тся при ходьбе...
   - Довольно. - Роберт кивнул стражникам. - Уведите ее.
   Я на мгновение перестала ломать руки:
   - Не.., не вешайте ее за это...
   Роберт улыбнулся.
   - Вполне достанет  и  хорошей  порки.  Если  бидлы  постараются,  ты,
женщина, возможно, лишишься части кожи с нижней половины твоих телес,  -
дружелюбно сообщил он женщине, - но, судя  по  твоим  габаритам,  потеря
невелика. За жизнь свою можешь не бояться, пока держишь язык за зубами.
   Бабу уволокли, но ее крики из-за двери еще долго вторили моим.
   Придворная дама и джентльмен, отец ребенка.
   Я знала, кто они.
   Роберт терпеливо ожидал, что я прикажу.
   Я подняла руку:
   - Прикажите мистрис Трокмортон оставаться в своей комнате. И пусть ко
мне немедленно приведут лорда Эссекса - под вооруженной охраной.
   Он пришел бледный, дрожащий,  в  сопровождении  стражников,  которые,
видя унижение своего героя, выглядели ничуть не лучше того.
   - Мадам, что это значит?
   - Изменник! - завопила я. - Вы женились на ней, на Бесс Трокмортон, у
нее от вас ребенок!
   - Изменник? Я? - Он походил на человека, который тонет в трясине и не
может спастись. - Нет, Ваше Величество! - Он  едва  шевелил  побелевшими
губами. - Я не женился на ней, и детей у меня нет. Между нами ничего  не
было.
   - И почему же, сэр, почему, - взвыла я, - я обязана вам верить?
   Он запрокинул голову, набрал в грудь воздуха и закрыл глаза.
   - Потому что, дражайшая миледи, изменник, которого  вы  ищете,  -  не
здесь, это не я.., потому что я.., я уже женат.
 
Глава 3 
 
   Он стоял передо мною в моем покое, скалясь, как пес, и думал,  что  я
по-прежнему счастлива его видеть.  Из  Ирландии  он  привез  стихотворца
Спенсера,  тщедушного,  коротко  и  некрасиво  остриженного   на   манер
проклятых пуритан, в бедном черном  наряде  с  завязками  на  воротнике,
словно у клерка, - впрочем, он, похоже, и был теперь клерком.  В  другое
время я приняла бы его тепло и даже сейчас старалась держаться вежливо.
   - Если не ошибаюсь, мастер Эдмунд, до отъезда в  Ирландию  секретарем
губернатора вы служили у графа Лестера?
   Он поклонился рывком:
   - Вашему Величеству, надеюсь, приятно слышать, что то был мой  первый
и  самый  лучший  покровитель.  -  Нервный  смешок.  -  Он  благосклонно
относился к моим маленьким сонетам, любовным стишкам, которые  я  назвал
Аморетти", и хотел, чтобы я писал пасторали.
   Да, а еще он использовал ваше перо для нападок на мой  предполагаемый
брак с Франциском Анжуйским, я отлично  помню,  что  вы  написали  тогда
Сказку мамаши Хабберд". Ладно, не будем поминать старое - они оба теперь
мертвы.
   - Пасторали, мастер секретарь? Так вы верите, что в тот  золотой  век
мир  был  лучше,  мужчины  верны,  клятвы  нерушимы  и  честь   еще   не
превратилась в пустой звук?
   Рели воззрился на  меня,  прощупывая  мое  настроение.  Потом  весело
вскочил:
   - Раз уж речь  зашла  о  пасторалях,  мадам,  велите  этому  человеку
открыть вам свое сердце.
   Он пишет поэму,  замечательную  уже  тем,  что  будет  длиннейшей  из
написанного в вашу честь!
   Эпическую поэму, которая поспорит с  Энеидой"  -  да  и  с  Одиссеей"
Гомера  -  и  на  веки  вечные  утвердит  ваше  неоспоримое  место   как
поэтической музы этих островов, богини, которую все мы любим и чтим.
   Он повернулся к беспомощно хлопающему глазами Спенсеру и потрепал его
по плечу:
   - Прочтите Ее Величеству отрывок!
   - Стихотворец без долгих слов начал:
 
   Достойный рыцарь устремился вдаль,
   Навстречу великому приключению,
   Что поручила ему величайшая Глориана...
 
