детанское поле*. Искры перестали гнаться за ним. Он
понял,  что  если  добежит  до  Портовой  дороги,  то  уцелеет,  даже если
доведется упасть на ней без сознания.
     _______________
          * К о д е т а н с к о е  п о л е  -  за  Тибром  у  Ватиканского
     холма.

     В конце улицы он опять увидел что-то вроде тучи,  закрывавшей проход.
<Если это дым,  - подумал он,  - мне уже не пройти>. Он бежал из последних
сил.  На  бегу  сбросил с себя тунику,  которая,  тлея от искр,  жгла его,
подобно плащу Несса,* и теперь мчался голый,  лишь  на  голове,  прикрывая
рот,  был намотан капитий Лигии. Приблизившись, Виниций разглядел, что то,
что он принял за дым,  было тучей пыли,  из которой вдобавок слышался  гул
голосов и выкрики.
     _______________
          * Согласно  мифу,  кентавр  Несс,  известный  своим  коварством,
     покусился на жену Геракла Деяниру и  был  им  убит.  Желая  отомстить
     Гераклу,  Несс  перед  смертью предложил Деянире свою кровь,  которая
     якобы поможет  ей  сохранить  любовь  Геракла.  Впоследствии  Деянира
     воспользовалась  советом  Несса и пропитала его кровью хитон Геракла.
     Кровь Несса  со  временем  превратилась  в  яд,  и  Геракл  претерпел
     страшные мучения, приведшие его к смерти.

     - Чернь грабит дома, - сказал себе Виниций.
     Все же  он  побежал в  направлении голосов.  Как-никак там были люди,
которые могли оказать ему помощь. С этой надеждой он, даже еще не добежав,
стал кричать во всю мочь, моля о помощи. Но то было его последнее усилие -
в  глазах все залило красным светом,  легким не хватило воздуха,  мышцам -
сил, и он упал.
     Однако его услышали, вернее, заметили, и двое работников поспешили на
помощь  с  кувшинами воды.  Виниций,  свалившийся от  изнеможения,  но  не
потерявший сознания, обеими руками схватил сосуд и выпил сразу полкувшина.
     - Благодарю,  -  сказал он, - поставьте меня на ноги, а потом я пойду
сам.
     Второй работник облил ему водою голову, затем оба не только поставили
его на ноги,  но подняли и понесли к толпе других людей, которые сразу его
окружили и заботливо стали ощупывать, проверяя, не слишком ли он пострадал
от огня. Эта заботливость удивила Виниция.
     - Кто вы такие? Что тут делаете? - спросил он.
     - Мы  разрушаем дома,  чтобы пожар не добрался до Портовой дороги,  -
отвечал один из работников.
     - Вы мне помогли, когда я свалился без сил. Благодарствуйте.
     - Мы не можем отказать человеку в помощи, - раздалось сразу несколько
голосов.
     Тут Виниций,  который с утра насмотрелся на бесчинствующие толпы,  на
драки и грабежи, внимательным взором обвел окружавшие его лица.
     - Да вознаградит вас... Христос! - сказал он.
     - Слава имени его! - хором ответили ему.
     - Лин?.. - начал Виниций.
     Но  продолжить ему не  удалось,  и  ответа он не услышал,  так как от
волнения  и  чрезмерного напряжения лишился  чувств.  Очнулся  он  уже  на
Кодетанском поле,  в саду. Вокруг него стояло несколько женщин и мужчин, и
первыми словами, которые он сумел произнести, было:
     - Где Лин?
     Ответили ему не сразу, но вот чей-то знакомый голос вдруг сказал:
     - Он  за Номентанскими воротами,  он ушел в  Остриан...  еще третьего
дня... Мир тебе, персидский царь!
     Увидев склонившегося над ним Хилона, Виниций приподнялся и сел.
     - Твой дом,  господин, - говорил грек, - наверняка сгорел, потому что
Карины охвачены огнем, но ты все равно будешь всегда богат, как Мидас.* О,
какое бедствие!  Христиане,  сыны Сераписа, давно предсказывали, что огонь
уничтожит  этот  город.  Но  Лин  вместе  с  дочерью  Юпитера  находится в
Остриане. О, какое бедствие обрушилось на этот город!
     _______________
          * Мидас,  мифический царь Фригии, получил от Диониса способность
     превращать в золото все, к чему ни прикоснется.

