аперед  что-б
бодрость, да дисциплина была... Нешто-ж это руготня?
     -- А наше дeло шашнадцатое... Обругал и кончено. Правила...
     -- Ладно, -- внезапно разсвирeпeл Каракуль. -- Хрeн с вами! Пусть никто
не скажет, что Ванька Каракуль -- жулик, слову своему не хозяин! Давай сюда.
     Он сердито  вырвал  из рук  Ленича  кружку и под общiй  злорадный хохот
поднял руку и вылил воду себe в рукав.
     -- Ну, а теперь, дьяволы, держись, -- угрожающе  сказал он, поеживаясь.
--  Уж  я вам  теперь ни одного мата не прощу. Все море скрозь вас  пропущу.
Будете вы у меня бeдные... Ангелочков с вас сдeлаю.
     -- Будя,  Каракуль, трепаться-то.  За собой  лучше  смотри! Воспитатель
тоже выискался.
     -- Ладно, пой! Рано пташечка запeла, как бы кошечка не съeла! Попомните
вы "генерала Каракуля"!..
     -- А почему это тебя Каракулем прозвали? -- спросил я.
     -- А это по моей спецiальности, -- гордо отвeтил мальчик.
     -- По какой это спецiальности?
     -- Это он сзади у дам, которыя зазeвавшись, из  пальта  каракуль рeжет,
-- объяснил кто то.
     -- Как это?
     -- Да, проще простого!  --  самодовольно усмeхнулся "генерал". -- Ежели
которое пальто каракулевое, или другое какое подходящее с царскаго времени у
старых, значит, барынь  или "совбурок"14,  ну,  я,  ясно, и слeжу. Ну, а как
дама эта, гдe у магазина станет или там с каким фраером15 лясы точит -- я уж
тут как тут... А у меня такая бритва есть -- раз, раз и ваших нeт,  -- кусок
каракуля в карманe...

     14 Совeтская буржуйка.

     15 Человeк, котораго можно обворовать.

     -- А развe дама не замeтит?
     --  Когда  замeтит,  -- засмeялся парнишка, -- ужо поздно. Ищи  вeтра в
полe.  Нашего брата в  толпe  поймать, 174  надо гороху наeвшись.  Вот,  все
едино, как в наших трубах: пойди, укуси! Развe что газом, как сусликов. Да и
мы сами-то не без газов!..
     -- Ну-ка,  ребята,  --  раздалась  команда  боцмана,  прервавшаго  нашу
"инструктивную" бесeду.  -- К берегу подходим. Смотрите, чтобы безпорядку не
было! По одному на берег вылeзать.

