..  Думаешь --  в  крови замаран
Мишка... Палач!.. Душегубец!..
     Сквозь  пьяныя  нотки его голоса прозвучала глубокая  боль человeческой
души.
     -- Не плитуй, Солоневич... Погоди. Тута, вот, скамеечка под  забором...
Посидим...  Да ты не смотри,  что я пьяный... Потому, брат, и  пью, что душа
просит.
     -- Так ты же раньше не пил, Мишка!
     -- Так  то раньше!.. -- Голос комсомольца  словно взорвался в истерикe.
-- Раньше я, брат, человeком был... И думал, человeком и останусь... А  вот,
братишка, чекистом сдeлали... У  меня  все изболeло, а  они смeются...  Гады
ползучiе...    Помнишь,   Мальцев   этот?..   Знаешь,   как   он    людей-то
разстрeливает?..  Не  сразу... А с шуточками,  прибауточками, со смeшками...
О-о-о-о-о!..
     -- И тебя заставили? -- тихо спросил я.
     Мишка повернул свое лицо ко мнe, и его широко открытые глаза с каким-то
странно пустым выраженiем застыли на мнe. Нeсколько секунд он молчал.
     -- Разстрeливал, браток... Заставили... Помнишь,  тогда, как "Динамо" в
первый раз играло, -- как раз наканунe и пришлось... Оттого-то я играть и не
смог...  В  лежку лежал... Пьяный... Ежели-б  не водка  --  сам себя порeшил
бы...   Заставили...  Куда  дeнешься?..  Комсомолец  --  чекист,  говорят...
Д о л ж о ` н... Вот в том подвалe... С автомобильными фонарями...
     Мишка почти бредил. Он впился пальцами в мою  руку  и  говорил,  как во
снe:
     -- Поставили... Высокiй  такой,  борода, видать, сeдая, сeдая... Спиной
стоял он... Руки сзади веревкой связаны и только дрожат, дрожат... А Мальцев
смeется: "Ну-ка, Мишенька... сдай  крещенiе... По живой  человeческой падали
первый выстрeл твой... Потеряй невинность свою, Мишенька, а то  ненароком  и
сам туда  встанешь"... А  остальные смeются. Собрались, как в театр. И наган
уже в рукe... Сeдая голова дрожит впереди...
     Комсомолец разсказывал  эту  исторiю с таким реализмом, что я  невольно
вздрагивал. А он все сильнeе  и  391 сильнeе  сжимал  мою руку  и  продолжал
медленно напряженным голосом:
     -- А мальцевскiе глаза  так и сверлят, так и жгут... "Плюнь, говорит, в
него,  Мишенька, пролетарским свинцом!..  Бахни,  Мишенька...  Ну-ка,  согни
пальчик!"  У-у...  Змeя...  Не знаю...  Убей  меня Бог,  не  знаю, как  рука
поднялась. Как во снe было. А потом откуда-то голос дошел:  "Ничего, ничего,
Мишенька!  Мы добьем.  Спервоначалу оно никогда  чисто не  выходит. Молодец,
паря!" И опять выстрeлы...
     Голос  комсомольца прервался  каким-то  судорожным глухим рыданiем.  Он
схватил себя за голову и пробормотал.
     -- У-у-у... Гады! Iуды  проклятые! Душу  мою искровянили! -- И внезапно
сорвавшись со скамейки, он бросился от меня, слeпо шагая по лужам и грязи.
     Я  остался  сидeть,  подавленный  трагичностью  его  разсказа  и  своим
безсилiем.

        ___

     Больше  Мишу Крутых  я никогда не видeл. На  мои вопросы  о  его судьбe
динамовцы отмалчивались.

        Перековка

          "Мы, дeти страшных лeт Россiи,
          Забыть не в силах ничего"...

