ежившей две тысячи лет! И я прошу вас, Пандора, пожалуйста, напишите мне что-нибудь, напишите свою историю, напишите что хотите".
     Я долгое время не давала никакого ответа. Потом решительно заявила, что не могу. Но что-то во мне шевельнулось. Я услышала и увидела споры и речи давно ушедших веков, увидела, как поднятая свеча поэта осветила те эпохи, которые были любимы мною и потому хорошо мне известны. Другие эпохи не были мне знакомы - я странствовала в неведении, как дух.
     Да, мне было что написать. Было. Но в тот момент я не могла в этом признаться.
     Ты страдал, вспоминая об Армане и о том, как он ушел на утреннее солнце. Ты оплакивал Армана.
     "Существовала ли между вами связь? - спросил ты.- Простите мою дерзость, но я имею в виду тот факт, что оба вы получили Темный Дар от Мариуса, и меня интересует, появилась ли между вами связь, когда вы встретились? Я знаю, что о ревности не может быть и речи, это я чувствую. Возникни у меня хотя бы малейшее подозрение, что я причиню вам боль, я не стал бы упоминать даже имени Армана. Но я ничего не ощущаю - тишина. Связи не было?"
     "Связь только в скорби. Он ушел на солнце. А скорбь - самая простая и надежная связь".
     Ты тихо засмеялся.
     "Что мне сделать, чтобы вы обдумали мою просьбу? Сжальтесь надо мной, Прекрасная Дама, вверьте мне свою песнь".
     Я милостиво улыбнулась, но решила, что это невозможно.
     "Слишком уж она нестройная, дорогой мой,- сказала я.- Слишком..."
     Я закрыла глаза.
     Я хотела сказать, что спеть эту песнь будет слишком больно.
     Внезапно ты поднял глаза к потолку. Ты изменился в лице. И, казалось, намеренно старался сделать вид, что вошел в транс. Ты медленно повернул голову. Ты поднял палец, держа ладонь у самого стола, потом твоя рука упала.
     "Что такое, Дэвид? - спросила я.- Что ты видишь?"
     "Духов, Пандора, призраков".
     Ты вздрогнул, словно пытаясь избавить от них свой разум.
     "Неслыханно! - воскликнула я, уверенная тем не менее, что ты говоришь правду.- Темный Дар забирает у нас эту силу. Даже древние ведьмы, Маарет и Мекаре, говорили, что, получив кровь Акаши и став вампирами, они больше не видели и не слышали духов. Ты посетил их недавно. Ты рассказал им об этой способности?"
     Ты кивнул. Очевидно, уважение к древнейшим не позволило тебе сказать, что они лишены этого дара. Но я знала, что они не видят духов. Я прочла об этом в твоих мыслях, но узнала еще раньше, когда встретилась с древними близнецами, сразившими Царицу Проклятых.
     "Я могу видеть духов, Пандора,- сказал ты необычайно взволнованным тоном.- Если постараться, я вижу их повсюду, а иногда, если они того пожелают, в самых неожиданных местах. Лестат же видел призрак Роджера - своей жертвы, о которой шла речь в "Мемнохе-дьяволе"".
     "Но то было исключение, вызванное волной любви, затопившей душу того человека и позволившей ему бросить вызов смерти или отсрочить окончательный уход собственной души,- этого нам не понять".
     "Я вижу духов, но я пришел сюда не для того, чтобы пугать вас или перекладывать на вас свое бремя".
     "Ты должен рассказать мне все в деталях,- попросила я.- Что именно ты только что увидел?"
     "Это был слабый дух. Он не причинит никому вреда. Один из тех несчастных смертных, которые не понимают, что умерли. Они витают в атмосфере, окружающей планету. Их называют "земными" духами. Но, Пандора, помимо этого я обладаю и другими достойными пристального внимания свойствами.
     Очевидно,- продолжил ты,- в каждом веке появляется новый вид вампиров, или же, скажем, ход нашего развития с самого начала был определен не яснее, чем у людей. Как-нибудь я, возможно, поведаю вам обо всем, что вижу. Расскажу о духах, невидимых мне, пока я был смертным, расскажу о тайне, доверенной мне Арманом,- о том, что каждый раз, когда он лишал человека жизни, он видел краски - перед его глазами душа покидала тело волнами лучащегося цвета".
