дать вырваться просящимся наружу воплям и крикам.
     Наконец я посмотрела на часы. До рассвета оставалось три часа. Я села за стол и написала:

     "Мариус,
     С рассветом нас увезут в Москву. В первый же день тот гроб, где я сплю, унесет меня за много миль. Мариус, я ошеломлена. Я не могу искать приюта в твоем доме, под одной крышей с древностью. Прошу тебя, Мариус, приезжай в Москву. Помоги мне высвободиться из этого затруднительного положения. Позже можешь судить меня и вынести приговор. Ты мне нужен. Мариус, я стану словно призрак слоняться вокруг царского дворца и великого собора, пока ты не придешь. Мариус, я понимаю, что прошу о длительном и нелегком путешествий, но, пожалуйста, приходи. Я раба воли этого вампира.
     Люблю тебя,
     Пандора".

     Выбежав на улицу, я поспешила к его дому, пытаясь определить дорогу, на которую по глупости не обращала внимания прежде.
     Но как же биение сердца? Я его услышу - этот мерзкий звук! Придётся пробежать мимо, пробежать через него, чтобы успеть передать это письмо Мариусу, может быть, дать ему схватить меня за руку, спрятать меня в какое-нибудь безопасное место и прогнать содержавшего меня вампира-азиата.
     Затем появилась та самая карета - она везла с бала моего пьющего кровь компаньона. Заметив меня, он немедленно остановился. Я отвела кучера в сторону.
     "Человек, что отвез меня домой,- сказала я.- Мы ездили к нему, в такой большой дворец..."
     "Да, граф Мариус,- откликнулся кучер.- Я только что отвез его обратно".
     "Вы должны отвезти ему это письмо. Быстрее! Вы должны поехать к нему и вручить письмо прямо в руки. Скажите, что у меня не было денег, чтобы вам заплатить, пусть он вам заплатит. Я требую, чтобы вы передали все именно так. Он заплатит. Скажите ему, что письмо от Пандоры. Непременно найдите его!"
     "О ком ты говоришь?" - спросил мой спутник-азиат.
     Я замахала кучеру, чтобы он уезжал!
     Конечно, мой спутник пришел в бешенство. Но карета уже уехала.
     Прошло двести лет, прежде чем я узнала одну простую истину: Мариус так и не получил мое письмо!
     Он вернулся в свой дом, собрал вещи и на следующую же ночь в печали покинул Дрезден, а письмо нашел намного позже, как и рассказывал Лестату,- "маленький клочок бумаги", как он выразился, "завалявшийся на дне дорожного сундука".
     И когда же я увидела его снова?
     Уже в современном мире. Когда древняя царица поднялась со своего трона и в полной мере продемонстрировала ограниченность своей мудрости, своей воли и своей власти.
     Две тысячи лет спустя, в нашем двадцатом веке, изобилующем римскими колоннами, статуями, фронтонами и перистилями, гудящими компьютерами и телевидением, где в каждой общественной библиотеке можно найти Цицерона и Овидия, наша царица Акаша, увидев Лестата на телеэкране, пробудилась в своем самом современном и безопасном святилище, исполненная стремления стать богиней для всего мира и жажды править не только нами, но и человечеством.
     В самый опасный час, когда она грозилась уничтожить нас, если мы не пойдем ее путем - а к тому времени она уже уничтожила многих,- именно Мариус со своей логикой, оптимизмом и философским складом ума заговорил с ней, стараясь успокоить ее и отвлечь, задержать претворение в жизнь ее сокрушительных намерений, пока не явится ее древний враг, готовый исполнить древнее проклятие и нанести смертельный удар.
     Дэвид, что же ты со мной сделал, побудив излить эту повесть на бумагу?
     Ты заставил меня устыдиться потраченных впустую лет. Ты заставил меня признать, что никакого мрака не хватило, чтобы истребить во мне понимание любви - любви тех смертных, благодаря кому я появилась на свет, любви к каменным богиням, любви к Мариусу.
     Прежде всего, я не могу отрицать возрождение любви к Мариусу.
     И вокруг меня в этом мире я тоже вижу проявления любви - в образе Святой Девы Марии и младенца Иисуса, в образе распятого Христа, в воспоминании о базальтовой статуе Изиды. Я вижу любовь. Я вижу ее в человеческой борьбе. Я вижу ее безусловное проникновение во все достижения человечества - в поэзии, в живописи, в музыке, в любви друг к другу и отказе считать страдания своим неизбежным уделом.