     В  один  из суровых дней,  когда  мороз был  ниже 50 градусов  и дышать
колющим ледяным  воздухом  можно было  только  сквозь шерстяную рукавицу,  я
встрeтил кiевлянина Ледю. Он был в мeховой шапкe,  сапогах из оленьяго мeха,
с небритым измученным лицом:
     -- Как это вас сюда занесло?
     -- Да, вот, из Турухана... Два года там отбыл...
     -- Далеко на сeверe?
     -- У чорта на  куличках... Полторы тысячи километров... В тундрe... Там
только одни  якуты со своими оленями. Привезли, выгрузили и бросили -- живи,
как знаешь. На  мое счастье, в том кочевьe еще один ссыльный был,  священник
из Харькова -- он помог мнe. А то хоть ложись под чумом и подыхай... 392
     -- Чeм же вы там занимались?

     Высланная  казачья  семья.  Сотни тысяч  семейств  крестьян  и  казаков
привозили на далекiй сeвер и выбрасывали на произвол судьбы...

     -- Да, вот, вмeстe с батей помогали якутам этим с оленями возиться,  да
охотиться... Да еще  грамотe  пытались учить  и медициной  заниматься... Ну,
дядя  Боб, и доисторическая же жизнь там!..  Вeрите ли,  больше года мыла не
видал... 393
     -- А из молодежи там никого не встрeчали?
     -- Была одна дeвушка, кажется, скаут из Крыма... Но верстах в 300, да я
тогда и не знал...
     -- Не знаете, что с ней?
     -- Чекист, который меня вез сюда, говорил, что умерла: туберкулез.  Еще
бы! С юга дeвушка, лeт, кажется, 16-17... В полярной дырe, да без питанiя...
     Я разсказал Ледe свои новости. Он печально покачал головой.
     -- Ну,  ну, не  думал  я, что  ребят  так здорово  давнут... По  Кiеву,
кажется,  человeк около 20  арестовали...  Но кого куда выперли  -- право не
знаю... Вот, жду Лиду, она, может быть, знает...
     -- А она прieдет сюда?
     --  Да я  же, дядя  Боб,  женился  на  ней!  Покорила  она  мое  сердце
веселостью своей, да задором... Да, вот, около года только прожил семьей...
     --  Ну, так вам нечего Бога гнeвить...  А я, вот, только мeсяцев что-то
четыре или пять...
     -- Как? -- просiял Ледя. -- Вы тоже женились?
     --  Был такой  грeх, Ледя.  За меня  наша Ирина  имeла несчастье  выйти
замуж.
     -- Вот это здорово! -- искренно обрадовался Ледя. -- Подходящая пара...
Но почему же "несчастье"?
     Я посмотрeл на него и невесело улыбнулся...
     --  Да... да... -- понял он. --  Паршивая  наша  судьба... Да  и дeвчат
наших  -- тоже... Эх, что и говорить,  попались мы в передeлку,  дядя Боб!..
Ну, конечно же,  вы  правы  были тогда,  послe похорон  знамени... Нам-то уж
жизнь на что  яснeй доказала -- нужно быть  или с ними, или против  них... С
ними  --  с  души  воротит.  Значит  --  против...  Так  вот и  выходит:  из
какой-нибудь сотни молодежи штук 5-6 на  их сторону становятся, а  остальные
так или иначе против. Нeкоторые пассивно -- вродe тихаго  саботажа, а другiе
покрeпче...  А  сколько  молодежи  в  тюрьмах!  Да  и  пострeливают   ребята
здорово... Чeм их теперь напугаешь?.. Всякiе антисовeтскiя группировки,  как
грибы, растут. Их вылавливают, а они опять.
     -- А у вас, Ледя, аполитичность совсeм вывeтрилась? 394
     Лицо  Леди,  когда-то  привeтливое  и  юное,  уже  покрылось  морщинами
раздумья и горечи.  Казалось, что за эти 3-4 года он возмужал  и перемeнился
совершенно...
     -- Да, это уж что и говорить!.. Этак, пропуская молодежь через тюремный
фильтр, ГПУ хоро-о-оших  себe врагов  готовит! Да всe "классовыми врагами" и
зовутся.  А вeдь, по существу,  сама система себe же врагов вездe создает...
Ох,  и  будет же  когда-нибудь взрыв!  Сколько  горючаго  матерiала  в  душe
каждаго... Сейчас много не размахнешься -- очень уж жмет все вокруг.  Но что
потом будет!.. Вeдь не забудут ничего!..
     -- Значит, встрeтимся, так сказать, на баррикадах?
     Ледя не улыбнулся.
     -- Да что-ж... Придется, если доживем.. Но и то вeрно: боевой народ  --
наши  русаки.  Вот говорили  -- мягкая  натура, славяне.  А  вeдь  никак  не
сдаются! Вездe бой идет --  в каждой деревнe, в городe, даже в  лагерях... И
нeт мира нигдe... Эх, какой же я дурак был, что стрeлять  не учился. Да, как
слeдует... Тьфу, дьявольщина! Уж чему, чему,  а  этому дeлу теперь в  первую
очередь учиться нужно... Да  вот, всe думали -- "обойдется"....  "Моя хата с
краю"... -- Ну, я то,  хоть  -- мнe что  --  я щенок был... А как,  вот, вы,
Борис  Лукьяныч,  не   сказали  нам  насчет  винтов?..  О  том,  что  против
большевиков к а ж д ы й должен брать винтовку  --  каждый скаут... А герли и
волчата  --  патроны  подносить...  Если  не  хотят потом  в  безпризорниках
бeгать... Эх!.. 395


