отвeтствующему "марксистскому  анализу экономическую  конъюнктуру мeстнаго
рынка",  раздобыла  рецепт простого мыла,  варила его  и  с большим  успeхом
торговала им на базарe...
     Частенько я  с братом,  босые  и запыленные,  в  костюмах,  "чуть-чуть"
отличавшихся  от салонных фраков, возвращаясь из своих походов, проходили со
своими 95 мeшками по пыльной площади базара, гдe Тамара,  разложив свое мыло
на скамеечкe, бодро торговалась с хохлушками, вымeнивая свое производство на
всякую снeдь.
     -- Так  це-ж  воно не мыло, а якая-сь замазка! -- недовeрчиво  говорили
бабы, щупая мыло.
     -- Мыло, Боже-ж ты мiй! -- скрывая улыбку, говорили мы, подходя. -- А у
селах-то  вeдь нeт ни  кусочка. Подождите, гражданочка,  вот мы  через часик
зайдем  --  все  у  вас заберем.  Завтра  на  село  поeдем -- там  с  руками
оторвут...
     Испугав хохлушек угрозой забрать все мыло, мы уходили домой, а Тамара с
сынишкой успeшно распродовала остатки товара.

        Мораль рабов

     Ярко помнится мнe один позднiй осеннiй вечер в нашем маленьком  домикe.
Слабый огонек коптилочки тускло освeщает  нашу  бeдную  комнатку.  Маленькая
желeзная  печурка  догорает,  и вспыхивающiе  в ней послeднiе блики  пламени
освeщают блeдную мордочку больного племянника.
     Мальчик серьезно болен, а холод уже начинает вползать в комнату.
     Нужен горячiй чай, нужно тепло, а топлива нeт...
     -- Юрчик,  мальчик, --  нeжно  говорит  Тамара.  -- Дай,  я тебя  своим
платком прикрою...
     -- Все равно, мама, мнe холодно,  --  звучит слабый  голосок Юрочки. --
Вот, если бы печечку получше зажечь...
     Измученное лицо матери оборачивается ко мнe.
     -- Что-ж дeлать, Боба? Неужели же больной мальчик так и будет мерзнуть?
Давай хоть скамью эту стопим: все равно...
     -- Постой, Мутик. Скамьи хватит только на час. Это не выход.
     -- Боже мой! И Ваня уeхал!.. Денег нeт...  -- в голосe ея слышны слезы.
-- Ну,  как это мы, трое взрослых людей, не можем заработать,  чтобы ребенку
хоть тепло было?.. Неужели воровать дрова идти?.. 96
     -- Ничего, мамочка, -- шепчет Юра. -- Я закроюсь получше, может быть, и
теплeй будет. Ты не огорчайся, Мутти. Это я нечаянно попросил печечку. И так
обойдется. Ничего...
     Тамара обнимает лежащаго в постели мальчика и беззвучно плачет.
     Я сжал зубы и вышел  во  двор.  Осеннiй вeтер  рвался в темнотe и шумeл
голыми вeтвями деревьев. Подавленная ярость кипeла у меня на душe.
     Неужели  милый  мальчуган может погибнуть  только от того, что  никакое
душевное материнское тепло не  замeнит ему горячаго чаю и  согрeтой комнаты.
Неужели  нормально  то, что  мы,  трое взрослых  людей,  не можем обезпечить
больному мальчику --  даже не книг,  не игрушек, не забав, а просто тепла  в
комнатe?...
     Я вышел на улицу. Там, на углу недавно был поставлен большой деревянный
щит  для  наклеиванiя совeтских плакатов. С переполненным злобой  сердцем  я
нажал плечом на щит. Дерево треснуло, и я понес домой охапку топлива.
     Через  полчаса  ярко  пылавшая  печка  освeщала   оживившуюся  мордочку
мальчика и радостное лицо Тамары.
     Но на душe у меня было тревожно. Первое сознательное воровство жгло мою
совeсть.  Но  это  острое  ощущенiе  заглушалось  другими  мощными голосами,
звучавшими в глубинe души.
     "Ты прав,  старина, --  мягко говорил один  голос. --  Неужели  бы твоя
совeсть была спокойна, если бы мать больного ребенка с а м а  пошла на улицу
ломать доски? Ты поступил  так,  как и должен  был поступить. Успокойся.  Ты
украл  не  у   ближняго  своего,  а  у  тeх,  кто  создал   это  трагическое
положенiе"...
     "Что-ж, так  и терпeть?  -- яростно прерывал  другой голос. -- Вас всeх
ограбили   и  продолжают  грабить  для  фанатических  опытов,  для   мiровой
революцiи, а  ты должен  молчать, терпeть  и бeдствовать?  Что-ж --  бросить
жизнь  родного мальчика под  ноги неумeлой, жестокой и  чуждой тебe  власти,
заставляющей   взрослых  культурных  энергичных  людей  сидeть  голодными  в
нетопленной комнатe?  Власть грабит  тебя.  Если хочешь 97 остаться живым --
оторви кусок этого награбленнаго обратно"...
     Уже много  лeт  позже  я,  внимательно  присматриваясь  к  окружающему,
отмeтил,  что  такое отношенiе к совeтскому государству и  его собственности
имeлось вездe и среди всeх слоев населенiя.
     "Совeтская власть -- это не мы, -- казалось, говорили  всe.  -- Это  --
чуждая нам сила, которая не признает никаких законов в отношенiи нас. Почему
же  мы  должны  быть  связанными моральными  тормозами  в  отношенiи  к этой
безжалостно гнетущей нас силe?"...

