Даже если бы  он нашел
Лигию,  ему не  удастся полностью владеть ею,  он должен будет делить ее с
Христом.  В  общем,  он  живет и  как  бы  не  живет -  без  надежды,  без
завтрашнего дня,  без веры в счастье,  и вокруг него мрак, в котором он на
ощупь ищет выхода и найти не может.
     Пока он  рассказывал,  Петроний задумчиво смотрел на  его осунувшееся
лицо,  на  его руки,  которые он как-то странно вытягивал вперед,  будто и
впрямь  искал  в  темноте  дорогу.  Внезапно Петроний встал  и,  подойдя к
Виницию, раздвинул у него над ухом пряди волос.
     - А ты знаешь,  -  спросил Петроний,  - что у тебя на виске несколько
седых волосков?
     - Возможно,  -  отвечал Виниций.  -  Я не удивлюсь, если вскоре и вся
голова побелеет.
     Наступила пауза.  Петроний как  человек  разумный немало  размышлял о
душе человеческой и  о жизни вообще.  В том мире,  к которому принадлежали
они оба,  жизнь каждого могла быть внешне счастливой или несчастливой,  но
душевное состояние людей было спокойным. Подобно тому, как удар молнии или
землетрясение может  разрушить храм,  так  несчастье могло  погубить жизнь
человека, но в остальном она рисовалась прямыми, гармонично упорядоченными
линиями,  без каких-либо сложностей.  А  вот в  словах Виниция было что-то
новое,  непривычное,  и  Петроний впервые видел перед собой человека,  чья
душевная жизнь  превратилась в  запутанный клубок  вопросов,  которые  еще
никому никогда не  приходилось распутывать.  Петроний был достаточно умен,
чтобы почувствовать их важность,  но при всей живости своего ума не мог на
них ответить.
     - Быть может, это колдовство, - сказал он после долгого молчания.
     - И я так думал,  -  ответил Виниций.  - Мне не раз казалось, что нас
обоих околдовали.
     - А  почему бы тебе,  -  сказал Петроний,  -  не обратиться к  жрецам
Сераписа.   Среди  них,  как  среди  всех  жрецов,  есть,  конечно,  много
мошенников, однако есть и такие, которым ведомы великие тайны.
     Но говорил он без внутренней уверенности и  сам сознавал,  что в  его
устах такой совет может показаться никчемным, даже смешным.
     - Колдовство!  -  сказал Виниций,  потирая себе лоб.  -  Да,  я видел
колдунов, которые пользовались потусторонними, неведомыми силами для своей
корысти,  видел и таких, которые с их помощью причиняли вред своим врагам.
Но  христиане живут  в  бедности,  врагам  прощают,  проповедуют смирение,
добродетель и милосердие -  на что ж им колдовство, с какой целью могли бы
они его применить?
     Петронию стало досадно,  что  он  неспособен найти ответ на  все  эти
вопросы, но признаться в этом ему не хотелось.
     - Это новая секта,  - сказал он,  только чтобы сказать что-нибудь. И,
помолчав,   прибавил:  -  Клянусь  божественной  обитательницей  пафосских
лесов!*  Как  все  это  отравляет  жизнь!  Ты  восхищаешься   добротой   и
милосердием этих людей,  а я тебе скажу,  что они дурные люди,  потому что
они враги жизни, подобно болезням и самой смерти. Довольно нам и этих зол,
к чему нам еще христиане.  Только сосчитай:  болезни, император, Тигеллин,
стихи императора,  сапожники,  повелевающие  потомками  древних  квиритов,
вольноотпущенники,  заседающие  в  сенате.  Клянусь  Кастором,  довольно и
этого!  Пагубная,  отвратительная секта!  А  ты  не  пробовал  развеяться,
отряхнуться от печальных мыслей, отдаться радостям жизни?
     _______________
          * Т. е. Афродитой.  В городе Пафос на Крите находился знаменитый
     храм Афродиты.

     - Пробовал, - ответил Виниций.
     Петроний рассмеялся и сказал:
     - Ах ты,  предатель!  Рабы быстро разносят все новости - ты соблазнил
мою Хрисотемиду!
     Виниций с досадой махнул рукой.