Глава VII


Прицeл взят

        Рeшай

     Карательная  политика  ОГПУ не любит шутить. Ея конвеер не  любит легко
разставаться  со  своими  жертвами.  Всякiе законы о  гуманности  совeтскаго
правосудiя  --  это,  конечно,  только  слова  на  бумагe.  А  бумага,   как
общеизвeстно, гнется под любыми дуновенiями капризов владык...
     И теперь в СССР есть люди, которые, по  существу, не  выходят ни на час
из конвеера  совeтской машины наказанiя. Тюрьма смeняется лагерем, лагерь --
ссылкой, ссылка --  высылкой,  а потом все  начинается  сызнова. Много таких
"классовых  врагов", не выходящих на свободу, встрeчал я  на своем совeтском
пути. В большинствe случаев, это все священники и бeлые офицеры.
     Мнe  лично  "по  штату" полагалось  провести 5  лeт  в  Соловках, потом
столько же в ссылкe (то-есть по назначенiю ГПУ) и потом  еще 3 очистительных
года  в  высылкe. Всякими  правдами и  (значительно  больше)  неправдами мнe
удалось  сократить  всe  эти  сроки,  как  без  труда  (но  надeюсь  не  без
удовольствiя) могут высчитать мои читатели.
     Осень  1930  года  застала  меня  в милой  Салтыковкe  --  подмосковной
мeстности,  гдe  жил мой брат. Я очутился  там проeздом, слeдуя из  ссылки в
высылку:  из Сибири -- в город Орел.  Болeе  4 лeт не видался я с родными, и
даже  сознанiе  того,  что  через нeсколько часов  нужно  eхать  дальше,  не
омрачало  радости  встрeчи.  Если уж  Соловки  и Сибирь  были в  прошлом, --
казалось, все худшее -- сзади.
     Цeлый вечер  разсказывал я  о  своих приключенiях и переживанiях.  Было
здeсь и смeшное, и трагичное, и трогательное, и страшное. 396
     Брат молча курил папиросу за папиросой и задумчиво качал головой.
     -- Ну, и  к какому  ты  выводу пришел послe всего  этого? -- неожиданно
спросил он меня в концe моих разсказов.
     Я не нашелся сразу, что отвeтить.
     -- О чем это?
     -- Да вот, о совeтской дeйствительности?
     -- Да какой же может быть иной, кромe самаго пессимистическаго!
     -- Ну, слава Богу -- значит, и твой оптимизм дал, наконец, трещину.
     -- Ну, уж сразу и трещину... Оптимизм -- это не политическiй анализ, а,
так  сказать,  точка  зрeнiя  на  мiр.  Но,  вот,  насчет  "новой  жизни"  и
соц-строител<ь>ства    --    послeднiя    надежды,    дeйствительно,    ушли
безповоротно... Нашей русской молодежи нeт мeста в этой странe.
     --  Только вашей,  как ты говоришь, непокорной  молодежи  нeт мeста?  А
другим -- мирно и сладко живется? Неужели, по твоему,  кто-нибудь выиграл во
всей этой идiотской исторiи, именуемой пролетарской революцiей?
     -- Ну, чекисты, по крайней мeрe, выиграли.
     --  Во всяком  государст<в>e  есть  палачи, и  им, как  правило,  сытно
живется. И той сволочи, на которой  держится совeтская власть и  для которой
жизнь  и  слезы  человeческiя  --  песок под  ногами,  --  им  тоже  кое-как
