пишите письма...
     -- Сбeжите?
     -- Ясно, как самовар.
     -- И опять на воровство?
     -- А что-ж мнe больше дeлать-то? -- с неожиданной грустью сказал  Митя,
-- Вот, я в Одессe думал со скаутами 295  пожить -- в люди выбиться. Да сами
знаете, как с нашим братом  обращаются. А теперь уже  поздно. Засосало. Да и
куда мнe идти? Эх, все равно, вся наша жизнь уже пропащая...
     Шедшiй рядом солдат неожиданно крикнул:
     -- Эй, ты, шпана, иди на свое мeсто, а то враз прикладом огрeю!
     Митька мгновенно скользнул в заднiе ряды этапа. Нeсколько минут  мы шли
молча, думая о неприглядном будущем.
     --  Да, Диминуэндо,  попались, видно,  мы  в  передeлку.  Таким бывалым
ребятам, как Митька, еще ничего, а нам туговато придется
     -- Ну, и что-ж? -- бодро откликнулся  Дима.  --  Бог  даст,  как-нибудь
выкрутимся. ГПУ туда скаутов порядочно  нагонит  --  будем изворачиваться --
всe за одного, один за всeх. Ладно! Бог не выдаст, ЧК не съeст...

        Старые друзья

     Мы  подходили к  вокзалу,  когда  меня с троттуара кто-то окликнул. Уже
смеркалось, и я не мог узнать человeка, крикнувшаго мнe "дядя Боб!"
     Я  привeтственно  махнул рукой  в пространство  и с  медленно  ползущим
этапом пошел дальше.
     Когда мы  уже грузились  в  товарные вагоны,  я услышал звуки  спорящих
голосов.  К нам подходил  начальник  конвоя и  рядом с ним высокiй человeк в
черном костюмe, с дамой под руку.
     --  Тов. Начальник!  Вы  не  можете мнe  отказать  в  этом, --  говорил
незнакомец. --  Я только что прибыл с плаванья и завтра опять ухожу  в море.
Мнe нeту времени бeгать за разрeшенiями. А это -- мой старый командир. Я ему
должен  100  рублей. Не  обращаться же мнe, в самом дeлe, сейчас к Начгару27
или коменданту станцiи только для этого пустяка.

     27 Начальник Гарнизона

     Начальник конвоя колебался. Но тут раздался знакомый голос:
     -- Ну,  пожалуйста, товарищ Начальник! --  упрашивал 296  он.  -- Развe
командиры Красной Армiи отказывают в просьбe женщинам?
     Боже мой! Голос Оли!..
     -- Ну ладно, давайте, -- сдался конвоир. -- Только я сам передам.
     В  это время  мы подошли к станцiонному фонарю, и при его свeтe я узнал
Володю в костюмe командира флота  --  такого же стройного и с той  же бравой
выправкой. Рядом с ним стояла Оля.
     Начальник караула передал мнe деньги  и, торопясь замять свой поступок,
приказал немедленно лeзть в вагон. Я махнул рукой, Володя отвeтил  тeм же, и
послeдним  моим впечатлeнiем были  широко  открытые голубые  глаза  Оли,  из
которых медленно текли слезы...

        Преддверiе ада

     Маленькiй скалистый островок, болотистый и угрюмый, невдалекe от города
Кемь, на Бeлом  морe.  Два  десятка  деревянных бараков,  оплетенных колючей
проволокой. Это -- "Кемперпункт", самое проклятое мeсто  на всем земном шарe
-- Кемскiй Пересыльный  Пункт, откуда заключенных развозят по всему "СЛОН'у"
-- Соловецкому Лагерю Принудительных Работ Особаго Назначенiя. А лагерь этот
раскинулся от Петрозаводска  до Мурманска. На самый  остров Соловки попадают
только особо опасные и важные преступники...28
     И  здeсь, на Поповом островe, в Кемперпунктe наш  этап  начал  отбывать
свою каторжную работу.

