времена римлян, а может, и
еще раньше. Во всяком случае, подземелья герцогского дворца явно были старше
и  города,  и  крепости  над  ними.   Века  не  пощадили  древний  лабиринт:
большинство  ходов  засыпало  землей,  а  остальные  люди  приспособили  для
заточения себе подобных.
     В  широком  подземном  коридоре чадили  факелы. У двери принца дежурили
двое. Они не заметили меня,  и я без особых трудов погрузил их в  благостный
сон.  Дверь  в  камеру  была  очень  тяжелой, из толстых листов  чугуна.  Ее
закрывали на три  замка, причем ключей у стражников  не оказалось. Мне стало
совершенно ясно, что дверь взломать невозможно.
     С той стороны двери я увидел частую стальную решетку. Она делила камеру
на две  половины; принц Варг был за  решеткой.  Обследовав ее, я  понял, что
решетка не имеет своего замка, а  поднимается куда-то  вверх; где-то там, на
верхних этажах, и находится подъемный механизм.
     Принц спал  у  стены,  когда я  появился.  Его щиколотки обвивали  змеи
кандалов, которые цепями крепились к кольцам в стене.  Ни лежанки, ни стула,
ни  стола в  камере не было. Не  заметил я  и приспособлений для отправления
естественных  надобностей.  С потолка нудно капала вода, собираясь в большую
лужу в самом центре камеры. По-видимому, эту воду принц и пил.
     O, tempora! O, mores!44  Глядя на это,  нелегко  поверить,  что  живу в
конце восемнадцатого  столетия.  Вот  он,  мир,  над  которым  владычествуют
аватары, -- здесь, в этом каменном мешке, а не в "блистательной" Темисии!..
     Я негромко кашлянул. Мой друг  варвар тотчас пробудился и уставился  на
меня. Волосы на его голове зашевелились и встали дыбом.
     -- Изыди! Изыди, исчадие, обратно в Хель!
     -- Н-да... -- улыбнулся я. -- Так-то ты встречаешь друга!
     --  Не  верю!  -- простонал он. -- Не  верю  в тебя!  Тебя  нет! Ты мне
снишься!
     -- Пустой разговор, -- заметил я. -- Сам понимаешь, я тебе не снюсь.
     -- Этого не может быть! Как ты попал сюда?
     -- Вот так и попал.
     С этими словами я шагнул вперед, к принцу, и  прошел через решетку. Мне
показалось,  что глаза  Варга вылезут  из  орбит. Стоило больших  усилий  не
расхохотаться.
     -- Это просто голографическая проекция. Меня здесь нет, а где я, ты сам
знаешь.  Перед   тобой  не  я,  а  только  лишь  мое  изображение.  Понятно,
благородный друг?
     Принц отчаянно замотал головой. Бедняга. Конечно, откуда ему знать, что
такое голографическая проекция. Он-то полагает, это колдовство.
     -- Н-да, неприятное место,  --  заметил я.  -- Признаюсь,  нас  с отцом
содержали  в большем  комфорте.  А тебя, выходит, герцог,  твой  собственный
отец, засунул в эту мышеловку!
     Напоминание об отце  заставило  принца подавить свой  страх.  Волосы на
голове немного успокоились.
     -- Он приходил недавно, -- пробурчал  принц. -- Стоял тут чуть ли не на
коленях. Плакал. Молил меня. Хотел, чтоб я вас выдал.
     -- Ты молодец. Я научу тебя,  как отключаться во время  пытки. Это тебе
поможет.
     Он усмехнулся:
     -- Я пытки не боюсь. Выдержу. Я опасаюсь только колдовства. А что, если
такой, как ты,  вдруг явится и заморочит меня?  А я во сне ему скажу  не то,
что надо.
     -- Людей, отважных духом, "заморочить" нелегко, -- ответил я. -- Гипноз
хорош для  слабаков. Это  во-первых. И во-вторых, таких, как я и мой отец, в
окрестности двух тысяч герм навряд  ли  можно отыскать! А хочешь  знать, что
в-третьих?
     Принц  заинтересованно  кивнул  и  вдруг  протянул  ко  мне  руку.  Она
беспрепятственно прошла сквозь мой "плащ". Варг испуганно отдернул руку.
     -- Чудеса! -- прошептал он.
     --  А в-третьих, -- продолжил  я, -- скажу, что твой отец не просто так
заглядывал  к  тебе. Что  в  городе  творится, ты не знаешь? Конечно, ты  не
знаешь. А в городе восстание! Народ потребовал освободить тебя.
     Огонь восторга вспыхнул в синих глазах принца -- и тут же погас.