живется!.. Относительно, конечно.  В старину  дворник  жил  много  лучше  и,
главное,  спокойнeе,  чeм  какой-нибудь  нынeшнiй  предисполкома...  И  вот,
собралась такая шайка  ни перед  чeм  не  останавливающихся  людей,  связала
каждаго взаимной порукой пролитой вмeстe крови и творит эксперименты...
     В голосe брата слышалась сдержанная злоба.
     -- Так что же, по твоему, перебить эту сволочь?
     -- Поздно  уже. Надо было раньше... Да не сумeли. Сперва деликатничали,
а потом не так взялись за борьбу. А теперь уже поздно -- аппарат власти в их
руках. Мы голыми руками ничего не сдeлаем.
     -- Так что же: faire bonne mine au mauvais jeu?
     -- Ну, это уже  к чорту! А выход, по  моему мнeнiю 397 простой --  если
тебe, как ты сам говоришь, нeт мeста в этой странe, давай уйдем в другую!
     -- Драпать за-границу?
     --  Ну, конечно...  Не гнить же здeсь, безсильно сжимая кулаки,  и  еще
притворяться  "энтузiастом  соцiалистической   стройки"...  Вот,  возьми  --
сколько хороших ребят хотeло быть полезными странe... Этак по хорошему. Вот,
и скауты, и сокола  -- да мало ли кто еще хотeл быть просто русским,  просто
полезным Россiи. Но  вeдь, как ни работай, все равно все это идет на  пользу
мiровой  революцiи и совeтской шайкe... Вот,  возьми себя: Сколько ты уже  в
суммe  отсидeл  --  годиков   с  5?  Ну,  хорошо  --   ты:  от   тебя  запах
контр-революцiи за версту слышен. А твои скауты -- эти тысячи молодых голов,
арестованных  тогда вмeстe с  тобой?  А тысячи  и  тысячи  других --  там  в
лагерях?... А на волe -- какое у них будущее -- соцiалистическаго раба?...
     Брат нервно закурил новую папиросу.
     --  Ты  сам  должен  понимать, Боб, что  без  тебя бeжать  я  не мог. А
теперь... теперь -- пора.
     -- Погоди,  погоди, Ваня... Уж очень это все для  меня оглушительно. Я,
пожалуй, уже даже  отвык от  широкаго  взгляда  на жизнь... Вся  борьба была
направлена на  то, как бы словчиться, чтобы хоть сегодня-завтра быть живым и
сытым.  Дай  толком  оглядeться, да  очухаться.  За  всe  эти  годы я  видал
совeтскую жизнь только с оборотной стороны. Со стороны  изнанки. Дай немного
посмотрeть на нее и с другой  стороны. Вeдь трудно же так молнiеносно рeшать
вопрос только с индивидуальной точки зрeнiя...
     --  Ну, что-ж... Присмотрись, Боб, присмотрись...  --  серьезно отвeтил
брат.  -- В твоем выводe я  увeрен. И  рeшай. Пока есть молодость и силы  --
нужно бeжать. Только там, внe этой тюрьмы, мы,  дeйствительно, сможем широко
бороться с большевизмом и его ядовитым туманом. А здeсь -- мы на учетe, и на
плохом учетe. Помочь мы здeсь уже ничeм не можем. Эта иллюзiя лопнула. Нам в
совeтских  условiях  можно теперь быть  либо рабами, либо погонщиками рабов.
Третьяго не дано. А мы ни для того, ни для другого не приспособлены... 398