     28 В эмиграцiи есть не болeе 5 человeк, бывших на самом островe. Из них
русскiй офицер Седергольм пробыл на Соловках только нeсколько мeсяцев, потом
был  спасен  финским  правительством и умер в  Финляндiи, помeшавшись  послe
всего  им испытаннаго.  Он  написал  книгу "В разбойном Станe".  Я прибыл  в
лагерь через мeсяц послe его отъeзда.
     Другой соловчанин --  генерал Зайцев был в  мое время  в  Соловках, и я
помню его. Он потом,  послe конца срока бeжал в Манчжурiю, написал там книгу
о Соловках, правдивость которой я  подтверждаю,  но его нервная система была
уже настолько потрясена, что он скоро застрeлился.

     Представьте  себe работу изо дня в день, из ночи в ночь, без праздников
и  отдыха, на  низком  скалистом  297  берегу  моря.  Из  этого  моря  нужно
вытаскивать и  складывать в штабеля  мокрыя бревна, так называемые,  баланы.
Эти баланы, добытые в лeсу  силами  заключенных, потом идут на экспорт. И не
раз  гдe-нибудь под корой бревна иностранцы  находили слова мольбы о помощи,
написанныя кровью рабов совeтской страны. Против покупки таких бревен, цeной
которых реально является человeческая жизнь, уже не раз протестовали люди, в
погонe за наживой не потерявшiя чувства жалости к человeку...
     Может быть, "торговать можно и с каннибалами"... Может быть, и можно...
Но  можно ли  покупать  у них человeческiе черепа  для подсвeчников --  я не
знаю.
     И  можно ли покупать бревна, пропитанныя потом, кровью и слезами  рабов
ОГПУ -- я тоже не  знаю. Велика гибкость современной человeческой морали!  И
все-таки,  как радостно,  когда  не  умолкают  голоса, протестующiе  во  имя
гуманности против поддержки т а к о й  т о р г о в л и не с каннибалами, а с
палачами...
     Я   не  только  видeл,  но  и  на   себe  испытал  всю  безчеловeчность
эксплоатацiи   человeческаго   труда  тeх   миллiонов  заключенных,  которых
совeтская власть бросила в лагеря, как "классовых врагов".
     Изо  дня в день  не по  8, а по 14,  по 16 часов в  сутки,  голодными и
замерзающими, работали мы  поздней  осенью в ледяной  водe  Бeлаго  моря.  В
ботинках и легких брюках по колeно в водe я часами вытаскивал багром из воды
мокрыя бревна и, уходя в нетопленный барак, на себe самом сушил мокрую обувь
и одежду...
     И  за эту работу мы получали фунт хлeба, тарелку каши (стакан, полтора)
утром и миску рыбнаго супа днем...
     Мнe  страшно   вспомнить   этот  перiод...   Однажды,   когда  пришлось
ликвидировать какой-то прорыв в снабженiи бревнами, я проработал под угрозой
штыков без отдыха и сна т р и д ц а т ь  в о с е м ь  ч а с о в подряд..
     Я  выжил,  благодаря своему крeпкому организму, закаленному спортом, но
потерял почти все свое зрeнiе...  А сколько  болeе слабых людей и погибло, и
гибнет  теперь во всeх  уголках  Россiи, изнемогая в нечеловeческих условiях
совeтских каторжных работ?.. 298