     - Во всяком случае,  я тебе благодарен, - сказал Петроний. - Пошлю ей
пару расшитых жемчугом  туфель,  на  моем  любовном  языке  это  означает:
<Уходи!> Я должен быть тебе признателен вдвойне:  первое, за то, что ты не
принял Эвнику,  второе - что избавил меня от Хрисотемиды.  Послушай, что я
тебе скажу.  Вот перед тобой человек,  который вставал по утрам,  купался,
пировал,  любил Хрисотемиду,  пописывал сатиры и иногда даже услащал прозу
стихами,  но  при  этом  скучал,  как  император,  и часто не мог отогнать
мрачных мыслей.  А знаешь,  почему так было? Потому что я искал далеко то,
что  было  близко.  Красивую женщину всегда надо ценить на вес золота,  но
той, которая еще и любит, вовсе нет цены. Этого не купишь за все сокровища
Верреса.* И теперь я говорю себе так: я наполняю жизнь счастьем, как кубок
самым драгоценным вином,  какое рождает земля,  и я  буду  пить,  пока  не
омертвеет рука и не побелеют уста.  Что будет дальше, мне горя мало, - вот
моя самоновейшая философия.
     _______________
          * Гай  В е р р е с   (ум.  43  до  н.  э.)   приобрел   огромное
     состояние путем беззастенчивого грабежа Сицилии,  которой он управлял
     в 73 - 71 гг.

     - Ты всегда ей следовал. В ней нет ничего нового!
     - В  ней  есть содержание,  которого прежде недоставало.  -  С  этими
словами Петроний позвал Эвнику,  и  та  вошла  в  белом одеянии,  сияющая,
золотоволосая, словно уже не рабыня, но богиня любви и счастья.
     - Иди ко мне! - сказал Петроний, раскрывая объятья.
     Эвника подбежала и,  сев к  нему на  колени,  обвила руками его шею и
положила голову ему  на  грудь.  Виниций видел,  как  щеки  ее  постепенно
заливал румянец и  глаза  застилала дымка.  Эта  пара  являла собой дивное
воплощение любви и  счастья.  Петроний протянул руку  к  стоявшей рядом на
столе  невысокой вазе  и,  зачерпнув пригоршню фиалок,  начал  осыпать ими
голову,  грудь и столу Эвники,  потом сдвинул тунику с ее плеч и, любуясь,
сказал:
     - Блажен, кто, подобно мне, нашел любовь, заключенную в таких формах.
Порой мне кажется,  что мы с нею небожители. Гляди - разве Пракситель, или
Мирон*,  или Скопас, или Лисипп создали когда-либо более прекрасные линии?
Разве на Паросе или на Пентельской горе** есть мрамор, равный этому, такой
теплый,  розовый, дышащий любовью? Некоторые люди обцеловывают края ваз, я
же предпочитаю искать наслажденье там, где его действительно можно найти.
     _______________
          * М и р о н  - выдающийся  греческий  скульптор  V в.  до н. э.;
     прославился искусным изображением человеческого тела в движении.
          ** Остров  П а р о с  в Эгейском  море  и  П е н т е л ь с к а я
     г о р а   в   Аттике  (к  северо-западу  от   Афин)   славились   как
     месторождения мрамора.

     И он стал водить губами по ее плечам и шее,  а она,  вся трепеща,  то
закрывала глаза,  то приоткрывала их с выражением несказанного блаженства.
Но  вот  Петроний приподнял свою  изящную голову и,  обращаясь к  Виницию,
сказал:
     - А теперь подумай, чего стоят рядом с этим твои мрачные христиане, и
если не видишь различия,  то и ступай себе к ним.  Но,  думаю, это зрелище
должно тебя исцелить.
     Виниций,  раздувая ноздри,  вдыхал наполнявший комнату аромат фиалок,
он был бледен,  и  в  уме у него пронеслось,  что,  если бы он мог вот так
целовать плечи Лигии,  это было бы  наслаждением кощунственным,  но  столь
упоительным,  что потом -  хотя бы весь мир погиб.  Однако,  привыкнув уже
давать себе отчет в своих чувствах,  он отметил, что и в эту минуту думает
о Лигии, только о ней.
     - Эвника,  божественная, - сказал Петроний, - прикажи приготовить нам
венки и завтрак.
     Когда она удалилась, он сказал Виницию:
     - Я хотел ее освободить, и знаешь, что она мне ответила? <Предпочитаю
быть твоей рабыней,  чем женой императора>. И отказалась. Тогда я отпустил
ее  на волю без ее ведома.  Претор сделал это ради меня,  не потребовав ее
присутствия.  Но она об этом не знает, как и о том, что этот дом и все мои
сокровища,  кроме гемм,  в случае моей смерти будут принадлежать ей.  - Он
встал, прошелся по комнате, затем продолжал: - Любовь одних меняет больше,
других меньше,  но  и  меня  она  изменила.  Когда-то  мне  нравился запах
вербены.  Но Эвника предпочитает фиалки, и теперь я тоже полюбил их больше
всего -  с  наступлением весны мы дышим только ароматом фиалок.  -  Тут он
остановился рядом с  Виницием и  спросил:  -  А  ты?  Ты по-прежнему верен
нарду?
