ее, не больше!
     На принца  было больно смотреть. Он  был  намного выше ростом,  чем мой
отец, но в  это мгновение казался карликом, так согнула его страшная правда.
Губы его дрожали, на них выступила пена. И руки трепетали тоже, он бессильно
тискал их,  то прятал за спиной, то теребил карман кожаной куртки, то к ножу
тянулся... Я мог лишь догадываться, какие чувства  пробуждали в нем жестокие
слова отца.
     --  Что  же мне делать? --  вдруг прошептал он,  перебив моего отца  на
середине фразы.
     -- Хороший вопрос, -- кивнул отец, -- но, опасаюсь, мой искренний ответ
тебе не понравится.
     -- Знаю... Ты скажешь, что я должен отсиживаться за стенами Эльсинора.
     -- Более того, ты обязан собирать вокруг себя верных людей...
     -- Но это же мятеж!
     -- Не ты  его начал --  тебя вынуждают. Иначе ты  погибнешь и  погубишь
дело.
     -- Я не пойду против отца войной, -- отрубил принц.
     -- И  не нужно! И даже вредно. Ты --  честный сын и благородный рыцарь.
Насколько понимаю я, ты не против отца, а  за его  и за свою свободу, против
имперских оккупантов. Вот так и нужно выступать.
     -- А...
     -- Собери армию и  жди.  Герцог намерен сам  к  тебе явиться --  пускай
является. На это уйдет время. Плюс еще осада Эльсинора. Ты понимаешь?
     -- Нет, -- признался принц.
     Отец сделал многозначительную паузу и пояснил:
     -- Главная опасность  для тебя -- это София. Она и так в Нарбонне целую
декаду.  Это  чересчур для имперского министра  колоний.  За  ней  следят ее
враги, тот  же лукавый  Марцеллин. Ее слишком долгое пребывание в варварской
стране вызовет  в Темисии  подозрения.  Иначе говоря,  Софии вскоре придется
уехать из Нарбонны. А без нее герцог тебе  не  страшен... Правда, у нее есть
другой вариант.
     -- Ну, говори, я слушаю.
     Отец вздохнул и наконец решился.
     --  Как  ты  думаешь, зачем  герцог  написал  тебе  насчет  смертельной
болезни? Я  отвечу. Так София  готовит тебя к  известию  о  его кончине.  Не
сомневаюсь,  нет никакой  язвы,  а все те так называемые врачи,  кого  он...
вернее, она упоминает, на  самом деле  герцога не лечат, а убивают медленною
смертью... по ее приказу!
     -- О, боги, -- простонал наш бедняга, -- зачем ей убивать его?! Ведь он
же делает все, что она хочет!
     -- Затем,  друг мой, --  объяснил я, -- что смерть  герцога позволит ей
еще  остаться тут,  во-первых,  а  во-вторых,  призвать  военную  подмогу из
метрополии. И повод будет  веский:  желание предотвратить брожения народа по
случаю вступления  на трон  твоей сестры Кримхильды. София призовет преторию
имперских легионеров, или две претории, и под шумок расправится с тобой.
     --  Не  верю!.. Не  может  быть она  столь подлой!  Она  же  аморейская
княгиня, потомок Фортуната!
     -- Наивные  иллюзии,  --  печально  усмехнулся мой  отец.  -- Для  них,
потомков  Фортуната, вы,  варвары, не  более  чем прах и тлен, черви земные,
которым  боги  ради смеху даровали языки, животные,  и  только. Прости, но я
обязан был тебе это сказать.
     -- Так что же делать?! Как мне спасти отца?
     -- Благородный юноша,  ты герцога уж не спасешь -- ты о стране подумай!
Ее спасти еще не поздно! Прислушайся  к моим советам: скорее собирай войска,
поднимай сограждан,  укрепляй замок. И выжидай. Всемогущее  время играет  на
твоей стороне. А мы тебе поможем. Чем больше времени оставит нам судьба, тем
мощней оружие мы выкуем тебе и твоему свободному народу...
     ...Когда принц нас покинул,  мы  снова  завалились  отдыхать.  Давно не
ощущал  себя  таким  счастливым.  А  видели бы  вы отца! Он  радовался,  как
ребенок, и не напрасно:  его резец приноровился к варварской глыбе. Из  этой
глыбы мы сотворим такого голема, что Ойкумена содрогнется от его шагов.
     Una manu latam  libertati viam faciet,49  --  а другой рукой будем  мы,
Ульпины!