        Жизнь совeтская

     Тяжелой  была  зима  1922 года! Неурожай,  террор,  реквизицiи, паралич
транспорта -- все это несло с собой все обостряющiйся голод.
     Одесса, жившая морем и портом, представляла собой  пустынный вымирающiй
город.    Вмeсто    электричества,    дома   освeщались    жестяночками    с
фитильками-коптилочками,  дававшими  копоть за 10  свeчей,  а  свeтившими  в
четверть свeчи. Воды не  хватало.  Водонапорная станцiя,  расположенная в 40
километрах  от города, на Днeстрe, не работала. И,  переселившись  в большой
город,  мы носили воду ведрами  за  нeсколько  километров  из  колодцев.  Об
умыванiи и не мечтали:  не хватало воды для  питья. Топлива почти не было. В
каждой комнаткe  стояло  изобрeтенiе эпохи "военнаго коммунизма" -- жестяная
печурка,  называвшаяся  "временкой" или  почему-то  "румынкой",  --  которую
топили  случайными  матерiалами,  начиная  от собственной  мебели  и  кончая
сосeдними заборами...
     Изумительные  старые парки были вырублены, а дворцы Фонтанов  на берегу
моря --  разобраны  на  топливо... Голод сжимал  все сильнeе  свои  страшныя
объятiя. Все самое слабое -- старики, дeти  и больные -- вымирали всюду.  Но
смерть   уже  не  пугала.  Нервы  притупились.  Часто  по  утрам  на  улицах
приходилось проходить  мимо  скрюченных  фигур,  неподвижно  лежавших у стeн
домов. Голод и холод прекратили их страданiя... 98