     - Оставь меня в покое! - ответил молодой человек.
     - Мне хотелось,  чтобы ты пригляделся к Эвнике, и говорю я тебе о ней
не  зря  -  возможно,  и  ты  ищешь далеко то,  что  находится поблизости.
Возможно,  и у тебя дома,  где-то в кубикулах для рабов, бьется преданное,
чистое сердце. Приложи к своим ранам этот бальзам. Ты говоришь, Лигия тебя
любит?  Возможно! Но что ж это за любовь, которая сама от себя отрекается?
Разве это не означает,  что тут есть нечто сильнее любви?  О нет,  дорогой
мой, Лигия - не Эвника.
     - Все это только удручает меня,  -  ответил Виниций. - Я смотрел, как
ты целуешь плечи Эвники,  и думал, что, если бы Лигия вот так обнажила для
меня свои плечи,  пусть бы  потом земля разверзлась под нами!  Но от одной
этой мысли меня охватил такой страх,  словно я  покушался на  весталку или
дерзнул осквернить богиню.  Да, Лигия - не Эвника, только я различие между
ними  понимаю иначе.  У  тебя  любовь изменила обоняние,  ты  вербене стал
предпочитать фиалки,  а  во  мне  она  изменила душу,  и  я  при всей моей
порочности предпочитаю,  чтобы Лигия была такой,  как она есть,  чем чтобы
она походила на других.
     Петроний пожал плечами.
     - В таком случае тебе не на кого обижаться. Но я этого не понимаю.
     И Виниций лихорадочно подтвердил:
     - Да, да! Мы уже не можем понять друг друга!
     Наступило опять минутное молчание, после чего Петроний сказал:
     - Пусть Гадес поглотит твоих христиан!  Они  вселили в  тебя тревогу,
уничтожили смысл жизни. Пусть поглотит их Гадес! Ты ошибаешься, думая, что
учение их благодетельно,  - нет, благодетельно то, что дает людям счастье,
иначе говоря,  красота,  любовь,  могущество,  а  они называют это суетой.
Ошибаешься ты  и  считая их  справедливыми,  -  ведь если за  зло мы будем
платить добром, то чем же платить за добро? И вдобавок, если и за то, и за
другое плата одинакова, тогда зачем людям быть добрыми?
     - Нет,  плата не одинакова,  но воздается она,  согласно их учению, в
будущей жизни, а не в земной, преходящей.
     - Об этом я толковать не буду,  это мы еще увидим,  если можно что-то
увидеть...  без глаз. А покамест они попросту ничтожества. Да, Урс задушил
Кротона, у него-то тело чугунное, но все прочие там недотепы, а будущее не
может принадлежать недотепам.
     - Жизнь для них начинается с приходом смерти.
     - Все равно что сказать:  день начинается вместе с ночью.  Намерен ли
ты похитить Лигию?
     - Нет,  я не могу платить злом за добро,  и я поклялся,  что этого не
сделаю.
     - Ты намерен принять учение Христа?
     - Хотел бы, но натура моя противится.
     - А забыть Лигию ты сумеешь?
     - Нет.
     - Тогда отправляйся путешествовать.
     Тут  рабы  доложили,   что  завтрак  готов,   но  Петроний,  которому
показалось,  что он набрел на удачную мысль, по дороге в триклиний стал ее
развивать:
     - Ты объездил немалый кусок земли, но только как воин, который спешит
к  месту назначения и  не  задерживается в  пути.  Едем  с  нами в  Ахайю.
Император пока  не  отказался от  замысла отправиться туда.  По  дороге он
будет всюду останавливаться, петь, собирать венки, грабить храмы и наконец
вернется в  Италию как триумфатор.  Это будет что-то вроде шествия Вакха и
Аполлона в одном лице.  Августианы,  августианки,  тысячи кифар -  клянусь
Кастором! Стоит это увидеть - ведь мир не видывал ничего подобного.
