Ну и ночью ясно, тоже. А как
же иначе?
     -- Постой-ка. Рубашку-то  ты  снимаешь на  ночь?  --  объяснил  я  свой
вопрос. 106
     -- Снимать? А спать-то в чем?
     -- А в бeльe?
     -- Эва, бeлье! -- невесело  усмeхнулся Митька. -- Мы  забыли, как  оно,
бeлье-то, выглядит, да  с чeм  его eдят... Мы вeдь, как елки:  зимой и лeтом
все одним  цвeтом.  У  меня, кромe  как одна эта  рубаха -- ничего больше  и
нeт...

        Обыкновенная исторiя...

     Площадка гудeла криками и смeхом. Подзадориванiя и замeчанiя неслись со
всeх сторон.  Игра становилась все оживленнeе.  Могучiй  импульс игры владeл
всeми: и участниками, и зрителями.
     Эти ребята, дни которых проходили в  тюрьмах, на базарах, под заборами,
в канализацiонных трубах, на улицах, под  вагонами, в  воровствe,  картежной
игрe,   пьянствe  --   всe   эти  ребята   сбросили   теперь   личину  своей
преждевременной троттуарной  зрeлости  и  превратились  в смeющихся играющих
дeтей...
     Я стоял с  Митей у  края  площадки и  с интересом смотрeл  на его живое
лицо, на котором тeнями  смeнялись чувства  зрителя -- одобренiе и насмeшка,
восторг и досада...
     -- Слушай, Митя, -- спросил я. -- Как это ты попал сюда?
     Он не сразу понял вопрос и недоумeвающе посмотри на меня.
     -- Куда это?
     -- Да, вот, сюда, в дeтдом.
     -- Сюда-то? Да с тюрьмы, -- просто отвeтил он.
     -- Ну, а в тюрьму?
     -- В тюрьму? -- медленно переспросил мальчик,  лицо его  помрачнeло. --
Длинно говорить. Да и вам зачeм? -- и его глаза пытливо заглянули в мои.
     Видимо, он прочел  в  них не  одно  любопытство,  ибо  болeе  довeрчиво
продолжал:
     --  Да  что-ж  -- дeло  обычное...  Папка-то у  меня -- старый рабочiй,
слесарь.  Так с год назад его мобилизнули в деревню. Как это... ну, кампанiю
какую-то, что ли, 107 проводить... Уж я и не знаю точно... Ну, а там как раз
возстанiе было. Крестьяне  взбунтовали,  что-ли... Словом, видно,  убили там
его, папку-то моего.  Пропал...  --  Мальчик  промолчал нeсколько секунд. --
Жалко было. Хорошiй  он  был. Не бил никогда. Ладно  жили... --  Ну, а послe
житуха-то у  нас совсeм плохая пошла. Мамка-то  у меня  больная, а  братишка
совсeм еще маленькiй... Хлeба не  было.  Перемогались  мы  сперва как-то,  а
потом совсeм застопорили. Ну, а я -- как  старшiй дома был. Должон же я  был
что  сдeлать? --  вопросительно сказал Митя, и  что-то рeшительное и  смeлое
прозвучало в его голосe. -- Что-ж, так и подыхать мамкe, да Ванькe с голоду?
Нeт уж! Ну,  значит, и пошел  я  воровать... Что-ж  было иначе дeлать?.. Да,
вот, еще молодой был,  не умeл. На первом же  дeлe  и засыпался...5  Привели
меня в милицiю, пустили юшку6 с лица и в тюрьму. Мeсяца два сидeл я вмeстe с
ворами.  Они меня  всему научили... Ну, думаю, вот, теперь выйду на  волю --
теперь уж Ванька, да матка не пропадут! Я их сумeю прокормить! Ученый уже...
Выпустили меня, значит, из  тюрьмы, да в дeтдом и загнали. Не этот, а там, у
вокзала, другой... Как первая ночь, так я, ясно, и смылся. Из окна на крышу,
да по водосточной  трубe... Дeло  плевое.  Послe  тюремной  голодухи  был  я
легкiй, как шкилет... Бeгу, я, значит, домой полным ходом,  ног под собой не
слышу, хочу скорeе мамку повидать. Подбeгаю к нашему домику, гляжу -- Боже-ж
ты мой! -- а там окна  досками забиты. Что такое? Я  в дом -- дверь закрыта.
Стучал,  стучал -- никого. Я -- к сосeдям  -- хорошiе люди были. А тe: давно
говорят, Митенька, твоих-то на погост свезли... С голодухи померли...