   - И все про меня?  Все  в  мою  честь?  Что  ж,  сэр,  даю  вам  свое
благословение.
   - В таком случае. Ваше Величество, могу ли я... - Он едва осмеливался
просить. -  Могу  ли  я  умолять  вас  о  милости..,  чтобы  вы  любезно
позволили.., могу ли я назвать ее в вашу честь - Королева фей"?
   - Называйте!
   - О, мадам! - И он, раскрасневшийся от успеха, убежал  договариваться
с издателем.
   Мы остались одни.
   Теперь я могла поиграть с Рели, как он играл со мной.
   - Вина, сэр? - ласково улыбнулась я. - Милорд Эссекс сказал мне,  что
хочет жениться.
   Я ответила, что считаю это изменой, прогнала его от  двора  и  велела
сидеть в поместье, пока придумаю наказание. Каково ваше мнение  на  этот
счет? Что вы думаете о женитьбе?
   Уловила ли я тень тревоги в глубине  этих  по-прежнему  чудных  синих
глаз?
   - Я думаю, - осторожно начал он, нащупывая почву, - что это  почетные
узы, которые наш Господь назвал священными...
   Он говорит священными"? Колкость напрашивалась сама собой.
   - Однако наш Господь не женился!
   Рели натянуто хохотнул:
   - Однако мы,  Его  недостойные  дети,  слабы  плотью,  и  нам  трудно
следовать Его примеру...
   О да, сэр, извивайтесь своей слабой плотью сколько хотите, вы у  меня
на крючке!
   - А распространяется ли Его заповедь на деторождение?  -  спросила  я
как бы между прочим.
   Теперь он вспотел, верхняя губа под  тугими  черными  завитками  усов
покрылась тонкой пленочкой страха.  Однако  годы,  проведенные  в  боях,
закалили его нервы. Он не дрогнул.
   - Да, мадам.
   - Разумеется, если мужчина и женщина спят вместе, они рано или поздно
приживут младенчика, вы согласны?
   Теперь он понял. И принял мужественно.
   - Ваше Величество совершенно правы - тайное станет явным.
   - Ладно, сэр, убирайтесь прочь.
   Я не любительница отрывать паукам ноги и смотреть, как они корчатся в
тщетной попытке уползти. Поэтому я его отпустила.  Однако  не  успел  он
поклониться, взглянуть на меня и выйти  в  двери,  как  я  уже  кликнула
одного из кавалеров.
   - Пусть ко  мне  немедленно  явится  капитан  гвардии  с  вооруженным
отрядом.
   Чтобы взять под стражу.
   И препроводить изменника в Тауэр.
 
   Шли вы из Святой Земли,
   Уолсингам, Уолсингам,
   Повстречать мою любовь
   Не случалось вам?
 
   Как узнать, о коей речь?
   Многих встретил я тогда
   По пути или навстречь:
   Кто туда, кто сюда...
 
   Не бела и не черна,
   Но яснее, чем рассвет,
   Столь великих совершенств
   На земле и в небе нет.
 
   Доводилось повстречать:
   Ликом - ангел во плоти,
   Нимфе царственной под стать
   Так смотреть, так идти.
 
   Здесь она меня забыла,
   Здесь ни с кем я не знаком,
   А бывало - в бой водила,
   Нарекла своим бойцом.
 
   Верная любовь в душе,
   Словно в пламени, живет.
   Не стареет, не болеет,
   Не изменит, не умрет.
 