     "Никогда ни о чем подобном не слышала!"
     "Нечто такое вижу и я".
     Мне было ясно, что тебе слишком больно говорить об Армане.
     "Но почему Арман поверил в легенду о Покрывале? - спросила я и неожиданно удивилась собственной страстности.- Зачем он ушел на солнце? Что именно в том же роде смогло разрушить разум и волю Лестата? Вероника. А они знали, что само ее имя означает vera ikon, что такого человека никогда не существовало, что ее невозможно было бы встретить, вернувшись в древний Иерусалим в день, когда Христос нес свой крест? Она не более чем выдумка священнослужителей. Разве они этого не знали?"
     Наверное, я в тот момент схватила оба блокнота, так как, опустив взгляд, вдруг обнаружила их в своих руках. Точнее, я прижимала их к груди и внимательно смотрела на одну из ручек.
     "Разум,- прошептала я.- О драгоценный разум! И сознание, пребывающее в вакууме.- Я покачала головой и улыбнулась тебе как можно доброжелательнее.- Вампиры, беседующие с духами! Люди, переходящие из тела в тело!
     Вошедший в моду и быстро распространяющийся в нынешнее время культ ангелов, поклонение которому расцветает повсюду,- продолжала я с доселе незнакомой мне самой энергией.- Люди поднимаются с операционных столов, чтобы рассказать о жизни после смерти, о туннеле, о всепоглощающей любви! О, тебя создали в благоприятное время! Не знаю, что и подумать!"
     Мои слова, а точнее, то, как они буквально вырывались из меня, явно произвели на тебя впечатление. На меня тоже.
     "Я только начал,- сказал ты,- и собираюсь в равной степени общаться с блистательными Детьми Тысячелетий и с уличными предсказателями судьбы, раскладывающими карты Таро. Я стремлюсь заглянуть в хрустальные шары и темные зеркала. Я буду искать среди тех, кем пренебрегают остальные, считая их безумцами, или среди нас - среди тех, кто, подобно вам, не считает возможным поделиться с другими всем, что довелось увидеть! Дело ведь именно в этом - не правда ли? Но я прошу вас поделиться этим со мной. Я покончил с заурядной человеческой душой, я покончил с наукой и психологией, с микроскопами и, возможно, даже с нацеленными на звезды телескопами".
     Ты меня заворожил. Ты говорил так убежденно. При взгляде на тебя лицо у меня вспыхнуло от нахлынувших чувств. Кажется, я даже раскрыла рот от удивления.
     "Я сам себе кажусь чудом,- сказал ты.- Я бессмертен и хочу узнать о нас как можно больше! Вам есть что рассказать - ведь вы из числа древнейших и душа ваша сломлена. Я питаю к вам любовь, и вы дороги мне такая, какая вы есть, ничего большего мне не нужно".
     "Ты говоришь странные вещи!" "Любовь.- Ты пожал плечами и выразительно посмотрел на меня.- Миллионы лет шел бесконечный дождь, кипели вулканы, остывали океаны, а потом появилась любовь?"
     Ты вновь пожал плечами в знак того, что посмеиваешься над этим абсурдом.
     Я не могла не рассмеяться в ответ на твой жест. Слишком хорошо, подумала я. Но вдруг почувствовала себя совершенно растерянной.
     "Это очень неожиданно,- сказала я.- Потому что если у меня и есть история, совсем маленькая история..."
     "И что же?"
     "Так вот, моя история - если она вообще есть - как раз подходит к ситуации. Она связана с тем, о чем ты говоришь.- Неожиданно на меня что-то нашло. Я опять тихо рассмеялась и продолжила:- Я тебя понимаю! Нет, не в том, что касается видения духов,- это отдельная и большая тема для разговора. Но я сознаю, в чем источник твоей силы. Ты прожил целую человеческую жизнь. В отличие от Мариуса, в отличие от меня тебя взяли не в период расцвета. Ты был захвачен почти в момент естественной смерти, и тебя не интересуют земные приключения и недостатки. Ты вознамерился пробиваться вперед с мужеством того, кто умер от старости и восстал из мертвых. Ты отбросил похоронные венки. И готов взобраться на Олимп - не так ли?"
