о наступления вечера я опять пришел в сознание. Старуха - та самая - подала мне миску с бульоном, и я принялся пить, забыв о хороших манерах, неряшливо, торопливо.
     - Дьяволы,- сказал я.- Они уснули. Мы можем... мы можем... Но тут до меня дошла вся бессмысленность такой затеи. Мне захотелось перевернуть миску, но я продолжал отхлебывать горячее варево.
     - Это не просто кровь, это вино, и притом доброе вино,- заверила меня старуха.- Пей его, мой мальчик, и вся боль уйдет, ты не будешь ее чувствовать. Ведь они скоро убьют тебя. На самом деле все не столь ужасно.
     Я понял это, когда снова стемнело.
     Я перевернулся.
     Наконец я смог полностью раскрыть глаза, и они уже не болели, как днем.
     Значит, все это время, от восхода до заката солнца, я провел в опьяненном, отупляющем и ужасном состоянии. Я покорился их замыслам Я был беспомощен, когда стоило попытаться призвать к мятежу этих людей, совершенно не способных действовать самостоятельно. Боже правый, как я позволил такому случиться! О, какая невыносимая печаль, какое ледяное уныние!.. И эта сладость оцепенения.
     - Проснись, мой мальчик. Голос дьявола,
     - Они хотят тебя этой ночью.
     - Интересно, кому и зачем я понадобился? - спросил я, поднимая голову. Факелы пылали. Все вокруг сияло и сверкало, а сверху доносился шелест листвы и острый запах апельсиновых деревьев. Весь мир был соткан из пляшущих языков пламени и завораживающего узора из черных листьев. Весь мир состоял из голода и жажды.
     Варево кипело, и этот запах поглощал все другие. Я открыл рот, чтобы меня покормили еще, хотя поблизости никого не было.
     - Я покормлю тебя, - произнес дьявольский голос. - Но ты должен сесть - тебя нужно умыть. Сегодня ночью тебе следует хорошо выглядеть.
     - Зачем это? - сказал я. - Все они умерли.
     - Кто?
     - Моя семья.
     - Здесь нет никаких семей. Здесь есть Двор Рубинового Грааля. Ты - собственность Властелина Двора. А теперь тебя надо подготовить.
     - Для чего меня надо подготовить?
     - Для Мессы, тебе нужно туда явиться. Вставай,- сказал усталым голосом дьявол, наклонившись ко мне. Он опирался на свою метлу, непокорные кудри шапкой обрамляли лицо.- Ну, вставай же, мальчик. Ты им нужен. Уже почти полночь.
     - Нет, нет, полночь еще не настала, не может быть! - вскричал я.- Нет!
     - Не пугайся,- равнодушно произнес он.- Это бесполезно.
     - Но ты не понимаешь. Все дело в потере времени, в потере смысла, в утрате тех часов, когда мое сердце билось, а мозг спал! Я ничего не боюсь, ты, ничтожный дьявол!
     Он прижал меня спиной к сену и принялся умывать.
     - Вот так, потерпи, ты просто красавчик! Они всегда приносят в жертву таких, как ты. Ты силен, у тебя великолепное сложение, красивое лицо. Взгляни на себя: не удивительно, что госпожа Урсула мечтает о тебе и плачет. Они увели ее отсюда.
     - Ах, но я тоже мечтаю о ней...- проговорил я. Неужто я разговаривал с этим чудовищным служителем так, словно мы с ним были закадычными приятелями? Куда исчезла вся роскошная паутина, сплетенная из моих сновидений,- громадное, блистающее великолепие?
     - Ты можешь разговаривать со мной, почему бы и нет? - сказал он.- Ты умрешь счастливым, мой красивый господин. И ты побываешь в нашей церкви, сияющей огнями, и на Мессе. Тебя принесут в жертву.
     - Но я мечтаю о той луговине. Я видел что-то на этом лугу. Нет, то была не Урсула.- Я разговаривал сам с собой, с собственным околдованным рассудком, уговаривал собственный ум, чтобы заставить его слушать.- Я видел кого-то на этом лугу, кого-то столь... Я не могу...
     - Ты сам доставляешь себе мучительные переживания,- успокаивающе убеждал меня дьявол.- Ну вот, я привел в порядок все твои пряжки и застежки. Должно быть, ты был превосходным господином!