        То, чего лучше никогда не видeть человeческому глазу

     Однажды, послe  утомительнаго дня работы, нашу группу  вели под конвоем
обратно  в  барак.  У  ворот  лагернаго  пункта  задержка  --  там принимают
очередной этап: сотни  двe оборванных грязных людей. По их виду замeтно, что
они прибыли не из  тюрьмы: оттуда люди прибывают как-то  немного чище  и  не
такими измученными.
     Глядя на  прибывших, которых  поодиночкe впускали  в ограду, я внезапно
услышал радостный окрик:
     -- Дядя Боб -- неужели ты?
     Из толпы весело  кивали мнe трое нижегородских скаутов,  с которыми мнe
довелось раза два-три встрeчаться на волe. Несмотря на улыбающiяся лица, вид
у  них -- страшно истомленный. Обросшiя, похудeвшiя лица, оборванная одежда,
дырявые сапоги...
     -- Откуда это, ребята?
     -- С Кемь-Ухтинскаго тракта. Дорогу, браток, строили!
     Ну, тогда не удивительно, что этап имeл такой плачевный вид. Работы  по
прокладкe  шоссе  через болота и  скалы -- считались одними  из труднeйших в
лагерe. Еще удивительно,  что ребята  остались на ногах и сохранили силы для
смeха  и  бодрости. Теплое чувство согрeло сердце,  когда  я  глядeл  на эти
улыбающiяся мнe лица. Крeпкая скаутская закваска!  По Баден-Паулю,  они и на
этот, тяжелый  и опасный,  перiод  жизни  смотрeли,  как  на  момент суровой
жизненной игры, жизненнаго спорта...
     Неразлучная тройка нижегородцев  -- это скаут-масторское ядро извeстной
дружины  "Арго", одной из наиболeе ярких  в исторiи русскаго скаутинга эпохи
подполья.   Силой  событiй   эта  дружина   осталась  совсeм   без  взрослых
руководителей и сформировалась в  оригинальную, чисто демократическую семью,
с выборным началом  и  принципом --  всe равны,  и есть только первые  среди
равных.
     По  всeм  отзывам, которые доходили до меня, и собственным наблюденiям,
этот скаутскiй коллектив прекрасно справлялся с  работой и в  самыя  тяжелыя
времена проявил удивительную спайку и мужество. 299
     Трое старших, которые теперь  оборванными бродягами стояли передо мной,
были  арестованы  в первые дни  "выкорчевыванiя скаутинга" и попали в лагерь
раньше нас, "столичных преступников".
     Старшiй по чину из них был  мой  тезка, Борис, живой худощавый паренек,
экономист  по  образованiю,  прирожденный организатор  и  руководитель.  Его
ртутная   энергiя   и   жизнерадостность   заражали   всeх,   и   хотя   его
ворчливо-добродушно   поругивали   и   "непосeдой",  и   "юлой",  и   "нашим
несчастьем", и "горчичником", -- всe любили его искренно и горячо.
     Второй --  Юрiй,  студент,  был  юношей-мечтателем  со спокойным мягким
характ<е>ром, уступчивым  в житейских мелочах,  но твердым,  как  кремень, в
вопросах чести и идеи.
     Третiй  -- Сема,  техник-строитель, был старшим по возрасту среди  нас.
Это был молчаливый  и медлительный  еврей  с характерным задумчиво-печальным
взглядом.  Сейчас,  привeтствуя  меня,  он  улыбался,  и  эта   трогательная
полудeтская открытая  улыбка  как-то удивительно  преобразила его  сумрачное
лицо.
     Мы уже достаточно освоились  с лагерной  жизнью,  и через  часа  два, в
результатe нашего  коллективнаго  опыта,  уже  помeщались в  одном  баракe и
устраивались  на верхних  нарах, среди десятков  других, таких  же вшивых  и
грязных людей, как и мы.
     Но  мы  были  вмeстe,  и  эта  радость  скрашивала  всю  неприглядность
окружающей  обстановки.  Были  вытащены  наши  немудреные  продовольственные
запасы -- черный хлeб и треска, достали воды и приступили к "пиру".
     -- Как ты здeсь устроился? -- начал Борис, беря сухую треску за хвост и
стукая ею по столбу "для мягкости".
     --  Да  что-ж?...  Уныло...  Каждый день часов  по  12, по  14  втыкать
приходится... Попались мы в передeлку, ребята.
     -- Ну, брат, это ничего!..  Вот на  Кемь-Ухтe, --  вот там -- это да!..
Нам и раньше разсказывали, да мы вeрить не хотeли. А потом сами влипли...
     -- Да ты разскажи  толком! -- попросил я, наливая теплой воды  в старую
консервную банку. 300
     --  Прежде всего, жизнь там  прямо-таки  доисторическая  -- шалаши  или
навeсы  из  вeток. Внизу болото, сверху комары. Eда, сам знаешь, какая --  и
без работы едва  ноги волочишь. А  тут  такiе "уроки" --  прямо гроб: только
здоровому сытому парню впору... Мы-то на первое время норму выполняли, часов
этак в 10 -- в 12, хоть и трудно было. А потом и мы сдали, хотя сравнительно
с другими и  сытые  были:  и кое-какiя деньжата были,  и остатки  посылок из
дому. А потом,  крутишь, крутишь лопатой часов 14 или 16 --  и никак --  сил
нeт...
     -- А работа там какая?
     --  Да  работа,  по существу,  простая:  копать длинные  рвы  по  обeим
сторонам будущей дороги. Но копать, знаешь как? По колeна в водe.
     -- То-то,  я  и вижу, что  сапоги-то у  вас разлeзлись, -- сочувственно
посмотрeл я на торчащiе из сапог босые пальцы ног.
     -- Ну,  брат, мы  и сами-то разлeзлись бы. Да, к счастью,  нас скоро по
канцелярскому дeлу забрали работать. Сему -- десятником, а он нас счетчиками
устроил. Грамотных-то почти нeт. Больше все крестьяне. А если-б не это -- мы
оттуда живыми то, вeроятно, и не ушли.
     -- Неужели норма так трудна?
     -- Нeт, если бы кормежка, да платье, да  сапоги --  то  еще  как-нибудь
можно было бы работать. Но из тюрем всe истощенные прибыли, многiе в лаптях,
да в рваньe. Паек -- только, только что-б не умереть. Кругом вода, болото...
От комаров всe опухли... А пока нормы не выполнишь -- торчи  на работe, хоть
умри.  Да еще хлeба  не  дадут... Ну,  вот, и  торчит парень часов 16. А  на
слeдующiй  день  -- пожалуйте  --  опять  такая  же норма... Откуда  же  сил
взять?.. Ну, и валятся, как мухи... Вeдь всe без сил, истощенные, больные...
Цынготных -- уйма...
     Да, так вот,  продвигается партiя вперед, а  сзади ослабeвшiе и больные
так  вповалку  на землe  и остаются.  Может,  их подбирали  потом, но  я  не
видeл... Что-то  не вeрится... А  к нам  все новыя и новыя пополненiя  идут:
одни, значит, в могилу, а другiе на смeну.
     Вот там, брат, мы поняли, что  дeйствительно значит -- "жизнь копeйка".
Там,  что  конвой  ВОХР'a захочет,  301  --  все сдeлает. Сколько  людей там
перестрeляли!  Не раз было -- повздорит кто  с чекистом, а на слeдующiй день
его уже и нeт. Оказывается, "убит при попыткe к  бeгству"... Да это  что  --
вот пусть  тебe Сема разскажет, как  там с "отказчиками" поступают. Он видeл
больше нас...
     Губы Семы болeзненно искривились, и он не сразу начал:
     -- Эх, ребята,  лучше  бы и  не разсказывать,  не трогать  наболeвшаго.
Прямо не вeрится самому, что такая гнусность на свeтe дeлается...
     -- Вот посмотри, Борис, -- он нагнул голову. -- Видишь?
     На висках были сeдыя пряди, рeзко замeтныя на его черных кудрях...
     -- Это, вот,  слeды пережитаго.  Не дай Бог никому такое видeть. Помню,
раз идем  мы  на  работу --  часов 5 утра было. А как раз наканунe  какой то
черкес, они  вeдь народ горячiй, отказался от работы, да еще в морду кому-то
дал, охраннику, что ли: "Бей меня на мeстe,  --  кричит, --  не могу больше!
Палачи, мерзавцы". Ну, словом, сам можешь понять, что измученный, доведенный
до отчаянiя человeк  может  кричать... Увели его вечером.  А утром, идем мы,
значит,  свeтло  было уже. Смотрим -- стоит  кто-то у дерева, согнувшись. Мы
хотeли было подойти, да  вохровцы  кричат:  "Не  подходи близко --  стрeлять
будем!"
     Приглядeлись  мы --  Боже мой! --  а  это  наш  черкес,  привязанный  к
дереву... Сперва показалось нам,  что он одeт, а потом смотрим,  а он голый,
только весь черный от слоя  комаров... Распух.  Лица уже почти узнать нельзя
было...
     Страшно всeм стало. Отшатнулись мы. Думали, что он  мертвый,  да только
глядим, а у него колeно еще вздрагивает... Жив...
     А конвоиры кричат:
     "Гляди получше!  Так со  всeми отказчиками будет...  Мы вас,  сволочей,
научим, как работать"...
     Сема замолчал, и щека его нервно задергалась.
     -- А потом еще хуже пришлось увидeть, -- тихо, как 302 бы выдавливая из
себя слова, продолжал он. -- Один там паренек сбeжать вздумал, живой, смeлый
был...  Думал, видно,  до желeзной дороги добраться,  а  потом как-нибудь  в
Питер. Да болота  там вездe  топкiя, только по нeкоторым  тропинкам пройти и
можно.  А  на  них  охрана с собаками.  Псы --  как  телята,  спецiально  на
заключенных тренированные, чтобы бeглецов  ловить... Поймали, очевидно... И,
вот,  тоже  мы наткнулись. Думали, нечаянно,  а потом догадались  --  конвой
нарочно привел  -- посмотрите, мол, на бeгунка... Знаешь, в лeсу муравейники
большiе -- с метр вышиной? Так парня этого раздeли и привязали к дереву так,
чтобы он  ногами  в муравейникe  стоял... Умирать  буду, а этой  картины  не
забуду.
     Голос Семы дрогнул, и он опять прервал свой разсказ.
     --  Мертвый  он  уже  был, -- шепотом  закончил  он.  --  Муравьи  мясо
разъeли...  Кровь  запеклась... Страшно вспомнить. Со многими обморок был...
Да что -- прикладами  в чувство привели... Помню, как  пришли мы  в шалаш --
никто  ни  eсть,  ни  спать  не  мог. Только то здeсь,  то там  трясутся  от
истерик...
     Мы замолчали.  В  синем  туманe  барака  едва  мигал  маленькiй  огонек
керосиновой лампочки. Нeсколько сот усталых людей вповалку лежали на нарах в
тяжелом снe, чтобы завтра чуть свeть опять выйти на свою каторжную работу. И
так -- изо дня в день...
     Скольким из них суждено  лечь в сырую землю далекаго  сeвера,  так и не
дождавшись желанной воли?
     Ни eсть,  ни спать не хотeлось. Перед  мысленным  взором каждаго из нас
проходили мрачныя перспективы нeскольких лeт такой жизни...

        На остров

     Но вот, наконец,  наступила  желанная минута,  когда  меня вызвали  для
отправки  на  Соловецкiй  остров.  Перспективы  и там были  нерадостныя,  но
все-таки там, вeроятно, можно было найти друзей и что то строить в расчет на
длительное пребыванiе. Поэтому в Соловки я eхал в надеждe на что-то  новое и
лучшее... 303
     Послe  утомительнаго  морского пути  и  качки, на  горизонт  показалась
длинная темная линiя острова. И, странное дeло, казалось, что я eду "домой",
туда, гдe -- хочешь, не хочешь -- придется пробыть нeсколько лeт...
     Все  ближе. Наконец,  при  свeтe догорающаго ноябрьскаго дня показались
купола и башни Соловецкаго монастыря.
     Под лучами  блeднаго сeвернаго солнца все  яснeе вырисовывались высокiя
колокольни  уже  без  крестов, своеобразной  архитектуры громадные старинные
соборы с потрескавшимися стeнками, башни кремлевской стeны и вот, наконец, и
она сама -- могучая стeна-крeпость, сложенная из гигантских валунов.
     На берегу,  около  Кремля прiютилось нeсколько  зданiй, а весь горизонт
вокруг был покрыт печальным темным сeверным лeсом.
     Былое величiе святой  обители  и  страшная  современная слава  острова,
красота самаго  монастыря  и суровая скудость  природы,  мягкое  спокойствiе
нeжно-опаловых  тонов высокаго  полярнаго  неба и  комок горя  и  страданiй,
клокочущiй около меня, -- всe эти контрасты путали мысль и давили на душу...
304


Глава V


Соловки

          "... знай, что больше не блeднeют
          Люди, видeвшiе Соловки".
           (Из стихотворенiя)

        Полярный монастырь

     Давно,  давно,  ровно   5   вeков  тому  назад,  трое  бeдных  монахов,
отчаявшихся  найти  покой и  уединенiе среди жестоких войн и  волненiй  того
времени,  прибыли, в  поисках  новых  мeст для  молитвы  и  одиночества,  на
суровые, негостепрiимные берега Бeлаго моря.
     Там они узнали  от мeстных рыбаков,  что  далеко на  сeверe, в открытом
морe  лежит  пустынный,  скалистый  остров,  на   который  еще   не  ступала
человeческая нога. И  вот  туда, на этот  остров, направили свои утлые челны
монахи-подвижники. Там  в  1437  году  среди  диких  скал, мшистых  болот  и
мохнатых  елей  возник  первый "скит" --  первая  бревенчатая  часовенка  --
прообраз будущаго могучаго и славнаго монастыря.
     Из вeка в вeк в этот монастырь стекались люди, жаждавшiе вдали от суеты
и грeха мiра,  в постоянном трудe и молитвe, среди суровой  сeверной природы
найти душевный покой и стать ближе к Престолу Всевышняго.
     Проходили вeка,  смeнялись Цари и  Императоры, кровавыя волны  жестоких
войн прокатывались по странe, перiоды цвeтущаго мира  и перiоды военных гроз
шли своей недоступной объясненiю чередой, росли дeти, уходили в вeчный покой
старики, люди смeялись и плакали, рождались  и  умирали, богатeли и бeднeли,
любили и горевали, наслаждались жизнью и проклинали ее, а на далеком сeверe,
вдали от мiрских бурь и страстей, рос и крeп особый мiр -- мiр монастырскаго
братства, спаяннаго глубокой  вeрой в  Бога  и в то, что  покой  и  спасенiе
смятенной человeческой  души возможны только в одиночествe, молитвe, постe и
работe. 305
     В  неустанном  подвижническом  трудe  на заброшенном  в  полярном морe,
бeдном островкe росла и ширилась Святая Обитель -- Соловецкiй Монастырь.
     И  здeсь люди  умирали,  но на  их мeсто приходили другiе  -- такiе  же
простые,  суровые и  чистые  душой. Строгiя правила монастырской жизни, идея
подвижничества  вдали от сует  мiра,  великая слава новой обители -- все это
привлекало новые кадры вeрующих и паломников со всeх концов Русской земли.
     Сколько поколeнiй монахов вложило свой незамeтный  труд в строительство
монастыря и  его славы? Сколько их спокойно спит в  холодной  землe  сeвера,
честно и просто пройдя свой чистый жизненный путь?...
     Невдалекe  от  могучаго  монастырскаго  кремля,  у  опушки лeса,  около
Святого озера лежит  старое  монастырское кладбище.  Мeсто упокоенiя монахов
давно уже  осквернено новыми  хозяевами  --  большевиками.  Разбита  ограда,
засорены могилы, сломаны и сожжены многiе кресты...
     Но и теперь еще видны  строгiе  ряд