     "Или встретиться с Озирисом в глубинах мрака,-откликнулся ты.- Или с тенями Гадеса. Конечно, я готов встретиться с духами, с вампирами, с теми, кто видит будущее или утверждает, что помнит прошлую жизнь, с вами, обладающей потрясающим интеллектом, заключенным в прекрасную оболочку. Интеллектом, позволившим вам продержаться столько лет и едва не разрушившим ваше сердце".
     Я охнула.
     "Простите. Это было невежливо с моей стороны", - сказал ты.
     "Нет, объяснись".
     "Вы всегда забираете у жертв сердце, не так ли? Вам не хватает сердца".
     "Может быть. Не жди от меня мудрости, как от Мариуса или древних близнецов".
     "Вы меня очень привлекаете",- сказал ты.
     "Почему?"
     "Потому что за вашим безмолвием и страданием скрывается история; она вполне сформировалась и теперь живет и ждет, пока ее запишут".
     "Ты чересчур романтичен дружок",- заметила я.
     Ты терпеливо ждал. Наверное, ты почувствовал охватившее меня смятение, дрожь моей души перед лицом стольких неизведанных эмоций.
     "История совсем короткая",- сказала я.
     И перед моим мысленным взором замелькали образы, воспоминания, мгновения - все то, что побуждает души действовать и созидать. Я ощутила слабую-слабую надежду на веру.
     Думаю, ты уже знал ответ. В то, время как сама я еще даже не предполагала, каким он будет.
     Ты сдержанно улыбнулся, но не терял энтузиазма и продолжал ждать.
     Глядя на тебя, я представила себе, как попробую написать... изложить все на бумаге...
     "Вы хотите, чтобы я ушел, не так ли?" - спросил ты.
     Ты встал, поднял свое пальто с еще не высохшими на нем пятнышками дождя и грациозно склонился, чтобы поцеловать мне руку.
     "Нет,- сказала я, прижимая к себе блокноты.- Я не могу".
     Ты не спешил с выводами.
     "Возвращайся через две ночи,- продолжала я.- Обещаю, я верну блокноты, даже если они будут пустыми, даже если я всего лишь объясню на бумаге, почему мне не удастся восстановить свою потерянную жизнь. Я тебя не подведу. Но не жди ничего, кроме того, что я передам эти блокноты в твои руки".
     "Две ночи,- сказал ты,- и мы встретимся снова".
     Я молча следила, как ты выходишь из кафе. А теперь, как видишь, я начинаю, Дэвид. И прологом к повествованию, о котором ты просил, я сделала рассказ о нашей встрече.

Глава 2

     Я родилась в Риме, в эпоху правления Августа Цезаря, в год, называемый в вашем летосчислении пятнадцатым годом до нашей эры, или же до Рождества Христова.
     Все упоминаемые здесь события и имена реальны, я их не фальсифицировала, ничего не сочиняла, не выдумывала фальшивых политических решений. Все связано с моей судьбой и судьбой Мариуса. Я не пишу ничего лишнего из любви к прошлому.
     Я не упоминаю здесь имени своей семьи - у нее своя история, и я не могу позволить себе связать с этой повестью ее репутацию, деяния и эпитафии. Мариус, доверяя свою историю Лестату, также не назвал полное имя своей римской семьи. Я с уважением отношусь к такому решению и следую его примеру.
     Вот уже более десяти лет Август - император Рима, и для образованной римлянки наступили чудесные времена: женщины обладали колоссальной свободой. В отцы мне достался богатый сенатор, у меня было пять удачливых братьев, я выросла без матери, взлелеянная целыми армиями греческих учителей и нянек, ни в чем мне не отказывавших.
     Да, Дэвид, если бы я действительно захотела заставить тебя потрудиться, я бы писала все это на классической латыни. Но я не буду. Должна сказать, что мои познания в английском языке бессистемны, и уж конечно, я изучала его не по пьесам Шекспира.
     Странствуя и читая, я заставала английский язык на разных стадиях его развития, но основное наше с ним знакомство состоялось в этом веке, так что я выполняю твою просьбу на разговорном английском.
