было  только
вчера. И  часто по ночам просыпаешься  в поту, и кажется, что вот-вот только
что  зеленое карельское  болото отпустило  твои  ноги из  своего неумолимаго
капкана... 457
     Четырнадцать  дней  одинокая,  затерявшаяся  в  дебрях сeверной тайги и
болот, человeческая песчинка отыскивала свой путь в и н о й   м i р... Через
лeса, гдe каждый невeрный шаг грозил переломом ноги и  смертью; через топкiя
болота,  которыя хватали ноги,  как клещами  и тянули  вниз в трясину; через
горящiе  лeса, душившiе  своим дымом;  через  бурныя рeки, сбивавшiя  с  ног
усталаго  путника; вплавь  через громадныя карельскiя озера с ледяной водой,
заставлявшей  коченeть  тeло;  сквозь  тучи  сeверных  комаров  и  москитов,
облeплявших  лицо  темной  маской;  мимо  неизвeстных  избушек  и  деревень,
тщательно избeгая  всeх тропинок  и  дорог,  уходя  от  погони, от собак, от
облав,  под  выстрeлами  пограничников  ускользая  в  дикiе лeса,  голодным,
усталым, с опухшими, израненными ногами, оставив позади  все самое дорогое в
жизни  и  только  вeря в  неисповeдимыя  судьбы  Всевышняго  и сжав  зубы  в
послeдней ставкe многолeтней борьбы на землe III интернацiонала.
     Да... Многое можно было бы написать про такой поход... Но  -- он только
ничтожная капля  в морe  страданiй  и приключенiй  всeх русских  людей  этой
проклятой эпохи.  И не для  интереснаго  чтенiя создана эта книга. И  не моя
судьба -- стержень ея.
     Да, Солоневич ушел...  Но миллiоны  страдающих  русских людей  остались
т а м... И о них мы должны помнить всегда. Их горе должно  быть нашим горем,
их страданiя -- нашими страданiями. Ибо  только в  этом слiянiи  мы остаемся
р у с с к и м и...

        Граница

     Не могу сказать,  когда я  перешел  границу. Просeк пришлось пересeкать
много.  На  каждой  из  них  таились  опасности,  и   мнe  не  было  времени
вглядываться,  имeются  ли  на  них  пограничные  столбы,  разставленные  на
километр друг от друга.
     Но все-таки стали замeчаться признаки чего-то новаго.
     Вот, через болото  прошли  осушительныя канавы. Их раньше не  было.  Но
развe эти канавы не могли быть прокопаны на каком-нибудь "образцовом совхозe
ОГПУ?" 458
     Вот, на тропинкe обрывок газеты.  Язык незнакомый. Финскiй?  Но,  вeдь,
может быть, это  совeтская  газета  изданная в  Петрозаводскe на  карельском
языкe.
     Вот, вдали, небольшое  стадо овец. Можно-ли сказать с увeренностью, что
это ф и н с к о е хозяйство только потому, что в Карелiи я нигдe не видал ни
одной овцы?
     Или, вот -- старая коробка от папирос с финской маркой. Но развe не мог
пройти здeсь совeтскiй пограничник, куря контрабандныя папиросы?
     Словом, я не знал точно, гдe я нахожусь и рeшил идти вперед до тeх пор,
пока есть силы и продовольствiе, и пока я не получу безспорных свeдeнiй, что
я уже в Финляндiи.
     Помню, свою  послeднюю  ночь в лeсу я провел  совсeм без сна, настолько
были напряжены  нервы. Близился момент, котораго я так страстно ждал столько
лeт...

        Спасен!