     Однако прежде всего я вижу ее в самом устройстве мира, который затмевает любое искусство и не мог бы просто по случайности накопить такую красоту.
     Любовь... Но откуда проистекает эта любовь? Почему ее источник окутан такой тайной, источник любви, создавшей дождь и деревья, разбросавшей над нами звезды? Раньше утверждалось, что это сделали боги.
     Итак, Лестат, наш принц-паршивец, разбудил царицу; а мы пережили ее уничтожение. Итак, Лестат, наш принц-паршивец, побывал и на Небесах, и в аду, откуда принес недоверие, ужас и Покрывало Вероники! Вероника... Имя, придуманное христианами, означающее vera ikon - подлинная икона. Его забросили в Палестину как раз в те времена, когда жила я, и там он увидел нечто, что потрясло те самые человеческие способности, к которым мы так бережно относимся: веру, разум.
     Я должна пойти к Лестату и заглянуть ему в глаза. Я должна увидеть то, что увидел он!
     Пусть молодые поют песни смерти. Они глупы.
     Самое прекрасное, что существует под луной и солнцем, - это душа человека. Я восхищаюсь маленькими чудесами добра, которыми обмениваются люди, я восхищаюсь ростом сознания, упорством разума перед лицом суеверий и отчаяния. Я восхищаюсь человеческой выносливостью.
     У меня осталась для тебя еще одна история. Не знаю, почему мне хочется записать ее в этот блокнот. Хочется. Наверное, потому, что я чувствую: ты, вампир, способный видеть духов, поймешь ее и, возможно, поймешь, почему она меня совсем не тронула.
     Как-то раз, в шестом веке - то есть через пятьсот лет после Рождества Христова и через триста лет после того, как я ушла от Мариуса,- я скиталась по варварской Италии. Полуостров давно уже разорили остготы.
     Потом на них накинулись другие племена - грабили, жгли, растаскивали камни из старых храмов.
     Я ходила там, как по раскаленным углям.
     Но Рим все-таки боролся, сохраняя некую концепцию самого себя и свои принципы, пытаясь перемешать язычество с христианством и добиться отсрочки варварских набегов.
     В Риме сохранился сенат. Выжил - единственный из всех прежних институтов власти.
     И недавно как раз приговорили к смерти одного ученого, Боэция, происходившего из той же породы, что и я, очень образованного человека, изучавшего древние века и святых, но он успел оставить нам великую книгу. Сегодня она есть во всех библиотеках. И называется, конечно, "Утешение философское".
     Я не могла не увидеть своими глазами разрушенный форум, обгорелые, голые римские холмы, свиней и овец, бродящих по тем местам, где когда-то обращался к толпе Цицерон. Мне необходимо было взглянуть на отверженных бедняков, утративших всякую надежду и влачивших безрадостное существование на берегах Тибра.
     Увидеть павший классический мир... Увидеть христианские церкви и святыни...
     Увидеть одного конкретного ученого. Как и Боэций, он вел свое происхождение от старого римского рода, как Боэций, он читал классиков и святых. Этот человек рассылал письма по всему миру, даже в далекую Англию, ученому Беде.
     Невзирая на разруху и войну, он построил монастырь - истинное воплощение творческих сил и оптимизма.
     Речь идет, разумеется, об ученом Кассиодоре, а его монастырь располагался на самом кончике итальянского "сапога", в райской земле - зеленой Калабрии.
     Я, как и планировала, попала туда ранним вечером, когда монастырь больше всего походил на великолепный, потрясающий освещенный город в миниатюре.
     В скриптории усердно переписывали книги монахи.
     А в келье с распахнутой навстречу ночи дверью сидел, склонившись над рукописью, сам Кассиодор, которому уже минуло девяносто лет.
     Несмотря на политику варваров, погубившую его друга Боэция, Кассиодор выжил, служил арийцу остготу императору Теодориху и, как только позволил возраст, покинул государственную службу, чтобы построить монастырь своей мечты и писать письма монахам всего мира, делясь с ними своими знаниями о древних в стремлении сохранить мудрость греков и римлян.
     Правы ли были те, кто называл его последним представителем древнего мира? Последним, кто умел читать и по-гречески, и по-латыни? Последним, кто дорожил и Аристотелем, и догматами Папы Римского? И Платоном, и святым Павлом?
     Тогда я не знала, что о нем будут так хорошо помнить. И не знала, что его так скоро забудут!