     5 Попался.

     6 Кровь.

     Голос мальчика прервался, и его загорeлое лицо передернулось.
     -- А потом,  что-ж разсказывать-то?  -- тихо закончил  он.  -- Опять на
улицу,  да на  воровство. Из  тюрьмы в тюрьму. Оттуда в  какой-нибудь дeтдом
заберут.  Убeжишь,  конечно,  засыпешься   опять,  и  опять  та  же  волынка
начинается. Уж такая, значит, планида... 108
     -- А отсюда не убeжал?
     --  Хотeл  было спервоначалу  --  для  нас  вeдь  это  дeло  привычное:
удрать-то.  Да,  вот,  Владим  Ваныч  со  своими  ребятами  понравились мнe.
Хорошiе, душевные  люди. Да  тут еще,  вот,  медаль эту заслужил  на пожарe.
Как-то теперь уж и не тянет на улицу...
     -- Ну, а если скауты уйдут из дeтдома?
     -- Уйдут?  -- Глаза Мити с подозрeнiем поднялись на меня. --  С чего им
уходить-то?
     -- Мало-ли что может случиться!
     Лицо мальчика вдруг вспыхнуло раздраженiем.
     -- А, может,  тот хрeн комсомольскiй нажаловался? С него, сукина  сына,
это станется.  Вишь,  вздумал нас  обхаживать!  Наша  власть,  мол,  родная,
заботливая.  Небось, -- злобно вырвалось  у него, -- как  моя мамка с голоду
помирала, так  никто не помог!..  А  теперь -- "заботливая"... Как-же!.. Нeт
уж... Если Владим Ваныч уйдет, то я и часу здeсь  не пробуду. Чорт с ними...
Но если я  узнаю ч т о ` про этого  комсомольца, да что  это его  дeло, -- с
холодной  угрозой сказал Митя, -- будет он у меня бeдненькiй... Я ему за все
отплачу...


Это вам не носорог!..

        Африканская Уганда

     Когда  я  вспоминаю  прошедшiе годы  и  всe  тe  случаи  и приключенiя,
которыми  судьба щедрой рукой  расцвeтила  мой  жизненный путь,  я  невольно
улыбаюсь. Вeдь --  описать их -- не  повeрят. Скажут -- "это невeроятно. Это
похоже на  дешевый бульварный фантастическiй роман,  из  котораго  выдернута
романтика любовных сцен"...
     Ладно...  Я  понимаю  это  и  не  пытаюсь  здeсь  описывать  всeх  моих
"совeтских  приключенiй". Обстановка, в  которой я  жил всe эти годы, бывает
раз  в  нeсколько столeтiй. И человeку, волей  судеб избавленному от хаоса и
бурь,  лавиной  кипящих  в такую  эпоху, никогда не понять возможности самых
невeроятных ситуацiй.
     Если, Бог даст, мнe суждено  сдeлаться... гм... гм  ... 109  знаменитым
писателем, бiографiя котораго  будет  интересовать  мiр, -- тогда уж я опишу
полностью,  без сокращенiй,  весь  тот  пестрый  и  неправдоподобный  фильм,
который промелькнул на моем жизненном экранe в эти незабываемые годы...
     Хорошо это было старому славному президенту Roosevelt'y  описывать свои
охотничьи приключенiя гдe-нибудь в дебрях тропической Африки, в Угандe. Одно
удовольствiе, ей Богу!..
     Вот, летит это  на него  с опущенной, готовой для сокрушительнаго удара
головой  громадный носорог... Страшный  момент! Сердце  читателя замирает...
Еще секунда и...  Но  в  руках  хладнокровнаго  президента слоновый  штуцер,
провeренный и  смертоносный...  и...  happy end.  И  голова носорога  теперь
улыбается (поскольку это вообще для носорога возможно) в залe Бeлаго Дома...
     Но  даже если  бы, паче чаянiя, этот end был бы unhappy, то (да простит
мнe  память  большого человeка) смерть в диких джунглях  от рога  достойнаго
противника,  боровшагося на  почти  равных правах  --  (сила  и  рог, против
смeлости и пули) -- не так уж и обидна.
     Но  погибнуть  в  подвалe  ЧК  от  руки  пьянаго палача, идти  вниз  по
ступенькам  с замирающим  сердцем, ожидая послeдняго неслышнаго удара пули в
затылок, умереть,  не  чувствуя вины, беззвeстно  погибнуть на зарe жизни...
Б-р-р-р... Это менeе поэтично и много хуже охоты на Угандe...