     Должно быть, должно быть, должно быть...
     - Ты слышишь? - спросил он.
     - Я ничего не слышу.
     - Это бой часов, они отбили третью четверть часа. Скоро начнется Месса. Не обращай внимания на шум. Это кричат остальные, тоже предназначенные для жертвоприношения. Пусть тебя не беспокоят эти вульгарные завывания. Обычная история.

Реквием,
или священное жертвоприношение во время Темной Мессы

     Могла ли существовать в мире церковь более прекрасная, чем эта? Мог ли когда-либо великолепнее выглядеть белый мрамор, на фоне которого так восхитительно смотрелись нетленная позолота изысканных завитушек и причудливых извилистых украшений и стрельчатые окна, освещенные извне неистовым пламенем, доводившим шлифованные грани толстого цветного стекла до изумительного совершенства драгоценных камней? Казалось, эти сияющие фрагменты в целом составляют некие удивительные священные фигуры и сюжеты.
     Но на самом деле эти витражные изображения вовсе не были священными.
     Я стоял на хорах, нависавших над вестибюлем, и разглядывал центральный неф и алтарь в дальнем конце церкви. Я снова оказался в окружении зловещих и царственно выглядящих господ, которые, крепко держа меня за руки, тем самым выказывали свою неистовую преданность долгу.
     Рассудок мой прояснился, но витал где-то далеко. Они еще раз отерли влажной тканью мой лоб. Вода была холодной, словно ее брали из какого-то горного потока, питавшегося тающим снегом.
     Ослабленный лихорадкой, я тем не менее видел все, что происходило вокруг.
     Я видел дьяволов, изображенных на сверкающих окнах, столь же искусно составленных из кусочков стекла красного, золотого и синего цвета, как любое изображение ангела или святого. Я видел их лица, видел, как злобно они всматриваются в прихожан, эти чудовищные твари с паутинообразными перепончатыми крыльями и когтистыми руками.
     Внизу, вдоль центрального нефа, по обеим его сторонам собрались подданные великого Двора в прекрасных одеяниях темно-красного цвета. Они стояли, обратив лица к высокому алтарю за длинной, богато украшенной резьбой, широкой решеткой.
     Свод за алтарем был весь расписан странными изображениями. Дьяволы, пляшущие в аду, грациозно извивающиеся между языками пламени, словно блаженствовали, купаясь в сверкающем блеске, а над ними золотой лентой вились слова святого Фомы Аквинского, столь запомнившиеся мне в пору учения. Но эти языки пламени не свидетельствовали о присутствии истинного огня - они знаменовали лишь отречение от Бога, хотя даже само слово "отречение" было заменено латинским словом "свобода".
     "Свобода" - это слово было вырезано по-латыни на высоких беломраморных стенах, на фризах,
     огибающих балконы, расположенные на боковых стенах церкви, на том же уровне, что и хоры, на которых находился в тот момент я . На этих балконах разместилась сейчас большая часть Двора
     Потоки света заливали даже высокие арочные своды крыши.
     А каким было само зрелище!
     Высокий алтарь был нарядно задрапирован тканью темно-красного цвета, отделанной по краю пышной золотой бахромой. Великолепные складки опускались не слишком низко, открывая взорам рельефные изображения на белом мраморе: фигурки, резвящиеся в аду,- хотя, оценивая степень их легкомыслия со столь большого расстояния, я мог обмануться.
     То, что я видел совершенно четко,- толстые подсвечники, зажженные вовсе не перед распятием, а перед огромным резным изображением в камне самого Люцифера - падшего ангела с длинными пылающими кудрями, чье одеяние сверкало в языках пламени. Люцифер будто застыл в белоснежном мраморе. Его простертые вверх руки сжимали символы смерти: правая - косу беспощадной жницы, а левая - меч палача
     Когда до меня дошел истинный смысл картины, я буквально задохнулся от ужаса Чудовищная, она занимала именно то место, которое по праву принадлежит изображению распятого Господа нашего Христа Но всего лишь на какой-то краткий миг я в исступлении и смятении почувствовал, как губы мои искривила усмешка, и услышал, как собственный разум коварно подсказывает мне, что не было бы ничего более абсурдного, чем появление распятого Бога, окажись он сейчас здесь.