     -- Пустое... Солдаты герцога мятеж  подавят. Жаль друзей.  Они могли бы
мне... могли бы нам еще сгодиться!
     -- Правильно мыслишь, -- похвалил я его.  -- И все  же. Тенденция ясна.
Чем дальше, тем  сложнее  твоему отцу удерживать  тебя в  темнице. Тебе ведь
даже обвинение не предъявили.
     Он невесело ухмыльнулся и заметил:
     -- О чем ты говоришь, Ульпин? Какое обвинение?! У нас не  Амория, у нас
присяжных нет и нет судов. Не говорю уже об адвокатах. Мы варвары, неужто ты
забыл? Прикажет герцог, и конец на этом! Вот приказал отец меня  арестовать,
ну, я и арестован. Велел мне пищи не давать -- и не дают  мне пищи! А  между
прочим, который день я тут сижу?
     -- Седьмой.
     -- Хм!.. Он, что же, голодом меня собрался уморить?
     -- По нашим данным, -- осторожно заметил я, -- пищу тебе дадут сегодня.
     -- А ты откуда знаешь?
     -- Давай с  тобой  договоримся,  друг.  Таких вопросов  больше  мне  не
задавай.  А  моему отцу  -- тем более.  Не потому, что  мы  скрываем от тебя
ответы. По иной  причине. Любой ответ  наш будет пахнуть колдовством, а мы с
отцом вовсе не хотим, чтобы ты полагал нас колдунами. Мы всего лишь скромные
друзья науки.
     Принц поежился.
     -- Как же, скромные вы... Ну ладно. А вытащить меня сумеете?
     Вот он, главный вопрос! Я ждал, что принц его задаст.
     -- Еще не время, -- ответил я. -- Для дела лучше покамест посидеть тебе
в темнице.
     На моих глазах он стал наливаться гневом. Я понимал его. Принцу обидно.
Он нас освобождал целых два раза. И что же?  Вдруг он слышит, мол, для  дела
лучше посидеть ему в темнице!  Ему, молодому, сильному,  энергичному  юноше,
воину, принцу, рыцарю, -- сидеть в цепях в норе мышиной, на одной воде! Кому
бы не было обидно?!
     Предвосхищая все его претензии, я кратко  и  доступно для него пояснил,
какая польза может быть для дела, если он останется в темнице, и какой ущерб
случится,  если  он  сбежит  сейчас.  Принц  слушал  меня,  сначала, правда,
порывался  прервать обидными словами, затем внимал, открывши рот; а когда  я
закончил, он покачал головой и промолвил:
     -- Теперь я  понимаю, почему тебя и твоего  отца сама  Юстина боится. А
говоришь, вы скромные друзья науки!
     -- Политика и психология -- суть высшие науки. Не  зная  душу человека,
ты не научишься человека побеждать.  Бессмысленно  оружие  ковать  из стали,
коль не владеешь оружием внутри себя.
     -- Скажи... сколько тебе лет, друг?
     -- Двадцать два, -- улыбнулся я, -- мы с тобой ровесники.
     -- Не могу поверить!.. А выглядишь ты...
     -- Знаю. Это  все проклятый Эфир! Мы  с отцом жили в Мемноне, священной
столице Аморийской империи.
     -- А-а, это тот город, который мы называем Хельгардом.
     -- Да, вы его зовете "Городом Зла". И вы  правы! Ибо  там,  в  Мемноне,
рождается могущество  Империи  Чудовищ. Там  Хрустальная  Гора, там добывают
кристаллы-эфириты, там звезда Эфира сияет над  Храмом Фатума... Она сияет  и
поражает все и всех  вокруг, от мертвых камней до животных и  людей. О, эфир
животворящий! Ты  думаешь, эфир  -- это  только благо?  Думаешь, эфир -- это
дармовая сила,  это машины,  движущиеся сами по себе, это пушки,  которые не
нужно  заряжать, думаешь, это милость богов?!  Н-да, милость!.. Мы  с  отцом
прожили в теополисе  пять лет... в Священном Городе, что в толще Хрустальной
Горы сокрыт... немногие выдерживают столько! Мы изучали  науки... и постигли
истину... ту истину, которую невежи  обозвали ересью! Эфир отомстил нам: да,
мне только двадцать два, а выгляжу  глубоким старцем! Однако  ни  о чем я не
жалею: губительное излучение Эфира лишь тело поразило мое, а душу прояснило!
Я стал свободен; клянусь, в свои-то годы я больше прожил на свободе, чем все
мои сородичи за сотни лет!..
