тей.  По  мере  того,  как  мрачнела
обстановка при дворе, переписываться становилось все более  опасным,  письма
приходили все реже. Всю зиму я смотрела, как голодные птицы набрасываются на
жалкие крохи, и чувствовала себя одной из  них.  Наконец  однажды  январским
днем, когда серый туман с самого утра скрыл замерзшие поля, в Хэтфилд прибыл
посланец, еще более серый, чем туман. Я поняла, кто это, еще  до  того,  как
увидела герб Нортемберленда на его шляпе.
   - Что вы должны сообщить мне, сэр? Он лихо отбарабанил вызубренный текст:
   - Его Величество король принял решение изменить порядок  наследования.  В
случае его смерти леди Мария не будет наследовать, поскольку брак ее  матери
с покойным королем Генрихом был незаконным,  а  побочный  ребенок  не  может
вступить на английский трон... Побочный ребенок не  может  наследовать...  У
меня к лицу прихлынула кровь, в ушах застучало. Остальное я  знала  заранее.
Этот камень убивает двух птичек разом.
   - ..по этой  же  причине  не  может  наследовать  и  леди  Елизавета  как
незаконнорожденная дочь, -  на  этом  слове  бедняга  запнулся,  -  ибо  Его
Величество  постановил,  что  ни  побочный  отпрыск  не  может  вступить  на
английский престол, ни дитя-полукровка...
   А тем более женщина? Предусмотрел ли король и это?
   - Если вы признаете право короля менять порядок наследования и откажетесь
от  необоснованных  притязаний  на  престол,  Его  Величество  позволит  вам
вернуться ко двору, возвысит и  подтвердит  ваш  неотъемлемый  титул  сестры
короля.
   Что? Стать еще одной Анной Клевской? Такой же, как  и  она,  -  неудобной
женщиной, выброшенной вон? Нет, меня так просто не согнешь!
   - Скажите вашему господину, пусть передаст королю, что, покуда  жива  моя
сестра Мария, у меня нет претензий, от которых я могла бы отказаться. И  что
она - не "претендентка". Она - наследница по завещанию  моего  отца!  И  еще
скажите, я никогда не одобрю решения, которое идет вразрез с последней волей
покойного короля,  одобренной  парламентом  и  имеющей  силу  закона!  Я  не
покорюсь ничему противозаконному - и помогай мне в этом Господь!

***

   Конечно, я понимала ужасный выбор,  который  стоит  перед  Эдуардом  -  и
передо мной. Он не мог исключить Марию из числа наследников, не  исключая  и
меня, - браки обеих наших матерей признали недействительными король, церковь
и государство. Однако меня, именно меня, должен был бы предпочесть Эдуард! И
Нортемберленд тоже: протестантку, у которой он всегда благоволил  и  которая
была  дружна  с  его  сыном   Робином,   мало   того,   эта   дружба   может
возобновиться...
   Шестеренка в шестеренке, заговор в заговоре...
   Когда Эдуард умрет, Нортемберленду придется доигрывать королевскую  игру,
но уже с собственными козырями. Может быть, он хочет, чтобы король  устранил
Марию, с тем, чтобы после  его  смерти  втолкнуть  на  это  место  меня  как
истинную протестантскую наследницу?
   Однако и у него, и у Эдуарда в запале игры, видать,  помутился  рассудок,
если они думали так легко избавиться от Марии!
   А если не я и не Мария, то кто станет королевой? Кто,  как  не  маленькая
Джейн - моя кузина Джейн, которую судьба выдвинула на  эту  роль,  когда  ее
впервые провозгласили невестой Эдуарда. Выдвинула, потом снова задвинула,  и
вот Эдуард снова обратил на нее свой взор в  последней  мрачной  пародии  на
жениховство: в его  собственноручном  завещании,  которое  он  назвал  своим
"планом преемства", Джейн объявлялась королевой в обход ее матери,  в  обход
всех нас.