     Виварий, расположенный на горном склоне, оказался архитектурным триумфом. Там были и искрящиеся пруды для разведения и ловли рыбы - именно благодаря им он и получил свое название. Была и христианская церковь с неизменным крестом, общие спальни, комнаты для усталых гостей-путешественников. В библиотеке хранились не только богатые собрания классиков моего времени, но и Евангелия, ныне утерянные. Монастырь отнюдь не испытывал недостатка в любых необходимых для приготовления пищи злаках, в усыпанных плодами деревьях, в пшеничных полях.
     Всем этим ведали монахи, день и ночь посвящавшие себя переписыванию книг в длинном скриптории.
     Там, на ласковом подлунном побережье, были и пчелиные ульи, сотни ульев, из которых монахи добывали мед, идущий в пищу, воск для изготовления священных свечей и желе для притираний. Холм, отданный под ульи, по размерам не уступал фруктовому саду или полям Вивария.
     Я подсматривала за Кассиодором. Я бродила среди ульев, как всегда восхищаясь необъяснимой пчелиной организацией, тайнами пчел и их танцев, их охотой за пыльцой, их размножением,- все это было знакомо мне задолго до того, как получило свое объяснение в мире людей.
     Покинув пчел и направившись к далекому маячку - лампе Кассиодора, я обернулась. И моим глазам открылась странная картина.
     Со стороны ульев показалось нечто огромное, невидимое и сильное - я его и чувствовала, и слышала. Страха я не испытывала, но в душе мелькнула мимолетная надежда, что в мире появилось какое-то новое существо. Ибо призраков я не вижу - и никогда не видела.
     Эта сила возникла прямо из пчел - из их запутанных знаний и бесчисленных многовековых инстинктов, как будто они вызвали ее случайно или наделили сознанием благодаря своим бесконечным творческим способностям, дотошности и выносливости.
     Она напоминала старого римского духа леса.
     Я увидела, как эта сила свободно полетела над полями. Я увидела, как она вошла в тело стоявшего в поле соломенного пугала, сделанного монахами, с круглой деревянной головой, нарисованными глазами, примитивным носом и улыбающимся ртом,- это похожее на человека создание, одетое в монашескую рясу с капюшоном, время от времени переставляли с места на место.
     Я увидела, как это пугало, человек из соломы и дерева, поспешило, извиваясь и пританцовывая, по полям и виноградникам к келье Кассиодора. И пошла за ним
     Вдруг я услышала его безмолвный вопль. Услышала, а потом увидела, как пугало склоняется в танце скорби, прижимая соломенные руки к ушам, которых у него не было. Оно извивалось от горя.
     Кассиодор умер. Тихо умер в своей освещенной лампой келье, у письменного стола. Он лежал рядом с рукописью - седовласый, древний, спокойный. Он прожил более девяноста лет. И умер.
     Пугало было вне себя от страдания и горя, оно покачивалось и стонало, хотя ни одному человеку не дано было услышать эти стоны.
     Я, никогда не видевшая духов, в изумлении глазела на него. Потом оно почувствовало мое присутствие. И повернулось. Точнее, это был он, ибо соломенное тело и лохмотья придавали существу скорее мужское обличье. Так вот, раскинув свои соломенные руки, он потянулся ко мне. Из рукавов падала солома. Деревянная голова качнулась на шесте-позвоночнике. Он - или оно - умолял меня ответить на сложнейшие вопросы, задаваемые как смертными, так и бессмертными. Он обращался за ответами ко мне!
     Потом, бросив последний взгляд на мертвого Кассиодора, он побежал ко мне по склонившейся траве. Может быть, я смогу объяснить? Может быть, я, согласно божественному плану, храню секрет потери Кассиодора? Кассиодора, чей Виварий мог соперничать с пчелиным ульем в элегантности и красоте! Именно Виварий извлек из ульев эту совокупность сознания! Может быть, я смогу утишить его боль?
     "В этом мире случаются ужасные вещи,- прошептала я.- Он состоит из тайн и от тайн зависит. Если хочешь обрести покой, возвращайся в ульи; оставь человеческое обличье и снова разделись на фрагменты бездумной жизни довольных пчел, возвращайся откуда пришел".
     Он сосредоточенно слушал.