     К вечеру слeдующаго дня, пересeкая узел проселочных дорог, я  наткнулся
на  финскаго пограничника. Момент,  когда  я  ясно  увидeл его  не совeтскую
военную форму, был для меня одним из счастливeйших в моей жизни...
     Я радостно бросился вперед, совсeм  забыв,  что  представляю  отнюдь не
внушающую  довeрiя картину:  рослый  парень, с измученным,  обросшим бородой
лицом, в набухшем и измятом плащe, обвeшанный сумками, с толстенной палкой в
рукe. Немудрено,  что  пограничник не понял  изъявленiя  моего дружелюбiя  и
ощетинился  своей  винтовкой.  Маленькiй  и щуплый,  он  все пытался  сперва
словами,  а  потом движенiями  винтовки заставить  меня  поднять руки вверх.
Славный  парень!.. Он,  вeроятно,  и до  сих пор не  понимает, почему я и не
подумал выполнить  его распоряженiя  и весело смeялся, глядя на его суетливо
угрожающую винтовку. Наконец, он стал стрeлять вверх, и через полчаса  я уже
шел, окруженный солдатами и крестьянами, в финскую деревню.
     Боже мой! Как легко было на душe!.. 459

        Среди людей

     Я  не  вeрил в  то,  что Финляндiя  может  меня  выдать  по  требованiю
совeтской власти.  Я вeдь не бандит,  не  убiйца  и  не  вор. Я политическiй
эмигрант, ищущiй покровительства в странe, гдe есть свобода и право.
     Но я ожидал недовeрiя, тюрем,  допросов, этапов -- всего того, к чему я
так привык в СССР. И я вeрил -- что это неизбeжныя, но послeднiя испытанiя в
моей жизни.
     В маленькой чистенькой деревушкe меня отвели  в баню, гдe я с громадным
облегченiем разгрузился, вымылся и стал ждать очередных событiй.
     Многого я ждал, но того, что со мной произошло, я никак не мог ожидать.
     В  раздeвалку бани  вошел  какой-то благодушный финн, потрепал меня  по
плечу, весело улыбнулся и пригласил жестом за собой.
     "В тюрьму  переводят.  Но  почему  без вещей?"  --  мелькнуло у  меня в
головe.
     На верандe уютнаго домика Начальника Охраны стоял накрытый  стол, и мои
голодные  глаза  сразу  же замeтили,  как много  вкуснаго  на этом столe.  А
послeднiе дни я шел уже на половинном пайкe "бeглеца".
     Я отвернулся и вздохнул...
     К моему  искреннему  удивленiю,  меня  повели  именно  к этому столу  и
любезно пригласили сeсть.  Хозяйка  дома,  говорившая  по  русски, принялась
угощать  меня невиданно  вкусными вещами. За столом сидeло нeсколько мужчин,
дам и дeтей. Всe улыбались мнe, пожимали руку, говорили непонятныя  уму,  но
такiя понятныя сердцу, ласковыя слова, и никто не намекнул ни интонацiей, ни
движенiем,  что я арестант, неизвeстный подозрительный  бeглец,  может быть,
преступник...
     Все это хорошее человeческое отношенiе, все это вниманiе, тепло и ласка
потрясли меня. Какой контраст с  тeм, к чему я привык там,  в СССР, гдe homo
homini lupus est50

     50 Чeловeк человeку -- волк.

     А вот здeсь я  --  человeк внe  закона,  нарушившiй  неприкосновенность
чужой  границы, подозрительный 460 незнакомец с опухшим, исцарапанным лицом,
в рваном  платьe -- я,  вот, нахожусь не  в тюрьмe, под  угрозой штыков, а в
домe  Начальника  Охраны,  среди  его  семьи...  Я для них  прежде  всего --
человeк...
     Потрясенный этими мыслями и растроганный атмосферой вниманiя и ласки, я
почувствовал всeм сердцем, что я дeйствительно  попал в иной  мiр, не только
географически  и  политически  отличающiйся  от  совeтскаго,  но  и  духовно
дiаметрально  противоположный -- мiр человeчности и покоя... Хорошо, что мои
очки не дали хозяевам замeтить влажность моих глаз. Как бы смог объяснить им
я это чувство растроганнаго  сердца, отогрeвающагося от своего ожесточенiя в
этой атмосферe ласки?..
     За  непринужденной  веселой  бесeдой,  охотно  отвeчая  на всe  вопросы
любознательных  хозяев,  я скоро  совсeм перестал чувствовать себя загнанным
звeрем, бeглецом и преступником и  впервые за много, много  лeт почувствовал
себя ч е л о в e к о м ,  н а х о д я щ и м с я  с р е д и  л ю д е й.
     Какiя  чудесно  радостныя понятiя --  человeчность  и  свобода,  и  как
безпросвeтна и горька  жизнь тeх,  чей путь перестал освeщаться сiянiем этих
великих маяков человeчества!

