есками и не показывалась народу? Все это написано
в приказе моего отца - короля?
   Лицо его потемнело от гнева, и я поняла, что одержала верх.
   - Не так многословно, миледи. Но.., я почел за лучшее...
   - А я, сэр, почитаю за  лучшее  во  всем  слушаться  мою  воспитательницу
мистрис Эшли - после короля, разумеется. - Я снова изо всех сил  разыгрывала
паиньку. - Если она скажет, мы поедем с поднятыми занавесками.
   Кэт победно сверкнула глазами, однако она  понимала  -  сейчас  не  время
трубить победу.
   Голос Паджета, когда он наконец заговорил, хрипел от ярости:
   - Как пожелаете, миледи. По коням! Эй, вы! Трогаемся!
   Он - мой враг, в этом сомневаться не приходится.
   Но отчего? И когда я это узнаю?
   Закричали погонщики, портшез вздрогнул и закачался. В другом конце  двора
Эшли, Чертей  и  братья  Верноны  торопливо  распрощались  с  крестьянами  и
вскочили в седла.  На  простодушных  замерзших  лицах  селян  было  написано
горькое разочарование.
   - Кэт! Кэт! Прошу тебя, пошли к этим людям!  Скажи,  я  сожалею,  что  не
поговорила с ними, но король, наш повелитель, велел  поторапливаться,  и  мы
должны исполнить его волю. Скажи, что я желаю им  здоровья  и  благодарю  за
доброту. Скажи, я не забуду Исткот и его жителей, их вкусное молоко и  хлеб,
их радушный прием!
   Кэт быстро отрядила младшую горничную передать  мои  слова.  Двор  быстро
уменьшался, с каждым конским шагом люди становились  меньше.  Однако,  когда
девушка добежала до них, все заулыбались, словно солнышко  проглянуло  после
дождя. Арендатор обнажил голову, все его  люди  сделали  то  же  самое;  они
махали шапками и кричали: "В добрый  путь,  леди  принцесса!  Дай  тебе  Бог
здоровья и всяческих благ!"
   Я что было сил замахала в ответ, глаза защипало от горячих слез  радости.
Вдруг одна из крестьянских девчушек выбежала вперед и со всех ног припустила
за нами. Один из стражников выругался  вполголоса  и  повернулся,  чтобы  ее
отогнать. Паджет натянул поводья и схватился за шпагу.
   Неужели они обидят ребенка?
   - Вложите шпагу в ножны, сэр! - завопила я. - Не мешайте  ей!  Пропустите
ко мне!
   Девочка, сверкая глазенками, подбежала к носилкам и, умело размахнувшись,
бросила мне что-то на колени. Это оказался  букет  первых  вешних  цветов  -
глянцевитый бальзамин, кивающие белыми головками  анемоны,  примулы,  белые,
словно пальчики знатной  дамы,  четыре  или  пять  баранчиков-первоцветов  с
желтыми в алую крапинку зевами. Самой девчушке было от силы лет  восемь,  ее
худощавое личико  побледнело  от  холода,  грязные  волосы  выбились  из-под
платка, грубые от работы ручки - почти лапки, как  у  звереныша,  -  были  в
трещинках и ранках. Однако на улыбку ее, когда я стала  благодарить,  стоило
подивиться.
   За спиной  послышались  скрежет  вынимаемой  из  ножен  шпаги  и  поступь
стражников.
   - Теперь беги! - прошептала я девочке. - И берегись этих людей!
   Она кивнула, еще раз улыбнулась и побежала прочь. Я  чувствовала,  что  в
воздухе вокруг меня нависла угроза,  и  понимала  -  больше  мне  сегодня  с
народом не говорить. Однако мы продолжали ехать сквозь села и  деревушки,  и
повсюду люди видели, кто едет, и маленькая замарашка не последняя в тот день
лицезрела свою принцессу.