        Первая дисциплина

     Через нeсколько минут киль  шлюпки  с мягким шипeньем вылeз на песок, и
ребята радостно повыскакивали  на  пляж. Вскорe  подошла  и  вторая  шлюпка,
высадившая и свою порцiю пассажиров.
     -- Ну, Каракуль,  -- сказала Тамара, --  мы на  тебя,  как  на каменную
гору, надeемся. Помоги, брат, нам порядок поддержать.
     "Генерал" гордо выпрямился.
     --  Уж раз  выбрали,  сучьи дeти,  я им головы попроламываю,  а порядок
будет. Уж будьте покойнички, я их пообломаю.
     -- Ну, ну. Ты уж лучше головы им оставь цeлыми, а пока устрой  вот что:
выстрой нам их в одну шеренгу.
     --  В  шеренгу? -- переспросил Каракуль.  -- Плевое  дeло.  Это в  один
секунд.
     Он  подскочил  к  самому  высокому  мальчику,  поставил  его  спиной  к
остальным и заорал:
     --  Эй, вы, калeки подзаборные! Становись в очередь папиросы  получать.
Высшiй сорт: третiй Б, экстра, 20 штук 3 копeйки.
     Ребятишки зашевелились и к нашему удивленiю без всяких объясненiй стали
строиться в затылок один другому.
     -- Ну,  ну, смирно, -- сердито  закричал "генерал".  -- Кто тут драться
будет -- изуродую, как Бог черепаху!
     Ребята притихли. Мы почувствовали себя смущенными.
     -- Что-ж  ты,  Каракуль,  обманывать стал?  --  упрекнул Боб. -- У  нас
папирос вовсе и нeт. Скауты не курят.
     --  Экая  бeда.  Зато, вишь,  как быстро построились. Не обманешь -- не
продашь. И сицилизм без обману не строится. 175
     -- Ишь, ты, какой политик нашелся!  Ну, ладно, что-ж  с тобой сдeлаешь,
-- махнул рукой боцман. И, повернувшись к "очереди", он скомандовал:
     -- Направо!
     Ребята кое-как повернулись лицом к нам и замерли...
     Прошло не мало  лeт с  тeх пор...  И  каких  лeт!  Много  ярких  картин
промелькнуло перед моими глазами, но этот момент почему-то врeзался в память
с четкостью фотографической пластинки.
     Слeва ровной  тяжелой массой шумит темное море, медленно  и лeниво катя
бeлые гребни своих валов на  желтый песок. Справа невысоко  поднялась  стeна
коричневых  морщинистых  скал,  а  перед  нами  неровной  пестрой   шеренгой
вытянулись два десятка жалких оборванных голодных  ребятишек, с  напряженiем
глядящих нам в лица. И вся эта картина пронизана сiяющим солнечным свeтом  и
овeяна соленым вeтром моря...
     Многое, многое стерлось  в памяти. Но почему-то  эти секунды стоят, как
живыя!
     --  Вот  что, братишечки, -- бодро начал  боцман. -- Ваш  "генерал" вам
малость наврал, но  не так уж  и сильно. Курева у нас  нeт,  но зато дельфин
ждет, а он жирный, как свинья. Сдeлаем, значит, так: сперва купанье и стирка
платья. На это уйдет час. За  это время наши ребята сварят пол-дельфина и мы
его слопаем. Потом полежим на солнышкe, поиграем, докончим нашего дельфина и
айда домой. Кто  хочет -- в свои трубы, а кто хочет в настоящiй дом. Ну, как
идет?
     -- Э, э, э... -- разочарованно пронеслось по рядам.
     -- И тут обман! Папирос нeт. Чего там мыться? И так сойдет!
     Боб не обратил вниманiя на воркотню "пролетарiата".
     -- Ну, ты, "генерал", принимай команду  над мальчиками,  а  ты, Тамара,
возьми дeвочек в  оборот. Ну-с!  Мужчины туда,  а  дeвочки туда,  за тот вот