     Мне хотелось еще очень и очень многое сказать этому благородному юноше,
которого  послал нам Всевышний,  -- но в это самое  время послышался скрежет
ключа в двери. Я вынужден был попрощаться с принцем и исчезнуть.
     Бедняга варвар! Он так и  не уразумел,  каким же  чудом  я проник в его
темницу, -- и тем более не понял, как я из нее исчез.
     Отец считает, это даже хорошо: таинственность  суть власть, а когда все
ясно, для власти места нет. Власть нам  потребуется вскоре. Мы разобрались в
обстановке и  уяснили,  как сотворить из  Варга орудие нашей мести аватарам.
Поистине  идеальное орудие! Его руками мы  вымостим для  миллионов дорогу  к
справедливости, свободе, счастью.
     Отец  мой  подсчитал, что факторы нашего  успеха сложились  в лучшей из
трех с лишним миллиардов комбинаций.
     --  Мы  будем  совершенными  кретинами,  если  не  воспользуемся  столь
благоприятной ситуацией, -- говорил отец...

     * * *
     Чугунная дверь с ужасным скрежетом отворилась.  Варг,  еще  не успевший
отойти от встречи с живым  призраком  молодого  Ульпина, оторопело взирал на
новое  диковинное  явление.  Принц  видел в дверном проеме  барона  Фальдра,
начальника  герцогской  стражи,  и  еще  двоих   рыцарей.  Они  сопровождали
девушку... Тонкий стан под традиционным галльским платьем-рубахой, маленькие
руки, правильный овал лица, отмеченный аристократизмом, прямой носик, волосы
спрятаны под головной платок, большие глаза, распухшие от слез...
     Увидав Варга,  девушка  вырвалась вперед  и  припала к прутьям стальной
решетки.
     -- Любимый!.. Мой любимый! Ты жив, какое счастье!
     Барон  Фальдр тактично  затворил дверь с той  стороны, оставляя  принца
наедине с женой.
     Как  всегда  в присутствии Доротеи, Варг испытал некоторое смущение. Он
разрывался между  разумом и чувствами. Разум  подсказывал ему: эта  женщина,
дочь князя и сенатора Корнелия Марцеллина -- злокозненная лазутчица амореев,
шпионка, приставленная к нему с  целью покрепче привязать  его к ненавистной
Империи. Но чувства... неожиданно родившиеся чувства к этой странной девушке
заставляли забывать о пропасти, разделявшей их.
     Полгода жили  они вместе. Он никогда еще не  встречал такой терпеливой,
чуткой,  покорной  женщины.  Доротея  молчаливо  сносила его презрение,  его
ненависть, его  недоверие... Когда он бил ее, она была  нема, как рыба.  Три
месяца тому назад, узнав, что  она носит его ребенка, он  перестал  бить ее.
Нынче  у нее заканчивался шестой месяц беременности, и материнский живот уже
начинал проявляться.
     Доротея  Марцеллина оставалась, пожалуй, единственным живым  существом,
которое  всегда и во всем  соглашалось с  ним.  Даже верный Ромуальд  иногда
возражал. Она -- ни  разу. Принца мучило подозрение, что жена играет с ним в
поддавки,  чтобы  затем  вовлечь  в  какую-нибудь  жестокую  ловушку;  принц
внимательно  следил за ней, и Ромуальд,  и другие соратники  принца  следили
тоже... Ничего! Доротея совершенно не общалась с аморийскими "миссионерами",
ни разу не была замечена в попытке передать им какие-либо письма, документы,
вещи.  Она не проявляла ни малейшего интереса  к прежней родине, ни малейшей
ностальгии по блистательной Темисии, по отцовскому дворцу, по  былой богатой
жизни... Свободное время свое она проводила,  прилежно изучая галльский язык
и обычаи нарбоннского народа.
     Не  замечая   за  женой  предательского  поведения,   принц  Варг  стал
подозревать,  что  она попросту глупа.  Проверяя эту  догадку, он устроил ей
несколько нелегких испытаний. Однажды, например, в горницу  к Доротее явился
некий  тевтонский купец. Он вручил девушке  дары, якобы в знак уважения к ее
мужу  принцу,  и, как бы между делом, принялся выспрашивать о жизни Варга, о
его  взглядах,  о планах  принца  на будущее,  когда  он станет  нарбоннским
герцогом. Сам Варг в это время  стоял  за дверью  и подслушивал. Разговор  с
"купцом"  закончился  тем, что  Доротея вернула  ему все дары и  вежливо, но
строго,  потребовала оставить  ее. Ничего,  даже отдаленно  похожее на тайны
мужа, она "купцу" не рассказала. Скорее  наоборот:  принцу почудилось, будто
жена на самом деле раскусила этого "купца".