Глава 5

   Казалось,  испытание  не  кончится  никогда.  Каждый  новый  рассвет  был
холоднее и слякотнее вчерашнего, темнело рано и с наступлением сумерек снова
холодало. Между рассветом и закатом непогода свирепствовала еще больше -  не
было дня, чтоб у нас не охромел мул или не перевернулся возок. Когда  же  мы
доберемся до Лондона, где сейчас находится король со своим двором?
   Младший Верной сочинил  балладу  в  минорном  ключе,  которая  отнюдь  не
согревала мне душу.

   А при дворе-то, говорят,
   Целуют в ручки и в уста,
   Да только в очи не глядят,
   Затем что совесть не чиста.

   И так день  за  днем  мое  печальное  сердце  билось  в  такт  печальному
перестуку копыт. От Хэтфилда до Исткота, от  Вайлд-Хилла  до  Вуд-сайда,  от
Белл-бара до Уотер-энда, от Мимса до Грин-стрит, черепашьим шагом, всего  по
несколько миль в день.
   А я так и не приблизилась к разгадке,  сколько  ни  листала  Саллюстия  в
надежде, что он прольет свет на мрачное бормотание Гриндала. Может быть, при
дворе он объяснится напрямик. А может, что-нибудь я сама выясню  в  жужжащем
королевском улье: кто теперь пьет мед, а кто желчь, и от чьих острых жал мне
следует бежать, как от огня.

***

   И вот наконец долгожданная весть.
   - Мужайтесь, миледи! - крикнул старый Фрэнсис Вайн, мой церемониймейстер,
понуждая коренастую лошадку, такую же старую и осторожную,  как  ее  хозяин,
приблизиться к носилкам. - Сегодня будем ночевать во дворце!
   "Мужайтесь!" - добрый совет.  В  Лондоне  все  сомнения  разрешатся,  все
вопросы получат  ответы.  Прощайте,  одинокие  раздумья,  когда  не  хочется
обращаться за утешеньем даже к милой Кэт. Прощайте,  бессонные  ночи,  когда
никого нет рядом, кроме холодной луны. И прости-прощай, Паджет!
   Он по-прежнему был рядом, он засел, словно заноза в мозгу,  и  не  шел  у
меня  из  головы.  Сегодня  он  расфрантился  пуще  обычного   -   в   новое
бутылочно-зеленое платье. Однако власть его кончится с приездом ко двору.  А
с глаз долой Паджет - из сердца вон страх!
   Из сердца вон страх. Как я мечтала об этом в бессонные ночные часы!

***

   Уайт-холл.
   Над сверкающей гладью Темзы, как всегда испещренной лодочками - каждая не
больше ореховой скорлупки, - садилось в огненном блеске солнце.  Как  только
мы  проехали  Коспер-стрит  и  повернули  к  Уайтхоллу,  перед  нами  встали
купающиеся в золоте и багрянце башни и башенки дворца. И  снова  величавость
Уайтхолла пробудила во мне жгучую гордость.
   Мне хотелось закричать: "Это построил  мой  отец.  Великий  Гарри  возвел
красивейший дворец во всем христианском мире!"
   Ведь каждому известно, что Уайт-холл занимает  двадцать  четыре  акра,  а
дворцы других королей - от силы два. Он  раскинулся,  словно  огромный  дуб,
однако его размеры - лишь последнее из его достоинств. По всей Европе собрал
король самых искусных каменщиков, самых талантливых зодчих, самых  одаренных
садовников, лучших художников разного  рода,  чтобы  замок  его  мечты  стал
реальностью.
   И любого эта ярмарка надежд манила обещанием исполнить и его мечту: мечту
о богатстве или славе, о почестях или служении королю. Это был город грез, и
ежедневно почти две тысячи отнюдь не мечтателей сражались в нем за место, за
предпочтение, за один-единственный знак монаршего благоволения.
   О чем же мечтаю я?
   Я знала: мой женский удел - ждать, покуда другие направят мою  судьбу,  и
мечтать в моем положении - чистейшая блажь.