        Одесская Уганда

     Разскажу  вам  мимоходом, как выкручивался я  (без  штуцера),  когда  в
Одессe глаз ЧК (голова носорога) был совсeм рядом.
     Как-то  на работe  по разборкe автомобильных  кладбищ я  стал  замeчать
какое-то необычное  вниманiе  к себe каких-то подозрительных людей.  А такая
внезапная  любовь и дружба чужих  людей  в совeтской жизни всегда наводит на
нeкоторыя непрiятныя  размышленiя. 110  Даже  и  в  тe  годы  у  меня начало
вырабатываться этакое  чутье,  "совeтскiй  глаз  и нюх",  который  позволяет
безошибочно опредeлять в окружающем все, что пахнет приближенiем милаго рога
-- сердечнаго  дружка  -- ЧК. И  вот эта  непрошенная  любовь запахла чeм-то
нехорошим...
     Нужно было, не ожидая удара, уйти в сторону, ибо ВЧК, как  и носорог, в
тe времена была свирeпа, но немного слeпа. Уйдя во`-время с ея дороги, можно
было избeжать ея любви и гнeва...
     Словом, я  рeшил немедленно бросить работу на заводe и стал искать себe
новых пастбищ для прокормленiя.

        Восьмипудовый спаситель

     Как-то  иду я по улицe и догоняю какую-то шкапообразную могучую фигуру,
медленно шествующую среди  кучки  почтительно выпучивших глаза  мальчуганов.
"Словно   линкор   среди  экскорта  эсминцев",  мелькнуло  у  меня  шутливое
сравненiе. Но вот шкаф повернул голову, и рыжiе топорчащiеся усы направились
в мою сторону...
     -- Ба... Максимыч!..
     Дeйствительно, это был "сам" Иван Максимыч Поддубный,  краса и гордость
русскаго спорта,  троекратный чемпiон мiра,  страшный казак-борец,  когда-то
кумир парижской толпы...
     -- Иван Максимыч! Каким вeтром занесло вас сюда?
     -- А... а...  Это ты, Борис? Здравствуй,  здравствуй... Какими  вeтрами
спрашиваешь? Да этими проклятыми,  совeтскими, что-б им ни дна,  ни покрышки
не было...
     Толстое лицо Максимыча было мрачно.
     -- Да что случилось, Иван Максимыч?
     -- Случилось,  случилось, -- проворчал гигант. -- На улицу  на старости
лeт  выкинули. Вот что случилось... Буржуя  тоже нашли, врага... И  домик, и
клочек земли отобрали,  сукины дeти... Сколько лeт деньгу копил. Вот, думаю,
хоть старость-то спокойно проживу.  Довольно старику по мiру eздить, лопатки
гранить,  ковры  в  цирках  протирать... Да  нeт,  вишь...  Буржуй, помeщик,
кровопивец, враг  трудового народу. Всяко  обозвали...  А  хиба-ж  я сам  не
хрестьянин, казак?..  "Катись, говорят,  старый  хрeн, к чортовой матери"...
Ну, и выгнали... 111
     -- Ну, а здeсь в Одессe-то вы как очутились?
     -- Да, вот, думаю чемпiонат соорудить. Надо-ж чeм-то жить...
     -- Слушайте, Иван  Максимыч, спаситель  мой  возьмите  меня  к  себe  в
чемпiонат!
     Максимыч удивленно покосился на меня.
     -- Тебя? Так ты  же-ж интеллигент! Хоть  ты парень здоровый и к  борьбe
подходящiй, да развe-ж ты захочешь циркачем стать?..