        Рука помощи с того свeта

     Но  и  в  этих  ужасающих  условiях жизни  скаутская  семья  продолжала
собираться и работать.  В  городe было  3 русских отряда и один еврейскiй --
"Маккаби".
     Много милых, хотя  и  голодных, походов, вечеров и праздников провел  я
среди  ребят, отдыхая там от напряженной жизненной  борьбы и  заряжаясь, как
аккумулятор, бодростью и жизнерадостностью неунывающих молодых сердец.
     Однажды, придя поздно вечером  домой,  послe  утомительной  12  часовой
работы на авто-заводe (гдe  я разбирал автомобильныя кладбища) с пайком -- 1
килограмм чернаго  хлeба  на  всю  семью (это  считалось самым первоклассным
снабженiем!),  я  не  успeл  еще  снять своего  грязнаго  плаща, как  ко мнe
подбeжал маленькiй племянник.
     -- Дядя Боба, тебe тут записочку какую-то принесли!
     -- Тащи ее сюда, великан (он теперь на полголовы выше меня!).
     Мальчуган весело  сбeгал в сосeднюю комнатку и торжественно  принес мнe
листок бумаги.
     "Б.  Л.! -- стояло в ней. -- Вас  очень  искал какой-то грек  Скiапуло,
видимо, иностранец, мнe ребята об этом передали.  Этот грек просил вас зайти
к нему по срочному дeлу в Гранд-Отель".
     В   Гранд-Отелe   меня  ждало  чудо   --   грек-коммерсант  привез   из
Константинополя  письмо  от  О.  И.  Пантюхова  и  дар  одесским  скаутам от
константинопольских -- 6 мeшков муки...
     В   мрачной  завeсe,  отдeлявшей   нас  от  остального   мiра,  на  миг
прiоткрылась небольшая трещина.  И  в эту  трещинку проник  привeт  и помощь
далеких друзей...
     Мука была распредeлена быстро и справедливо. Были собраны всe скауты, и
мы, взрослые, дали им самим возможность опредeлять наиболeе нуждающихся.
     Сколько мелких,  но безконечно трогательных сцен  разыгралось  при этом
честном   ребячьем  распредeленiи!  Как   горячо  отстаивали   скауты  право
какого-нибудь сироты на  полученiе большей порцiи муки!  Какой-нибудь малыш,
99 сам постоянно  полуголодный, горячо доказывал, что его товарищ по патрулю
вот уже нeскол<ь>ко дней, как почти ничего не eл...
     Как радостно было  видeть, как  в мeшечках, наволочках,  корзинках  или
ящиках, с сiяющими лицами понесли скауты драгоцeнную муку к себe домой...

        Люди -- звeри

     Нашлись люди с волчьими  сердцами и  каменной совeстью, которые подняли
руку  на одного нашего мальчика,  отняв у него  пуд  муки, полученный им  из
отряда...
     Тяжела была  жизнь  семьи  Аркаши.  Его  отец,  красноармеец,  погиб  в
гражданскую  войну.  Мать,  преждевременно  состарившаяся  и  больная,  была
вынуждена заняться трудной и грязной работой -- собирала кости  и тряпки для
бумажных фабрик...
     Аркаша хорошо учился и горячо был привязан к своему отряду. Его тяжелое
положенiе было извeстно всeм, и он получил муку в первую очередь.
     --  Уж как мы рады-то с Аркашей были, когда он принес домой мeшок муки!
--  разсказывала потом бeдная старушка. --  Вот, дай Бог здоровья  и счастья
добрым людям!.. Не забыли вeдь, как мы тут  мучаемся. Помогли... Ну, напекли
вечерком мы с ним коржиков и поужинали. Вeрите, -- за много, много мeсяцев в
первый раз сыты были... А утром раненько, Аркаша еще спал, ушла я на работу.
А потом... Боже  мой!..  --  дальше она не  могла говорить,  и слезы  градом
начинали катиться из ея глаз.
     Днем мальчика  нашли  на кровати  полумертвым. Может быть,  он  кричал.
Может быть, боролся за свой драгоцeнный мeшок муки. Кто скажет?
     Нeсколько ударов желeзной палки  проломили ему голову,  и  капли  крови
брызнули высоко на бeлую стeну...
     Больше  мeсяца боролся  в  больницe молодой организм Аркаши со смертью.
Всe ждали,  что, может быть, он  придет в себя и назовет убiйц. Но он  так и
умер без сознанiя, унося с собой в могилу имена людей-звeрей.
     -- Скажите, пожалуйста, -- удивленно спрашивал 100 меня старик-врач, --
ч т о ` -- у  этого Аркаши  много родных,  или  что? Каждый  день  регулярно
заходят мальчики и дeвочки, справляются о здоровьи, интересуются -- не нужно
ли чего... Нeсколько раз, -- растроганно улыбаясь, добавил он, -- даже хлeба
и молока откуда-то приносили... А сами-то, видно, тоже из бeдняков. Откуда у
него столько друзей?