***

   Поцелуй умирающего слишком часто оказывается поцелуем  смерти.  А  сейчас
пляска смерти при Эдуардовом дворе закружилась в последней  дикой  джиге.  С
января король угасал на глазах. Его легкие гноились, тело  сотрясал  кашель,
кожа покрылась язвами, спина - пролежнями. Обритая  голова  и  пустой  живот
раздулись, словно две огромные дыни, желтые, готовые вот-вот лопнуть.
   Его телесные муки были невероятны, но еще сильнее  мучился  его  дух.  По
мере того как ему становилось все хуже, он погружался в  смертельную  тоску,
нарушаемую лишь приступами душераздирающего горя и  слез.  Однако  и  сейчас
случались проблески его прежней  доброты.  Он  послал  Марии  самый  большой
плоскогранный алмаз из своей сокровищницы, обрамленный рубинами, с жемчужной
подвеской, в знак того, что хотя он и преследует ее как король, но как  брат
по-прежнему ее любит.
   А пока его звезда катилась к  печальному  закату,  вспыхнул  быстротечный
метеор Джейн. В середине мая ее  отец  лорд  Грей,  ставший  недавно  графом
Сеффолком, ознакомил Джейн со статусом будущей королевы. Он  сказал,  что  у
нее будет и король: младший сын Дадли, брат  моего  Робина  Гилдфорд.  К  их
ужасу и к ее чести, Джейн отклонила оба  лестные  предложения  и  попросила,
чтобы ей позволили оставаться с ее девственностью и ее книгами.
   Но девственниц, в  отличие  от  незаконнорожденных,  от  ублюдков,  можно
переделать в нечто более приемлемое. Отец и любящая мамаша Джейн по  очереди
лупцевали ее,  пока  дочка  не  одумалась.  В  канун  Троицы  лета  Господня
пятьдесят третьего они с Гилдфордом поженились.  Теперь,  когда  королевская
воля  и  династия  Нортемберленда  утвердились,  бедному  Эдуарду  позволили
наконец отойти с миром.  По  приказу  Нортемберленда  ему  перестали  давать
лекарства, поддерживающие жизнь в его исстрадавшемся теле.
   Нортемберленду оставалось лишь прибрать к рукам последние пешки.  В  июне
мне пришел приказ: "Его Величество велит вам явиться ко двору". Однако  тень
Сесила была неподалеку. "Скажитесь больной, не ездите, - советовал он. -  За
вашей сестрой Марией тоже послали, и она бежала в  Сеффолк".  Следом  пришла
весть о том, чего я страшилась и о чем  в  то  же  время  молилась,  как  об
избавлении страдальца. "Ваги брат король  мирно  скончался  вчера  днем".  И
наконец, последнее: "Леди Джейн провозглашена королевой Англии!"
   Бедное девятидневное чудо! Следующий гонец явился открыто  в  королевской
ливрее, с розой Тюдоров на  груди.  "Королева-изменница  свергнута,  гнусные
заговорщики под стражей. Ее Величество королева Мария шлет приветствия своей
любимейшей сестре и велит вам скакать в Лондон, дабы там возблагодарить Бога
за ее и ваше избавление!"

Глава 14

   Незаконнорожденная и девственница - эти две темы-близнецы вновь  и  вновь
возникали в моей истории! Даже  брат,  мой  любящий  брат,  посчитал  нужным
объявить меня незаконнорожденной в тех же выражениях, что и отец,  чтоб  ему
ни дна ни покрышки! И вот я вновь должна  была  подчиниться  последней  воле
усопшего, последней воле еще одного покойного английского короля.
   Те,  кто  окружал  "королеву"  Джейн,  понимали:   чтобы   утвердить   ее
сомнительные права на престол,  надо  устранить  подлинных  наследников.  Не
успело тело брата остыть в гробу, как Нортемберленд и его приспешники велели
с каждой церковной кафедры  провозгласить  нас  с  Марией  незаконными;  да,
иерархи церкви, епископы, клеймили нас в  проповедях,  Ридли  в  соборе  Св.
Павла и Аатимер в Вестминстере, оплоте английской монархии!
   А новая королева Англии, вместе со мной пострадавшая от  этого  позорного
обвинения,  что  же  она?  Женщина,  объявленная   незаконной   ради   меня,
низведенная до роли полукровки моим отцом, чтобы сыновья Анны  Болейн  могли
царствовать, - захочет ли Мария снять  с  меня  это  клеймо?  Значит,  снова
незаконнорожденная.
   Пусть так.
   Бывает и хуже.
   У великих людей случались побочные сыновья. Наш Господь Иисус Христос был
незаконнорожденный,  а  его  мать  -   не   девственница,   утверждал   этот
богохульник, помните его, сочинитель и тайный  агент,  которого  глава  моей
тайной службы Уолсингем убил, чтоб тот не болтал лишнего? Давно это было,  в
девяносто третьем или около того. Как его звали? Забыла фамилию.  Кристофер,
кажется... Морли?., или Марли? Марло?
   А был ли Христос полукровкой? Мой  отец  сжег  сумасшедшую  проповедницу,
Джоанну из Кента, которая учила, что Христос не произошел плотью от Девы, но
прошел сквозь ее тело, как сквозь оконное стекло. Если Иисус  получил  жизнь
наполовину от земной матери, наполовину от  небесного  отца,  причем  земная
родительница тоже вечная серединка на половинку, полумать-полудева, разве он
не  полукровка,  как  самые  заправские  незаконнорожденные,   вроде   меня?
<Согласно  учению  ортодоксальной  церкви,  признаваемому  в  том  числе   и
англиканами, Христос рожден по божественному естеству от  Бога  Отца  прежде
всех веков, а по естеству человеческому в начале первого века нашей  эры  от
Девы Марии, и оба естества соединены в  Нем  слитно,  то  есть  не  образуют
смешанную  природу  полубога-получеловека.  Елизавета,  учившая  в   детстве
катехизис, не могла этого не знать.>.
   И не должен ли он вместе со мной воскликнуть словами греческой  трагедии:
"На помощь незаконным, боги"?