утес. Ну, шагом марш!
     Ребята кучкой двинулись за "генералом", но из этой кучки сразу же стали
отрываться отдeльныя единицы с явным намeренiем "смыться" и избeгнуть бани.
     -- Стой, стой!  --  закричал, догоняя их,  боцман. -- Я 176 вам  самаго
главнаго  еще не  сказал: если кто  не вымоется,  да не постирает платья, ни
кусочка дельфина так и не увидит. Так и знай. Тут вам морскiе порядки!
     На отставших посыпались насмeшки, и дисциплина в "полку" сразу окрeпла.
     --  Ну, вот, -- довольно замeтил Боб, оборачиваясь к нам. -- Я уж знаю,
за  какую  возжу подергать.  Теперь,  брат, наша  власть. Теперь они  у  нас
шелковыми  будут. Голод не тетка... Ты, Ленич, со своим патрулем, займись-ка
брат, дельфином, а мы потопаем к ребятам  -- одному "генералу" не управиться
с такой оравой. Ромка,  не забудь аптечки, походную амбулаторiю откроем, как
всегда!
     На  песчаном  берегу  под  горячим солнышком  уже  копошилась  дeтвора.
"Генерал" "методами соцiалистическаго  воздeйствiя"  уже сумeл уговорить  их
снять платье, и вид  обнаженных дeтских тeл ударил, как  хлыстом,  по  нашим
нервам.  Худенькiя  руки  и  ноги,  торчащiя  ребра,  сутулыя  спины.  Живые
маленькiе скелеты. Подрeзанные ростки жизни...
     Не без труда заставили мы безпризорников вымыть свое платье и развeсить
его сушиться на горячiя,  накалившаяся на  солнцe скалы. Затeм  скауты  тоже
раздeлись.
     -- Ну, а теперь, ребята, купаться, -- скомандовал Боб. -- Ты, Ромка,  и
ты, Григ, будьте  дежурными, сверху смотрите за утопленниками, а то в волнах
ни черта не увидать. А вы, ребята, так и знайте, кто утонет, тому ни кусочка
дельфина. Ну, айда! Голодранци усих краiн, геть у море!
     И  куча  веселых голых  тeл с хохотом  бросилась навстрeчу  набeгавшему
сeдому валу...
     Через полчаса голодная  ватага наших питомцев с  горящими от нетерпeнiя
глазами кружком  расположилась у  костра. Их  вымытыя мородочки  производили
самое отталкивающее впечатлeнiе. Под коркой грязи и копоти  раньше  не  было
видно так ясно, как  сейчас, блeдной землистой кожи, синих  губ, ввалившихся
глаз. И  на эти  блeдныя лица  уличная  грязь  уже наложила свои болeзненные
отпечатки.  Это были не  дeти с ясными глазками и веселой  улыбкой, это были
преждевременно состарившiеся 177  подростки  со  слeдами  голода, лишенiй  и
порока на истощенных лицах.
     Порцiи  дельфина  с   картошкой,  нанизанныя  на  палочки,   уже  чинно
выстроились на разостланном парусe.
     -- Ну, что-б никому не обидно было,  мы нeчто вродe жеребьевки устроим,
-- сказал Боб. -- Ты, "генерал", всeх своих знаешь?
     --  Ну, что  за еврейскiй  вопрос? В  одном домe, почитай, живем, одним
дeлом занимаемся, карманы чистим.
     -- Ну, вот, и ладно. Поворачивайся спиной.
     -- Это кому?
     -- Кому? Да хоча бы Петькe.
     Жадная рука быстро протягивается из кучи и цeпко захватывает порцiю.
     -- А это?
     -- Кузькe. А это -- Хрeну...
     -- Ну, вот,  и  ладно, -- говорит Тамара,  когда  раздача  окончена. --
Никому и не обидно.  Только вы  не  спeшите ребята, никто не отберет. А eсть
нужно медленно, не спeша. Потом вeдь еще раз кушать будем.