     Со  временем он  пришел к однозначному  выводу, что Доротея  достаточно
умна. Он  начал проявлять к  ней интерес  не  только плотский.  Вечерами они
беседовали,  причем  о разном;  о чем  бы ни заговаривал принц, оказывалось,
жена в состоянии поддерживать разговор. Варг иногда ловил себя на мысли, что
в некоторых  делах  Доротея разбирается  лучше  его,  например,  в  науках и
искусстве.   Она,  впрочем,   никогда   не   пыталась   одержать   над   ним
интеллектуальную победу;  напротив,  как  только Доротея  замечала,  что муж
"плывет" в разговоре, она умело сворачивала беседу в такое русло, чтобы Варг
вновь ощутил  себя первым. Будучи сам  человеком умным, молодой принц хорошо
понимал незатейливую игру жены. Но раздражения  не было; подсознательно Варг
испытывал благодарность за понимание, чуткость и верность.
     Подозрительный по  природе  и  в силу сложившихся обстоятельств,  принц
мучительно  искать  ответы,  в чем  причина  столь  странного  для  аморийки
поведения жены.  Достойных  ответов не  было,  кроме  одного,  о  котором не
уставала твердить сама Доротея: единственной причиной была  любовь! И верно:
все  вокруг  видели,  что аморийская княжна без памяти  влюблена в мятежного
варварского  принца.  Эта тема постоянно присутствовала в  пересудах,  о ней
говорили  и  в  кабаках  Нарбонны,  и  в  дальних баронских замках.  Сперва,
разумеется, аморийку только осуждали, и принца порицали за брак с нею. Но со
временем Доротея стала  внушать  нарбоннцам все большую  и большую симпатию,
особенно  простому люду,  далекому от высокой политики,  и особенно на  фоне
вызывающего  поведения другой всем известной  женщины, принцессы Кримхильды.
Молодой  Варг  был  всеобщим  любимцем;  вскоре  его  популярность  в народе
перенеслась и на Доротею; говорили, мол, у такого мужчины, как наш принц, не
может быть плохой жены.
     Популярность наследника и  его  жены,  конечно же, тревожила аморийских
"миссионеров". Доротея упорно отказывалась водить с ними общие дела, даже  с
самим послом Империи,  давним  соратником  отца высокородным патрисом Луцием
Руфином.  "Миссионеры"  прилежно  доносили  вести  из  Нарбонны  в  Темисию,
предоставляя  богатую   пищу  для  размышлений   Софии  Юстине   и  Корнелию
Марцеллину.  Но  если  первая  получала  все  новые  и  новые  основания для
беспокойства,  то  второй  в  мыслях   своих  не  уставал  хвалить  умную  и
старательную дочь...
     Сам Варг постоянно ожидал какого-нибудь подвоха, если не от жены, так в
связи  с женой;  из  каждой замочной  скважины проглядывали  лазутчики Софии
Юстины;  что же до  Корнелия Марцеллина, Варг не сомневался: его  люди  тоже
тут,  в Нарбонне, и  не бездействуют. Соперничество Юстины  и  Марцеллина не
было секретом  для  принца,  равно как и  то,  что в этом соперничестве  оба
потомка Фортуната-Основателя  уготовили нарбоннским  галлам незавидную  роль
игральных фишек...
     -- Зачем ты пришла? -- нарочито грубо спросил он.
     --  Ты  жив! Жив... -- прошептала  девушка.  -- Я счастлива! Скоро тебе
принесут поесть...
     "Странно, --  подумал Варг.  -- Ульпин тоже говорил об  этом. Они, что,
сговорились?".
     Внезапно  Доротея  пошатнулась  и,  чтобы  не  упасть,  вынуждена  была
вцепиться  в  прутья решетки. Варг  встал  и  приблизился  к жене, насколько
позволяли ему кандалы. Даже  в  тусклом свете огарка он обнаружил неприятные
изменения в  облике жены: обычно  румяное лицо Доротеи  казалось  бледным  и
осунувшимся, губы были серыми, а глаза запавшими, и не одни лишь слезы могли
быть тому причиной...
     -- Что с тобой? -- резко спросил он.
     Девушка улыбнулась; он понял, что эта улыбка далась ей нелегко.
     -- Со  мной -- ничего, -- ответила Доротея. -- Я была расстроена  из-за
тебя, любимый. Но вот я тебя вижу... ты жив, и скоро тебе принесут...
     -- Дай мне свою руку!
     -- Зачем? -- испуганно спросила жена.
     -- Дай, говорю!