***

   Однако  при  мне  по-прежнему  был  другой  мой  титул,  почетный,  и  за
отсутствием   других   карт   мне   оставалось   разыгрывать   лишь   козырь
девственности.
   Я разыграла его отлично, ведь правда? Ибо кто теперь вспомнит, что я была
не единственная царственная девственница своего времени?  Что  была  другая,
куда  более  великая?  И  хотя  позже  я  покорила  все  сердца  и  умы  как
королева-девственница", кто теперь помнит, что до меня правила тоже королева
и девственница? И что она была первая в нашей истории?
   И  кто  теперь  понимает  так,  как  понимаю  я,  что,   останься   Мария
девственной, она бы правила дольше и дольше сохраняла  бы  народную  любовь,
которую она сама же и превратила в жесточайшую ненависть...

***

   Казалось, само солнце освещало  торжество  Марии  в  том  июле  пятьдесят
третьего, когда мне привезли ее  распоряжение.  Она  повелела  мне  ехать  в
Уонстед, на восток от Уолтгемского леса, и там встретиться с королевой и  ее
приближенными. Сторонники Марии начали стекаться туда еще до смерти  короля.
Теперь на въезде  в  город  мы  влились  в  огромный  поток  людей,  которые
смеялись, молились, пели, и все  благодарили  Бога,  приведшего  на  престол
истинную королеву, дочь короля Гарри.
   Королева! Так страшный жупел - правление женщины, - стал  реальностью.  И
если девять дней Джейн не  принесли  иной  пользы,  все-таки  они  показали:
кровь, даже в женщине, - единственное, что имеет значение; она вполне  может
поставить ее вровень с мужчиной. Теперь Мария была королевой  безоговорочно,
- Королева!
   - Боже, храни королеву!
   Мои джентльмены с трудом прокладывали мне  и  моим  людям  дорогу  сквозь
дурно пахнущую, колышущуюся толпу к дому королевы.
   Господи, как-то она меня примет? Покуда  она  подвергалась  унижениям,  я
бесстыдно блистала на ее законном месте при дворе. Накажет ли  она  меня  за
это? Последние двадцать лет у нее были все причины меня  ненавидеть;  теперь
она королева, верховная владычица - захочет ли она отомстить?
   Ибо несправедливости, выпавшие на долю Марии, не поддаются описанию.  Все
они были свежи в моей памяти; всю долгую дорогу от Хэтфилда я перебирала  их
- ни о чем другом я не думала. Помнится, перед Пасхой Кэт пела старую песню,
балладу о Богородице при кресте.

   Скорби Марии-девы
   Одна, и две, и пять...
   Считать вам их, люди добрые,
   Считать - не пересчитать.