     Ну  а  покуда  голем  лишь  в  проекте,  нам нужно набираться  сил.  За
безопасность  нашу  в  этой  замечательной пещере можно было не волноваться:
навряд ли варвары посмеют хотя бы раз еще нагрянуть.
     Если все ж таки нагрянут, спущу на них очередного Гарма или кого-нибудь
из их языческих божков. А  припожалуют легионеры -- легионеров встретит  сам
Симплициссимус...



Глава шестнадцатая,
     или Vixerunt50
     В одном София  оправдала ожидания Ульпинов, а  в другом преподнесла  их
молодому другу неприятные сюрпризы.
     В ночь с двадцать третьего  на двадцать четвертое  апреля  под покровом
темноты она покинула Нарбонну. Непосвященные  о том узнали рано утром, когда
не обнаружили на рейде порта ставший привычным силуэт фрегата "Пантикапей".
     Поздно  вечером  того  же  дня  фрегат  вошел в  Неаполитанский  залив.
Министра колоний  Аморийской империи встречали президенты  девяти италийских
республик, три императорских экзарха с  Больших Бореад и медиоланский герцог
--  эти  правители-федераты   были   срочно  призваны  в  Неаполь  секретной
директивой  министра. Всю ночь  София  не сомкнула глаз.  После  совещания с
президентами,  экзархами и  герцогом она  встретилась  с молодым  тевтонским
королем   Оттоном  VIII,  который   находился  в   Неаполе  на   отдыхе,   и
неаполитанским  магнатом  греческого  происхождения Аристидом  Фонтакисом --
этот  магнат  часто  выступал   неофициальным  посредником  между  имперским
правительством и пиратами Эгейского моря. Еще не  наступило утро,  а  король
Оттон и Аристид  Фонтакис спешно покинули Неаполь и направились: первый -- в
свою столицу Вюрцбург,  а второй -- на остров Делос, главную базу пиратского
флота.
     Двадцать  пятого апреля  София Юстина  посетила имперскую разведшколу в
окрестностях  Везувия,  пожалуй,  самую  мощную  в  этой  части  света.  Шеф
разведшколы генерал-майор Фламиний Семерин  был дальновидным человеком,  так
сказать, по роду службы. Он не стал выяснять полномочия министра колоний и в
точности исполнил  все ее  предписания.  При этом  Фламиний Семерин поклялся
соблюдать  чрезвычайную, как во  время войны,  секретность.  Из  разведшколы
София проследовала на фрегат, и он немедленно покинул Неаполь.
     Как  и пророчили Ульпины, в  столице Империи затянувшийся вояж министра
колоний  представлялся  подозрительным  многим  влиятельным  персонам. София
торопилась в Темисию, чтобы их подозрения не переросли в уверенность.
     Днем  двадцать  девятого апреля  она  уже  выступала  перед плебейскими
делегатами.  Вожди радикальной фракции, оказавшиеся в курсе если не всех, то
большинства проблем  нарбоннских галлов,  устроили молодой княгине подлинный
разнос,   а  Кимон   Интелик   даже  потребовал  незамедлительной   отставки
юстиновского правительства.  Княгиня  София с присущей ей изобретательностью
отбивала атаки цепных  плебеев сенатора Корнелия Марцеллина. Старший Интелик
не  подозревал еще, что  неделек  тот день, когда ему придется, чтобы спасти
сына Андрея, сменить хозяина на хозяйку.
     Вечером София Юстина посетила  отца, первого  министра, и встретилась в
Квиринальском  дворце с видными деятелями аристократической фракции, которую
неформально возглавляла.  Все встречи она сочла успешными; судя по всему, ее
шансы  сменить  отца в Малом  Квиринале  мятеж  нарбоннского принца Варга не
только не ослабил, но даже укрепил.
     Новые  победы  над жестокими обстоятельствами  дались Софии нелегко.  К
концу дня двадцать  девятого апреля она едва  держалась на  ногах  и грезила
лишь об  одном --  о горячей ванне и теплой постели  в фамильном юстиновском
дворце.
     Ее  надеждам  не суждено  было  осуществиться.  Почти  у  самой  ограды
фамильного дворца карету с буквой  "J" на дверцах нагнал мобиль специального
министерского  курьера.  Курьер доставил министру  экстренную  депешу  посла
Луция Руфина. Прочитав  ее, София приказала развернуть карету. Через час она
прибыла   в   Эсквилинский   аэропорт.    Еще   час   ушел   на   подготовку
правительственной   аэросферы    к   полету   и   улаживание    обязательных
формальностей.  В начале второго ночи  воздушный корабль с министром колоний
на борту гондолы отправился в путь.