        Я превращаюсь в австралiйца

     Через 2 недeли на тумбах для афиш висeли громадные плакаты:
     "Настоящiй  международный чемпiонат французской борьбы" и особо жирными
буквами, как особая приманка (послe имени Поддубнаго, конечно):
     "Впервые  в Россiи выступает чемпiон Австралiи, Боб Кальве, проeздом из
Сиднея в Москву".
     Так,  с помощью  Максимыча  я  превратился  в "чемпiона Австралiи"  (да
простят мнe это жульничество настоящiе чемпiоны настоящей Австралiи).
     В своем американском пальто, скаутской шляпe, золотых очках, я с важным
и  надменным видом  появлялся  в  театрe  и  с  успeхом  изображал  знатнаго
иностранца, владeющаго толлько  "австралiйским  языком". Для  переговоров со
мной  из публики вызвали переводчика  (в  Одессe,  портовом  городe,  многiе
владeли  англiйским  языком), и вся эта  процедура переговоров  с человeком,
который, как комета,  явился сюда из чудесной дали и скоро безслeдно растает
за границей нашего маленькаго задавленнаго мiрка, -- чрезвычайно интриговала
зрителей.
     Почти 2 мeсяца играл я роль австралiйца, успeшно избeгая щупальцев ЧК и
не возбуждая ничьих подозрeнiй, но все же, в концe концов, ошибся...
     Что-ж дeлать -- "конь о четырех ногах и то спотыкается"...

        На рингe

     Горячая, помню, была схватка! Сошлись  почти  равныя силы, подстегнутыя
самолюбiем и жаждой побeды.  112 Мой  противник, "Чемпiон мiра легкаго вeса"
Канеп, допустил недавно в отношенiи  меня нетоварищескую выходку, и свeдeнiя
о нашей стычкe неуловимыми путями проникли в среду любителей борьбы.
     В афишах  громадными  буквами стояло:  "Реванш  Канеп--Кальве", и в тот
день зал был полон. И  когда, в результатe напряженной борьбы, на 49 минутe,
поддалась под моим нажимом живая арка тeла моего противника, рeзко прозвучал
свисток  арбитра и под грохот апплодисментов я,  пошатываясь, направился  за
кулисы, грузная лапа Максимыча восторженно шлепнула меня по спинe:
     -- Вот эта да... Молодец, Боб. Поздравляю. Tour de hanche, что надо. Ей
Богу, здорово!..
     Я взглянул  в его добродушную  физiономiю с торчащими усами и... забыл,
что я австралiец и что кругом меня любопытныя уши.
     --  Спасибо,  Максимыч,  на  добром  словe,  -- отвeтил  я на чистeйшем
русском дiалектe. -- Ваша похвала -- высокая марка! Спасибо...
     Тайна моего "австралiйскаго происхожденiя" была выдана.
     Эта оплошность  стоила  мнe лишняго  ареста, к счастью,  закончившагося
только нeсколькими часами тревоги...
     "Не зeвай", сказано в Писанiи...