        Обыкновенная исторiя

     Послe  завтрака -- мертвый час. Часть  ребята  дремлет -- кто прямо  на
солнышкe,  кто  в  тeни   скал.  Моряки   моют  и  чистят  шлюпки,  и  кучка
безпризорников с интересом помогает им.
     Около  нас  с  Тамарой,  под  тeнью  скалы  собралась  кучка  ребятишек
"поговорить  по  душам".  Послeднiе остатки недовeрiя  и  отчужденности  уже
исчезли,   и  в  нашей  маленькой  группe  воцарилась  атмосфера   искренней
задушевности и довeрiя.
     Старшая  из  дeвочек,  которая первая рeшила  eхать  с нами, путаясь  в
словах и порядкe событiй, медленно и несмeло разсказывает свою исторiю.

     Маленькiй безпризорник-воришка,  типа Каракуля, зорко высматривает, что
бы стянуть на базарe. Это единственная извeстная ему форма борьбы за жизнь.

     --  Да  развe  упомнишь,  как дeло-то  было?--  с трудом  говорит  она,
задумчиво  глядя  на море. -- Жила я с маткой  в селe  под Курском. Говорили
старики, что раньше 178 хорошо жили, да я не помню, совсeм еще малая была. А
то все плохо было. А в прошлую зиму совсeм замучилась. Как по осени отобрали
у нас  хлeб  -- продналог,  значит, ну, ничего  и не осталось. А весной уж и
совсeм голод пошел.  Сперва  как-то терпeли,  а потом,  не  приведи Бог, как
плохо стало. Лебеду, да кору стали  eсть.  Опухли всe. Вот, видите, какiя  у
меня ноги-то сейчас!  179  Хоть  на  бал,  такiя тонкiя,  --  она насмeшливо
пошевелила своей худой ногой. -- А тогда прямо как бревна были, только, вот,
силы  не было совсeм. Одна  опухлость,  а силы  никакой. Ну, а мамка у  меня
старая была.  Она уж с  мeста  так и  не сходила. Так Богу душу  и отдала по
веснe. Поплакали, похоронили мы ее, а батька и говорит мнe и меньшому брату,
Ванятка   звался,  года   на  2  помоложе  меня  был:  "Собирайтесь,  поeдем
куда-нибудь.  Може, гдe  в городe  прокормимся. Здeся все  равно  околeвать:
весной-то сeять вeдь нечeм будет". Ну, взяли мы,  значит, по мeшку с платьем
и пошли  из деревни на станцiю.  А в  деревнe-то  мало  кто  уже  и живой-то
остался. Только хаты пустыя стоят. Ну,  пошли мы,  значит. А  тут  уж совсeм
весна была,  да только дождь,  буря, холод. А  итти-то 50  верст надо  было.
Нeсколько дней топали. Хорошо еще, что батька кусок лошадиной ноги достал на
дорогу  -- варили ее. Но  все-таки  батька больной совсeм стал. Как пришли к
станцiи, он  и свалился. Подобрали его на носилки и куды-то отнесли.  А мы с
Ваняткой так  и  остались. Стали просить Христа  ради курочка хлeба. Которые
пассажиры давали,  которые  нeт, а  все лучше жилось, как в деревнe. А потом
потерялся Ванятка. Я  уж  не  знаю --  как. Людей набито вездe  было. Каждый
толкнет... Кому какое дeло до мальченки? Свое горе у кажного, небось,  есть.
А, может, и под поeзд попал... Махонькiй вeдь он у меня был...
     Дeвочка замолчала, и ея худенькое лицо перекосилось гримасой боли.
     -- Ну, а потом извeстно, что...  Подруги нашлись, воровать научили. Раз
своровала,  другой, а потом и засыпалась.  В  тюрьму, а  потом  в  дeтдом...
Посмотрeла я там дня два, и ночью через забор ходу.
     -- Плохо развe было? -- с участiем спросила Тамара.
     -- Ясно, что плохо... Первое  дeло,  голодовать опять пришлось. А потом
-- всe ругают, попрекают: "Дармоeдка, говорят, лишнiй илимент" и всяко!.. Ну
их, -- махнула она рукой... -- Опять  я на улицу пошла. С другими дeвченками
познакомилась. Потом, конечно, и мужчины пошли. Всего было...  Уж лучше и не
вспоминать... Как это у нас поют... 180
     И  она   внезапно  запeла  своим  хриплым  срывающимся  голоском  пeсню
дeвочки-проститутки:

     "Не плачь, подруженька, ты, дeвица гулящая...
     Не мучь ты душу, объятую тоской...
     Вeдь все равно -- вся наша жизнь уже пропащая,
     А тeло женское вeдь проклято судьбой..."

     В тоскливых  словах  этой  уличной  пeсенки  прозвучало унынiе и жалоба
безконечно усталаго  человeка. Этот  контраст дeтскаго  голоска со словами и
безнадежностью  горя  взрослаго  человeка  ошеломил   нас.  Тамара  сердечно
привлекла  к  себe поющую  дeвочку,  и  та,  внезапно  прервав  свое  пeнье,
прислонилась к ея плечу и горько разрыдалась.
     -- Господи,  хоть  бы  отравиться дали! --  всхлипывая говорила она. --
Замучилась я совсeм. Кажный ногой пнет... Пшла прочь, проститутка, кричат...
Никто ласковаго слова не скажет... Словно кошка, али собака...
     Тамара ласково  гладила ее по  головe и  шептала какiя-то успокоивающiя
слова, но в глазах у нея самой стояли слезы  волненiя. Мало  по малу дeвочка
перестала рыдать и, уткнув лицо в руки, лежала на пескe, и только изрeдка ея
узенькiя плечи вздрагивали от подавленных рыданiй.

        Око за око, зуб за зуб...