     Виниций снова почувствовал дурноту.
     - Ты их видел? - спросил он.
     - Видел,  господин!  Благодарение Христу и  всем богам,  что  я  могу
отплатить тебе доброй вестью за твои благодеяния.  Но я тебе,  Осирис, еще
иначе отплачу, клянусь этим пылающим Римом!
     Наступил вечер,  однако в саду было светло как днем, потому что пожар
полыхал еще ярче. Казалось, горят уже не отдельные кварталы, но весь город
во всю длину его и  ширину.  Небо было залито красным светом,  и  на землю
спускалась багровая ночь.


                                Глава XLIV

     Зарево пылающего города освещало небосвод  по  всей  его  окружности.
Из-за холмов выкатилась большая полная луна,  которая сразу же раскалилась
докрасна  и,  приобретя  цвет  расплавленной  меди,  казалось,  взирает  с
изумлением на гибнущий город, владыку мира. В алых безднах небес светились
алые звезды,  но в отличие от обычных ночей на земле было светлее,  чем на
небе.  Подобно гигантскому костру, Рим освещал всю Кампанию.* При кровавом
этом зареве были видны дальние холмы,  селения,  виллы, храмы, памятники и
акведуки,  сбегающие  со  всех  окрестных  гор к городу,  а на акведуках -
скопления людей,  забравшихся туда ради  безопасности  и  чтобы  наблюдать
пожар.
     _______________
          * Неточность. Пожар Рима мог быть хорошо виден в самом Лации, но
     не в Кампании, отстоявшей от Рима как минимум на 140 км.