        Из австралiйца я превращаюсь в американца

     В хроникe мeстной газеты появились строчки:
     "В Одессу прieхал представитель американской организацiи помощи русским
голодающим.   В   ближайшее   время  предполагается   открытiе   спецiальных
учрежденiй"...
     Я прочел эту замeтку с живeйшим интересом. Как раз недавно я вернулся с
поeздки  с групной  борцов  по селам Украины,  но  привезенные  мной  запасы
продовольствiя  уже  изсякали.  Нужно было  думать,  "крутить  голову",  как
говорят в Одессe, над дальнeйшими перспективами.
     На слeдующiй  день,  отдeтый в лучшее  платье, какое 113 только я  смог
достать у сосeдей, я важно входил в подъeзд гостильницы.
     -- Вам куда, товарищ? -- с подозрeнiем глядя на меня,  спросил какой-то
субъект, явно чекист<с>каго вида, дежурившiй в вестибюлe.
     --   У  меня  дeло  к  Mr.  Nobody!   --  отвeтил  я  по  англiйски   с
наивозможнeйшей небрежностью и с самым американским акцентом, который только
мнe удалось съимпровизировать.
     -- Нельзя, товарищ!  Возьмите пропуск  в  ГПУ!  -- рeшительно по русски
заявил чекист.
     -- Я не понимаю ваших дурацких правил, -- по-прежнему по  англiйски, но
уже раздраженным тоном отвeтил я, продолжая двигаться вперед.
     Чекист заслонил мнe дорогу.
     -- Сказано, нельзя. Значит, нельзя. Мнe без пропуска не ведено пущать.
     Тогда я  инсценировал  вспышку  бeшенства. Лицо  у меня  исказилось. Из
кармана  я  выхватил приготовленную книжечку  в новом переплетe,  похожем на
иностранный паспорт, и, махая им перед носом растерявшагося чекиста и фыркая
ему в лицо, кричал:
     --  Что вы тут мнe говорите! Я американец.  Видите?  Чорт бы драл  ваши
дурацкiя правила. Американец, понимаете, американец!
     Слово "американец"  вмeстe с переплетом книжки и моим напором ошеломили
моего  цербера. Он  невольно  посторонился,  и  я  шагнул  вперед.  Когда  я
собирался  постучать   в   двери   комнаты,   занятой   американцем,  оттуда
стремительно вышел  высокiй человeк,  чисто  выбритый, с  розовыми  щеками и
спокойными властными глазами. Весь облик  этого человeка говорил, что это не
липовый австралiец моего типа, а настоящiй иностранец.
     -- Вы -- M-r Hynes? -- спросил я.
     -- Да. В чем дeло? -- быстро отвeтил высокiй человeк.
     --  Я  слыхал,  что  здeсь,  в Одессe будет  отдeленiе  АРА.  Хотeл  бы
предложить свои услуги в качествe сотрудника. 114
     Быстрые глаза американца скользнули по моей фигурe и лицу.
     -- А кто вы такой?
     -- Я начальник русских скаутов и борец.
     -- Ладно, --  коротко  сказал  он.  --  Koblenz,  --  повернулся  он  к
низенькому человeчку, появившемуся за ним. -- Запишите...

        Фея-спасительница

     Через  2  недeли  я   получил   письмо   со  штампом  American   Relief
Administration.
     "Мистер  Солоневич приглашается  зайти в контору, Пушкинская  37,  к 12
часам дня."
     Ровно в 12 часов я  был в конторe, а еще через  5 минут --  сотрудником
АРА.
     Исторiя уже достаточно освeтила громадную роль ARA в спасенiи миллiонов
русских людей от голодной смерти.
     Общественное   мнeнiе   великаго   народа  не  осталось  равнодушным  к
страданiям  и  гибели человeческих существ. Перед  ужасами голода на  заднiй
план  отошли  политическiя  причины   бeдствiя.  Пусть  неизмeримо   виновна
совeтская  власть  в  разрухe и  неурожаe,  но мысль  о  десятках  миллiонов
умирающих людей всколыхнула  лучшiя  чувства других миллiонов, живших в иных
условiях на другой половинe земного шара... Люди  послe безсмысленных ужасов
мiровой бойни на миг вспомнили, что они братья...
     И помощь пришла.
     Нам, жившим в городe, гдe мертвецы валялись на улицах и  о  трагической
судьбe  многих  семей  узнавали  только  тогда,  когда  зловонiе  от  трупов
достигало сосeдних квартир,  нам  --  молнiеносное  развертыванiе  громадной
работы, широкая  благотворительность, помощь  дeтям  и  больным  -- все  это
казалось подлинным чудом, появленiем феи-спасительницы на краю пропасти...
     И  имя  АРА   русскiй  народ   всегда  будет   вспоминать  с   глубоким
благоговeнiем и благодарностью... 115

