-- Благородная княгиня... София... поклянитесь мне...
     Поклясться? О да, я была готова ему поклясться в чем угодно! Нет ничего
священнее последней воли великого человека.
     -- Говорите, герцог... говорите!
     --  Молю  вас...  ради всех  богов молю...  пощадите!  Пощадите...  мою
страну... моих детей...
     Он так и сказал: "Моих детей"! Наверное, в тот миг мое лицо  выдало мои
чувства, и герцог, сделав над собой чудовищное усилие, повторил эту страшную
мысль:
     -- Пощадите их -- моих детей! Дочь... и сына!
     -- Варга пощадить?!! -- вырвалось у меня.
     --  Да,  его! И дочь...  и мою страну...  не дайте  ей  погибнуть! Молю
вас... благородная княгиня!
     ...Видно, недаром  варвары  не  позволяют своим женщинам  участвовать в
делах  правления.  Женщины сентиментальны сверх всякой меры,  а политика  не
терпит  сантиментов. Мужчина на  моем  месте... А,  что рассуждать теперь! Я
поклялась  ему,  поклялась кровью  Фортуната-Основателя, что  в  жилах течет
моих... предполагаю, горько Фортунату за меня!
     И то был не конец еще. Он призвал Кримхильду. Странно, в ее глазах слез
не было совсем. Но я-то знаю, она отца любила!
     Крун  поднял руку.  Так бывает в последние секунды жизни: наши  мудрецы
называют это "приветствием старухи смерти". Я услышала, как он сказал дочери
-- да, не просипел, как мне, а именно сказал, веско и твердо:
     -- Беги! Беги с Софией...  только так спасешься! Прости меня... тебе не
править тут! Беги, дочка... ради меня -- беги!
     С этими словами он испустил дух.
     Я смотрела на Кримхильду. Она  стояла рядом, и  мне показалось, что она
потрясена последними словами отца больше, чем самим фактом его смерти.
     И я внезапно поняла: он безнадежно прав, мой мужественный друг...
     Кримхильда  думала  иначе.  Она подняла  на  меня глаза  и,  запинаясь,
проговорила:
     -- Я теперь герцогиня?.. Да! Отец умер, значит, я теперь герцогиня!
     Она   рассмеялась   каким-то  странным  нервическим  смехом,   заставив
вздрогнуть меня и всех моих врачей.
     -- Дорогая, -- вымолвила я, --  ваш бедный  отец был прав, к несчастью.
Сейчас не время надевать корону.
     Судя по ее лицу, она восприняла мои слова как оплеуху.
     -- Я вас не понимаю,  ваше сиятельство... княгиня! Ведь вы же сами... и
император! Вот его эдикт!
     Я  с  изумлением наблюдала, как она вытаскивает из-за корсета  знакомый
мне свиток. Она этот заветный свиток принесла с собой к смертному одру отца!
     -- Поймите, дорогая... герцогиня, сейчас не время...
     --  Какой  вы  говорите вздор! --  возмутилась она.  --  Я не  привыкла
отступать! Отец  меня назначил, взамен злодея Варга.  Вы  сами этого хотели,
княгиня.
     -- И вы взойдете на престол Нарбонны. Но не сейчас!
     -- Сейчас, сейчас, и только! --  как  истеричная  девчонка, воскликнула
она.  -- Я  по  закону герцогиня,  и  никого я не боюсь! Мне присягнули  все
бароны.  Как я  могу  сейчас  бежать,  когда поход назначен?!  Вот  я  его и
совершу!
     Как будто  и не слышала она последних слов отца. Конечно, слышала -- но
не вняла им. Я не успела  ей ответить, как Кримхильда быстрым шагом покинула
меня.
     Кого винить мне? Я демиург ее. Ее -- и остального, творящегося здесь...
     Что  было делать  мне?  Мой  друг меня  покинул. И я одна  осталась,  в
окружении людей, которые не понимают  ни его, ни меня, ни самих себя.  И  не
поймут   --   тысячи  варваров,   вооруженных   глупой  сталью  и   древними
предрассудками  взамен  ума.   И  я,   в  бессильном  ожидании  спасительных
легионеров. Никогда прежде я не  чувствовала себя  такой  жалкой,  немощной,
беспомощной. Так что же, дьявол победил?..
     Я вспомнила о дьяволе над хладеющим  телом моего друга. Ужасающая мысль
прожгла мне рассудок, и я приказала врачам сделать вскрытие.