     "Если же ты хочешь обрести плотскую жизнь, человеческую жизнь, тяжелую жизнь, способную течь сквозь пространство и время, то дерись за нее. Если тебе ближе человеческая философия, то борись за нее и набирайся мудрости, чтобы ничто и никогда не причинило тебе вреда. Мудрость есть сила. Превратись, кем бы ты ни был, в существо с определенными намерениями.
     Но знай вот что. Все, что существует под небом,- обман. Все мифы, вся религия, вся философия, вся история - сплошная ложь".
     Существо, я так и не знаю, какого оно было пола, вскинуло соломенные связки-руки, словно хотело прикрыть рот.
     Я отвернулась и бесшумно пошла прочь через виноградник. Очень скоро монахи обнаружат, что их Верховный Отец, их гений, их святой скончался за работой.
     Я обернулась и в изумлении обнаружила, что соломенная фигура стоит как живая на месте, приняв вертикальную позу человека, и следит за мной.
     "Я в тебя не поверю! - закричала я соломенному человеку.- Я не буду искать у тебя ответы! Но знай вот что: если ты хочешь стать живым созданием, как я, то люби все человечество - мужчин, женщин и их детей. Не ищи силы в крови! Не кормись страданием. Не поднимайся как бог над толпой обожателей. Не лги!"
     Оно слушало. И слышало. Оно оставалось на месте. А я побежала. Я помчалась вверх по каменистым холмам, понеслась через леса Кадабрии, пока не оказалась далеко-далеко. На всем протяжении озаренного лунным светом побережья мерцающей морской бухты передо мной величественно раскинулся Виварий с его аркадами и покатыми крышами.
     Я больше никогда не видела соломенное существо. Не знаю, что это было. И прошу тебя больше меня о нем не спрашивать.
     Ты говоришь, что бывают и духи, и призраки. Мы знаем, что такие создания действительно существуют. Но с тех пор я его больше не видела.
     А к тому моменту, когда я вновь оказалась в Италии, Виварий давно уже был разрушен. Последние стены расшатали землетрясения. Не знаю, смели ли они его окончательно или его разграбили невежественные высокие люди из Северной Европы - вандалы?
     Этого никто не знает. Сохранились только письма, разосланные Кассиодором.
     Вскоре классиков объявили богохульниками. Папа Григорий писал истории о волшебных чудесах, потому что иначе не смог бы обратить тысячи суеверных, незнакомых с катехизисом северных племен в христианство и подвергнуть их массовому крещению.
     Он победил воинов, считавшихся в Риме непобедимыми.
     После Кассиодора история Италии на сотню лет погрузилась в полный мрак. Как говорится в книгах? В течение целого века из Италии не поступало вестей.
     Какая продолжительная пауза!
     Ну вот, Дэвид, коль скоро ты дошел до последних страниц, я должна признаться, что покидаю тебя. Улыбки, с которыми я передала тебе эти блокноты, предназначались для того, чтобы ввести тебя в заблуждение. Женские хитрости, как назвал бы их Мариус. Я обманула тебя, когда сказала, что завтра вечером мы встретимся здесь, в Париже. Когда ты будешь читать эти строки, меня в Париже не будет. Я отправляюсь в Новый Орлеан.
     Это твоя заслуга, Дэвид. Ты меня преобразил и заставил отчаянно поверить в то, что в повествовании можно найти хотя бы тень смысла. Я обрела неисчерпаемую энергию. Своей требовательностью к моему красноречию и памяти ты подготовил меня к новой жизни, к новой вере в существование в этом мире чего-то хорошего.
     Я хочу найти Мариуса. До меня доносятся отголоски мыслей других бессмертных - крики, мольбы, странные послания...
     Тот, кто, как считалось, ушел от нас, по всей вероятности, выжил.
     У меня есть веские основания полагать, что Мариус отправился в Новый Орлеан, и мне необходимо с ним воссоединиться. Я должна разыскать Лестата, увидеть падшего принца-паршивца на полу молельни, не способного ни говорить, ни двигаться.
     Пойдем со мной, Дэвид. Не бойся Мариуса! Я знаю, он придет на помощь Лестату. Я тоже.
     Возвращайся в Новый Орлеан.
     Даже если Мариуса там нет, я хочу повидать Лестата. Я хочу вновь увидеться с остальными. Что ты наделал, Дэвид? Наряду с новым любопытством, с воспламеняющим беспокойством, с возродившимся певческим даром во мне возникла ужасная способность желать и любить.
     Уже по одной этой причине - а на самом деле их намного больше - я всегда буду тебе благодарна. Какие бы ни ждали меня переживания, ты меня оживил. И никакие твои слова и поступки не в силах отныне истребить мою любовь к тебе.