     Мои стражи ухватились за меня еще крепче. Быть может, я сильно вздрогнул? Или пошатнулся?
     Из скопления людей вокруг и позади меня, на которых я поначалу не обратил внимания, внезапно послышался приглушенный барабанный бой, медленный и зловещий, скорбный и прекрасный в своей торжественной простоте.
     Сразу же ним последовали низкие, гортанные звуки рожков, исполнявших прелестную песню, в которой безыскусно переплетались приятные мелодии. Эта музыка не имела ничего общего с той, что я слышал накануне,- на этот раз звучала страстная, грустная и жалобная полифония мелодий, столь печальная, что мое сердце переполнялось скорбью и я еле удерживался от слез.
     Что это? Что знаменовала сложная, мелодичная музыка, окружившая меня и изливавшаяся в центральный неф, чтобы отразиться от шелковисто-гладкого мрамора и отступить, мягко и с превосходными модуляциями, на то место, где стоял я, с восхищением разглядывая фигуру Люцифера?
     Лежавшие у его ног цветы в серебряных и золотых сосудах выделялись красным оттенком: пунцовые розы и гвоздики, алые ирисы, багровые полевые цветы, названий которых я не знал. Они образовали своего рода живой алтарь восхитительного, великолепного, насыщенного цвета - единственного, оставленного в его распоряжении и способного вспыхивать в глубине его неизбежной и неискупимой тьмы.
     Я услышал жалобные звучные мелодии, выводимые музыкантами, игравшими на шоме - маленьком гобое - и дальциане, извлекаемые из других маленьких язычковых инструментов; затем более звонко пропела медь рога, а после раздалось нежное пение молоточков, ударяющих по туго натянутым струнам цимбал.
     Даже одна эта музыка была способна увлечь меня, наполнить мою душу переплетающимися мелодиями, в полном согласии накладывавшимися одна на другую и вновь разделяющимися. Я не мог перевести дыхание, чтобы вымолвить хоть слово. Взор мой затуманился, но не настолько, чтобы я не увидел фигуры демонов, окруживших своего повелителя - дьявола.
     Все ли они были кровопийцами, эти жуткие истощенные адские святые, вырезанные из красного дерева, облаченные в строго стилизованные одеяния,- чудовища с полуопущенными глазами и раскрытыми ртами? У каждого из этих существ во рту торчали два клыка, словно выпиленные из крошечных кусочков белоснежной слоновой кости, дабы безошибочно указать на звероподобную сущность их обладателей.
     Воистину собор ужасов. Я пытался отвернуться, закрыть глаза, но чудовищность увиденного завораживала. Не оформившиеся во фразы страстные мысли никак не могли дойти до уст.
     Замолкли рожковые, и замерло вдали пение язычковых инструментов. О нет, не исчезай, услаждающая мелодия! Не оставляй меня здесь одного!
     Но им на смену пришел хор - сладчайшие, мягчайшие тенора Я не понимал, о чем они пели, смысл латинских слов не доходил до моего сознания: что-то о краткосрочности всего живого - похоже, псалом усопшим. И вдруг зазвучал великолепный, прекрасно согласованный хор женских и мужских сопрано, совместно с басами и баритонами проникновенно, в потрясающем многоголосии отвечавший на заданный тенорами вопрос:
     - Я направляюсь теперь к Господу, ибо он позволил Созданиям Тьмы откликнуться на мои мольбы...
     Что означали столь кошмарные слова?
     И снова вступил многоголосый звучный хор, настойчиво усиливающий воздействие партии теноров:
     - Орудия смерти ожидают меня, и по воле Бога их священные поцелуи отнимут у меня кровь жизни, и через их души моя душа в благоговейном экстазе вознесется на небо, и, служа Силам Тьмы, я в полной мере познаю как райское блаженство, так и муки ада.
     Орган заиграл торжественную мелодию.
     Под звуки великолепного мощного многоголосия какие-то фигуры в похожих на священнические одеяниях направились в святая святых церкви - в алтарь.