        Послeднее прости

     Бeдный деревянный гроб, покрытый желтым скаутским  флагом...  Могильная
яма уже  ждет... Со  всeх  сторон  высятся  наши знамена. Почти 200  человeк
собралось отдать послeднiй долг погибшему маленькому брату...
     Знамена   склоняются   к   гробу...   Глубокiй   старик   священник   с
серебристо-сeдой  бородой,  раньше  удивленно  оглядывавшiй  стройные   ряды
патрулей,  видя  их  сосредоточенныя  печальныя  лица, с  особенным чувством
произносит   послeднiя   слова   панихиды.   Тихо  звучат   слова  церковных
пeснопeнiй...
     Глухо  в  подавленном молчанiи стукают о  гробовую  крышку первые комки
земли... Каждый скаут,  медленно  проходя мимо могилы, наклоняется и бросает
горсть земли в открытую яму.
     Идут и идут патрули и отряды... Кажется, что стоящим с лопатами рабочим
и не придется досыпать земли на свeжую могилу...
     Послeдними уходили мы, старшiе.
     -- Погодите минуточку, -- тихо говоритъ, останавливая насъ, священникъ.
-- Мнe хочется  сказать вамъ два  слова... Много  видалъ я на своемъ вeку...
Много и горя у могильных холмов, но, знаете, этих минут я никогда не забуду.
Пусть Господь Бог ниспошлет вам счастья и успeха в вашей работe с дeтьми...
     Мы всe склоняемся под благословляющей рукой старика.

        Печаль, которая спаивает

     В  штаб-квартирe  слободки Романовки  собрались всe  отряды.  Не слышно
обычнаго смeха и шума: мы  только 101 что проводили в  послeднiй путь нашего
брата и впечатлeнiями от похорон полны души всeх.
     Вот все замолкло, и  в  тишинe  звучат  торжественные и  рыдающiе звуки
нашей скаутской похоронной пeсни:

     "Мы тебя хоронили душистой весной",

     -- тихо запeвают тоненькiе печальные голоса дeвочек...

     "Распускалась сирень и цвeли тополя"...

     Пeсня не крeпнет и не гремит. Так же тихо, мягко и задумчиво поет хор:

     "Из-за дальних крестов, из-за кружев вeтвей
     Вeтерок доносил пeснопeнiй слова,
     Вмeстe с запахом пряным родимых полей.
     Чуть шептались цвeты, да дремала трава"...

     Льются знакомые звуки, и у каждаго в памяти проходит картина послeдняго
прощанiя  с  милым  Аркашей...  И кажется,  что  веселая  рожица безвременно
погибшаго по-прежнему среди нас, и удар по нашей семьe  был только сном... А
пeсня все льется...
     Пройдут года и десятилeтiя,  но звуки этой пeсни всегда будут связаны с
воспоминанiями об этих торжественно печальных минутах.
     Пeсня растет,  ширится, крeпнет.  Чистые  звонкiе  голоса  дeвочек  уже
начинают тонуть в  низких  сильных звуках мужских  молодых голосов, и в этой
крeпнущей  мощи  пeсни  слышится  опять  просыпающаяся  послe  минут  печали
бодрость, вeра в себя и нашу молодую семью...

     "...На зеленом кладбищe нашел ты покой...
     Да, ты можешь сказать -- "я всегда был готов!"
     Спи же, милый наш скаут, спи, наш брат дорого`й"...