        Самопомощь

     Дeятельность  АРА все расширялась. Один за одним приходили из-за океана
большiе пароходы с драгоцeнным продовольствiем, и наши склады и конторы жили
кипучей жизнью. Для  нас это не  была  только "служба". В условiях совeтской
жизни  -- это  была дeятельность, доставлявшая моральное  удовлетворенiе,  и
каждый из "арiйцев" вкладывал в работу всю свою энергiю.
     С   помощью   сына  Молчанова,  Али,  удалось  из  скаутов   и  соколов
сорганизовать  спецiальную артель по перевозкe посылок на дом, и в  конторах
разом до нуля упало воровство и пропажа чудесно прибывающих продуктов.
     Потом,  учтя, что  совeтская оффицiальная  почта доставляет извeщенiя о
прибытiи  посылок получателям только через нeсколько  дней, мы  создали свою
скаут-почту на велосипедах.
     Ребята  отдались своей  работe с энтузiазмом. Развозя эти извeщенiя АРА
во всe  уголки города, они имeли возможность непосредственно сталкиваться  с
вопiющей нуждой и сигнализировать о ней.
     Появленiе велосипедиста с  повeсткой о полученiи почти всегда  являлось
спасенiем от  голода.  И  часто  скауты,  с трудом  найдя  требуемый  адрес,
заставали там  умирающих от голода людей. Не раз  бывали трагическiе случаи,
когда радостное извeщенiе уже опаздывало. В квартирe лежали мертвецы...
     Исполняя  директиву  АРА,  скауты  напрягали  всe  свои  "слeдопытскiя"
наклонности в  отысканiи умирающих от  голода  людей  и рапортовали  об этом
директору. И какое было торжество, когда они могли сообщить погибающим людям
о неожиданной помощи!
     Как  радостно было работать и  знать, что этот неустанный труд  несет с
собой помощь и поддержку несчастным!
     И скауты были вeрными помощниками феe-спасительницe -- АРА... 116

        Нeчто "характерное"

     -- Алло, мистер Солоневич. Будьте добры, покажите нашим  ребятам город.
Они только что прибыли на миноносцe и хотят проeхать посмотрeть что-нибудь.
     Низенькiй, минiатюрный американец Гаррис глядит на меня умоляюще.
     -- Сами понимаете -- гости. А я занят дьявольски... Уж, пожалуйста...
     На  Пушкинской улицe  у входа в контору  АРА стоит  большой  Ролл-Ройс.
Около него четверо американских  морских  офицеров -- высоких, широкоплечих,
румяных, чисто выбритых... От них несет духами и запахом хорошаго коньяка.
     За рулем машины мой  хорошiй прiятель, отчаянная голова, Скрипкин.  Он,
знаю, прокатит на славу..
     -- Так что-ж вам, господа, показать?
     --  Да  что-нибудь  экстраординарное...  --  небрежно растягивает слова
капитан, вынимая  золотой  портсигар.  --  Что-нибудь характерное для  вашей
совeтской страны...
     Что для него, этого капитана, -- наша страна, наши бeдствiя, наш  голод
и  смерти?  Он  здeсь   проeздом.  Турист,   который  хочет   видeть  "самое
характерное".
     Злобная мысль мелькает у меня. Ладно!...
     Я усаживаюсь вмeстe с шоффером.
     -- Ну, Скрипкин, -- газуй, брат, на кладбище... Туда, с задняго хода!..
     Скрипкин  сперва  недоумeвающе  смотрит  на  меня,  а  потом   злорадно
ухмыляется.
     -- Вот это да... Для протрезвленiя буржуйских мозгов? Это дeло!..
     На дворe градуса два мороза. Стекла машины запотeли. Впрочем, офицеры и
не смотрят