     Девушка  вздохнула,  но  не  осмелилась возражать.  Тонкая рука  прошла
сквозь  клетку решетки, достав как раз  до ладони Варга. Кисть была белая  и
холодная, а пальцы едва шевелились... кожа и кости!
     -- Что ты с собой сделала?
     -- Я? Ничего...
     -- Тогда кто? Говори!
     -- Прости, -- Доротея всхлипнула и убрала руку. -- Но иначе бы  меня  к
тебе не пропустили!
     У  Варга закружилась  голова -- от стыда, гнева... и  благодарности! Он
все понял.
     -- Ты голодала, да?
     --  Да...  --  прошептала  Доротея. --  Как  только узнала,  что  ты  в
темнице... на одной воде! Я пришла к твоему отцу и сказала:  буду пить воду,
как он,  и все тут! Пока моего мужа не начнут кормить и пока меня  к нему не
пропустят... Отец твой разозлился, а она...
     -- Кримхильда?
     --  Да, она посоветовала ему посадить меня под домашний арест и кормить
насильно.  Они  пытались...  --  девушка  через  силу  улыбнулась,  --  но я
выплевывала пищу! И сегодня они сдались...
     Варг до крови закусил губу, чтобы  не заплакать и не зарычать. Вот  оно
как получилось! Родные отец и сестра морят его голодом в сыром подземелье, а
эта  хрупкая девчушка, аморийка, сенаторская  дочка,  нашла  в себе силы для
недельной голодовки... и все это ради него, ради Варга!
     -- Ты не должна была так поступать, Дора, -- проговорил он. -- Ведь наш
ребенок...
     -- С ним ничего не случится, -- быстро сказала она. -- Мои  соки питают
его. Наш ребенок появится на свет здоровым и красивым. Как ты, любимый!
     -- Сегодня же... сейчас... ты прекратишь голодовку! Я требую!
     -- Хорошо. Мы победили,  можно и  поесть, --  вновь  улыбнулась она,  и
принц вдруг почувствовал себя счастливым...
     -- Погоди, мы еще не победили. Скажи, что в городе творится?
     -- О-о, тут такое  было!  Народ  ходил к дворцу и требовал  от  герцога
освободить тебя.
     -- Ходил?
     --  Прости...  Отец  твой  приказал  разогнать  толпу.  И разогнали.  Я
слышала, десятки человек убиты, а заводилы арестованы, и завтра их казнят...
     "Я так и знал! -- с горечью подумал Варг. -- О, разве  это справедливо:
я ничего еще не сделал для народа моего, а люди уже гибнут за меня?!".
     -- ...Но есть и новости хорошие, -- продолжала Доротея. -- Ромуальд и с
ним еще пятеро твоих друзей... они сбежали из Нарбонны. И правильно сделали,
потому что Кримхильда советовала герцогу арестовать и их... я слышала. Еще я
видела, как барон Видар и барон  Старкад вместе  ходили к герцогу просить за
тебя... и я подумала, что если эти двое решились действовать совместно, то и
другие бароны... во всяком случае, большинство... тоже за тебя!
     Гордость за жену проникла в сердце принца, и он подумал: "Какая  умница
моя Дора!  Так и есть. Видар и Старкад друг друга ненавидят, потому  что дед
Видара когда-то изнасиловал мать Старкада. Но оба барона --  честные рыцари,
и оба  за  меня,  и оба  ненавидят пришлых  амореев. Действительно,  хороший
признак, если они к отцу ходили вместе!".
     -- А что отец?
     Доротея виновато вздохнула.
     -- Не знаю.
     -- А что ты думаешь сама?
     Девушка изумленно воззрилась на него. Никогда прежде муж  не  спрашивал
ее мнения, а тем более по  вопросу, касающемуся  политики. Однако он касался
не только  политики, но  и  самой жизни принца, поэтому  Доротея бестрепетно
ответила:
     -- Я думаю, по доброй воле герцог не выпустит тебя. Прости...
     Варг усмехнулся.
     --  Тебе незачем  извиняться.  Ты  поступила,  как верная  жена.  Могла
схитрить, могла  слукавить, могла сказать, мол, ты скоро из темницы выйдешь,
-- но ты  сказала правду. И вот  я думаю... ты  ведь понимаешь, у меня полно
времени для раздумий... откуда ты взялась такая? Не могу понять!
     -- А что тут понимать? -- с  болью и надеждой воскликнула Доротея. -- Я
люблю тебя, это ты пойми, люблю!
     Принц отвернулся.
     --  Не  знаю...  А  вдруг  через  тебя  отец твой Марцеллин готовит мне
ловушку?
     Следующие  слова  девушки  изумили  его  и  заставили  задуматься.  Она
сказала:
     -- М