    Энн РАЙС
    НОВЫЕ ВАМПИРСКИЕ ХРОНИКИ II
    ВИТТОРИО-ВАМПИР
    OCR Библиотека Алисы


Анонс

     Италия эпохи Возрождения... Золотой век... Богатый меценат Козимо ди Медичи делает все, что в его силах, ради процветания родного города - Флоренции, где создают свои бессмертные произведения лучшие архитекторы и художники.
     А в это время в горах Северной Тосканы происходят загадочные события, гибнут по непонятным причинам целые семьи...
     Юный Витторио, наследник благородного рода, пытается понять, что же происходит на его землях, и... оказывается во власти Сил Тьмы.


     Посвящается Стэну, Кристоферу, Майклу и Говарду; Розарио и Патрисии; Памеле и Элейн; и Никколо.

     Этот роман Витторио посвящает жителям Флоренции, Италия

Кто я такой, почему я пишу, что должно произойти

     В далеком детстве я видел жуткий сон. Мне приснилось, что я держу в руках отрубленные головы моих младших брата и сестры. Они быстро остывали и, онемевшие, с огромными глазами, в которых навеки застыло удивленное выражение, с багровыми щеками, внушали мне такой ужас, что я и сам не мог произнести ни звука.
     Сон сделался явью.
     Но никто не зарыдал ни надо мной, ни над ними. Вот уже пять столетий они безымянные покоятся в земле.
     Я - вампир.
     Мое имя Витторио. Я родился в северной части Тосканы - красивейшей провинции в самом центре Италии. Здесь я и пишу свое повествование - в самой высокой башне разрушенного замка в горах. В этом замке я когда-то появился на свет.
     По любым меркам я - выдающийся вампир, проживший пять сотен лет со времен великого Козимо ди Медичи, и даже ангелы - если, конечно, снизойдут до разговора с вами - могут засвидетельствовать мое могущество. Однако вы должны быть очень осмотрительны при этом.
     Однако я не имею абсолютно ничего общего с так называемым "Шабашем Ясновидящих", с этой шайкой неизвестных вампиров из Нового Орлеана - самозванцев, уже щедро попотчевавших вас изобилием летописей и россказней.
     Не знаю никого из героев этих мрачных историй. И мне совершенно ничего не известно об их соблазнительном рае в топях Луизианы. Вот почему из моего повествования вы не почерпнете ничего нового, не найдете даже малейшего упоминания о них на этих страницах.
     Тем не менее именно они вынудили меня рассказать о моем собственном происхождении, поведать легенду о своем перерождении - и опубликовать повесть об этом периоде моей жизни, дабы, так сказать, дать ей возможность, будь то случайно или по воле судьбы, соприкоснуться с их широко распространенными многотомными произведениями.
     Столетия своего существования в ипостаси вампира я провел в целенаправленных странствиях, занимаясь научными исследованиями. Все это время я старался по возможности скрываться от своих соплеменников, дабы не провоцировать ни угрозы с их стороны, ни излишнего любопытства или подозрений.
     Но не с этими обстоятельствами связаны мои приключения.
     Как я уже сказал, речь пойдет