     Для этого существует еще одна причина - уверена, ты поймешь, что я имею в виду, если прочел "Сатирикон" Петрония или сатиры Ювенала в современном переводе. Самый современный английский язык представляет собой подлинный эквивалент латыни моей эпохи.
     Официальные документы Римской империи не дают достаточного представления об этом. Однако надписи, нацарапанные на стенах Помпеи, говорят сами за себя. Наш язык был весьма изысканным, мы пользовались множеством весьма удобных словесных сокращений и устоявшихся выражений.
     Вот почему я буду писать по-английски, это кажется мне в данном случае уместным и естественным.
     Позволь мне вкратце отметить - пока действие приостановлено,- что я никогда не была, как выразился Мариус, греческой куртизанкой. Я действительно жила, притворяясь таковой, в то время, когда получила от Мариуса Темный Дар, и, возможно, он так описал меня из уважения к старым смертным тайнам. Или, может, быть, он присвоил мне этот титул из высокомерия - не знаю.
     Но Мариус прекрасно знал мою римскую семью; знал, что это семейство сенатора, не менее аристократичное и привилегированное, чем его смертный род, что мои родственники, как и смертные родичи .Мариуса, вели свою историю со времен Ромула и Рема. Мариус не устоял отнюдь не потому, что у меня 6ыли "красивые руки", как он сообщил Лестату. Наверное, это было намеренное упрощение.
     Я не держу на них зла - ни на Мариуса, ни на Лестата. Я не знаю, кто из них и что неправильно повял.
     Мои чувства к отцу сильны и по сию ночь. Сидя в кафе, Дэвид, я поражаюсь мощи письменной речи - меня несказанно удивляет, что написанные на бумаге слова способны так живо вызвать в памяти любящее лицо отца.
     Моему отцу суждено было встретить ужасный конец. Он не заслуживал того, что с ним произошло. Но некоторые представители нашего рода выжили и в более позднюю эпоху восстановили доброе имя и славу семьи.
     Мой отец был богат, принадлежал к числу миллионеров тех времен и делал обширные вложения капитала. Он был солдатом чаще, чем от него требовалось, сенатором и по складу своему человеком вдумчивым и спокойным. После ужасов гражданской войны он стал горячим сторонником Августа Цезаря и пользовался милостью императора.
     Конечно, он мечтал о возвращении Римской республики; все мы об этом мечтали. Но Август принес в Империю мир и единство.
     В молодости я часто встречала Августа, причем всегда на многолюдных общественных собраниях и без каких-либо последствий. Он походил на свои портреты: худощавый мужчина с длинным тонким носом, короткими волосами и заурядным липом; по натуре своей он отличался рациональностью и прагматичностью, чрезмерная жестокость ему свойственна не была, равно как и личное тщеславие.
     Бедняге повезло, что он не мог предвидеть будущее, - ничто не предвещало ужасов и безумия, начавшихся с приходом к власти Тиберия, его наследника, и продолжавшихся многие годы в ходе правления других членов его семьи.
     Только позднее я поняла, в чем заключалась уникальность длительного правления Августа и его достижений. Возможно, в сорока четырех годах мира во всех городах Империи?
     УВЫ, родиться в те годы означало родиться в эпоху созидания и процветания, когда Рим был caput mundi - столицей мира. И, вспоминая о прошлом, я осознаю, что за могущественное сочетание - обладать традициями и располагать огромными суммами денег, иметь старые ценности и новую власть.
     Наша семья придерживалась достаточно скромного, строгого, даже несколько скучноватого образа жизни. Но при этом нас окружала роскошь. С годами мой отец становился все более спокойным и консервативным Он любил общество внуков, родившихся еще в то время, когда он был полон энергии и вел активную жизнь.
     Хотя он принимал участие в основном в северных кампаниях, он некоторое время квартировал и в Сирии. Он учился в Афинах. В награду за долгую и безупречную службу ему позволили рано выйти в отставку - именно в те годы я и выросла - и устраниться от общественной жизни, бурлящей вокруг дворца императора, хотя тогда я этого не осознавала.
     Пятеро моих братьев появились на свет раньше меня. Поэтому при моем рождении не было "ритуального римского траура", какой, по рассказам, объявлялся в римских семьях, где на свет появлялись девочки. Ничего подобного.