     -- Вишь, сразу видно -- баба! -- сердито сказал подошедшiй Каракуль. --
Как что, так и в рев... С чего это она?
     -- Да, вот, жизнь свою вспомнила, -- тихо отвeтила одна из дeвочек.
     -- Жизнь, жизнь, -- ворчливо продолжал "генерал",  усаживаясь. -- Ясно,
что у нас не жисть, а жестянка, но скулить тоже резону нeт...
     Видно было, что  наш "генерал" привык  изображать  из  себя забубеннаго
прожженнаго парня, прошедшаго всe совeтскiе трубы и зубы...
     -- Ну, а ты, Каракуль, как в трубы попал?
     -- Я-то?  -- переспросил паренек с  самым удалым 181 видом. -- Да очень
просто -- раз, два, и ваших нeт. Долго ли умeючи?
     Безпризорники засмeялись. Он залихватски подбоченился и продолжал:
     -- А ежели толком разсказать,  то  игрушка  такая  вышла.  Я  сам  -- с
Херсона, а  папка мой в царское время в полицiи служил. Чeм уж  и  не  знаю,
кажись, городовым...  Ну, вот, так с  два тому назад  спутался он с каким-то
прiятелем. Вот, разик и дернули они как-то с папкой.
     Каракуль выразительно и художественно изобразил бульканье водки.
     -- Здорово дрызнуто было... Ну,  а  извeстно пьяный язык треплется, как
тряпка. Словом, папка мой спьяна и ляпнул про городового-то...
     -- Я это как сейчас, вот, помню -- я тогда на лавкe лежал, не спал, все
слышал. Не  нравился этот папкин  прiятель. Ох,  думаю, быть бeдe! Видно,  и
вправду этот сукин сын в ВЧК служил. Вечером вдруг машина --  папку за зад и
в конверт... А  там  долго  ли?.. Туды  сюды и  в  подвал... Как  же,  "враг
трудового народу"... Сволочи!.. Ох,  и  зло  же меня взяло! Ну, думаю, уж  я
себe,  может, голову сломаю, а уж тебe,  гаду ползучему, отплачу  за папкину
смерть. Ну, вот,  вскорости, подстерег я  этого прiятеля ночью на  улицe, да
нож сзади ему в ребра и сунул...
     -- Ишь, ты!.. -- раздался восторженный возглас.
     -- А мнe-то что?  -- возбужденно воскликнул Каракуль. -- Смотрeть я  на
него буду, что ли? Он папку, сволота, выдал, а я с ним цeловаться буду?..
     -- Ну, а потом? -- прервал тот же голос.
     --  Потом? -- небрежно протянул паренек. -- Потом -- извeстно что:  под
вагон, и  досвиданья  -- на вольную жисть. А  теперь, вот, на курорт прieхал
под  первым  классом прямо из Москвы... Не жисть,  а лафа: зимой  --  гдe  в
Питерe, альбо в Москвe, а лeтом -- пожалуйте на юг, на курорт...

        На пляжe

     Свисток  боцмана  прервал  его  хвастливый  разсказ.  Начались  игры  и
состязанiя. Могучiй  инстинкт  игры,  который не  был  заглушен даже  годами
голодной  безпризорной  182  жизни,  овладeл  дeтьми. Веселый  смeх  огласил
морской  берег. В азартe игр и состязанiй забылись всe тревоги  настоящаго и
мрачные тона будущаго...
     Оказалось,  что  этим  маленьким  дикарям неизвeстны даже самыя простыя
игры, и примитивныя пятнашки, эстафетка или лисичка вызывали  взрывы смeха и
оживленiя.  Но  если  в  играх,  требовавших  ловкости  и  мелких  движенiй,
безпризорники  успeшно состязались с  нашими скаутами,  то оказалось, что их
сила  и  физическая выносливость  подорваны  уличной  жизнью  накрeпко.  Эти
маленькiе  человeчки, изумительно выносливые к холоду, голоду и лишенiям, не
могли пробeжать без отдыха даже  100 метров,  хорошенько  перекувырнуться  и
прыгнуть...
     Но  несмотря  на  неуспeх состязанiй по спорту, смeху  и азарта было --
хоть отбавляй. Больше всeх торжествовал Каракуль,  кружка котораго при общем
смeхe  постоянно опоражнивалась в рукава провинившихся.  К  концу состязанiй
приз боцмана -- перочинный нож -- тому,  кто меньше всeх ругался,  был выдан
тому курчавому мальчугану, который первый вызвался eхать с нами.
     Ему досталось только  четыре кружки.  "Рекорд"  оказался что-то  больше
30...