        ___

     К концу вечера,  послe обeда,  показавшагося мнe необыкновенно вкусным,
моя милая  хозяйка с сердечной настойчивостью предлагала мнe уже пятую чашку
кофе.
     Замeтив, что я немного стeсняюсь, она, наклонившись ко  мнe, неожиданно
тихо и ласково спросила.
     -- Пейте, г<о>лубчик.  Вeдь  вы,  вeроятно,  давно уже не  пили  кофе с
булочками?
     -- Четырнадцать лeт, -- отвeтил я.


Эпилогъ

        Гельсингфорс. Политическая тюрьма

     Ко  мнe входит спокойный, вeжливый надзиратель в пиджакe и с галстуком,
без  револьвера, сжатых  челюстей  и  настороженнаго  взгляда.  Улыбаясь, он
знаками 461 показывает, что нужно  взять сумку  и  выйти.  Очевидно, куда-то
переводят... Я оглядываю свою камеру, в  которой  я мирно  провел двe недeли
(Бог  даст  -- послeднiя  тюремныя недeли  в  моей  жизни) и  выхожу. Мягкiй
автомобиль мчит меня по нарядным, чистом  улицам города... Да... Это тебe не
"Черный  Ворон"  и  ОГПУ...  Большое  зданiе.  "Etsivä  Keskus  Poliisi"  --
Центральная Политическая Полицiя.

     Трое бывших "совeтских мушкетеров" в благословенной Финляндiи через год
послe побeга. Стоит Юра, впереди сидит брат Ваня.

     В  комнатe ожиданiя меня просят присeсть.  Нигдe нeт  рeшеток,  оружiя,
часовых...  Чудеса!...  Проходит нeсколько  минут и  в  дверях  показывается
низенькая,  толстенькая  фигура  начальника   русскаго  отдeла  политической
полицiи, а за ним... Боже  мой!.. за ним... массив плеч брата, а еще  дальше
смeющееся лицо Юры...
     Обычно строгое и  хмурое лицо нашего  политическаго  462 патрона сейчас
мягко улыбается. Он сочувственно смотрит на наши  объятiя и, когда наступает
секунда перерыва в наших вопросах и восклицанiях, спокойно говорит:
     --  О  вас  получены  лучшiе  отзывы  и  правильность  ваших  показанiй
подтверждена... Господа, вы свободны.

        На настоящей волe

     Мы идем втроем,  тeсно подхватив друг друга под руки, по широким улицам
Гельсингфорса и с удивленiем и любопытством засматриваемся на полныя товаров
витрины  магазинов, на бeлыя  булки хлeба,  на чистые  костюмы прохожих,  на
улыбающiяся губы  хорошо одeтых женщин, на спокойныя лица  мужчин... Все так
ново и так чудесно...
     Многiе оборачиваются нам  вслeд и с улыбкой  смотрят: не  пьяна  ли эта
тройка странных людей? Они, видимо, не из  деревни  -- всe в очках. Так, что
же так изумляет и поражает их?
     Внезапно Юра просит:
     -- Ватик,  а ну-ка, дай-ка  мнe,  как слeдует,  кулаком в  спину, а  то
что-то мнe кажется -- я сплю в лагерном баракe и все это во снe вижу.
     И идущiе сзади  солидные европейцы шокированы гулким  ударом кулака  по
спинe, веселым смeхом и радостным возгласом:
     -- Ну, слава Богу, больно! Значит -- на яву!..


Нити души

     "Вот, вот она, вот русская граница.
     Святая Русь! Отечество! Я -- твой!
     Чужбины прах с презрeньем отряхаю,
     Пью жадно воздух сей -- он мнe родной."

     Пушкин.