     Я увидел Властелина Флориана в роскошных красных ризах, достойных самого епископа Флоренции, но только на его одеянии крест Христа был в угоду дьяволу бесстыдно перевернут вверх ногами. На голове его не было тонзуры - ее увенчивала золотая корона с драгоценными камнями, из-под которой свободно спадали русые локоны. Его можно было принять и за короля франков, и за подданного Властителя Тьмы.
     Над хоровым пением теперь господствовали пронзительные звуки рожковых. Гремела маршевая мелодия. Где-то внизу приглушенно, но настойчиво забили барабаны.
     Флориан занял место пред алтарем, обратившись лицом к пастве, а сбоку от него стояла хрупкая Урсула с распущенными по плечам густыми волосами, но, подобно Марии Магдалине, покрытая алой пеленой, свисавшей до самого пола.
     Она смотрела прямо на меня, и, несмотря на разделявшее нас пространство, я отчетливо видел, как дрожат ее сложенные в молитвенном жесте, словно у ревностной прихожанки, ладони.
     По другую сторону от сановного Флориана стоял лысый Старейший, тоже в церковном облачении с широкими, богато расшитыми кружевом рукавами,- еще один помощник, приличествующий священной особе.
     С двух сторон к Флориану приблизились служки - довольно высокие молодые дьяволы с лицами, словно вырезанными из слоновой кости, за ними в простых стихарях встали люди, пришедшие к Мессе. Они заняли места вдоль длинной мраморной ограды по обе стороны алтаря, в соответствии со своим положением.
     И снова зазвучал великолепный хор, фальцеты смешивались с подлинными сопрано и трепещущими басами мужчин, с опьяняющими звуками язычковых инструментов, а сопровождали их неистовой мощью медные духовые.
     Что они намереваются делать? Что означал псалом, который теперь исполняли тенора, и какой смысл был заключен в прозвучавшем на латыни ответе? Я терялся в догадках и не понимал, что происходит.
     - Господи, я пришел в Долину Смерти; Господи, настал конец моим скорбям; Господи, по твоему приговору я отдаю свою жизнь тем, которые были обречены на прозябание в аду, не яви ты свое божественное намерение.
     Душа моя восстала. Зрелище, разворачивавшееся внизу, вызывало у меня омерзение, и все же я не мог оторвать от него зачарованного взора. Окинув взглядом всю церковь, я впервые обратил внимание на изможденных дьяволов с хищно оскаленными клыками, стоявших на пьедесталах между узкими окнами. Повсюду сверкали мириады крошечных зажженных свечей.
     Музыка прервалась снова, для торжественного объявления теноров:
     - Пусть посвященных выведут вперед. Тех, кого предназначили к жертвоприношению, надлежит отмыть добела.
     И это было исполнено.
     Целая группа молодых дьяволов в облачении алтарных служек выступила вперед, неся в неестественно сильных руках великолепную крестильную купель из густо-розового каррарского мрамора. Они установили ее на пол перед оградой алтаря.
     - Какая гнусность - превратить весь этот кошмар в столь великолепное зрелище! - прошептал я.
     - Успокойся, юноша,- величественным тоном произнес стоявший рядом страж.- Смотри внимательно, ибо то, чему тебе предстоит стать свидетелем, ты никогда больше не увидишь, а если попадешь к Господу без покаяния, вечно будешь гореть в адском огне.
     Его слова звучали так убедительно, будто он сам верил в это.
     - Кто дал тебе право подвергать вечному проклятию мою душу? - сдавленным голосом прошипел я, тщетно пытаясь избавиться от застилавшей взгляд пелены и ненавидя собственную слабость, не позволявшую вырваться из цепких рук этих демонов.
     - Урсула, прощай,- прошептал я, изобразив губами поцелуй.
     Однако в ответ она лишь едва заметно покачала головой в знак несогласия.
     Наш немой разговор, похоже, остался незамеченным, ибо все взоры были устремлены на другое зрелище, гораздо более трагическое в сравнении с любым из тех, что кому-либо доводилось видеть прежде.
     В дальнем конце прохода, погоняемые дьявольскими прислужниками, облаченными в блузы с широкими, отороченными красным кружевом и расшитыми золотом рукавами, появилась невообразимо отвратительная группа несчастных обитателей проклятой голубятни: старая, едва передвигавшая ноги женщина, пьяные .мужчины и несколько мальчиков. Совсем еще дети, мальчики в отчаянии цеплялись за тех, кто вел их на смерть,- жалкие жертвы, невольные участники жуткого старинного обряда, в котором потомки проклятых должны разделить участь обреченных родителей. Ужас!