        Орел

     Маленькiй городок  у границы с  Украиной. Кругом -- черноземныя поля. К
югу эти поля  идут  до  Чернаго  моря. Еще недавно, до  революцiи,  эти поля
кормили до сыта не только всю Россiю, но давали  хлeб  и Европe. Теперь  эти
поля покрыты рeдкими посeвами, худыми и тощими, поросшими  бурьяном. Кое-гдe
кучей ржаваго желeза стоят  в полe брошенные трактора. Поздней осенью из под
снeга  сиротливо торчат неубранныя скирды  хлeба...  А  голод  держит своими
цeпкими руками и город, и деревню.
     Крестьянство   разбито,  обезсилено   и  разорено   "коллективизацiей".
Насильно  созданные,  неорганизованные,  лишенные  своих  лучших  хозяев  --
"кулаков",  разстрeлянных  или высланных  на  сeвер,  --  колхозы  не  могут
накормить до-сыта страну.

        Как?

     Частенько здeсь, в эмиграцiи, друзья и знакомые с интересом  спрашивают
меня: "Ну, а как вы питались в Совeтской Россiи?"
     Щадя  в  гостиных и  столовых  общiй  аппетит  и  настроенiе, я  обычно
стараюсь ускользнуть от отвeтов на этот вопрос. Вeдь развe можно честно, без
замалчиванiй, объяснить "приличному  обществу", как изворачивался в голодной
жизни  здоровый   парень   с  бронебойным  аппетитом   и   без   "буржуазных
предразсудков?"
     Не раз  на  настойчивые  разспросы радушных хозяев я  сообщал, что мнe,
собственно, пришлось б ы т ь  с ы т ы м в совeтскiе годы  только в 1917 году
на  Кубани и  что  с тeх пор я не голодал только два коротких перiода в моей
жизни  -- около  года в перiод  НЭП'а (1925-1926  г.г.)  и  мeсяца  два -- в
концлагерe, перед  самым  побeгом заграницу, когда  я накапливал силы самыми
смeлыми  и  рискованными  путями.  Все  же  остальное время  это  постоянное
полуголодное  существованiе,  постоянная  нехватка даже  чернаго  хлeба,  не
говоря уже о всяких полузабытых вещах, как масло, мясо, сахар...

     Как я выглядeл в 1933 году -- в  перiод питанiя воронами. Вeс был около
80  кило (теперь --  94). За плечами -- статив фото-аппарата. На мнe морской
бушлат, выдачи 1923 года.

     Как  глубоко  унизительна  для   сознанiя   культурнаго  человeка   эта
постоянная погоня за "жратвой"! Поeсть 399 400 досыта хотя-бы нeсколько дней
подряд -- представлялось  какой-то недостижимой мечтой. И мудрено-ли, что за
первые три мeсяца моего  пребыванiя в благословенной  Финляндiи моя скромная
персона стала вeсить на 12 клгр. больше.
     А  "в  прежнем" в теченiе  остальных  долгих  лeт  моего  подсовeтскаго
существованiя на моей  "скатерти-самобранкe" перебывали самыя "оригинальныя"
блюда: и  вороны,  и галки, и воробьи, и лягушки, и собаки, и кошки, и  даже
крысы... Бр-р-р... Всего было.  И все это  вовсе не дeло  далекаго прошлаго.
Еще в 1933 году, перед вторым побeгом, меня, человeка с высшим образованiем,
спасали от голода родимыя русскiя вороны, которых я ловил капканом.40

     40 Не пережив самому, трудно  как-то вeрить совeтской  жизни. И когда я
слышу --  и  не  рeдко --  жалобы  эмигрантов на тяжесть  здeшней жизни, мнe
хочется  предложить проэкт устроить "санаторiй  для излeченiя  пессимистов".
Санаторiй  --  в видe  кусочка совeтскаго  концентрацiоннаго  лагеря.  Жизнь
гарантируется, излeченiе тоже. Через мeсяц такой жизни по совeтскому образцу
--  я  увeрен -- из  санаторiя выходили  бы  неисправимые  оптимисты, весьма
довольные эмигрантской дeйствительностью.