   Слушая ее, я всегда вспоминала свою Марию.  Как  перечислить  ее  скорби,
даже если знаешь, с какой начать? А все ее страдания произошли из-за меня  и
начались еще до моего рождения.
   Она всегда была пятой спицей в колесе.  Никогда  еще  так  не  мечтали  о
мальчике. "Господи, пошли нам принца!"  -  было  на  всех  устах  в  течение
поколений. Я должна была стать этим принцем. И вот все Генриховы муки,  семь
лет, когда он не  спал  ни  с  Екатериной,  ни  с  Анной,  горечь  "Великого
Раскола", когда он порвал с Римом, - все, все закончилось  разочарованием  -
моим рождением, рождением еще одной ненужной, нежеланной девочки.
   Господь сделал его мишенью своих всемогущих шуток  перед  лицом  народов.
Кто-то должен был за это заплатить. Но даже Генрих, самый жестокий из  всех,
кого я знала, не мог покарать новорожденного младенца. А кто  лучше  годится
на роль козла отпущения, чем непокорная дочь,  которая,  может,  и  навлекла
беду  своими  молитвами?  Итак,  Марию  лишили  всех  почестей  и   объявили
незаконнорожденной, что намертво перечеркнуло ее жизнь. Она, которая была не
просто принцессой, но принцессой Уэльсской, разом лишилась  всех  титулов  и
положения наследницы. Теперь я  стала  "наследной  принцессой",  "принцессой
Уэльсской", а она - всего лишь "леди Марией". А как просто "леди Мария"  она
осталась и без привычных королевских привилегий. Вместо двух сотен  слуг  ей
оставили всего горстку; из собственного дворца ей  пришлось  перебираться  в
худшие покои  Хэтфилда,  чтобы  прислуживать  мне,  трехмесячному  младенцу,
наравне с прочими фрейлинами.
   И как  Божья  Матерь,  в  честь  которой  ее  нарекли,  Мария  оставалась
безбрачной, как ни просила отца подыскать ей мужа; король не хотел  отдавать
ее за католика и к тому же понимал, что за протестанта она сама не выйдет.
   И последняя, самая страшная  несправедливость:  ее  разлучили  с  любимой
матерью до конца Екатерининых скорбных дней; Генрих не разрешил ей  посетить
Екатерину, даже когда та  умирала,  приближая  свою  кончину  беспрестанными
тщетными призывами к дочери...
   Жестокость Генриха могут оценить лишь те, кто сам от него пострадал.
   И все ради меня!  Все  ради  меня,  клялся  король,  чтобы  оградить  мои
бесценные права! Неудивительно,  что  она  меня  возненавидела.  Удивительно
другое - как она не нашла случая исполнить то, что нашептывали ей советники:
мягкая подушка или несколько капель яда, и не станет потаскушкиного отродья,
сатанинского порождения.
   Удивительно? Скажите, что это чудо! Разве она  могла  не  питать  ко  мне
ненависть? И кто осудит ее за эту черную злобу?
   Мне она всегда представлялась нелюбимой и забытой Богом,  всю  ее  земную
жизнь.
   И я боялась встречи с ней, как убийца боится призрака своей жертвы,  хотя
и никогда не желала ей зла, никогда не сделала ей ничего дурного.
   - Впустите сестру королевы - она прибыла согласно королевиному приказу!
   Мы вошли с  залитой  солнцем  улицы  в  холодный  дом,  и  тут  меня  всю
передернуло. Господи, помилуй! Ведь когда-то она меня любила. Несмотря ни на
что, она любила меня ребенком. Я прижимала к груди молитвенник в филигранном
серебряном переплете - единственное украшение моего светло-серого платья,  -
подаренный мне Марией на пятый день рожденья и бережно хранимый с  тех  пор.
Может ли быть, что она по-прежнему меня любит? Я могла  бы  полюбить  старую
Марию, предоставь она  мне  хоть  самую  малую  возможность.  И  я  искренне
радовалась за нее, искренне гордилась тем, что она  взошла  на  престол,  ее
торжеством, посмертным торжеством нашего отца. Сумеет ли она  мне  поверить?
Domine, conserva me... Храни меня, Господи...
   - Принцесса Елизавета, сестра Ее Величества, смиренно молит  королеву  об
аудиенции!
   Дверь распахнулась. Впереди  открылся  длинный  и  узкий  Большой  покой,
почерневшие потолочные балки тянулись в бесконечность.  Сердце  мое  ушло  в
пятки, живот свело. В душной  переполненной  комнате  из-за  тугой  шнуровки
невозможно было дышать. Я готовилась увидеть советников и сподвижников, даже
неофициальный совет, собравшийся обсудить будущие шаги. Чего я  не  ожидала,
так это такого скопления народа: королева держала двор!
   Едва переступив порог, я увидела по левую руку Ризли, графа Саутгемптона,