     Пять раз мой отец, согласно своей прерогативе, выходил в атрий - главный закрытый двор, иди перистиль, нашего дома с колоннами, лестницами, величественными мраморными статуями; пять раз он выходил к собравшейся семье, держа на руках новорожденного сына, и после тщательного осмотра объявлял его безупречным и достойным быть взращенным в качестве его отпрыска. С этого момента он властвовал над жизнью и смертью своих сыновей.
     Если бы моему отцу по какой-то причине не нужны были эти мальчики, он "выставил" бы их умирать от голода. Закон запрещал воровать таких детей и делать из них рабов.
     Так как отец имел уже пятерых мальчиков, все ждали, что он немедленно избавится от меня. Кому нужна девочка? Но мой отец никогда не "выставлял" и не отвергал детей моей матери.
     Мне говорили, что, когда я появилась на свет, отец кричал от радости: "Хвала богам! Милая малютка!"
     0б этой истории я ad nauseam наслушалась от моих братьев, которые всякий раз, когда я работала на публику - совершала какой-нибудь непристойный, отчаянный, дикий поступок,- насмешливо произносили: "Хвала богам, милая малютка!" Это превратилось в очаровательную шутку и часто помогало обуздывать мой нрав.
     Мать умерла, когда мне было два года, я помню только ее нежность и доброту. Она потеряла столько же детей, сколько и родила, поэтому ранняя смерть никого не удивила. Отец написал ей прекрасную эпитафию, и, сколько я себя помню, в доме почиталась ее память. Отец мой так и не взял в дом другую женщину. Он спал с несколькими рабынями, но в этом не было ничего необычного. Братья делали то же самое. В римских семействах это считалось в порядке вещей. Отец не заставил меня подчиняться женщине из другой семьи.
     Я не горевала по матери просто потому, что была слишком мала, а если и плакала, не дождавшись ее возвращения, то я этого не помню.
     Однако я помню, как бегала по большому старому римскому дворцу, стоявшему высоко на склоне Палатинского холма. Множество прямоугольных комнат составляли единый прямоугольник дворца, окруженного огромным садом. Все комнаты окнами выходили в сад, стены их покрывали богатые росписи, а полы были мраморными.
     Отец считал меня настоящим сокровищем. Я помню, как великолепно проводила время, наблюдая за тренировками братьев, осваивающих искусство владения короткими широкими мечами, и слушая указания их наставников, а потом и сама получила прекрасных учителей, благодаря которым сумела прочесть "Энеиду" Вергилия, когда мне не исполнилось еще и пяти лет.
     Я любила слова. Я любила напевать их и произносить вслух, и даже сейчас, должна признаться, мне доставляет удовольствие писать их на бумаге. Несколькими ночами раньше я бы не сказала ничего подобного. Должна признаться тебе, Дэвид, ты сумел что-то вернуть мне. Мне не следует, однако, писать слишком быстро, чтобы не привлекать к себе внимание смертных посетителей кафе.
     Ну, продолжим.
     Мои декламации Вергилия в столь раннем возрасте вызывали у отца буквально истерический хохот, и ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем показывать меня на банкетах своим консервативным и несколько старомодным друзьям из сената, а иногда и самому Августу Цезарю. Август Цезарь был приятным человеком. Однако мне кажется, что отец не слишком хотел видеть его в своем доме, хотя, как полагаю, время от времени вынужден был потчевать императора.
     Я вбегала в зал вместе с няней, давала потрясающее сольное выступление и уносилась туда, откуда не могла видеть, как гордые сенаторы обжираются павлиньими мозгами и гарумом. Тебе, разумеется, известно, что такое гарум. Это отвратительный соус, который римляне добавляли во все блюда, подобно тому как сегодня добавляют кетчуп. Он определенно лишал всякого смысла присутствие на тарелках угрей, страусиных мозгов, не успевшего родиться барашка и всех прочих изысканных деликатесов, кои в изобилии подавались к столу на огромных блюдах.
     Дело в том, что, как ты знаешь, римляне как никто были подвержены непомерному обжорству, и банкеты неминуемо завершались позором. Гости выходили в вомиторий, чтобы избавиться от первых пяти блюд тра