     Семь  часов спустя правительственная  аэросфера  причалила  к  приемной
мачте линкора "Уаджет", который по-прежнему дрейфовал в пятнадцати гермах от
нарбоннского берега.  Огромная плавучая крепость пришла в  движение и заняла
место на рейде порта, в двух гермах от берега, и лишь тогда спустила шлюпку.
     В десять  часов утра (по эталонному имперскому времени, исчисляемому от
Мемнона, было только восемь) София Юстина въехала во дворец герцога.
     Она не опоздала.

     * * *
     Из воспоминаний Софии Юстины
     ...Тот страшный  день, последний  день  того  горячего апреля,  мне  не
забыть до конца жизни.
     Но сначала -- о событиях, случившихся в мое отсутствие.
     Мои   опасения   оправдались:   принц  Варг,   не   мудрствуя   лукаво,
проигнорировал мольбу  несчастного  отца.  Ответом  герцогу  стали отчаянные
попытки  принца  раздуть  пламя  мятежа.  Из  замка  Эльсинор во  все  концы
Нарбоннской  Галлии  он  слал  свои  воззвания.  Его  рукой  водили  опытные
демагоги. Неудивительно, что  в первые же  дни к Эльсинору потянулся  всякий
сброд,   мечтающий   повоевать:   рыцари-идеалисты,  обнищавшие   крестьяне,
городская  беднота,  служители  языческих  божков и жрецы-расстриги,  но,  в
основном,  авантюристы   всех  мастей,  искатели  добычи.  Привычный   набор
поборников предателя и бунтовщика!
     Без  сомнения,  принц и его наставники  рассчитывали  на  большее.  Они
надеялись призвать подмогу из сочувствующих  государств, а также наемников и
пиратов. Я  их опередила, обязав наших вассалов, под страхом жестких кар, не
оказывать  повстанцам  даже символическую поддержку. Что касается пиратов, я
им  пообещала,  через  Аристида  Фонтакиса,   полный  разгром  эгейских  баз
имперским флотом, если  хотя  бы один  их торговец будет замечен в поставках
оружия принцу Варгу. Впрочем, пираты и сами понимают: одно дело обирать суда
отдельных негоциантов и совсем другое -- помогать заклятым врагам имперского
правительства.
     Благодаря моим усилиям позиции герцога Круна укреплялись с каждым днем.
Жители Нарбонны быстро забыли явление призрачного "Донара" и горели желанием
доказать  свою  преданность  законному  государю.  Дружественные   правители
изъявляли Круну военную поддержку. Так, двадцать пятого апреля  прибыл отряд
в  тысячу  ратников из  Медиолана, на следующий  день Тосканская  республика
прислала еще две тысячи  солдат, а двадцать седьмого на девяти судах явились
тевтонские  рыцари,  числом  более  трех  сотен,   с  конями  и   в   полном
обмундировании.  Не остались в стороне и другие архонты,  с  которыми у меня
состоялся крупный разговор в Неаполе.
     К двадцать восьмому апреля герцог Крун имел в своем распоряжении войско
в тысячу двести конников и шесть тысяч  пеших ратников. Это не  считая наших
легионеров и  всей  мощи линкора "Уаджет". Принц Варг сумел собрать не более
пятисот рыцарей и  двух тысяч  пехотинцев.  Наблюдая  такой поворот событий,
большинство  баронов  вернулись  к  герцогу  или удерживали  нейтралитет;  с
принцем остались лишь закоренелые бунтовщики Хримнир, Эльред и Тюр.
     К сожалению  для нас, у принца имелись двое, стоившие тысячи закованных
в броню рыцарей  каждый. Мне пришлось  отказаться от  намерения  покончить с
Ульпинами немедля; в пещере, где они укрылись, их удалось бы достать слишком
дорогой  ценой.  Я  пообещала  герцогу,  что  наши  диверсанты   покончат  с
Ульпинами, как только мятеж Варга будет подавлен.
     Утром двадцать  девятого  апреля  войска герцога  взяли в  кольцо замок
Эльсинор. Мой мужественный друг  не собирался прибегать к долгой осаде -- он
провоцировал мятежников на выступление.