и его старого союзника Паджета: оба не теряли времени после  новой  перемены
власти и были снова  на  коне!  Рядом  стояли  графы  Бедфорд,  Винчестер  и
Пембрук,  все  старейшие  и  влиятельные  лорды  Тайного  совета.  С   ними,
нахмурясь,  сосредоточенно  беседовал  лорд  Шрусбери,  председатель  совета
Севера - раз он здесь, значит, все северные графства за Марию. Из сановников
помельче я узнала сэра Николаев Трокмортона,  придворного  моего  брата,  он
стоял рядом с моим родичем лордом Говардом. Дальше теснились  лорд  Клинтон,
сэр Вильям Пикеринг, товарищ буйных забав покойного лорда Серрея, сэр Джеймс
Крофтс и граф Дерби, которых я знала в  лицо  по  Эдуардову  двору.  Но  где
Джейн? И что с ней? Что сталось с Нортемберлендом - и его сыновьями?
   Вбегали и выбегали  забрызганные  грязью  гонцы,  за  боковыми  столиками
трудилась над воззваниями целая армия клерков и писцов  под  руководством  -
кого бы вы думали? - моего старого друга Сесила. С ним был и  Вильям  Томас,
клерк Тайного совета при Эдуарде. Мария взяла бразды  правления  -  что  это
означает для меня?
   Все повернулись в мою сторону; я чуть не разрыдалась с перепуга. Упала на
колени, мысленно твердя молитвы, постаралась загнать  страх  внутрь.  Однако
маленькая моргающая фигурка, выступившая из толпы высоких плечистых  лордов,
была выше мщения, почти что выше радости. Она  взяла  меня  за  обе  руки  и
осыпала поцелуями вперемежку со слезами.  От  волнения  она  не  могла  даже
говорить.
   - О, сестра, Господь милостив! - произнесла она наконец дрожащим голосом,
поднимая меня с колен.
   Я едва узнала то хилое, затравленное существо, которое  в  последний  раз
видела при дворе. Сейчас, скинув по меньшей мере десяток лет, она сияла, как
солнце после дождя. А в окружении лордов, хлопочущих клерков, гонцов,  слуг,
солдат и оруженосцев, в алом бархате  и  рубинах,  она  выглядела  настоящей
королевой, коей, собственно, и была. Я плакала  вместе  с  ней,  а  потом  с
трудом вымолвила:
   - Как Ваше Величество избежали вражеских рук? Как вам удалось спастись?
   - С Божьей помощью, - хрипло отвечала она, - или с помощью этого  доброго
человека!
   Она сухо улыбнулась и бросила косой взгляд на оконную  нишу,  где  сидел,
углубясь в свои бумаги и как будто ничего не замечая, Сесил.
   -  Когда  герцог  Нортемберленд  послал  за  мной,  некий   доброжелатель
посоветовал мне не ехать ко  двору.  А  когда  герцог  прибыл  в  Норфолк  с
солдатами, меня там уже не было!
   - Благодарение Богу!
   - Да, сестра! - Кротовые глаза Марии горели  искренней  страстью.  -  Это
знак, что Он хранит меня для великих  дел,  чтобы  я  спасла  эту  страну  и
вернула ее в лоно матери-церкви!
   Спасла эту страну? У меня больше не было сомнений.
   - А герцог? Что сталось с ним? Мариино лицо опечалилось.
   - Бедняга! Когда он захотел взять меня под стражу, все обернулось  против
него. Армия его разбежалась, а сам он укрылся в Кембридже.
   - Не жалейте его, ваша милость! - вмешался  прямолинейный  лорд  Бедфорд,
сам старый вояка. - Он своими руками приготовил свою погибель  -  иначе  она
была бы вашей!
   Мария кивнула и судорожно перекрестилась.
   - А сыновья герцога? - Мой голос сорвался.
   - Поддержали отца в его измене, - вставил лорд Пембрук, -  и  сейчас  они
вместе с ним в Тауэре.
   О, мой Робин... Я заставила себя думать  о  другом  -  это  звездный  час
Марии, ничто не должно его омрачить.
   - А леди Джейн?
   Мария вздохнула, поднося ко рту стиснутые руки. Пембрук хрипло хохотнул:
   - Это девятидневное чудо, эта леди решила, что ее место на троне, и всего
лишь пересекло Тауэрский луг, мадам, - из Белой башни в уздилише изменников.
Она приехала туда для коронации - как только свершится правосудие, ей не  на
чем станет носить корону!
   Стиснутые руки Марии напряглись, она испустила вздох. За ее  спиной  граф
Шрусбери  наградил  лорда  Пембрука  сердитым  взглядом,  в   котором   ясно
говорилось: "Полегче! Не торопи Ее Величество с решением!"
   Мария подняла  голову  и  нарушила  неловкое  молчание  своей  лучезарной
улыбкой:
   - С Божьей помощью и ее искренним раскаянием  мы  еще  можем  ее  спасти!
Когда грешник приходит к истинному покаянию, на небесах  радость,  и  ангел