   Он посылал из заключения эти и другие  любовные  мольбы,  но  я  была
непреклонна. Вернее, я заболела от  ярости,  занемогла  от  расстройства
чувств -  впрочем,  расстроились  не  только  чувства,  как  всегда,  от
переживаний у меня скрутило живот. Елена, Уорвик  и  горничные  смущенно
смотрели в пол, когда я, воняя нужником, выходила из уборной.
   Одна Елена не растерялась, шагнула вперед и спокойно  взяла  меня  за
руку.
   - Послать за доктором Лопесом, мадам, или еще за кем из врачей?
   - Нет, не надо, - плакала я. - Они не вылечили меня от  измены  лорда
Лестера, не вылечат и теперь.
   Подошла  Радклифф  с  серебряным  подносом,  на  котором  были  бокал
миндальной настойки и вишневые вафельки.
   - Ваша милость с утра ничего не  кушали,  пожалуйста,  возьмите  хоть
чуть-чуть для подкрепления сил...
   Я отмахнулась. Однако любовь и нежная тревога в  ее  глазах  пронзили
меня до глубины души, я не могла более сдерживаться.
   - О, Господи, - запричитала я, - неужели все снова,  как  с  Робином?
Или это Божья кара за то, что я зажилась  на  этом  свете?  Видеть,  как
события повторяются и вновь переживать прежние муки?
   Уорвик и Радклифф уложили меня в  постель,  Елена  взяла  за  руку  и
ровным голосом,  из  которого  так  и  не  изгладился  шведский  акцент,
зашептала на ухо:
   - За тем исключением, мадам, что Ваше Величество никогда не любили, -
она замялась, - и не привечали сэра Уолтера, как лорда Лестера.
   А сейчас у вашей милости по-прежнему есть любовь лорда Эссекса.
   Уорвик наклонилась с другой стороны.
   -  Госпожа,  отхлебните  чуточку   лекарства,   которое   приготовила
Радклифф, - оно очень сильное, вы сразу уснете...
   Любовь Эссекса... Я начинала дремать. Да! Она,  по  крайней  мере,  у
меня, есть, истинная правда. Он ежедневно шлет мне нежные и мужественные
любовные послания: Я женился не ради себя, но ради нее - из жалости.., я
вынужден был ее пожалеть..."
   Я сжала руку Уорвик:
   - У мерзавца Рели нет даже  такого  оправдания.  Он  спал  с  ней  из
похоти! И под самым моим носом.
   И притом несколько лет - по меньшей мере два года...
   - Отвезли его в Тауэр?
   - Как Ваше Величество и приказали. Обоих.
   Они ждут вашего решения.
 
*** 
 
   Загадку раскрыл Роберт - ему не потребовалось много слов.  Глаза  его
горели  искренним  сочувствием,  когда  он  с  поклоном   протянул   мне
пергамент:
   - Сэр Уолтер Рели шлет вам письмо с извинениями  и  покаяниями.  Ваше
Величество, а с ним стихи...
   Я взвыла и вышибла из рук Роберта пергамент:
   - Не желаю извинений и стихов, хочу знать правду!
   - Вы ее услышите, миледи. - И Роберт защебетал:
   -  Сэр  Уолтер  и  дама  приглянулись  друг  другу,  и  он  лишил  ее
невинности. Затем она понесла...
   Я знала! Вот чем была ее водянка - а я-то ее  пожалела,  отправила  в
деревню на поправку, подышать чистым воздухом.
   - И сэр Уолтер на ней женился. А когда вы отправили ее в деревню, она
вместо этого укрылась в доме брата в Мил-Энде, где и родила сына. А  сэр
Уолтер уговорил графа Эссекса стать крестным отцом ребенка.  Сэр  Уолтер
рассчитывал на сочувствие графа - они хоть и  соперники,  но  граф  тоже
скомпрометировал  себя  тайным  браком,  заключенным  без  воли   Вашего
Величества...
   Я вскочила и заходила по комнате.
   - Это не одно и то же! Женитьба графа - совсем другое дело.
   Рядом с постелью лежали письма, в которых мой лорд объяснял все:
 
   Внемлите мне, Ваше Величество, Вашей душой заклинаю, внемлите!
   Я впервые увидел ее в Зютфене, куда она  приехала  к  раненому  мужу,
сэру Филиппу Сидни, за которым ухаживала до самой его  смерти,  -  и  он
сам, умирая, поручил ее моим заботам. В моих глазах он  был  безвременно
павшим героем, а его последнее желание - законом. Покойный лорд  Лестер,
который любил Ваше  Величество  так  же  страстно,  как  я,  если  такое
возможно, обойдись с  ним  судьба  помягче,  подтвердил  бы  мои  слова.
Жениться на даме было долгом чести, от  которого  рыцарь  уклониться  не
может. Однако, если честь и связала  меня  с  нею,  к  вам  меня  влечет
любовь, безмерная любовь..."
 
   Да! Он по-прежнему меня любит! Я схватила последнее письмо и  прижала
к губам. Да и кто бы не предпочел меня ей, его жене, жалкой вдове Сидни.
   Сказать по правде, я не имела ничего против его брака  с  Фрэнсис.  Я
даже жалела  ее,  когда  вспоминала  ее  худосочное  мальчишеское  тело,
благочестиво опущенные долу коровьи глаза, бледную кожу, излишне  темные
глаза и волосы - в то время как в  моде  мои  золотисто-рыжие  локоны  и
фарфоровый цвет лица. Конечно, он ее не любит. Он любит меня, хоть и  не
может этого  проявить,  слишком  велико  расстояние  между  нами.  А  уж
кому-кому, а ему обязательно нужно продолжить род, чтобы его титулы -  и
красота - сохранились в потомстве.
   Да, этот брак больше походил на суровый долг, даже на кару  Господню,
чем на потворство греховной плоти.
   Я могла если и не простить его, то по крайней мере сделать  вид,  что
ничего не произошло. А мне его так не хватало! Надо было его вернуть.
   И не только для себя. Это вдруг стало совершенно ясно. Теперь,  когда
старики  поумирали,  надо  ради  блага  Англии  возвышать  новых  людей,
молодых. Мой лорд силен и отважен, неутомимый боец и  верный  англичанин
до мозга костей. Он может пригодиться - надо ввести его в Тайный совет в
качестве одного из первых лордов и советников.
   Однако я по-прежнему колебалась.
   Можно ли совместить интересы Англии и мои собственные? Да? - говорила
гордость. И почему бы нет? Мне всегда  это  удавалось.  Я  его  обуздаю,
приструню. Его можно исправить, простить.
 
*** 
 
   В отличие от Рели. Вот без кого прекрасно можно  было  обойтись.  Тем
более что вдруг отпала нужда в рубаках.
   Перемена произошла просто, быстро и мощно, как всегда.  Мир  наступил
самым мокрым днем того ужасного лета, когда дождь хлестал не  переставая
и казалось - Бог открыл небесные шлюзы. Запертые в Нонсаче, мы  извелись
от тоски и скуки, стали замкнутыми, и тем более  изумила  нас  пришедшая
извне весть.
   Война во Франции окончена.
   Нашим войскам не нужно  больше  поддерживать  протестантского  короля
Генриха против его подданных-католиков.
   Я лихорадочно расхаживала взад-вперед по террасе, куда вышла подышать
воздухом, пока снова не начался дождь.
   По крайности мы сбережем деньги, а то -  сколько?  -  двести,  триста
тысяч крон истрачены безвозвратно... Я пыталась отыскать  хоть  зернышко
утешения в сообщенных Берли вестях - бедняга, он едва встал  с  носилок,
на которых принесли его слуги.
   - Что? Что он сказал? О, сядьте же, милорд, не надо стоять!
   Берли со вздохом  опустился  на  подушки.  Рядом  стоял  помрачневший
Роберт.
   - Мадам, король сказал: Париж стоит обедни".
   - И ради этого  он  отвернулся  от  истинной  веры,  от  света  нашей
религии, отказался бороться за торжество протестантизма в своей стране и
перешел в католичество? Господи, была бы я мужчиной! - рыдала я в гневе.
- Зубами бы вырвала у него сердце и  съела  на  ярмарке!  Дайте  перо  и
пергамент и пошлите за моим лордом!
   Мне надо утешиться.
   Слова лились с пера:
 
   Моему кузену королю и повелителю Франции Генриху IV.
   Мне сообщили, что ради достижения мира в своей стране Вы отреклись от
нашей веры и бросились в объятия Рима. Ах, как  Вы  меня  огорчили,  как
стенает моя душа! Неужто вы  ожидаете  добрых  последствий  от  поступка
столь нечестивого? Надеюсь только, что Вы  одумаетесь.  Вписала  Вас  на
первое место в свой поминальник, молюсь о Вас денно и нощно.
   Ваша по-прежнему любящая сестра, если Вы - прежний, а нет - так между
нами все кончено.
   Королева Елизавета".
 
   Берли прочел и улыбнулся:
   - Вижу,  упреки  Вашего  Величества  по-прежнему  разящи.  Однако  не
бойтесь, миледи. Союзника мы не  потеряли,  Генрих  никогда  не  решится
воевать с нами, его страна слишком истощена.
   И вы увидите,  что  теперь,  когда  Франция  объединилась,  испанский
король переключит внимание на нее - его злейший  враг  там,  а  мы  так,
сбоку припека, и этот шаг, безусловно, пойдет нам на пользу.
   Я, немного успокоенная, кивнула в ответ:
   - Будем надеяться, потому что, боюсь, у нас хватит хлопот и здесь!
   Ибо я уже знала, что  мир  не  приносит  мира  несчастным,  тем,  кто
подобно мне постоянно борется с любовью и с собой. А поскольку мой  лорд
любит войну, он не даст мне пожить в мире. Казалось бы,  отделавшись  от
главного соперника, Рели, мой лорд, погубивший себя глупой женитьбой,  и
зная, что повелевает мною и множеством моих  даров  -  сладкими  винами,
лесами и  полями,  огромными  поместьями  и  соответствующими  доходами,
аккуратно выплачиваемыми четыре раза в год, - мог бы угомониться. Но - и
это превратилось в мой вечный рефрен - надо было предвидеть...
   Я послала за ним в твердой решимости использовать  его  дарования  на
благо Англии.
   Я старалась держать его  на  расстоянии  вытянутой  руки,  обходиться
более сдержанно, когда он возвращался из деревни,  где  жила  его  жена.
Однако эта пьеса, наша осенняя трагедия,  была  еще  не  доиграна.  А  в
трудную минуту мудрый обращается за помощью к философии.
   Чтобы  смириться  с  отступничеством  французского  короля,  я  вновь
обратилась к школьным занятиям, переводила великое творение  Боэция,  De
Consolation Philosopiae - Об утешении философией", с благородной  латыни
на не менее благородный английский, до того довел меня гнев  на  короля,
на Рели, на всех вероломных мужчин.
   Однако занятия принесли плоды. Я возобновила  переписку  с  заблудшим
королем, выпустила Рели и его шлюшку Бесс Трокмортон из тюрьмы.  Я  даже
обнаружила, что он еще может быть полезен - это  выяснилось,  когда  мои
каперы захватили самую богатую добычу, Madre de Dios".
   Madre de Dios. Воистину, Матерь  Божья!  То  был  купеческий  корабль
самого испанского короля, величайший в его флоте, плавучий  семипалубный
красавец с шестью сотнями матросов. Словно дворец, высился он над водой,
нагруженный несметными сокровищами Ост-Индии!
   Драгоценные камни  и  слоновая  кость,  сандаловое  дерево,  шелка  и
пряности, тигровые зубы и китайские кровати, мускус  и  амбра,  перец  и
павлиньи хвосты! Я послала Рели в Плимут забрать это  все  для  меня,  а
потом не пустила ко двору и отправила в Шерборн  к  Бесси",  посмотреть,
как ему понравятся хваленые священные узы".
   Захват Madre de Dios" принес мне сто тысяч фунтов от  продажи  одного
только перца. Мы, как и предсказывал Берли,  жили  в  мире  с  Францией,
Испания нас не трогала. Можно было подумать о том, как наполнить казну и
наши тощие кошельки, можно  было  играть,  ездить  верхом,  охотиться  и
веселиться,  приглашать  актеров  хоть  каждый  вечер,  слушать   лютни,
танцевать и смеяться до зари. Теперь и двор обновился, на волне  радости
от победы над Армадой в Лондон повалила  молодежь:  новые  имена,  новые
лица,  Кэри  и  Пембрук,  Коук  и  Кемберленд,  Саутгемптон,  Говард   и
Харингтон, да, и даже братья Бэконы, любимцы моего лорда. Ну и пусть это
сыновья  и  дочери  моих  первых  придворных,  пусть  я  износила  целое
поколение и затребовала новое! Разве я когда-нибудь жаловалась на юность
и красоту?
   У нас было все, о чем можно мечтать, у меня и у моего  лорда,  однако
по-прежнему любовь его и гордость были как  трутница  -  того  и  гляди,
вспыхнут!..
   И  по-прежнему  шел  дождь.  Июль  и  август  дорыдались  до  мокрого
сентября, урожай погиб, наступил ноябрь, и  турниры  в  честь  очередной
годовщины моего восшествия на престол утонули в грязи и в лужах, как  ни
доблестно сражались мои рыцари. Я по  обыкновению  раздавала  награды  и
хвалы, однако сердце мое напоминало красное глиняное месиво под конскими
копытами. Но как-то с вечера я долго не могла уснуть.  а  проснулась  на
заре, чистой и ясной, словно утро нового мира.
   - Быстрее! - Я нетерпеливо ткнула ногой спящую на приставной  лежанке
горничную.  -  Буди  моих  женщин,  зови  кавалеров,  я  немедленно  еду
кататься! Пошли за лордом Эссексом, пусть ждет в конюшне!
   Счастливая, я бежала к нему по закоулкам и  дворикам  Нонсача,  свита
едва поспевала следом.
   Он, как всегда, будет в конюшне, выберет мне  лошадь,  подставит  под
ступню сцепленные ладони, забросит в седло, поправляя стремя, возьмет за
лодыжку сильными загорелыми пальцами, тронет руку на уздечке...
   Потом повернется ко мне: Нравится, Ваше Величество?" - и  вскочит  на
своего скакуна, перебросит великолепную ногу через заднюю луку седла,  и
мы помчимся во весь опор, в карьер - как пожелает моя душа...
   Я  уже  чувствовала  расходящееся  изнутри  знакомое  тепло,  жар,  я
дрожала, стыла, жила и умирала...
   - Нет, надо ей сказать! Все равно не утаим!
   Внезапно из-под  низкой  арки  впереди  высыпала  толпа  разгоряченно
спорящих придворных  -  кузен  Гарри  Хансдон,  лорд  Говард,  женоликий
новичок граф Саутгемптон  и  его  друг  молодой  граф  Пембрук,  с  ними
слуги... Откуда они тут взялись ни свет ни заря?
   - Милорды?
   Все прятали глаза.  Даже  кузен  Хансдон,  одиннадцатью  годами  меня
старше, толстый, лысый, выглядящий на все  семьдесят,  вел  себя  словно
пойманный с поличным воришка, перед которым маячит виселица.
   - Мы не ждали Ваше Величество так рано!
   Я оскалилась:
   - Говорите, кузен, - почему же?
   - Мадам, я...
   Он запнулся. О