     Тем временем бушующая стихия захватывала все новые участки.  Не могло
быть сомнений,  что чьи-то преступные руки поджигают город,  так как новые
очаги  пожара вспыхивали в  местах,  расположенных далеко от  главного его
очага.  С  холмов,  на  которых располагался Рим,  потоки пламени стекали,
наподобие волн морских,  в долины, густо застроенные пяти- и шестиэтажными
домами,  множеством  сараев,  лавок,  деревянных  передвижных амфитеатров,
сооруженных наспех для различных зрелищ,  и,  наконец,  складов с дровами,
оливковым маслом, зерном, орехами, шишками пиний, семенами которых питался
бедный люд, с одеждой, которую по велению милостивых императоров раздавали
голытьбе,  гнездившейся  в  закоулках  города.  Там  было  обилие  горючих
материалов,  гулкие взрывы следовали один за другим,  и пожар с невиданной
быстротой охватывал целые  улицы.  Расположившиеся за  городскою стеной  и
забравшиеся на  акведуки горожане угадывали по  цвету пламени,  что горит.
Неистовые порывы горячего ветра то  и  дело  приносили из  огненной пучины
мириады  раскаленных ореховых и  миндальных скорлупок,  взвивавшихся роями
сверкающих бабочек,  -  с  треском  лопались они  в  воздухе или,  гонимые
ветром, сыпались вниз на новые, еще не загоревшиеся участки, на акведуки и
окружавшие город поля. Казалось, о спасении нечего и думать - смятение все
возрастало,  так как жители города бежали из всех ворот за его пределы,  а
навстречу горожанам шли привлеченные пожаром тысячи людей из окрестностей,
жители  небольших  селений,  а  также  крестьяне  и  полудикие пастухи  из
Кампании, соблазняемые надеждой на безнаказанный грабеж.
     Возглас <Рим  гибнет> не  смолкал в  устах  толпы -  а  гибель города
представлялась в те времена также концом его господства и разрешением всех
уз,  связывавших доселе народ в единое целое. Скопища черни, в большинстве
состоявшей из рабов и чужестранцев, для которых владычество Рима ничуть не
было дорого, а переворот мог быть лишь освобождением от гнета, приобретали
то  тут,  то  там  угрожающий  вид.  Насилие  и  грабежи  распространялись
безудержно.  Можно было подумать,  что  единственно лишь зрелище гибнущего
города,  приковывая к  себе  внимание,  сдерживает взрыв буйства,  которое
развернется во всю силу,  как только город превратится в  пепелище.  Сотни
тысяч рабов,  позабыв о том, что Рим - это не только храмы и стены, но еще
и  десятки легионов во  всех концах мира,  казалось,  ждали только клича и
вождя.  Поминали имя Спартака - но Спартака не было, зато римские граждане
стали объединяться и  вооружаться кто чем мог.  Самые фантастические слухи
кружили у городских ворот.  Некоторые уверяли,  что это Вулкан, по велению
Юпитера, уничтожает город исходящим из земли огнем; другие - что это месть
Весты за весталку Рубрию. Убежденные в этом люди даже не пытались что-либо
спасать,  но, осаждая храмы, возносили богам мольбы о милосердии. Впрочем,
наиболее  стойким  был  слух,  что  сжечь  Рим  приказал император,  желая
избавиться от зловония,  доносящегося с  Субуры,  и построить новый город,
назвав его Нерония.  При этой мысли ярость обуревала людей, и если бы, как
о  том  думал  Виниций,  нашелся  вождь,  желающий воспользоваться взрывом
ненависти народной, час Нерона пробил бы на несколько лет ранее.
     Говорили  также,   что  император  сошел  с  ума,   что  он  приказал
преторианцам и  гладиаторам нападать на горожан и учинить повальную бойню.
Иные клялись всеми богами,  что по  распоряжению Меднобородого из вивариев
выпустили зверей.  На  улицах и  впрямь видели львов с  пылающими гривами,
обезумевших слонов и туров,  которые мчали целыми стадами,  топча людей. В
слухах этих была доля правды -  кое-где  слоны,  чуя приближающийся огонь,
разбили виварии и,  очутившись на воле,  в неистовом страхе кинулись прочь
от надвигающегося пожара,  сметая,  подобно урагану, все на своем пути. Из
уст  в  уста  передавалась весть,  что  в  огне уже  погибли десятки тысяч
человек.  И действительно,  число жертв было огромно. Некоторые, лишившись
всего имущества или  дорогих сердцу существ,  в  отчаянии сами бросались в
огонь, другие задохлись от дыма. В центре города, между Капитолием с одной
стороны и  Квириналом,  Виминалом и  Эсквилином с  другой,  а  также между
Палатином и Целием,  где пролегали наиболее густо застроенные улицы, пожар
вспыхивал сразу в  стольких местах,  что толпы бегущих от  огня неожиданно
натыкались на другой огненный вал,  двигавшийся им навстречу,  и  погибали
мучительной смертью в пламенной пучине.
     Ужас, смятение,  безумие овладели людьми,  не знавшими,  куда бежать.
Дороги были загромождены домашним скарбом,  а где улицы  были  поуже,  там
вообще  было  невозможно пройти.  Искавшие прибежища на рынке и площадях -
там,  где впоследствии был сооружен амфитеатр Флавиев*, возле храма Земли,
возле  портика  Ливии**  и выше - у храмов Юноны и Луцины***,  а также меж
склоном Вибрия и древними  Эсквилинскими  воротами  -  оказались  окружены
морем огня и погибли от жара.  В тех местах, куда огонь не добрался, позже
нашли сотни испекшихся,  обуглившихся тел,  хотя эти  несчастные  пытались
защититься от огня,  выламывая каменные плиты и зарываясь по пояс в землю.
Вряд ли нашлась бы хоть одна семья из живших в центре  города,  все  члены
которой  уцелели  бы,  поэтому  у городских стен и ворот,  на всех дорогах
раздавались горестные вопли женщин,  выкликавших дорогие имена погибших  в
давке или в огне.
     _______________
          * А м ф и т е а т р  Ф л а в и е в  - т.  н.  Колизей,  закончен
     строительством в 80 г.; вмещал свыше 50 тыс. человек.
          ** Л и в и я  - супруга императора Августа.
          *** Л у ц и н а    -    римская   богиня   деторождения;   часто
     отождествлялась с Юноной.

     И в то время как одни молили богов о милосердии,  другие кощунственно
проклинали  их  за  ужасное  бедствие.  Можно   было   увидеть   стариков,
простиравших  руки  к  храму  Юпитера  Избавителя  с  возгласами:  <Ты  же
избавитель,  так спаси свой алтарь и город!> Гневное  отчаяние  обращалось
главным образом против древних римских богов,  которые,  по мнению римлян,
были обязаны усерднее прочих охранять город.  Очи оказались бессильными, и
за  это  их  упрекали.  Зато  когда на Ослиной дороге показалась процессия
египетских жрецов,  везших статую Исиды, спасенную из храма в окрестностях
Целимонтанских  ворот,  толпа  смешалась  с  шествием,  люди  впряглись  в
повозку,  провезли  ее  до  самых  Аппиевых  ворот  и,  завладев  статуей,
водрузили  ее  в  храме  Марса,  оттеснив  жрецов  этого  бога,  посмевших
сопротивляться.  В других местах взывали к Серапису,  Ваалу  или  Иегове*,
приверженцы  которого,  высыпав  из  закоулков Субуры и Заречья,  оглашали
воплями и мольбами прилегавшие к городским стенам  пустыри.  В  их  криках
звучали,  однако, нотки торжества, и, когда часть горожан присоединилась к
хору голосов,  славивших <Владыку мира>,  другая часть,  возмущаясь  этими
проявлениями радости,  пыталась силой заглушить их.  Здесь и там слышались
странные, торжественные песнопения - пели мужчины в расцвете сил, старики,
женщины  и  дети,  но смысл гимнов был непонятен,  только повторялись то и
дело слова:  <Се грядет судия в день  гнева  и  бедствия>.  Мятущиеся,  не
знающие сна волны людские окружали горящий город, подобно бушующему морю.
     _______________
          * И е г о в а   (собств.   Яхве)     -   господь   (древнеевр.),
     табуированное имя высшего божества в иудаизме.