        Кусочек "совeтской карьеры"

     Попав в  тихiй,  богоспасаемый град  Орел,  я  надeялся  там  нeсколько
отдохнуть от  избытка  административнаго вниманiя  ОГПУ и пробыть  нeкоторое
время  в безвeстности  и покоe. Но  мнe не повезло. Мнe  удалось скрыть свои
медицинскiя званiя  и не поeхать по разверсткe Райздравотдeла в какой-нибудь
"учортанакуличкинскiй"  колхоз. Но  меня подвела извeстность атлета  и,  так
сказать" "спортивнаго  писателя".  Слухи, что я  гдe-то скрываюсь в  городe,
просочились в мeстный совeт физической культуры. Получив повeстку явиться, я
не  стал  дожидаться, когда  ОГПУ "подтвердит" вызов, и,  "скрипя  сердцем",
поплелся в совeт.
     --  Вы же  сами  должны  понять, тов.  Солоневич,  --  стал убeдительно
разливаться передо мной  секретарь совeта,  вихрастый комсомолец,  --  мы не
можем позволить себe такой роскоши, как не использовать такого спеца... 401
     -- Но вeдь я адмссыльный, -- пытался выкручиваться я.
     -- Ну, это  дeло уже  кругом  согласовано.  Звонили и в ГПУ и  там  все
утрясли. Одним словом -- два слова... Кругом шишнадцать. Вот  вам путевка на
желeзку. Мы надeемся, что вы там поставите работу на ять...
     Словом  -- "без меня меня женили, я  на  мельницe  был"...  Но спорить,
особенно в  моем  положенiи, было, мягко выражаясь, неосмотрительно.  Я и не
спорил.
     Впрочем, мои  спортивные  таланты  были  в перiодe  эксплоатацiи что-то
мeсяца только два.
     Как-то утром ко мнe впопыхах вбeжал сторож клуба:
     -- Так что,  тов.  Солоневич,  начальник  просит  срочно прiйтить. И  с
вашим... как его... фатиграфским аппаратом...
     Оказалось, что начальство хотeло увeковeчить какой-то очередной пленум,
"явившiйся  переломным  моментом  в развитiи"...  чего-то  там... ну, и  так
далeе. Но городской фотограф почему-то не прибыл. Тогда вспомнили обо мнe. А
у меня, дeйствительно, был небольшой "фатиграфскiй аппарат",  старый Эрнеман
с  апланатом.  Но на безрыбьe  и  рак -- рыба.  И  мой  заграничный  Эрнеман
возбуждал благоговeнiе окружающих. В своей комнатe я ухитрился устроить даже
что-то вродe лабораторiи. Так как ни  электричества, ни керосина не было, то
я  по-просту вставил в окно  фанерный  щит с  красным  стеклом  и с  помощью
семафорных линз, скомбинировал даже увеличитель....
     Голь  на  выдумки  хитра.  А  совeтская  --  в  особенности:  иначе  не
проживешь.
     Мое появленiе на  Пленумe было  встрeчено весьма радостно.  Запечатлeть
свои  физiономiи  в назиданiе потомству  --  что  ни  говори  --  заманчиво.
Особенно -- задарма...
     --  Ну-ка,  Солоневич,   --  привeтствовал  меня  секретарь   парткома,
окруженный  "энтузiастами совeтскаго транспорта" --  исковеркай нас, как Бог
черепаху...
     Мой Эрнеман щелкнул.
     Через час, когда  делегаты послe  обeда вернулись 402 в зал  засeданiя,
большая увеличенная фото-группа уже висeла у входа.
     Фурор  был  полный.  Меня   прозвали   "сверх-ударником  с   ураганными
большевицкими  темпами", а вечером замороченный и обалдeвшiй завклуб  заявил
мнe  на самых  лирических тонах  своего  скромнаго и охрипшаго от говорильни
дiапазона:
     -- Брось-ка ты,  Солоневич,  свою физхалтуру к чортовой  матери... Кому