     - Будьте вы все прокляты! Окаянные негодяи! Боже, яви справедливость,- шептал я,- пролей свою слезу над нами. Плачь за нас, Христос, ибо свершается нечто непостижимое.
     Глаза мои закатились. Казалось, все происходящее не более чем кошмарный сон. И снова посетило меня видение: Урсула все дальше и дальше убегает от меня по необъятной луговине... И снова на поле с высокой травой и яркими цветами возникла другая фигура... знакомая фигура...
     - Да, я вижу тебя! - закричал я этому образу, чудом сохранившемуся в моем сновидении.
     Но не успел я распознать его, сохранить в сердце, как видение рассеялось; оно пропало, и с ним исчезла возможность постижения его, ушло воспоминание об изысканных чертах лица и фигуре - осталось лишь сознание неизмеримой важности того, что я видел... С губ моих сорвался крик.
     Властелин Флориан бросил на меня гневный взгляд, но не произнес ни слова. Руки стражей крепче впились в мою плоть.
     - Тихо! - в один голос воскликнули оба демона
     Прелестная музыка звучала громче и громче, как будто вздымающиеся все выше голоса сопрано и круто поднимающиеся вверх духовые призваны были заставить меня замолчать и воздать должное дьявольскому крещению.
     Начались крестины. С первой жертвы - древней старухи с костлявой согбенной спиной - сорвали лохмотья и окропили ее зачерпнутой из купели водой после чего повели к алтарной ограде. Некому было защитить это хрупкое создание, одинокое, лишенное друзей и родных, не знавшее заботы ангелов-хранителей!
     А потом мне пришлось увидеть обнаженных детей - их крошечные ножки и ягодицы, костлявые плечики, те крошечные лоскутки кожи, откуда, казалось, когда-то на их спинках прорастали крылышки ангелов-покровителей; увидеть, как их окунали в купель и оставляли, дрожащих от ужаса, на помосте, установленном вдоль мраморной балюстрады.
     Все происходило молниеносно.
     - Окаянные твари! Нет, вы не призрачные дьяволы! - шептал я, пытаясь высвободиться из рук своих суровых охранников.- Вы трусливые прихлебатели, вы оба - соучастники этого зла!
     Музыка заглушила мои проклятия.
     "Милостивый Боже, пошли ко мне моих ангелов,- молил я в душе,- пошли моих гневных ангелов, ниспошли на дьяволов свой карающий меч. Господи, не дай этому случиться!"
     У алтарного ограждения уже выстроили в ряд всех обреченных жертв, обнаженных, трепетавших от страха, выделявшихся живым цветом человеческой плоти на фоне белоснежного мрамора и мертвенно-бледных холодных лиц служителей Тьмы.
     Пламя свечей отблесками играло на гигантской каменной фигуре Люцифера с его громадными паутинообразными крыльями, распростертыми над всеми.
     Властелин Флориан спустился вниз, чтобы заняться первым причастником, и склонился, дабы испить его крови.
     Барабаны усилили дробь, неумолимую и благозвучную, а голоса переплетались и стремились к небесам. Но здесь не было небес. Под сенью этих разветвляющихся белых колонн, под этими крестовыми сводами не было ничего, кроме смерти.
     Вся знать Двора в молчании двумя ручейками устремилась вдоль стен церкви, чтобы встать возле алтарного ограждения, где каждый мог выбрать жертву среди беспомощных и примирившихся со своей судьбой обреченных. Сначала делали выбор Властелин и его первая дама, а остальных господа делили между собой, и жертва могла переходить от одного к другому. Так оно и происходило, это издевательство, это отвратительное, хищническое причастие.
     Лишь Урсула не сдвинулась с места
     Причастившиеся умирали у всех на глазах. Некоторые уже были мертвы. Никто не падал на пол. Дьявольские приспешники весьма ловко подхватывали и быстро уносили прочь иссушенные, обмякшие тела.
     Новые жертвы подвергались омовению, затем их отводили к алтарному ограждению... И так до бесконечности...
     Властелин Флориан еще не утолил жажду: п