     Они ошеломленно  воззрились  на  меня и  в  один голос заявили, что это
излишне.  Причина  смерти  явственна,  бесспорна  -- прободная язва. Никаких
сомнений в том быть не может, все симптомы... Я оборвала врачей: мне недосуг
было устраивать  научную дискуссию. Верно, в медицине я ничего не  смыслю --
зато я умею отвечать на политический вопрос: "Кому выгодно?".
     Среди  врачей был  высококвалифицированный  патологоанатом.  Он  сделал
надрез на животе. Я не могла  на это смотреть. Но я себя заставила смотреть.
Меня стошнило. Врачи мне помогли, и вскоре... вскоре я услышала:
     -- Не может быть! Нет, это невозможно...
     Они продемонстрировали мне внутренности и следом объяснили  то, о чем я
догадалась прежде их, врачей.
     Прободения язвы не было. Внутренние органы герцога Круна оказались, как
и следовало  ожидать,  органами больного человека -- но прободения  язвы  не
было. По этой причине мой друг не мог умереть.
     Venena?51   Врачи  клятвенно  заверили  меня,  что  так  отравления  не
протекают. И во-вторых, никто попросту не имел возможности подсунуть герцогу
яд. Крун прожил более пятидесяти лет и за это время сам научил себя беречься
ядов (особенно имея  дело с нами, с аморийцами). Наконец, никаких следов яда
в организме герцога мои врачи не обнаружили...
     --  Ответьте  мне, -- спросила  я их,  -- а  мог  ли послужить причиной
смерти ментальный импульс?
     Вопрос   застал   их   врасплох.   Увы,  среди   моих  врачей  не  было
квалифицированного  ментопатолога,   специалиста   по  нарушениям   мозговой
энергетики.
     Ментальный  импульс? Маловероятно, ответили  эскулапы. Мощная  мозговая
атака в принципе способна убить  человека, но как  быть тогда  с  симптомами
прободной  язвы?  Разве  возможно  столь  виртуозно  разыграть  естественную
причину смерти?
     "Для  слуг дьявола  -- возможно", -- подумала я,  но  врачам  ничего не
сказала.
     В сущности, мой вопрос был чисто риторическим.
     Prorsus absurdum!..52
     Я  не  смогла уберечь дорогого мне человека от  козней тех, кто уже  не
имел самого права существовать.
     А вне стен этой палаты уже  творилось нечто. Я подошла к окну,  и взору
моему предстала дикая картина.
     На балконе донжона стояла Кримхильда -- в рыцарских доспехах, пурпурной
тоге  отца  и Большой  короне. А подле герцогини стоял ее  муж  и мой деверь
Виктор Лонгин, облаченный  в  латы  галльского барона. Герцогиня  Кримхильда
размахивала  именным  отцовским жезлом  из слоновой  кости и  держала  перед
подданными   речь.   Ей  внимали  сотни   вооруженных   мужчин,  заполнивших
пространство внутреннего двора цитадели.
     ...Я думаю, они вовсе не  были глупцами, эти  двое. Они "всего лишь" не
рассчитали свои  силы. И  это  тоже  я могла  понять:  ведь  всеми мыслями и
чаяниями мой деверь  и эта  молодая  северянка оставалась  в Амории, в нашей
блистательной  Темисии, со своими  новыми  друзьями  и  покровителями...  Но
площадь, на  которую Кримхильда вышла в стальных латах, герцогской  короне и
пурпурном одеянии,  ничем  не  походила на Форум космополиса. Символы власти
значат для варваров неизмеримо меньше, чем  человек,  носящий их. Кримхильда
не имела  и не могла иметь такого авторитета,  каким пользовался ее покойный
отец. Авторитет отца не передался  ей с короной и с плащом, к тому же плащом
не  галльским -- нашим, аморийским! И даже  если бы этот авторитет передался
новой герцогине, он не в силах был сменить ее пол.
     И случилось то, что должно было случиться. Увидав,  что молодая женщина
надела  латы  и отдает  им  приказы,  бароны  и  рыцари,  часом  прежде  еще
сохранявшие верность старому вождю, взбунтовались.
     Нет,  они ничего  у нее не требовали --  ибо,  если  требовать, значит,
признавать ее право управлять ими. А они,  немногим  более декады тому назад
клявшиеся  перед ее отцом повиноваться ей как законной властительнице, более
не признавали ее таковой.
     Она же  этого не понимала.  Блеск нежданной власти,  иллюзорной власти,
ослепил ее.
     На моих глазах чья-то рука метнула копье. Верная рука: копье перелетело
через парапет балкона  и  вонзилось в грудь моего деверя, пробив доспех... Я
знала,  что этот кадр будет  потом долго сниться мне в кошмарах: брат  моего
мужа с копьем в груди. Это на самом деле я его убила;  мне надлежало  знать,
как  кончит он, когда я понуждала  этого  красавца жениться на Кримхильде...