     Но ничто не приносило спасения - ни отчаянье,  ни кощунства, ни пенье
гимнов. Гибель надвигалась упорно, беспощадно, неотвратимо, как рок. Возле
театра Помпея загорелись  склады  пеньки  и  канатов,  большие  количества
которых держались в запасе для цирков, арен и всевозможных употреблявшихся
при играх машин;  запылали и соседние строения,  где  хранились  бочки  со
смолою  для пропитывания канатов.  Несколько часов кряду эта часть города,
за которою  лежало  Марсово  поле,  озарялась  таким  ярким  светло-желтым
светом, что обезумевшим от ужаса горожанам некоторое время казалось, будто
при вселенской этой катастрофе нарушилось также чередование дня и  ночи  и
они видят свет солнца. Но затем сплошное кроваво-алое зарево вытеснило все
другие  краски.  Из  полыхающего  моря  вырывались  к  раскаленному   небу
гигантские  огненные фонтаны и столбы,  они распускались вверху пламенными
кистями и султанами,  которые развевались на ветру,  превращаясь в золотые
нити  и  космы  искр,  и  уносились  вдаль  в  сторону Кампании и Альбана.
Становилось светло как днем - воздух,  казалось,  был  насыщен  не  только
светом,  но  и  самим  огнем.  Вода  в  Тибре  текла  пламенеющим потоком.
Злосчастный город являл собою подлинный ад.  Пожар  захватывал  все  новые
кварталы,  штурмом  брал холмы,  разливался по равнинам,  затоплял долины,
бушевал, гудел, громыхал.


                                Глава XLV

     Ткач Макрин,  в чей дом принесли Виниция, обмыл его, дал ему одежду и
накормил,  после чего  молодой трибун совершенно оправился и  заявил,  что
нынешней же  ночью продолжит поиски Лина.  Макрин -  он был христианином -
подтвердил слова  Хилона о  том,  что  Лин  вместе со  старшим священником
Клементом отправились в  Остриан,  где Петру предстояло совершить крещение
целой  общины  приверженцев нового  учения.  Соседи-христиане  знали,  что
наблюдать за  своим домом Лин  еще  третьего дня поручил некоему Гаю.  Для
Виниция это  было доказательством того,  что  ни  Лигия,  ни  Урс  дома не
остались, и, видимо, также отправились в Остриан.
     Эта  мысль принесла ему  немалое утешение.  Лин был стар,  ему трудно
было  бы  ежедневно ходить из-за  Тибра  к  далеким Номентанским воротам и
возвращаться оттуда домой за Тибр,  и он,  вероятно, на эти несколько дней
поселился у кого-нибудь из единоверцев за городскою стеной, а с ним вместе
и Лигия и Урс.  Тогда они, скорее всего, не пострадали от пожара, который,
кстати,  на  противоположный склон Эсквилина не перекинулся.  Во всем этом
Виницию виделся перст провидения Христова -  он  почувствовал на  себе его
заботу и  с  сердцем,  более чем  когда-либо  исполненным любви,  поклялся
отплатить ему всею жизнью за столь явные знаки милости.
     Но тем более он торопился в  Остриан.  Он отыщет Лигию,  отыщет Лина,
Петра и увезет их куда-нибудь далеко, в одно из своих поместий, ну хотя бы
на  Сицилию.  Рим  горит,  еще несколько дней,  и  от  него останется лишь
пепелище,  так зачем же им оставаться здесь,  среди бедствий и пришедших в
неистовство людей?  Да,  он  их  увезет,  там они будут окружены десятками
вышколенных рабов,  будут жить в  тишине и  покое под  сенью Иисусовой,  с
благословением Петра. Только бы сейчас найти их.
     Было это,  однако,  делом нелегким. Виниций помнил, с каким трудом он
пробирался от Аппиевой дороги за Тибр, сколько пришлось ему кружить, чтобы
выбраться  на  Портовую  дорогу,  и  теперь  он  решил  обогнуть  город  с
противоположной стороны.  Следуя по Триумфальной дороге вдоль реки,  можно
было добраться до моста Эмилия,  а оттуда,  идя мимо Пинция, вдоль Марсова
поля,  мимо  садов  Помпея,  Лукулла  и  Саллюстия,* выйти на Номентанскую
дорогу.  Это был кратчайший путь,  но и Макрин,  и Хилон не советовали  по
нему  идти.  Правда,  огонь  ту часть города пока не захватил,  но рынки и
улицы могли  оказаться  совершенно  забиты  людьми  и  завалены  домашними
вещами.  Хилон советовал идти через Ватиканское поле до Фламиниевых ворот,
лишь там пересечь реку и дальше двигаться вдоль наружной стороны городских
стен,  за садами Ацилиев**,  к Соляным воротам.  После недолгого колебания
Виниций согласился последовать совету.
     _______________
          * Триумфальная  дорога  выходила  из  города  в  северо-западном
     направлении,  в сторону Ватиканского холма. Пинций, или т. н. Садовый
     холм,  расположен в северной части Рима; на склонах Пинция находились
     сады Помпея, Лукулла, Саллюстия, Ацилиев, Домициев и др.  Л у к у л л
     Луций Лициний (117 - 57 до н. э.) - римский государственный деятель и
     полководец, баснословный богач. Гай С а л л ю с т и й  Крисп (86 - 35
     до н. э.) - римский политический деятель и историк.
          ** А ц и л и и  - древний плебейский род.