   И все же...
   И все же...

   Добрые братья Верноны ускакали вперед -  известить  о  моем  приближении.
Вдоль всего Уайтхолла выстроилась королевская гвардия, многоликая шеренга из
алых камзолов и сверкающей  стали,  длинный  ряд  честных  неподвижных  лиц,
английских, как ростбиф и эль, знакомых мне по прошлым приездам. И снова  во
мне всколыхнулась гордость за свою кровь - кровь Гарри, кровь Тюдоров, кровь
древнейших королей. И все же я знала: я уже не та, что прежде. Не  заметь  я
этого сама, встреча с Паджетом уверила бы меня окончательно.
   "Боже, не дай мне измениться слишком сильно,  -  молилась  я,  -  не  дай
измениться слишком..."
   Ибо я любила мир своего детства, мир Хэтфилда, и не хотела его покидать.

***

   У больших ворот с башенками, под аркой из  красного  и  желтого  кирпича,
ждали братья Вер-ноны. Длинная вереница возков, всадников и  мулов  медленно
остановилась.
   - Эй! Эй! Эй, там!
   - Держи поводья.., поводья, черт!
   - Позвольте мне, мадам.
   - Спасибо, сэр.
   По обе стороны от меня господа  спешивались,  чтобы  подать  руку  дамам,
кучера слезали с седел  и  начинали  распрягать,  позади  слуги  и  служанки
спрыгивали с телег. Мулы и лошади  уперлись  копытами  в  грязь  и  опустили
головы, словно говоря: "Ни дюйма дальше!"
   - Добро пожаловать в Уайт-холл, миледи! С низким поклоном Ричард Верной с
одной стороны и Джеймс с другой вынули меня из портшеза. Испытание  осталось
позади. Мои трубачи звонко возвестили двору о прибытии леди  Елизаветы.  Эхо
серебряных труб еще отдавалось в гулких  стенах,  а  из  ворот  уже  выбежал
лорд-гофмейстер, королевский  эконом,  в  сопровождении  свиты.  Я  затылком
почувствовала, что Паджет отошел в сторону, чтобы все видеть, но  никому  не
попадаться на глаза.
   - Миледи!
   - Лорд Сент-Джон!
   Старый  лорд-гофмейстер  давно  оттанцевал  свое.  Но  если  его  поклону
недоставало изящества и проворства, радушия в нем  было  хоть  отбавляй.  Со
скрипом опустившись на одно колено, лорд  Сент-Джон  поцеловал  мне  руку  и
произнес:
   - Добро пожаловать в Уайтхолл, прекрасная миледи.
   Я поблагодарила, с трудом пряча торжествующую улыбку. Значит, при дворе я
вовсе не persona non grata, и напрасно Паджет старался меня в этом  уверить!
Я обернулась. Он уже куда-то исчез.
   "Пошел докладывать, -  рассмеялась  я  про  себя,  -  своему  дяде,  сэру
Вильяму, или у кого он там на посылках".
   Скатертью дорожка, Паджет -  сэр  Змей,  меняющий  кожу!  Твоя  власть  в
прошлом! Скоро я разгадаю твою игру!
   - Сюда, миледи.
   Лорд-гофмейстер учтиво повел нас через  ворота  во  двор.  Господи,  я  и
позабыла, до чего красив Уайтхолл! Да он гораздо  больше  и  величественнее,
чем в моих воспоминаниях! Я вдруг  почувствовала  себя  сельской  мышкой  из
сказки, даже хуже...
   Чем меня тут встретят? Лорд-гофмейстер заговорил, я затаила дыхание.
   -  Его  Величество  король  распорядился  поселить  вас  на   королевиной
половине, мадам Елизавета.
   На королевиной половине! Рядом с королевой, дамой  Екатериной  Парр,  как
все продолжали ее называть  даже  на  четвертом  году  замужества.  Отличная
новость, лучше некуда! Екатерина ко мне благоволила, при всякой  возможности
приглашала нас вместе с моим милым Эдуардом к себе, а когда мы  разлучались,
непременно писала или посылала обо мне справиться.
   Я не в силах была дольше терпеть.
   - Когда я увижу Ее Величество? Сент-Джон улыбнулся.
   - Скорее, чем вы полагаете, миледи. Королева Екатерина намерена  посетить
вас сегодня вечером, как только вы отдохнете с дороги.
   С поклоном он провел нас в маленький сад с аккуратно разбитыми  клумбами,
потом под колоннадой и на залитое вечерним светом  открытое  место.  У  меня
перехватило дыхание. Король пристроил новое здание! Расширять "Белый дворец"
- его страсть. И новое здание, как, впрочем, и все в его любимом замке, все,
что вышло  из-под  рук  его  мастеров,  было  лучшим  в  мире,  наиновейшим,
непревзойденным.
   Мы стояли внутри изумительного мощеного  двора.  В  серебристом  вечернем
свете безупречная симметрия и  каменная  резьба  придавали  ему  сходство  с
церковью. И притом каменные листья на каменных деревьях по стенам  были  как
живые: казалось, каменные  птички  сейчас  взлетят  с  каменных  ветвей  или
поуютнее устроятся на ночь в каменных гнездышках, упрятав  каменные  головки
под каменные крылышки.
   Это было волшебно. Мы стояли словно в окаменевшем лесу. Впереди,  обнимая
двор двумя длинными крыльями,  стоял  дворец  королевы,  из  сводчатых  окон
струился свет, высокий фронтон украшали  гербы,  возвещая,  что  это  дворец
внутри дворца, чертог, достойный королевской супруги.
   Лорд-гофмейстер провел меня к массивным дубовым дверям в два человеческих
роста, сплошь украшенных резьбой на  библейские  темы.  Здесь,  возле  Иова,
Блудного сына и Даниила во рву львином, он остановился.
   - Королева приглашает вас в свое  новое  обиталище,  леди  Елизавета.  Ее
милость выражает надежду, что за этим последуют и другие радости.
   Мое юное сердце подпрыгнуло.
   - А что, будут развлечения и представления? Спектакли? Пантомимы?
   - Увидите, миледи.
   Он поднял руку. Дверь растворилась, из нее с поклоном выступил дворецкий.
За ним стояли слуги, темные силуэты на фоне теплого  сияния  горящих  внутри
свечей.
   - Добро пожаловать во дворец королевы,  миледи,  -  почтительно  произнес
дворецкий. - Королева Екатерина просит передать, что все здесь - ваше с  той
минуты, как вы вступите под этот  кров.  Она  приглашает  вас  поселиться  в
лучших покоях, на первом верхнем этаже. Еще она велела накормить вас и ваших
людей и просит вас указать, если что упущено - я немедленно все исправлю.
   Это было уже слишком.
   - Благодарю вас, сэр. Пожалуйста, скажите Ее Величеству, я благодарю Бога
за ее великую доброту, каковой нимало не заслужила.
   Я едва могла говорить. Если сама королева печется обо мне, защищает меня,
неужели я испугаюсь кучки соглядатаев, вроде Паджета?
   Дворецкий поклонился:
   - Прошу сюда, миледи.

***

   - Кэт! Кэт! Что ты об этом скажешь? Глянь Только! Разве не красота?
   Кэт распоряжалась обустройством  моей  опочивальни,  когда  я  влетела  в
комнату и чуть не сбила ее с ног. Мне достаточно было обежать отведенные нам
покои, чтобы убедиться в полном расположении ко мне  королевы.  Из  большого
коридора дверь открывалась в просторную прихожую, за  которой  располагалась
большая,  ярко  освещенная  комната,  завешанная  французскими  шпалерами  и
обшитая гладкими деревянными панелями, такими новыми, что от них  еще  пахло
воском и льняным маслом.
   Кровать была такая широкая, что в нее кроме меня свободно поместились  бы
полдюжины служанок. Балдахин из алого, розового и кремового шелка был заткан
изнутри и снаружи прелестными гвоздиками - я сразу представила, что  во  сне
буду обонять их летнее благоухание или рвать их на салат. Дубовые доски  под
длинным - в целый ярд - подзором покрывал не срезанный тростник,  но  лучший
дамасский ковер - роскошь, милому старомодному Хэтфилду неведомая.
   На столе рядом с кроватью  стоял  обещанный  ужин,  от  которого  аппетит
разыгрался бы даже у воробья: золотистые пироги в форме  дворцов,  полдюжины
щук в желе из телячьих ножек, грудки каплунов в  желтой  сметане  с  тмином,
блюда с орехами, айвой, марципанами и вафлями и, наконец, густой глинтвейн -
лучшее средство отогреть замерзшие тело и душу.
   - Гляди, Кэт! - вскричала я. - Мы и впрямь при дворе! Мне кажется, мы - в
раю!

***

   Верно говорят, что неведение - мать всех опрометчивых суждений. Но откуда
мне было знать?
   - Миледи! Миледи! - Голос Парри срывался от отчаяния. Через  секунду  она
влетела в  комнату  сама  не  своя  -  куда  только  подевалось  ее  обычное
спокойствие! - Мадам! Сюда идет королева!
   - Королева?
   В тревожной тишине раздались поступь сопровождающих, шаги, крики: "Дорогу
ее милости! Расступись! Посторонись! С дороги!"
   - Сказали, она дождется, пока вы приготовитесь, и вот она идет! - кричала
Парри в ужасе оттого, что королева застанет нас усталых и неприбранных, меня
- в дорожном  платье,  не  набеленную,  не  украшенную  серьгами,  кольцами,
ожерельями и браслетами.
   - Однако королевы тоже  меняют  решения  на  ходу!  -  рассмеялась  я.  -
Королева меня не осудит. - Я хлопнула в ладоши.  -  Живее,  вы  обе!  Живее,
живее, живее!
   С каждой секундой шум приближался, времени оставалось в обрез.
   - Дорогу ее милости!
   - Иди встречай ее, не стой! Сбиваясь с ног, женщины  торопливо  приводили
меня в мало-мальски божеский вид.
   - Поправь мне волосы, Парри! Кэт,  подай  шапочку  -  да,  эта  сгодится.
Парри, у меня чистое лицо? Ладно, поплюй на рукав,  не  до  церемоний!  Кэт,
платье!
   Они были уже у дверей.
   - Эй, внутри! Откройте! Откройте ее милости!
   Что могли, мы успели. Мое коричневого бархата просторное дорожное  платье
годилось разве  что  для  сельской  местности,  но  переодеваться  было  уже
некогда. Мы быстро  оправили  одежду  и  заспешили  в  парадный  покой.  Мои
фрейлины и  кавалеры,  застигнутые  врасплох  внезапным  явлением  королевы,
жужжали, как растревоженный улей. Я огляделась. Более-менее готовы.
   Бух! Бух! Бух! - колотили в дверь. Я торопливо кивнула  старому  Фрэнсису
Вайну. Тот махнул слуге. Дверь медленно повернулась на  огромных  петлях.  Я
потупила глаза, склонила голову и присела в глубочайшем реверансе.
   - Ваша покорная слуга и все ее люди в  высшей  степени  польщены  визитом
вашей милости.
   Покончив с формальностями, я подняла глаза  навстречу  королеве,  готовая
кинуться ей на шею. Однако вместо Екатерины  я  увидела  прямо  перед  собой
горящие глаза и желтое трясущееся лицо моей дорогой сестрицы Марии.