Вот он сгибается, хватается  рукой за древко,  кровь появляется на его губах
-- и Виктор Лонгин умирает, на глазах жены, которая его любила...
     То был сигнал к восстанию. Убили первого аморийца и сразу же взялись за
остальных. Их было тут немного,  легионеров,  составлявших  мою  охрану. Они
отстреливались... но взбешенная толпа -- я лишь потом узнала, ЧТО этим диким
людям в безумном упоении наговорила бедная Кримхильда -- взбешенная толпа их
растерзала. За легионерами пришел черед погибнуть послу Империи Луцию Руфину
и сотрудникам посольства...
     Бежать,  бежать  --  только  бегством  я  могла спасти свою жизнь.  Все
остальное потом. Внутренняя  охрана  дворца, слава  богам, не  слышала  речь
новой  герцогини  и  осталась  верна  законной  власти.  Я,   мои  врачи   и
приближенные  попытались  выбраться   из  дворца   черным   ходом.   К   нам
присоединилась  и сама Кримхильда;  должно быть, гибель  мужа чуть отрезвила
ее...
     Нам  преградила путь  измена. Начальник стражи  барон Фальдр сообразил,
что мы попробуем бежать черным ходом, так как весь остальной дворец был  уже
в руках мятежников.  Нас атаковали с двух сторон: барон Хримнир и его рыцари
преследовали сзади, а впереди стоял и ухмылялся барон Фальдр.
     Он  приказал охране схватить нас. Пятеро легионеров, не  отходившие  от
меня, вступили с варварами в бой. И даже мои врачи, нужно отдать им должное,
взяли в руки оружие, чтобы защитить меня, -- ведь я была не только женщиной,
министром,  но и потомком Великого  Фортуната,  я  была  для  них  последним
символом Отечества!  Тем  временем  мы  с Кримхильдой  и  еще двумя  врачами
спрятались  в какой-то комнате и забаррикадировали дверь. Кримхильда плакала
и извинялась, но я велела  злополучной герцогине замолчать  и выслушать, как
следует ей поступить, когда мятежники ворвутся к нам.
     Взломав  дверь  и разметав нашу баррикаду, они ворвались -- рыжебородый
великан Хримнир и долговязый Фальдр, похожий на шакала. Их чувства прочитала
я  на лицах: предвкушение скорой и жестокой мести гордых мужей унизившим  их
девчонкам. Для них мы даже не были врагами, мы личностями не были для них, я
не  была  министром колоний,  а  Кримхильда --  герцогиней; мы, вернее, наши
соблазнительные тела, были в тот момент для них объектом гнусной похоти. Они
мечтали  изнасиловать  нас;  возможно  ли  большее унижение  для  аморийской
княгини, чем  быть изнасилованной диким  варваром, животным  в  человеческом
обличии?!
     Я приготовила  им  сюрприз.  Как только  эти двое  ворвались в  палату,
Кримхильда скрутила мои руки  за спиной и  приставила кинжал к моему  горлу.
Должна признать, она сделала  это  с неподражаемым артистизмом, а я  сыграла
страх и ужас.
     -- Стоять, гнусные собаки! -- голосом владычицы воскликнула Кримхильда.
-- Еще шаг, и эта женщина умрет!
     По-моему,  красиво получилось.  Это был шоковый удар. Хримнир и  Фальдр
застыли.  Не давая  им времени собраться  с мыслями, герцогиня продолжала, и
при этом на устах ее играла сатанинская ухмылка:
     -- Ну,  Фальдр,  раскинь мозгами,  что  случится, когда она умрет?! Что
сделает с тобой и с остальными ее отец, первый министр?! Ну, представь!
     Даже  дикарю  нетрудно было  представить:  имперские  войска не  станут
разбираться, чья именно рука убила дочь первого министра. А вид моей подруги
не оставлял сомнений  в том, что эта женщина не шутит: ей, потерявший отца и
мужа,  уж  нечего терять, она убьет  княгиню-аморийку,  то есть  меня, затем
умрет сама  -- но, умирая,  будет знать, что  никто из обидчиков беспощадной
расправы не минует...
     Хримнир грязно выругался,  а Фальдр, этот жалкий пес, выдавил приторную
улыбку и сказал:
     -- Вы нас не так поняли... дамы.
     --  Еще шаг,  и  она  умрет!  --  повторила  Кримхильда,  а  я  жалобно
простонала:
     -- Господин  барон, пожалуйста, не  перечьте ей. Эта женщина не в себе.