     Предательскiя слезинки ползут  по  щекам. Сейчас у  всeх  нас  --  одно
сердце,  опечаленное  прошедшей  картиной  похорон и  просвeтленное чувством
общаго горя. 102


Инженеры душ

        Первыя столкновенiя

     -- Прямо обидно думать, что нас  оттуда выгонят,  как какой-то  вредный
элемент, -- с сердитым выраженiем лица говорил  Владимiр Иванович, начальник
отряда  в желeзнодорожном поселкe... --  Вeдь, вы подумайте, Борис Лукьяныч,
прiют  этот почти  совсeм разваливался. Персонал  поуходил,  имущество  было
разворовано,  почти  всe ребята разбeжались кто  куда...  Это было год  тому
назад, когда мы приняли, так сказать, "шефство" над этим прiютом...
     -- А работы-то прiюту, вeроятно, было по горло?
     --  Ну  еще бы.  Голод,  да  "высокополезная  дeятельность" ВЧК  так  и
подсыпали  сирот. А тут  еще  с  сeвера,  гдe еще голоднeе, да с  Волги, гдe
говорят  уже  людоeдство пошло, масса  безпризорников нахлынуло...  Ну, мы и
взялись помогать прiюту.  Распредeлили  шефство  патрулей, скаутмасторов,  и
работа, знаете, как-то наладилась.
     -- А чeм вы с ними занимались?
     --  Да выдумывали,  что могли  --  и походы,  и  экскурсiи,  и игры,  и
занятiя.  Читки постоянныя  устраивали, неграмотность ликвидировали, вечера,
пьески ставили, праздники, состязанiя... Мало ли что?
     --  А знаете  что?  --  оживленно добавил Владимiр Иванович,  довольным
жестом оглаживая свою бороду. -- Ей Богу, там много хороших ребят оказалось.
А  нeкоторые  --  так прямо молодцы.  Один,  вы помните,  черный  такой,  на
цыганенка похож, так он прямо героем себя показал: на пожарe ребенка из огня
вытащил.
     -- Помню. Этот, со скаутской медалью? Лeт 14?
     -- Да, да. Как раз пожар был, два  дома горeло. Мы успeли собрать почти
весь отряд, хоть  и ночь была -- система экстренных сборов у нас образцовая.
И помогали  там, чeм можем. Ну,  там, знаете, цeпью публику сдерживали, вещи
охраняли, воду  качали  --  в  общем,  работа  извeстная: вездe,  гдe нужно,
помочь.  Так  этот чертенок,  --  с  радостной и  гордой  улыбкой  продолжал
учитель,  103  --  в  самый горящiй  дом пролeз,  и ребенка  оттуда вытащил.
Обгорeл, бeдняга, здорово, но зато какое торжество было, когда Митькe медаль
за спасенiе погибающих давали!..
     --  Ну, хорошо,  Владимiр Иваныч.  А почему  теперь-то  ваше  положенiе
ухудшилось?
     -- Да, вот, Райком Комсомола хочет нас выставить из прiюта.
     -- Чего это он?
     -- Да, вот, видите, "вредное влiянiе" выискал. Как-то на днях он своего
политрука туда послал.  Ну,  видно, тот паренек  оказался неопытный  и давай
говорить  о том, что де,  совeтская  власть, мол, своя,  родная, заботится и
болeет, де, нуждами  дeтей, ну и  так  далeе,  как на  митингe,  гдe  никто,
конечно, пикнуть  не смeет. Ну, тут скандал и вышел. Ребята в прiютe, знаете
сами  народ отчаянный: прошли,  как говорят, огонь  и воду и мeдныя  трубы и
чортовы  зубы. Они-то уж видали  больше, чeм кто-либо, что в странe надeлала
"родная власть". Они-то  больше всeх и  пострадали...  Им, безпризорникам-то
что стeсняться! С  них взятки -- гладки...  Они и  давай крыть  политрука: а
почему хлeба нeт, а почему голод,  а  почему одeваться не во  что, а  почему
отцы поразстрeляны... Не обошлось  дeло, конечно,  и без крeпких слов. А  уж
будьте покойны, эти  ребята ругаться  умeют  --  прямо артисты.  Ну,  тут  с
комсомольцем  этим такое поднялось, что небу жарко стало. Парнишка едва ноги
унес. Хотя из нас, к счастью, никто  на докладe не был, но  вeдь нужно же во
всeх коммунистических неудачах находить  "классоваго врага". А уж чего проще
-- свалить весь скандал  на скаутов. Как же "контр-революцiонное влiянiе"...
И вот теперь  Комсомол  требует, чтобы никто из  скаутов больше в прiютe  не
работал.  Обидно  --  прямо  сказать нельзя.  Ребята  уже сроднились  с этой
работой. Все налажено, и результаты были хорошiе. А тут вот тебe и на!..
     Нескрываемое огорченiе было  написано на  добром лицe стараго  учителя.
104