     Днем  состоялся первый бой. Большой отряд  мятежников во главе с  самим
принцем попытался прорваться в сторону пещеры Гнипахеллир. Очевидно, безумец
спешил к наставникам за  очередной порцией "мудрых" советов. Итоги боя вышли
неоднозначными.  Со стороны герцога пали около трехсот воинов, принц потерял
не более ста двадцати. Несмотря на  это, контратака повстанцев захлебнулась,
и Варгу пришлось искать спасение за стенами Эльсинора.
     Непосредственного участия  в битве  герцог Крун не принимал,  это я ему
категорически запретила, но руководил  войсками с близлежащего холма. Первая
победа -- в сложившихся обстоятельствах я бы не стала называть ее "пирровой"
-- вдохновила его, и герцог объявил, что  завтра утром, то есть уже сегодня,
тридцатого апреля, он возьмет Эльсинор штурмом.
     Боги рассудили иначе...
     На обратном  пути в Нарбонну с ним случился удар.  По словам очевидцев,
внезапно  герцог побледнел,  согнулся в седле,  стал судорожно глотать  ртом
воздух, затем  вырвал, забился в корчах  и практически  сразу  же свалился с
лошади.  Врачей  рядом  не было, поскольку  этот упрямый варвар  не пожелал,
чтобы  на схватку с сыном  его сопровождали аморийские  миссионеры. Какой-то
галльский лекарь оказал герцогу первую помощь. Круна доставили в Нарбонну на
носилках. И тут уже взялись за дело настоящие врачи.
     По их словам, тот вечерний удар был самым тяжелым за все время болезни.
Они определили вздутие живота, обильный пот,  высокую  температуру.  Герцога
постоянно  рвало, и рвота напоминала кофейную гущу, равно как и испражнения.
Наши врачи давали  ему висмут и  другие обычные лекарства, но  это почти  не
помогло. К радикальным мерам тогда не стали прибегать. В конце концов герцог
заснул,  а  посол  Луций Руфин,  вняв  совету  врачей,  отправился на линкор
"Уаджет" и по видиконовой связи передал для меня экстренную депешу.
     Ни посол, ни я не предполагали, насколько все серьезно. А врачи, если и
предполагали, --  что они  могли изменить в тех  условиях,  в той варварской
стране,  где  всякий,  даже друг  Империи,  относился  к  ним  с  опаской  и
предубеждением?..
     Ночью приступ повторился. Врачи не отходили от постели  герцога. Вместо
того чтобы отдавать все силы на спасение больного, им приходилось заботиться
о конспирации. За стенами палаты, в крепости и  в городе, обретались  тысячи
свирепых  варваров,  для  которых   герцог  Крун  был   важным  символом   и
единственным  связующим  звеном. Все  уже знали об  ударе.  Обстановка  была
нервозной, но Кримхильде, барону Фальдру и другим советникам герцога удалось
совершить  невозможное и несколько успокоить страсти. Они подтвердили приказ
государя о завтрашнем походе и  клятвенно  заверили, что герцог справился  с
болезнью и нынче ночью просто спит.
     На самом деле он не спал.
     К утру моему  другу стало  лучше. На рассвете он сам  поднялся с  ложа,
оделся  и  вышел  на  балкон  донжона. Все,  кто  его  видел, приветствовали
мужественного государя радостными криками. Герцог сказал, что поход начнется
в десять  и что он лично поход  этот возглавит. Наши  врачи, услыхав  такое,
пришли  в  ужас.  По  их  словам,  уже  в тот  рассветный  час  герцог  едва
переставлял ноги, и остается лишь дивиться могучей воле этого человека...
     И вскоре, в семь утра -- моя  аэросфера в это время подлетала к линкору
"Уаджет" -- у герцога случился второй удар. На этот раз он потерял сознание.
Обморок был настолько глубоким, что врачам удалось  привести моего  друга  в
чувство лишь полчаса спустя.
     ...Я увидела его и ужаснулась. Когда  от рака крови погибал мой сводный
брат Овидий, и я, девочка, смотрела на брата, мне  не было  так страшно, как
теперь, когда  на моих глазах уходил  из жизни этот, в сущности,  чужой  мне
человек. А то, что герцог умирал, мне стало ясно и без подсказки врачей.
     В  то жуткое  мгновение я не смогла  быть  сильной.  Увидев герцога,  я
стыдно разрыдалась,  и  он --  он, умирающий! --  стал успокаивать  меня. Он
говорил, что боль пройдет,  что все течет по плану, что мы побеждаем и что в
десять  он лично  поведет войска  в последний бой  с  мятежным  сыном...  Он
говорил опять, какая я хорошая и умная, какой я  верный друг, как благодарен
он спасительнице галлов, то  есть мне, и многое еще он говорил...  Пока я не
нашла в себе силы и не оставила его врачам.