     Он лег на ложе у стола,  рядом с Эвникой,  и,  когда раб надел ему на
голову венок из анемонов, продолжал:
     - Ну что ты повидал на службе у Корбулона?  Ничего! Разве ты осмотрел
как должно греческие храмы,  в отличие от меня,  который  почти  два  года
переходил от одного проводника к другому?  Побывал ты на Родосе, где стоял
колосс?  Видел ли в Панопе,  в Фокиде,  глину,  из которой Прометей  лепил
людей,  или  в  Спарте  снесенные  Ледою  яйца,  или  в  Афинах знаменитый
сарматский панцирь из конских копыт,* или на Эвбее**  корабль  Агамемнона,
или  чашу,  формою  для  которой послужила левая грудь Елены?  Видел ли ты
Александрию, Мемфис, пирамиды, волос Исиды, которая вырвала его, скорбя по
Осирису?***  Слышал  ли  стоны Мемнона?**** Мир велик,  не все кончается в
квартале за Тибром!  Я буду сопровождать  императора,  а  когда  он  решит
возвратиться,  я его покину и отправлюсь на Кипр - моя златоволосая богиня
хочет, чтобы мы вместе принесли в Пафосе на алтарь Киприды пару голубей, а
ты должен знать - чего она пожелает, то исполняется.
     _______________
          * Р о д о с  -  большой остров близ юго-западного  побережья  М.
     Азии  с  одноименным  главным  городом;  т.  н.  <колосс  родосский>,
     считавшийся в древности одним из семи чудес света,  представлял собою
     гигантскую (свыше 30 м) бронзовую статую бога Гелиоса, воздвигнутую в
     начале III в.  до н. э.  у входа в городскую  гавань.  П а н о п а  -
     город в Фокиде (область на северном  побережье  Коринфского  залива);
     здесь  еще  во  II  в.  н.  э.  показывали остатки глины,  из которой
     Прометей якобы вылепил первых людей. Л е д а - согласно мифу, супруга
     спартанского царя Тиндарея,  возлюбленная Зевса,  который сочетался с
     ней  в  виде  лебедя;  из  снесенного  Ледою  яйца  появилась   Елена
     Прекрасная  (по  другим  версиям  мифа,  Леда  снесла несколько яиц).
     Скорлупу  этого  яйца  показывали  в  Спарте  еще  во  II  в.  н.  э.
     С а р м а т ы  (или савроматы)  обитали  в  окрестностях  Меотийского
     озера (Азовского моря);  панцирь,  о котором идет  речь,  хранился  в
     храме  Асклепия в Афинах и был сделан из роговых пластин,  нарезанных
     из конских копыт.
          ** Э в б е я  - большой остров близ восточного побережья Средней
     Греции.
          *** Близ  Александрии  на  о-ве  Фарос находился знаменитый маяк
     (свыше 100 м  высотой),  построенный  в  нач.  III  в.  до  н.  э.  и
     считавшийся чудом света. М е м ф и с - столица Древнего Египта (к югу
     от  современного  Каира),  известная  старинными   храмами.   Осирис,
     согласно мифу,  был убит своим братом Сетом;  супруга Осириса, Исида,
     собрала тело своего мужа,  разрезанное  на  части,  и  погребла  его.
     Впоследствии  с  ее  помощью  Осирис  воскрес и воцарился в подземном
     мире.
          **** В  греческой  мифологии  Мемнон  -  царь  Эфиопии,  союзник
     троянцев;  изображением  Мемнона   считалась   колоссальная   фигура,
     возведенная в Египте при фараоне Аменхотепе III (2-я пол. XV в. до н.
     э.). Поврежденная во время землетрясения, статуя издавала на рассвете
     звук,  которым, как полагали древние, Мемнон приветствовал свою мать,
     богиню Эос;  изображение Мемнона также считалось одним из чудес света
     и еще в начале н. э. привлекало путешественников.

     - Я твоя раба, - молвила Эвника.
     А он,  положив свою увенчанную цветами голову ей на грудь,  улыбаясь,
сказал:
     - Стало быть,  я  раб рабыни.  Я восхищаюсь тобою,  божественная,  от
головы до пят.  - И обратился к Виницию: - Едем с нами на Кипр. Но помни -
перед этим ты должен побывать у  императора.  Нехорошо,  что до сих пор ты
этого не сделал,  -  Тигеллин может использовать это во вред тебе. Правда,
личной ненависти к тебе у него нет,  но любить тебя он не может уж потому,
что ты мой племянник.  Мы скажем,  ты был болен. Надо еще подумать, что ты
ответишь, если император спросит тебя про Лигию. Лучше всего махни рукой и
скажи,  что она была у  тебя,  пока не надоела.  Он это поймет.  Скажи ему
также:  мол,  болезнь держала тебя дома, и жар усилился от горя, что ты не
можешь быть в  Неаполисе и  слушать его пение,  а выздороветь тебе помогла
лишь надежда его услышать.  Не бойся преувеличений. Тигеллин хвалится, что
придумает для императора нечто не просто великое,  но колоссальное.  Боюсь
все-же, как бы он под меня не подкопался. И еще опасаюсь твоего нрава.