        Песчинка под колесами революцiи

     Большой  старый  дом,  полуразрушенный  и  ободранный.  Выбитыя  стекла
замeнены фанерой или просто заткнуты тряпками. За высоким забором шум, крики
и смeх. Владимiр Иванович насторажавается.
     -- Что это там у них?
     Но  в этот  момент  до  нашего  слуха  доносится свисток,  и  лицо  его
проясняется.
     -- А... а. Вeрно, в баскет-бол играют.
     Мы проходим  под  воротами,  над которыми висит  покосившаяся  вывeска:
"Дeтскiй дом имени товарища Н. К. Крупской", и входим во двор.
     На  широкой  площадкe, дeйствительно, идет  горячая  игра. Несмотря  на
холодную  погоду,  ребята  с  азартом гоняются  за  прихотливо прыгающим  на
неровной почвe мячом.

     Русскiй мальчик, выброшенный на улицу вихрем революцiи.

     Около нас собирается  кучка ребят с худенькими лицами, одeтых  в  самыя
разноцвeтныя лохмотья.
     -- Как, Владимiр Ваныч -- в поход скоро пойдем?
     -- А к лeту лодка будет?
     -- А у нас двое новеньких -- сегодня как раз с осей сняли, да к нам...
     --  Ладно,  ладно, молодцы,  --  добродушно  говорит  105  учитель.  --
Устроим, все устроим. А гдe Екатерина Петровна?
     --  Завeдующая?  А она в  складe.  Сегодня  платье пришло, так  они там
разбирают...
     --  Старое  солдатское  обмундированiе,  --  важно  объясняет  один  из
мальчиков.
     -- Почем ты знаешь? -- обрывает его другой. -- А может, с разстрeлянных
-- прямо с Чеки...
     -- Борис Лукьянович, я пойду  пока потолкую с завeдующей, хотя по моему
это и безнадежно. А вы пока  здeсь на игру посмотрите.  Вот, кстати, и  Митя
идет. Митя, вали сюда!
     Митя обернулся  на зов  и, узнав нас, весело  подбeжал. Это был высокiй
крeпкiй  мальчик с некрасивым,  но смeлым и  открытым  лицом.  Густая  шапка
растрепанных  черных  волос покрывала  его голову. На  нем была одeта старая
военная гимнастерка с разноцвeтными  заплатками, полуистлeвшая от времени, и
сeрые штаны с бахромой внизу.
     -- Здорово, Митя, -- ласково сказал учитель. -- Ну, как живешь? А гдe-ж
твоя медаль?
     -- Как же! Буду  я ее все время носить! -- серьезно  отвeтил он. -- Еще
потеряешь...
     -- Ну, а гдe-ж она?
     Мальчик замялся.
     -- Да я ее спрятал.
     -- Буде врать-то, Митька, -- с дружеской насмeшкой  ввернул один из его
товарищей.  -- Что  это  ты, как  красная  дeвица,  штучки строишь?  Знаете,
Владимiр Ваныч, он свою медаль-то в рубаху зашил.
     --  Ну,  а тебe-то какое дeло,  баба  болтливая?  --  заворчал  на него
Митька, чтобы скрыть свое смущенiе.
     Владимiр Иванович засмeялся.
     -- Ничего, Митя! А развe въ рубахe сохраннeе?
     -- А как же? Конечно! Медаль-то завсегда при мнe.
     -- А ночью? -- спросил я.
     -- Ночью? -- удивился  вопросу Митька.  --