Глава 6

   - Ее милость принцесса Мария! - гаркнул вошедший следом церемониймейстер.
   В мгновение ока приемный покой заполонили яркие плащи и  шуршащие  платья
приближенных Марии. Еще  недавно  король  держал  ее  в  черном  теле,  чтоб
наказать за приверженность папизму. Откуда же такая роскошь?
   А свита! Меня окружали меньше пятнадцати человек, ее -  на  глазок  -  по
меньшей мере сорок. Можно представить, что чувствовали братья Верноны, Эшли,
Чертей, Кэт. В мире, где числа означают ранг, враг превосходил нас численно.
   Враг - Мария.
   Мария, единокровная сестра и кровный враг.
   Родная сестра, однако, судя по выражению лица, отнюдь не родная душа.
   Но почему враг? Почему не родная душа? Надо перебороть  страх,  внушенный
Гриндаловыми притчами и моими дурными снами. Мария всегда была ко мне добра.
Всегда присылала подарки: на шесть лет - желтое атласное платье, над которым
я от радости залилась слезами, а однажды, когда я болела, - прелестный набор
серебряных ложечек с головками апостолов. Мы не виделись три с лишним года -
со свадьбы отца и мадам Парр, когда отец в последний раз собирал своих детей
вместе. Тогда между  нами  царили  мир  и  любовь.  При  встрече  мы  горячо
расцеловались, расстались тоже довольно тепло.
   Да, она нагрянула неожиданно и застигла меня врасплох - я даже не  знала,
что она при дворе. Однако я  была  еще  ребенком:  вспомнила  умильные  лики
святых мужей на блестящих ложечках и настроилась встретить ее по-хорошему.
   Да иначе и нельзя. Как-никак она - дочь моего отца, пусть даже упорно ему
противится; она - старше меня на семнадцать зим, я обязана ее чтить. И,  как
все, приезжающие сюда, я нуждаюсь в друзьях при дворе. Станет ли Мария  моим
другом?
   - Сестра!
   Она схватила меня за руки, подняла, лицо ее просветлело, глаза  сверкнули
радостью.  Ясное  дело,  она  приняла  на  свой  счет   глубокий   реверанс,
предназначавшийся королеве. Пусть так и будет.  Приветствие  "ваша  милость"
может относиться и к ней, Мария не узнает  про  мою  оплошность,  друзья  не
выдадут. Я поцеловала ей руку.
   - Госпожа принцесса!
   Как изменилась Мария! За три года, что мы не виделись, она  постарела  на
все десять.  Треугольное  личико  осунулось  -  кожа  да  кости,  подбородок
заострился, под глазами - черные мешки. Тонкие  губы  стали  совсем  серыми,
тусклые карие глазки, и раньше-то никогда  ее  не  красившие,  смотрели  еще
более подслеповато.
   И  все  же  она  преобразилась  с   нашей   последней   встречи.   Такого
великолепного платья я не видела ни на ней, ни на ком другом  -  в  разрезах
буферированных рукавов выглядывает шелковая подкладка цвета слоновой  кости,
в тон молочно-белому платью, червленая верхняя роба, отделанная по запястьям
и воротнику крупными, с горошину, жемчужинами, играет в свете свечей, словно
расшитая самоцветами. Мария улыбалась,  приглашая  обняться,  как  в  доброе
старое время, однако что-то заставило меня подождать, пока она заговорит.
   - Значит, вот и вы, мадам  Елизавета?  Она  держала  меня  на  расстоянии
вытянутых рук и удивленно разглядывала мое скромное дорожное платье.
   - В одежде, как я погляжу, вы маленькая пуританочка.  Впрочем,  вовсе  не
такая маленькая! - Она издала резкий, отрывистый смешок.  -  Клянусь  небом,
сестрица, вы меня обогнали!
   - Позволю предположить, мадам, что ни в чем не могу в