     Макрину надо было остаться,  чтобы охранять дом,  но он раздобыл двух
мулов,  которые могли сгодиться для Лигии в дальнейшем пути.  Хотел он еще
дать в помощь раба,  но Виниций отказался, полагая, что, как это уже с ним
было, любой встреченный в пути отряд преторианцев подчинится его приказам.
     Итак,  вместе с Хилоном он,  не мешкая,  отправился через Яникульское
поле к  Триумфальной дороге.  На открытых местах здесь также располагались
биваки погорельцев,  но пробираться среди них стоило меньше труда, так как
большинство жителей бежало к  морю по  Портовой дороге.  За Септимианскими
воротами Виниций  и  Хилон  поехали  между  рекою  и  великолепными садами
Домициев, могучие кипарисы которых стояли багрово-красные от пожара, будто
в лучах заката.  Дорога становилась свободней,  лишь временами приходилось
пробиваться сквозь поток  валивших в  город крестьян.  Виниций нетерпеливо
погонял своего мула,  а ехавший следом Хилон без умолку разговаривал сам с
собою:
     - Вот,  пожар уже  остался позади,  теперь он  греет нам  спины.  Да,
никогда еще не бывало на этой дороге ночью так светло.  О Зевс! Если ты не
прольешь ливня на  этот пожар,  значит,  Рим тебе не дорог.  Человеческими
силами такой огонь не погасить.  Вот он, город, которому покорялась Греция
и  весь мир!  А нынче любой грек может печь себе бобы в его золе!  Кто мог
этого ожидать!  И  не будет уже ни Рима,  ни римских владык.  И  если кому
вздумается ходить по этому пожарищу,  когда оно остынет,  да посвистывать,
он  сможет  посвистывать,  никого  не  опасаясь.  О  боги!  Посвистывать в
городе-миродержителе!  Какой грек иди  даже варвар мог  ожидать такого!  А
между тем свистеть можно будет сколько душе угодно, потому что куча золы -
осталась ли  она  от  пастушеского костра или от  сожженного города -  это
только куча золы, которую рано или поздно развеет ветер.
     Говоря это,  Хилон  время от  времени оборачивался назад и  глядел на
волны огня со злобной и вместе с тем радостной миной.
     - Гибнет!  Гибнет!  - продолжал он. - И больше не будет его на земле.
Куда же  теперь весь мир  станет посылать свое зерно,  свои оливки и  свои
деньги?  Кто будет выжимать у всего мира слезы и золото?  Мрамор не горит,
но  в  огне он крошится.  Капитолий обра