        Концерт

     Послe  обeда,  за которым был окончательно ликвидирован дельфин, скауты
сорганизовали маленькое "клубное отдeленiе"  --  показали  шуточныя  сценки,
фокусы, забавы и в заключенiе пропeли нeсколько скаутских пeсенок.
     Лагерная  пeсенка  "Картошка"  имeла   необыкновенный   успeх.   Ребята
попросили повторить ее. Особенно понравились заключительныя слова:

     "Неуклюжiе бегемоты
     Издают протяжный вой....
     Хоть и знают скауты ноты,
     Но поют -- о, Боже мой!.."

     Слово "бегемоты"  потребовало спецiальнаго разъясненiя, каковое  и было
дано  Тамарой  со  всeми  красками 183 тропических  истоков  Голубого  Нила.
Правда, слова Африка и Нил тоже потребовали объясненiй.
     -- Да  что-ж это,  ребята,  -- словно обидeлся боцман. -- Все-то мы вам
поем, да разсказываем. А вы нам-то развe не сумeете спeть?
     -- Мы-то? Эва! -- с ноткой обиды в голосe отвeтил "генерал". -- Мы тоже
не сапогом сморкаемся... Давай, робя, сгрохаем, что-ль?..
     -- А что?
     -- Да хуч бы для  начала  --  нашу "подвагонную". Я  -- за  запeвалу...
Ну-ка!..
     Хриплым,  но   вeрным  баском   Каракуль  затянул   пeсенку  о   судьбe
безпризорника, вездe встрeчающаго пинки и окрики. Всe его сторонятся и никто
не пожалeет... Вот он, одинокiй и озлобленный, в кучкe других безпризорников
встрeчает какую-то дeвочку и останавливается, как вкопанный...

     "-- Что, пацан, распялил зeнки?16
     -- Гдe тебe, дуреха, знать...
     Ты мою сестренку Нинку
     Мнe напомнила опять...

     Ну точь в точь твой голос звонкiй,
     И глаза совсeм твои...
     -- Ну, а гдe твоя сестренка?
     -- Скорый поeзд раздавил".

     И нестройный хор маленьких оборвышей дружно подхватил:

     "Свисток, браток, да на ось...
     Нас опять повезет паровоз...
     Мы без дома и гнeзда,
     Шатья безпризорная..."

     Мы похвалили. "Генерал" расплылся от удовольствiя.

     16 Пристально смотришь.

     --  Ну,   ежели  вам  понравилось,  --   мы  вам  тут  цeльный  концерт
сварганим... А  ну-ка, Сенька! Давай, Шкет, 184 что с того, что ты по дачным
поeздам воешь... Хуч тут и безплатно, да для хороших людей и веревки говорят
не жалко.
     Сенька-Шкет, курносый  остроглазый мальчик с огромной  копной бeлокурых
растрепанных волос на головe, довольно ухмыльнулся.
     -- А мнe што? Я завсегда. С моим полным... А што?
     -- Да вот, хоть "Гон со смыком"...
     Сенька подбоченился и потопал по песку босыми ногами...
     -- Эх, чечетка не выйдет... Эх-ма!.. Ну, да все едино...
     И он начал чистым ясным голоском пeсенку вора:

     "Гоп со смыком -- это буду я... Та-та...
     Граждане, послушайте меня.
     Ремеслом я выбрал кражу,
     Из тюрьмы я не вылажу,
     И тюрьма скучает без меня... та-та"...

     Тут Сенька разухабисто подмигнул, шевельнул плечами, и видно было,  что
на полу он иллюстрировал бы пeсенку залихватским танцем...

     "Но сколько бы в тюрьмe я не сидeл, та-та
     Не было минуты, что-б не пeл...
     Заложу я руки в брюки
     И хожу, пою от скуки