     - А ты знаешь,  -  сказал Виниций, - что есть люди, которые не боятся
императора и живут так спокойно, будто его на свете нет?
     - Я знаю, кого ты назовешь: христиан.
     - Да, они одни такие! А наша жизнь, что она, как не постоянный страх?
     - Надоел ты  мне  со  своими христианами!  Они не  боятся императора,
потому что он о них, возможно, и не слыхал, во всяком случае, ничего о них
не знает, и они его интересуют как прошлогодний снег. А я тебе говорю, они
недотепы,  ты  и  сам это сознаешь,  и  если твоя натура содрогается от их
учения,  так это потому,  что ты чувствуешь их никчемность. Ты вылеплен из
другой глины,  а потому забудь о них и мне о них не толкуй. Мы умеем жить,
сумеем и умереть, а что они умеют - неизвестно.
     Виниция эти слова поразили,  и,  придя домой,  он  задумался над тем,
что,  возможно,  доброта и  милосердие христиан и впрямь доказательство их
малодушия. Люди твердые, закаленные не могли бы так прощать. Не в этом ли,
подумал  он,  причина отвращения,  которое испытывает его  римская душа  к
этому учению. <Мы умеем жить, сумеем и умереть!> - сказал Петроний. А они?
Они умеют лишь прощать,  но им неведома ни настоящая любовь,  ни настоящая
ненависть.


                                Глава XXX

     Возвратясь в Рим,  император был недоволен, что вернулся, и уже через
несколько дней  опять загорелся желанием поехать в  Ахайю.  Он  даже издал
эдикт,  извещавший,  что  его  отсутствие  будет  непродолжительным и  что
публичные дела не потерпят ущерба.  После чего, в сопровождении августиан,
в числе которых был и Виниций,  он направился на Капитолий,  дабы принести
жертвы богам за удачу в путешествии.  Но на другой день,  когда он посетил
следующую  по  порядку  святыню  Весты,  произошел случай,  изменивший его
замыслы.  Нерон  в  богов не  верил,  однако боялся их,  и  в  особенности
устрашала его  таинственная Веста  -  и  вот  при  виде  статуи  богини  и
священного огня  на  него  напал  такой ужас,  что  волосы вдруг поднялись
дыбом; он заскрипел зубами, дрожь сотрясла все его тело, и он опустился на
руки Виниция, оказавшегося позади него. Императора тотчас вынесли из храма
и отвезли на Палатин,  где он, довольно быстро придя в себя, весь день уже
не поднимался с  ложа.  К  большому удивлению окружающих,  он заявил,  что
задуманная поездка откладывается на время,  ибо богиня тайно предостерегла
его  от  чрезмерной поспешности.  Час спустя было оглашено народу во  всем
Риме,  что император,  видя опечаленные лица граждан и  движимый любовью к
ним,  как отец к своим детям, остается с ними, дабы разделять их радости и
судьбу.  Народ, обрадованный таким решением и уверенный, что теперь-то его
ждут игры и  раздачи хлеба,  собрался толпою у  ворот Палатинского дворца,
возглашая хвалу божественному императору,  а  тот,  прервав игру в  кости,
которой он развлекался с августианами, сказал:
     - Да,  поездку надо было отложить. Египет и владычество над Востоком,
по предсказаниям,  от меня не уйдут,  стало быть,  и  Ахайя будет моею.  Я
прикажу  перекопать  коринфский  перешеек,   а   в  Египте  сооружу  такие
памятники,  что  пирамиды  покажутся детскими игрушками.  Прикажу  изваять
Сфинкса всемеро большего, чем тот, что вблизи Мемфиса глядит на пустыню, и
лицо ему прикажу сделать мое. Потомство веками будет говорить лишь об этом
памятнике да обо мне.
     - Ты уже воздвиг себе памятник своими стихами,  не в  семь раз,  а  в
трижды  семь  раз  более  великий,  нежели  Хеопсова  пирамида,  -  сказал
Петроний.
     - А пением? - спросил Нерон.
     - О, если бы соорудить тебе такую статую, как статуя Мемнона, которая
бы пела твоим голосом при восходе солнца!  Тогда на омывающих Египет морях
в грядущие века теснились бы корабли,  на которых