Прошу, оставьте нас. Мы никуда не убежим, мы ваши пленники...
     -- Ничего подобного, ваше сиятельство, -- осклабился Фальдр. -- Вы наша
уважаемая  гостья, и я уверен, что герцог  Варг почтет за  честь свидеться с
вами. Он уже спешит в Нарбонну из Эльсинора.
     Вот  так  я  и услышала  впервые  это  сочетание слов:  "герцог  Варг"!
Признаюсь, в тот миг  я ужаснулась...  Не принц,  но герцог  Варг,  выкормыш
злокозненных еретиков Ульпинов, вскоре решит мою судьбу!
     И тут я не сдержалась:
     -- Как вы могли, барон! Вы присягали...
     -- Под принуждением, под страхом лютой смерти, а значит, беззаконно! --
вскричал  Фальдр.  --  Государю моему, герцогу  Круну, я  служил  до  самого
последнего его  мгновения,  а  этой...  этой я  служить  не стану!  Вот ваши
грязные монеты,  возьмите  их  назад, я  рыцарь,  а не раб,  я не  холуй, не
мальчик для битья!
     Он вытащил из кошеля наши  солиды  и швырнул  это золото  мне  в  лицо.
Хримнир сделал то же самое. А затем оба  барона вышли вон. В дверях осталась
стража.
     ...Облик Варга возник перед моим мысленным взором. Я  представила его в
короне правящего герцога Нарбонны.  И вообразила, как  этот юный властелин с
триумфом вступает во дворец отца, где драгоценным трофеем его ждет сама дочь
правителя   Империи,  а  фактически  --  правительница  Империи  собственной
персоной... На  память  мне пришел мой первый  "разговор по душам" с Варгом,
еще в Темисии. Тогда он  мне  сказал диковинную фразу: "У богов переменчивый
нрав;  кто  знает,  может  статься,  это  вы, великая и  неподражаемая София
Юстина,  в  один прекрасный  день  будете молить меня о пощаде!". Я,  помню,
рассмеялась ему в  лицо.  О боги, неужели этот день, для него прекрасный,  а
для меня фатальный, уже настал?!!
     Нет, невозможно! Никогда еще  потомки Фортуната-Основателя не сдавались
на  милость варваров.  И  сегодня  этого не случится:  пусть  лучше  кинжал,
который Кримхильда держала у моей шеи, познает вкус фортунатовой крови! А не
сможет  она  --  я сама  себя  отправлю  на  суд  к великим  божествам.  Как
Клеопатра; велик был  юный Цезарь,  однако же она избрала сон Осириса взамен
мянящих золотых цепей! Я знаю, мне достанет воли. Ни один варвар на свете не
услышит от дочери Юстинов мольбу о пощаде!
     Однако  я бы  не была  собой, если  бы думала единственно об  этом.  Мы
выгадали время,  и у  нас появился шанс.  К чести Кримхильды, она  больше не
плакала. Ее  глаза  сверкали, но не отчаянием -- гневом и жаждой мщения! Как
только мятежные бароны нас покинули, она шепнула мне:
     -- Ваше сиятельство,  в  этой комнате есть потайной ход наружу. Я точно
знаю, есть, но где, не знаю.
     Мы  обязаны  были  отыскать  потайной  ход,   не  вызвав  подозрения  у
тюремщиков. Чтобы обмануть их,  мы, две молодые женщины, разыграли смятение.
Мы плакали, в волнении мерили комнату шагами, хватались  то за один предмет,
то за другой... Двое врачей поддерживали нашу игру.
     Тайник нашла Кримхильда. Не скажу, что это оказалось очень сложно:  ход
начинался за каминной плитой. Сложнее  было  отыскать  рычаг...  но и его мы
отыскали.  Теперь нам  нужно было проскользнуть  через  тайник незаметно для
тюремщиков. Но как это сделать? Эти, с  позволения сказать, рыцари не сводят
с  меня и  герцогини глаз,  а  в глазах бушует пламя гнусной  похоти...  еще
немного, и они сорвутся, позабудут, зачем поставили их здесь.
     Нас мог спасти лишь отвлекающий маневр. Двое врачей... они  должны были
принять удар на  себя.  Я не  знала, смогут  ли. Когда  я  им  сказала,  они
развеяли мои  сомнения. Оба считали счастьем умереть, спасая Фортунату.  Да,
так и сказали, -- "Фортунату", -- как будто я не княгиней была, а кесаревной
Священной династии!