     Прошло два года -- первые годы, когда  за 14  лeт я ни  разу не сидeл в
тюрьмe.
     Не так развернулась жизнь, как мы ждали.  Я мечтал как-нибудь раздобыть
стипендiю,  чтобы  подтянуть  свое медицинское  образованiе и  дeйствительно
знать. Брат мечтал 463  о  тихом уголкe  гдe-нибудь на берегу Адрiатическаго
моря с рыболовным отдыхом и полной тишиной.
     Не удалось. Наша  работа  оказалась нужной для  Зарубежной  Россiи. Эта
Россiя  потребовала тысячами  голосов из всeх концов мiра рапорта о том, что
мы видeли  на  Родинe.  Оказалось, что эмиграцiя так  мало знает  о реальной
совeтской жизни. Но нити ея души по  прежнему крeпко  привязаны  к Родинe. И
оказалось, что боль Россiи -- это боль каждаго русскаго, гдe бы он ни был.
     Мы  не могли не  отозваться на эти  голоса.  И  иллюзiи отдыха  и учебы
разлетeлись, как дым. Россiя не дала даже нам, усталым, отпуска, ибо бой  на
Ея фронтe еще не закончен.
     Когда я  приготовил в типографiю послeднюю главу этой книги,  мы рeшили
вспрыснуть этот торжественный день.
     -- Дядя  Ваня! А вeдь, елки палки, скажи кто нибудь  этак годика два  с
гаком гому назад, что мы будем сидeть живыми внe лагеря на волe, за батареей
бутылок -- вeдь, ей Богу, никто из нас не повeрил бы!..
     -- Еще бы!.. Но, вот, скажи тебe кто-нибудь сейчас, что мы скоро будем,
Бог  даст, выпивать в Москвe --  так ты повeришь? А  вeдь, по  существу, это
куда болeе вeроятно, чeм был успeх нашего драпежа...
     --  Это  -- что и говорить...  Оно, конечно,  о  воронах и "мазепах"  в
жареном и вареном  видe думать  теперь  не приходится,  но... Ноет  все-таки
что-то  там,  внутри...  Как-то  --  не  жизнь  нам  здeсь. Так -- временное
прозябанiе.  Душа не живет. И ничто так не радует, как на родной землe. Вeдь
смeшно признаться,  а  часто хочется --  ну  хоть бы  одним глазком опять на
Россiю  взглянуть, один  денек побыть  там.  Чорт  побери,  хотя бы  даже  в
концлагерe!..
     Рука брата, наливавшая очередныя порцiи, как-то дрогнула.
     --  Да... Это что  и говорить... -- тихо сказал он.  -- Россiя  без нас
выкрутится, а вот нам без нея  --  никоторой  жизни нeт.  Нам,  русским,  ни
французами, ни нeмцами, ни болгарами все равно не сдeлаться. То, что создало
из  маленькаго  Московскаго  княжества  Русскую  464   Имперiю  --  вот  это
"штабс-капитанское" -- все равно  гдe-то сидит в каждом из нас. И пока мы не
вернемся на Родину, покоя нам не дано".
     Мы замолчали... И тяжело стало на душe...
     Брат опустил глаза на  сверкающую поверхность рюмки,  и  чувствовалось,
что  его  мысли  унеслись  далеко,  далеко...  Куда   --  не  нужно  было  и
спрашивать...
     Внезапно в тишинe комнаты установленное на волнe  Москвы радiо зашумeло
шумом  большой площади... Почудился шорох  двигающейся толпы,  потом  смутно
прорeзался звонок трамвая, как будто прогудeл автомобильный гудок.
     Мы замерли... И в торжественной тишинe ночи стали бить куранты Спасской
башни.   12  часов...  Мягкiе,  мощные  звуки  старых  московских  колоколов
понеслись с Красной площади и, подхваченные волнами радiо, стали катиться по
всему мiру...
     И каждый  удар этих колоколов больно бил по напряженному, сжавшемуся от
тоски, сердцу...
     Я поднял свою рюмку.
     -- Ну, что-ж, братик!.. Вздохнем, тряхнем бывалыми головами и выпьем за
скорую встрeчу "под Кузнецким мостом"!..
     Шутка не удалась.
     Брат  молча, не улыбаясь,  поднял свою  рюмку. Мы  чокнулись, выпили  и
потом через стол крeпко пожали друг другу руки.
     И все расплылось в туманe слез, покрывших глаза...

        Конец

     Издательство "Голос Россiи"
     Типографiя "Рахвира"
     Зав. Издат. Вс. Левашев
     Софiя (Болгарiя)