о мы нашли их (я продала принадлежавшие короне земли,
прелестный монастырек в Бикон-боттом и поместье в Страмшоу-фен, хотя  их
пришлось с кровью отрывать от сердца).
   И села ждать.

***

   Ожидание.
   Похоже, мы оба, и я и Робин, ждали день за днем, только не знаю чего.
Когда я выезжала, он по-прежнему ехал  сзади,  но  уже  ближе.  Когда  я
заседала в присутствии, он всегда был рядом и не спускал с меня глаз.  А
когда из Тауэра явился гонец, сам комендант, именно к нему я обернулась,
именно к Робину обратилась, еще не зная даже, что скажу.
   - Милорд? Нет, нет, сэр  Эдвард,  пожалуйста,  подождите.  Вы  здесь,
милорд?
   Ребенок Екатерины. Комендант пришел сказать, что моя несносная кузина
родила. Девочку, дай Бог, девочку?
   Присутственный покой в Гринвиче был низкий и прохладный, сюда задувал
свежий ветерок с реки, совсем недавно дворец  освежили,  от  пола  пахло
зеленым тростником и розмарином; мы  были  не  в  огромном  многооконном
атриуме Гемптона, не в толстых стенах Вестминстера.
   Почему же мне вдруг стало душно и жарко?
   - Парри, пожалуйста, мой веер.  Давайте  перейдем  в  смежный  покой.
Сюда, сэр Эдвард, и вы, милорд, - вы нас сопроводите?
   Дрожа, я вышла в смежную комнату, за мной сэр Эдвард, позади Робин.
   Мальчик?
   То, что я сейчас услышу, скоро станет достоянием всего двора  и,  даю
руку на отсечение, уже известно по всем гринвичским дворам и кухням, где
прислужники  сэра  Эдварда,  его  конюхи  и  стражники   изумляют   слуг
рассказами о господских грешках. Однако мне только предстояло узнать.  Я
взяла себя в руки, уселась,  Робин  бесшумно  встал  рядом,  сэр  Эдвард
заговорил:
   - Сегодня утром леди Екатерина, кузина вашей милости, разрешилась  от
бремени. Схватки начались вчера ночью, роды...
   - Господи, вы что, повитуха? Короче!  -  сердито  вмешался  Робин.  -
Сообщите Ее Величеству то, что она желает знать.
   Комендант напрягся всем телом, взглянул на  Робина,  но  в  последнюю
секунду сдержался.
   - Родился мальчик.
   Мальчик.
   - Живой?
   Он спрашивает за меня, спрашивает то, что я хочу знать.
   - Живой и здоровый.., крепенький мальчуган...
   - Довольно, сэр! Ее Величество благодарит вас.  Проследите,  чтобы  о
матери и сыне заботились в соответствии с их рангом; вскоре вы  получите
новые приказы.
   Крепенький мальчуган...
   -  Хорошо,  милорд.  -  Комендант  поклонился,   заколебался,   потом
нерешительно начал, глядя на Робина, но постоянно кося в мою сторону:
   - Милорд, муж леди,  молодой  граф  Гертфорд,  денно  и  нощно  молит
допустить его к жене. Он говорит,  кого  Бог  соединил,  человек  да  не
разлучает. Молодые супруги, сэр, безумно любят  друг  друга.  А  теперь,
когда родился младенец, такой ладный, хорошенький малыш...
   - Убирайтесь прочь! Ее Величество подумает об этом на досуге.  Покуда
же у вас есть приказ, который гласит - держать их врозь!
   - Как  скажете,  милорд.  Ваш  слуга.  Ваше  Величество.  -  Судя  по
застывшему лицу и спине, он надеялся услышать нечто  совсем  другое.  Но
Робин сказал именно то, что хотела я.
   Там, за дверью, весь двор, надо думать, уже  точил  зубы  на  лакомый
кусочек новостей. Здесь, неподвижные, как статуи, стояли  Кэт  и  Парри,
Мария  Сидни  и  Кэт  Кэри,  Эшли,  муж  Кэт,  Ноллис,  Хансдон  и   мои
телохранители.
   Темная, обшитая дубом стена, казалось,  надвигается  на  меня.  Я  не
знала, куда деться от глаз, от множества устремленных на меня глаз...
   Робин поклонился и коснулся моей руки.
   -  Ваше  Величество,  не  желаете  ли  прогуляться?  Подышать  свежим
воздухом?

***

   Возле реки было прохладнее, воды катились медленно и величаво. Берега
обступил высокий камыш и ворсянка, птичьи выводки, вполне оперившиеся  к
концу лета, не замечая нас,  деловито  сновали  туда-сюда.  На  деревьях
нежно щебетали пеночки. Мы остановились  передохнуть  на  берегу,  возле
купы плакучих ив. Робин махнул свите, чтобы отошли. Сам  он  стоял  чуть
поодаль  от  меня,  молчал  и  выжидательно   смотрел,   готовый   сразу
откликнуться на мои слова.
   - Нам придется послать во Францию людей, не только деньги, знаете?  -
пролепетала я. - Гугенотам надо оборонять Дьеп и Руан, они  обещали  нам
Гавр, пока мы не завладеем Кале... Они просят сто сорок  тысяч  крон,  а
потом еще триста тысяч, все золотом, и десять тысяч  солдат,  мы  сможем
набрать  шесть,  если  я  продам  принадлежащие   короне   земли!   Надо
подготовить флот  для  перевозки  войск,  и,  разумеется,  если  мы  это
сделаем,  начнется  настоящая  война,  я  не  смогу  оставить  Лондон  и
встретиться с кузиной Марией, Йоркская встреча срывается...
   В сумятицу моих мыслей ворвался  голос  коменданта:  молодые  супруги
безумно любят друг друга.
   Моя болтовня оборвалась.
   Такой крепенький мальчуган...
   Слезы хлынули рекой, и, подобно реке, я  не  могла  остановиться.  Он
по-прежнему молчал, но глаза его темнели с каждой  секундой.  Солнце  за
деревьями стояло высоко, наши тени съежились У ног.  Наконец  он  первый
нарушил молчание:
   - Мадам.., миледи.., скажите, что вас гнетет, чтобы  я  попытался  по
мере сил поправить вашу беду.
   - О, Робин!..
   Я была так одинока - всю мою жизнь...
   У Марии был муж и скоро будет другой, у Екатерины - муж и ребенок,  у
меня - никого...
   - Ваше Величество, моя жизнь, мои силы в вашем распоряжении...
   Неужели он снова читает мои мысли?
   - Более того, мадам... - Он осекся, покраснел под цыганским  загаром,
потом вскинул голову. - Я осмелюсь  открыть  свое  сердце,  и  будь  что
будет. В распоряжении Вашего Величества не только моя жизнь,  но  и  моя
душа.., моя безграничная любовь...
   - О, Робин! - Я всхлипнула, как ребенок, ноги у меня подкосились, и я
рухнула без чувств.

Глава 12

   Я спела? Или мне это пригрезилось?
   Через секунду я снова пришла в  себя.  "Сидни,  оставьте  шнуровку  в
покое, она совсем не давит, это полуденный жар, всего лишь жар..."
   Жар страсти - жар торжества - он меня, любит! Все во мне пело...
   - Ваше Величество, вы вся в огне, лоб горит!
   Милое бледное личико Марии  Сидни  полной  луною  расплывалось  перед
глазами. Она так похожа на Робина - или это Робин? Пахнуло сырой землей.
Я лежала на траве. Где мой лорд?
   - Послали за носилками.., сейчас Ваше Величество доставят домой...
   Я мучительно повела глазами. Вот и он, на коленях рядом со мной, лицо
искажено досадою и тревогой.
   - Что я за негодяй, потащил вашу милость невесть зачем в такое пекло!
   - Нет, Робин, нет! - Я почувствовала прилив сил.  -  Со  мной  все  в
порядке! - Я с трудом села, Робин и Сидни помогли мне встать.
   Однако я с благодарностью  опиралась  на  Робинову  руку,  покуда  мы
медленно брели назад, с благодарностью чувствовала его  жаркое  пожатие,
счастливая тем, что между нами произошло.
   Ибо теперь я увидела ясно: моя любовь к нему не умерла, никогда и  не
умирала, это было временное затмение,  вызванное  прошедшей  между  нами
зловещей планетой. А теперь мы вернулись на предписанные  сферы,  любовь
наша засияла  вновь,  и  мы  сторицей  вернем  все,  что  потеряли,  все
упущенное время. Теперь я могу показать, как я его ценю - его  правдивый
рассказ о Екатерине, его терпеливо ждавшую до сего дня любовь.
   Однако почему я не чувствовала всей полноты счастья? Почему  день  за
днем у меня раскалывалась голова и летний жар преследовал меня повсюду?
   - Вашему Величеству нездоровится?
   Тревога Марии Сидни выражала ее заботливую натуру, но вызывала у меня
лишь беспричинную досаду.
   - Ничего подобного. Сидни. Я совершенно  здорова!  Просто  это  бабье
лето меня утомило.
   А сейчас слишком жарко для начала октября...
   Идемте, Робин! Хорошая прогулка - и все как рукой снимет.
   Мы вышли в осенний золотисто-бронзовый парк... Робин рядом - чего еще
желать моему лихорадочно бьющемуся сердцу? Однако я по-прежнему не могла
стряхнуть непривычную сонливость, этот досадный жар. А  солнце,  похоже,
начало клониться к западу раньше, чем  я  думала,  потому  что  внезапно
резко похолодало.
   Я задрожала. Робин изумленно и раздумчиво смотрел на меня.  "Быстрее!
- велела я. - Быстрее, чтобы разогнать кровь!"
   И к тому времени, как мы  вернулись  во  дворец,  кровь  моя  изрядно
разогрелась.
   - Вот видите, - рассмеялась я в кислое лицо Робина.  -  Теперь  перед
ужином я приму ванну и выйду к вам свежая, как сад тюдоровских роз, - вы
решите, что время побежало вспять и наступил июнь!
   - Ванну?
   Это Кэт.
   - Мадам, одумайтесь! Вы принимали ванну меньше года  назад!  И  после
прогулки - об этом не может быть и речи!
   - Кэт, ванну! - Приказ прозвучал визгливее, чем  мне  хотелось.  -  Я
приму ванну!
   И пусть поварята нагреют воду погорячее!

***

   Поварята расстарались. Лежа в большой медной, покрытой латунью ванне,
я видела, как мое алебастрово-белое, словно предзакатный небосвод,  тело
идет безобразными красными пятнами.
   - Парри! Кэт!
   Они были рядом, служанки  держали  наготове  большие,  как  скатерть,
прохладные белые салфетки, но обе дамы смотрели на меня как-то странно.
   - Вашему Величеству следует лечь в постель.
   Голос Кэт не допускал возражений.  Почему  она  такая  хмурая,  такая
старая и встревоженная?
   Я рассмеялась беспечным заливистым смехом, совсем не моим.
   - Кэт, нет! Я ужинаю с лордом Робертом!
   Пусть стол в приемном покое украсят  боярышником  и  маргаритками,  а
опочивальню надушат лавандой и розовым маслом...
   Почему я так медленно двигаюсь? Я села за  туалетный  стол  и  велела
Парри приготовить белила. В  углу  Кэт  разговаривала  с  Анной  Уорвик,
шумная Леттис спорила с новой фрейлиной, Радклифф, взятой на место Джейн
Сеймур. Как болезненно отдавался в голове ее голос! Не хочу ее слышать -
позову лучше Марию Сидни. "На  сегодня  черное  платье.  Сидни,  скажите
мастерице по уборам... Может быть,  итальянское  бархатное  с  жемчужной
сеткой и новый воротник из Милана... Ой, кто это?"
   За моей спиною в зеркале появился мужчина.
   Смотревшее на меня лицо, челюсть, борода - все  выражало  напряженную
озабоченность, круглые глазки буравили меня насквозь.
   - Кто вы? И почему глядите на меня так, сэр?
   Мужчины так на меня не смотрят! И почему он не преклонил колено?  Что
за возмутительная бесцеремонность!
   - Ученый и врач, мадам,  -  гордо  объявил  он,  -  из  Гейдельбурга,
посетил Лондон.
   Меня взбесил его тявкающий немецкий акцент. Голова раскалывалась.
   - Лондон - возможно, однако при чем здесь я?
   Он наклонился вперед, без спроса положил  мне  руку  на  лоб,  другой
потянул за подбородок и заглянул в рот.
   - Потому что, - сказал он кратко, - вы опасно  больны,  леди.  У  вас
оспа.
   От ярости у меня потемнело в глазах.
   - У меня?! Дерзкий  немецкий  мужлан!  Как  вы  смеете  так  со  мной
обходиться? Лгать мне в лицо!
   - Я есть мужлан.., лжец? - Лицо его стало чуть не  краснее  моего.  -
Прошу прощения. - Он топнул ногой и вышел.
   - Скатертью дорожка! - прохрипела я. - А теперь, Парри, самые  лучшие
белила... Сидни, платье.., я буду ужинать с Робином и  ангелами,  яркими
сонмами ангелов на сверкающих крыльях...

***

   Я лежала в кровати.
   Как я здесь очутилась?
   До чего же холодно, до чего же холодно и зябко...
   Лицо щекотал мех, на тело давила перина,  такая  тяжелая,  что  я  не
могла шевельнуть ни рукой,  ни  ногой.  Издали  доносились  голоса  Анны
Уорвик, Сидни и Радклифф, Кэт и Парри, двоюродного деда Говарда,  а  это
кто? Кажется, кузен Генри. Он-то здесь зачем?
   Торопливый шепот, кто-то плачет - не пойму, кто это.
   - Он единственный лечит оспу.., приехал из Брюсселя и спас леди Ласи,
когда у нее все тело пошло язвочками.., живого места не было... Его надо
вернуть!
   - Уже посылали.  Он  сказал,  что  не  вернется..,  после  того,  как
королева обозвала его мужланом!
   Мужской голос - Робина, его-то я по крайней мере узнала:
   - Я с этим мужланом разберусь!
   Дверь хлопнула. Сколько времени прошло?
   Минуты остановились. Затем послышались шаги  множества  ног,  мужские
голоса, и меньше чем в ярде от меня появилось  лицо,  которое  я  узнала
сразу, несмотря на смоченную уксусом муслиновую  повязку  вокруг  рта  и
качающийся между нами ароматический шарик.
   - Мастер Сесил!
   - Сэр Вильям, мадам, и уже давно - благодарение вашей милости.
   - Мастер сэр Вильям...  -  пролепетала  я  невпопад.  Когда  он  стал
рыцарем? Как давно я  правлю?  Неважно.  Сейчас  он  здесь.  -  Сэр  мой
секретарь! - Кажется, так правильно.
   -  Это   ваш   лорд-казначей   Полет,   ваш   лорд-адмирал   Клинтон,
лорд-хранитель печати Бэкон, ваш двоюродный дед Говард, кузены Ноллис  и
Хансдон, лорд Бед форд...
   Сесил продолжал бубнить. Зачем они все здесь?  Голос  то  звучал,  то
снова пропадал:
   - Ваша милость должны назначить преемника - сейчас, на смертном одре,
благословить избранного вами наследника...
   На смертном одре?
   Я снова рассмеялась. Я не собираюсь умирать! А  когда  соберусь,  да,
прямо сейчас, только один  человек  достоин  занять  мой  трон,  править
вместо меня.
   - Назначьте лорда Роберта  Дадли  регентом  Англии  на  веки  вечные.
Положите ему пенсион двенадцать тысяч фунтов...
   Я услышала изумленный вздох - кто это, лорд-казначей?
   - Да, вы правы, слишком мало.., тогда на ваше  усмотрение..,  скажем,
пятьдесят тысяч, сто? И пенсион его слуге.
   - Дадли! - Яростное шипение - конечно, это герцог Норфолк.  -  Теперь
мы знаем,  что  таилось  за  его  "преданностью"  королеве!  Он  был  ее
любовником, и теперь она пытается сделать его королем!
   - Нет! - жалобно возразила я. На Робина возводят напраслину - я этого
не потерплю! - Господь свидетель, я  такова,  какой  Он  меня  сотворил!
Признаюсь, что люблю лорда Роберта - люблю всем сердцем! - всегда любила
и всегда буду любить, но между нами не было ничего предосудительного - я
невинна, он безупречен, иначе бы он не резвился  сейчас  в  облаках  над
нами, смотрите, вот он, там, где солнце...

***

   - Мадам, выпейте это! - Снова голос с немецким акцентом. -  Лекарство
выгонит оспу наружу.
   - Оспу? - Я оттолкнула чашку. - Не хочу, чтобы оспа вылезла наружу! У
меня лицо будет рябое, старое и безобразное!
   - Истинная правда, леди! - взорвался он. - А что вы  предпочитаете  -
остаться с оспинами на лице и потерять красоту или потерять жизнь и  все
остальное?
   - Посмей только оскорбить  Ее  Величество,  немчура,  и,  клянусь,  я
выпущу тебе кишки! Дай ей свое снадобье, скотина,  и  молись,  чтоб  оно
подействовало!
   Почему  Робин  в  моей  комнате,  почему  держит  обнаженный  меч   у
докторского горла? Лекарь подпрыгнул, как заяц, и снова поднес  чашку  к
моим губам.
   Питье оказалось сладким, теплым и успокаивающим, вроде глинтвейна.  Я
жадно проглотила. Теперь Сидни и Кэт  закутывали  меня  в  длинную  алую
фланель, укладывали к огню...
   Алое питье...
   Алая фланель...
   Алый огонь...
   И наконец я почувствовала, что алое во мне выходит наружу...
   Дни и ночи я словно плыла в этом алом сне.
   И вот однажды, проснувшись  на  заре,  я  провела  рукой  по  лицу  и
нащупала зловещую сыпь. Мой голос,  от  которого  я  сама  отвыкла,  мой
слабый голос сорвался на визг:
   - Оспины! У меня высыпали оспины!
   - Не пугайтесь, госпожа!  -  послышался  голос  Марии  Сидни.  -  Раз
болезнь вылезла наружу, значит, вы скоро поправитесь. Смотрите, со  мной
было то же самое.
   Я с трудом подняла глаза - как в зеркало глянула: все ее лицо было  в
красных оспинах.
   И тут я  поняла,  что  не  узнаю  Сидни:  некогда  миловидное  личико
покрывали глубокие рытвины, красота ушла безвозвратно.
   - О, Сидни!
   - Не плачьте, госпожа. На все Божья воля.

***

   Dominus regit me... Господь - мой Пастырь, и  ничто  же  мя  лишит...
Если и пойду посреди сени смертныя ...
   Я долго карабкалась к  полному  выздоровлению.  Словно  человеку,  на
полном скаку вылетевшему из седла, мне пришлось заново учиться ходить. И
заново узнавать, кому я обязана  этой  жизнью:  ибо  я  поистине  прошла
посреди сени смертныя; смерть проникла во все мои члены.
   И прежде всего кому как не Робину? Когда лекарь с возмущением покинул
дворец, кто вскочил на коня  и  бросился  вдогонку,  догнал  и  пообещал
оторвать немецкую башку, если тот не вернется, и вдобавок  разрубить  на
тысячу кусочков, если не спасет меня и мою красоту - кто как не Робин?
   И кто стерег лекаря, не смыкая  глаз,  даже  когда  тот  засыпал,  из
страха, что немец сбежит, - кто как не Робин?
   И кто дежурил при мне день и ночь, кто вливал мне лекарство по капле,
когда из-за распухшего горла я не могла даже пить, - кто  как  не  Мария
Сидни, которая так страшно поплатилась за свою  преданность:  переболела
еще хуже моего. На ее бедном личике остались  уродливые  борозды,  такие
ужасные, что муж при виде их разрыдался.
   Он снова плакал, на  коленях  умоляя  меня  отпустить  ее  от  двора.
"Теперь, когда лицо ее обезображено, ей не место в вашей свите.
   К тому же заразился наш  сын,  и  она  покорнейше  просит  дозволения
удалиться и ухаживать за ним".
   Ах, бедная моя Мария и бедный Генри. Их единственный  сын,  обожаемый
малыш, Филипп - "любящий лошадей" по-гречески,  названный  так  в  честь
любимого   Марииного   брата,   Робина,   -   такой   смышленый,   такой
хорошенький...
   Мать спасла ему жизнь, но не красоту. Как и она,  он  носил  на  лице
оспины, покуда их не разгладила своим лобзанием смерть...
   Робин и его сестра спасли мне жизнь, рисковали ради  меня,  страдали.
Даже их брат Амброз неотлучно дежурил возле меня день и ночь.
   А тупицы все чесали в затылках, когда я возвышала  сестру  и  братьев
Дадли. Чернь дивилась: за что я его люблю? Его называли убийцей и хуже -
так вот, я скажу правду: он был моим мужчиной! Потому  что  он  посвятил
мне свою жизнь, а когда я умирала, вернул мне мою!

***

   Теперь я могла отблагодарить его, и отблагодарить сторицей.  Показать
всему миру, как ценю своего самого верного друга - да, и  возлюбленного,
хотя и не в том смысле, в каком понимали они! Послушайте, что я сделала!
О, какая радость - дарить! Видели бы вы его глаза, когда я шепнула ему о
задуманном!
   Для  положения  в  свете:  монополию   на   полотняную   торговлю   с
Нидерландами, это даст ему доход не  меньше,  чем  у  первых  сановников
страны. В Лондоне как раз  появился  человек  по  фамилии  Хоукинс,  мэр
Плимута, с кучей  мореходных  проектов,  и  многие  обогащались  на  его
заморской торговле. Сесил горячо рекомендовал  мне  этого  Хоукинса  как
человека,  ведущего  постоянную  войну  с  кораблестроителями:   требует
строить маленькие и ходкие суда вместо их  обожаемых  плавучих  дворцов,
как у короля Испанского, из чьей казны, перевозимой  на  этих  роскошных
галионах, похоже, и складывалось по большей части состояние  плимутского
мореходца.
   - Боюсь, этот Хоукинс -  довольно  сомнительная  личность,  -  мрачно
сказал Сесил, - и даже пират. Но он может оказаться полезным.
   -  Пират?  -  Я  старательно  разыграла  ужас.  -   Но   все   равно,
воспользуемся им, пусть приглядывает за флотом. А если Хоукинс  считает,
что пару моих кораблей можно употребить для  выгодной  экспедиции  -  ну
разве обязательно трубить об этом на весь свет?
   Мне позарез нужны были деньги - и  для  себя,  и  для  Робина!  Чтобы
достойно вознаградить его за верность, надо наполнить  его  кошель:  как
своему шталмейстеру я положила ему пенсион в  тысячу  двести  фунтов  из
королевской казны.
   А за самоотверженную службу во время  моей  болезни  я  ввела  его  в
Тайный совет, чтобы разбавить старую кровь - новой, компанию стариков  -
молодым человеком, говорунов - человеком действия, бумажных  воителей  -
солдатом.
   Можно представить, как бесился его недруг Норфолк! Но  я  подсластила
пилюлю и уравняла счет, назначив в совет с