     Не стала их разубеждать. В тот миг  я испытала гордость за свою великую
державу,  где даже низкорожденные  плебеи верны Божественному  Престолу, как
герои. Что бы ни вещали еретики и варвары, такая держава  по праву властвует
над миром. У обоих моих спасителей в Амории остались семьи; я поклялась, что
позабочусь  о  детях и вдовах,  а  самих  спасителей моих  на  родине  будут
славить, как героев... Чтобы исполнить свое слово, я обязана была спастись.
     И вот оба врача неожиданно бросились из палаты,  мимо стражей. В тот же
миг Кримхильда нажала  рычаг. Каминная плита отъехала, и мы ринулись во тьму
неизвестности.  Затворяющий рычаг мы  не  имели времени искать, мы  попросту
бежали по темному коридору, надеясь, что куда-нибудь он нас приведет...
     В  каком-то месте я споткнулась  и почувствовала резкую боль  в ступне.
Вокруг  царил  мрак.  Кримхильда не оставила меня, помогла  подняться, и  мы
двинулись дальше. Фактически она тащила меня на себе; сама идти я не могла.
     Позади  уже  слышались  мужские  голоса.  Понятно,  то была  погоня.  Я
приготовила кинжал -- он мог мне скоро пригодиться.
     Внезапно  ход закончился.  Мы  вышли  наружу,  отворив  люк,  вероятно,
древней канализационной системы. Осмотревшись, я поняла,  что мы за городом.
Поблизости  виднелись лес и дорога,  а  на дороге  --  множество вооруженных
мужчин, конные и  пешие. У них  не было черно-белых  флагов, и так я поняла,
что это войско Варга.
     За моей спиной раздался крик. Я резко  обернулась. Моя подруга билась в
тисках   рыжебородого  дикаря  Хримнира.  Варвар  Фальдр,  его  попутчик,  с
ухмылкой, не предвещавшей ничего хорошего, надвигался на меня:
     -- Хотели нас оставить, ваше сиятельство? Не выйдет!
     Я  обнажила  кинжал  и  быстрым  движением  порезала  себе  руку. Барон
изменился в лице, но среагировал иначе, чем прежде, во дворце.  Он попытался
схватить меня. Я отпрянула и поднесла кинжал к шее.
     --  Прочь,  ничтожный варвар, иначе я убью  себя! Потомки  Фортуната не
сдаются в плен!
     -- Блеф! -- рявкнул Фальдр и бросился на меня.
     В тот миг  я  поняла,  что  нужно умирать -- иначе  в  самом деле будет
поздно.
     Я не успела. Внезапно барон Фальдр  выпучил  глаза, изо рта его хлынула
кровь. Он  рухнул наземь, а я увидела  Кримхильду  с окровавленным мечом. На
земле  подле нее бился в корчах гигант Хримнир; его рука валялась рядом. Еще
я обнаружила, что у  барона вспорот живот. Мне стало  страшно; не  верилось,
что  эта женщина, моя подруга,  изловчилась  поразить двоих  сильных  мужчин
менее  чем за минуту.  Ее  лицо напоминало  маску  ликующей  валькирии.  Она
кивнула мне и обратилась к Хримниру:
     -- Ну что, презренная собака, как тебе твоя госпожа, герцогиня?!
     Умирающий изрыгнул омерзительное проклятие.  Кримхильда взмахнула мечом
и отрубила ему вторую руку. Хримнир завыл от боли.
     -- Я вольна казнить и миловать таких, как ты, -- произнесла Кримхильда.
-- Тебя -- казню, предатель!
     И  она  ловким движением  отрубила ему  левую ногу. Меня  стошнило. Мы,
аморийцы,  презираем  бессмысленную  жестокость.  Но  то  --  мы,   а   она,
Кримхильда, была дочерью варварского народа. И она заслужила право на месть.
     Барон Хримнир был еще жив, когда она лишила его второй ноги. И тут уж я
вмешалась:
     -- Добейте его, герцогиня! Вы не можете...
     --  Могу! Я все теперь могу. Сам император такое  право даровал мне, --
жестоко расхохоталась она.  -- А  впрочем... пусть сперва презренная  собака
скажет, кто я! Пусть назовет меня нарбоннской герцогиней!
     Барон что-то прохрипел, но мы не разобрали его слов. В ответ Кримхильда
просто отрубила ему голову.
     Меня  трясло. Впервые  в  жизни  мне довелось присутствовать при  лютой
варварской казни.  И казнь совершила женщина, -- женщина, которую я почитала
своим  орудием,  не  более  того! Ведаю ли  я, какие демоны  скрываются в ее
душе?..
     -- Где вы научились владеть мужским клинком?