     Он забылся тревожным  сном,  а я учинила эскулапам строгий допрос. Увы,
мне не  в чем было упрекнуть их! Разве что в том, что они мне прежде обещали
по меньшей мере месяц его жизни. Но врачи -- не боги.
     Вот,  вкратце,  их  резюме.  У   герцога  случилась  перфорация,  иначе
прободение,  желудка. Худший  финал  язвенной  болезни!  Содержимое  желудка
исторглось  в брюшную полость, началось внутреннее кровотечение и воспаление
брюшины.
     Я спросила, остался ли  еще шанс спасти  больного. Может быть, ответили
врачи. Для этого  необходимо немедля погрузить  герцога в анабиоз и в  таком
состоянии  отвезти  в  Темисию или  в  Киферополь  на  операцию,  причем  от
заморозки до разморозки должно пройти не более восьми часов. Я обрадовалась:
у  меня была  аэросфера, которую я предусмотрительно задержала до  выяснения
ситуации; из Нарбонны до Темисии семь часов полета,  а Киферополь еще ближе.
Мы успеем!
     Наверное,  в тот момент  во мне  уснул политик.  А  когда проснулся,  я
тотчас поняла, что это невозможно. Во-первых, сам больной не согласится. Для
варвара анабиоз -- та же смерть. И он захочет умереть в своей Нарбонне, а не
в нашем Киферополе; он  это мне сказал  однажды.  Пока мы будем переубеждать
его, он умрет. Конечно, мне достало бы власти  увезти герцога  насильно,  не
растрачивая драгоценное время на уговоры, но...
     Но  я представила, как  это будет выглядеть в глазах его  народа: "Злые
амореи тайно увозят государя нашего накануне решающей битвы!". Мятежники  не
могут и мечтать о таком подарке. После этого их победа станет делом времени.
Это во-вторых.
     И главное: по мнению врачей,  счастливый результат операции относится к
летальному  как один  к десяти. То есть  десять шансов  против  одного, что,
погубив дело герцога, его мы не спасем...
     Мне  вновь  пришлось  стать  сильной.  Я размышляла,  как  нам пережить
кончину герцога с наименьшими потерями.  О том,  как я  сама переживу смерть
друга,  которого я полюбила всей душой,  мне думать было некогда;  отныне  я
одна была в ответе за его страну, за дело, которому он отдал жизнь.
     Троих  курьеров  я отправила на  линкор  за  подмогой.  Мне  нужна была
центурия морской пехоты, никак не меньше. Больше -- тоже опасно, это вызовет
у  галлов  подозрения.   Я  надеялась,  что  центурия   настоящих  имперских
легионеров составит нам надежную защиту от тысяч диких  варваров. Нам -- это
мне, моим людям,  Кримхильде  и всем,  кто останется  нам верен после смерти
Круна.
     И снова жестокий удар Нецесситаты! Мои курьеры не добрались до  берега.
Мятежники двоих убили, а  третьего курьера взяли  в плен. Все  это  я узнала
позже.
     Ближе к  десяти напряжение стало нарастать. Командиры  отрядов пытались
пробиться  к герцогу, но  стража их  не пропускала. Это  еще более усиливало
подозрения. Нужно было что-то предпринять. Я встретилась с  бароном Фальдром
и от  имени имперского правительства поручила ему  возглавить военный поход,
так как герцог болен. Фальдр выслушал приказ, отдал  мне честь, вышел -- и я
успокоилась.
     Как выяснится вскоре, я поступила самонадеянно.
     Врачи  меня позвали  к  герцогу. Рядом  была Кримхильда; ее  он  вызвал
прежде. Слезы  опять  застлали мне  глаза,  и  я ничего  не  могла  с  собой
поделать...
     Он бормотал  какие-то слова... я  их не слышала. Жизнь уходила из него,
он  уже  не  мог пошевелить ни  рукой,  ни даже пальцем.  Лишь  глаза молили
меня... и я  нагнулась  к нему.  В нос  мне ударил зловонный запах  изо  рта
его... ведь  он  же много рвал.  Меня саму тошнило, но  я  себя переборола и
выдавила ободряющую улыбку.
     -- Все будет хорошо, мой друг, -- сказала я.
     Ну что еще ему могла сказать?!
     Он просипел мне в ухо, я едва разобрала: