнать, что можно увидеть! И вот я пришел к вам, к Дочери Тысячелетий, к вампиру, испившему крови самой царицы Акаши, к вам, пер