вот  бы
захватить в плен настоящего патриса, центуриона или самого майора, -- тот бы
мог немало рассказать!
     Однако  таковых  не   оказалось:  патрисианский   кодекс  чести  строго
воспрещал патрисам, то есть наследникам Народа Фортуната,  сдаваться в  плен
язычникам, то есть нам, и все  патрисы предпочли пасть в бою;  лишь один  из
них, последний, с нашивками центуриона,  перерезал себе  горло кхопешем, как
только понял, что мы победили...


     Интерлюдия вторая,
     в которой наши герои понимают, что не все еще потеряно, и заглядывают в
будущее
     148-й Год Кракена (1786),
     1 мая,  воздушное пространство над Внутренним  морем,  канал  спецсвязи
между правительственной аэросферой и линкором "Уаджет"
     
     -- Ваше сиятельство...
     -- А, это вы, командующий... Слушаю вас.
     -- Битва завершена, ваше сиятельство. Мятежники разгромлены.
     -- Не  нужно меня  щадить, контр-адмирал. Все  ответы я читаю на  вашем
лице. Имейте же мужество сказать их словами!
     --  Я  сказал  правду, ваше сиятельство.  Мятежники  разгромлены. Кроме
небольшого отряда рыцарей  и двух-трех сотен ополченцев... Они  и  празднуют
победу.
     -- Наши?
     -- С нашей стороны не вернулся никто.
     -- Никто?!!
     -- Так  точно, ваше сиятельство. В  битве с  мятежниками  пали  все мои
легионеры.
     -- О-ох... Продолжайте.
     --  Туман  рассеялся,  ваше сиятельство.  Я готов сжечь этот  проклятый
город!
     -- Нарбонну?
     -- Да. Сожгу его дотла! Пусть мятежники  знают, как праздновать  победу
над моими солдатами.
     -- Такое решение, если оно и будет принято, то не вами. И даже не мной.
     -- Но я имею право отомстить грязным варварским собакам за моих солдат!
     -- Отставить, сударь! Не уподобляйтесь варварам, возьмите  себя в руки.
Мне, женщине,  как-то  неловко призывать  к  этому  вас,  мужчину, военного,
адмирала.  И  это тогда, когда  в Темисии, возможно,  умирает  мой сын,  мой
первенец и наследник...
     -- Виноват, ваше сиятельство...
     -- Я хочу увидеть герцогиню Кримхильду.
     -- Это невозможно. Узурпатор захватил ее.
     -- Что?!!
     -- Она сама виновата, она...
     --  Вы  идиот, Септимий  Доламин!  С  этого  нужно  было  начинать!  О,
Творец!..  Как  такое  могло  случиться?! Вы  хотя  бы  понимаете,  что  это
значит?!! Мы потеряли нашу единственную креатуру на престол Нарбонны! Теперь
Империи иного не остается, как просто превратить Нарбоннию в наш экзархат, а
ведь я Круну... Вы совершенный идиот, Септимий Доламин!
     -- Пошли к Эребу вы, сиятельство! Довольно мне  оскорбления  терпеть от
вас... вы, глазом не моргнув, сожгли в огне чужой войны шестьсот моих солдат
и горюете о какой-то варварской девчонке!
     --  Я уничтожу вас, Септимий Доламин. Вы проиграли битву --  и вас ждет
расплата.
     -- Вы проиграли, а не я!
     --  Я проиграла?  Я?! Вы  меня  смешите!  Вижу, в  вас  ума  совсем  не
осталось. По-вашему,  потеряв всего одну когорту, я уже проиграла? Это я-то,
София Юстина!  Когда  мне будет нужно,  я  одержу победу.  Но уже  без  вас.
Вопросы есть?
     -- ...Еще один, ваше сиятельство. Кому мне передать дела?
     -- Вы в самом деле решили поступить, как подобает поступать патрису?
     -- Так точно.
     -- У вас есть сын, если я не ошибаюсь.
     -- Не ошибаетесь. Он заканчивает Академию Генштаба.
     -- Ваш сын ее успешно закончит и получит достойное место во флоте.
     -- Я хочу умереть, зная, что мой сын не будет стыдиться своего отца...
     -- Хорошо.  Я что-нибудь  придумаю. Посмертной  славы  вам  не  обещаю,
адмирал, но и поношений... полагаю, их тоже не будет!
     -- Благодарю, ваше сиятельство.
     --  Простите и вы  меня,  адмирал.  Это политика.  Увы, политика  часто
бывает несправедливее войны...
     -- Конечно.  Я буду  молить о вас богов. Не  каждому солдату императора
суждено принять смерть из-за прихоти такой красивой женщины, как вы, княгиня
София...
     -- Ох, ничего-то вы не поняли!
     -- Понял.  А  впрочем,  это уже неважно... Да будут боги благосклонны к
вам. И к вашему сыну Палладию.
     -- Думаю,  он  будет жить.  Прощайте,  адмирал. Я  также помолюсь о вас
великим аватарам.
     -- Прощайте, ваше сиятельство...

     * * *
     148-й Год Кракена (1786),
     5 мая, Галлия, пещера Гнипахеллир
     Из дневниковых записей Януария Ульпина
     ...Герцог явился к нам на рассвете. Сказать, что  он выглядел  плохо --
значит ничего не сказать.  На нем не было лица.  Все то время, что минуло со
дня  битвы, мы  не  беспокоили его,  и  делали это вполне  сознательно:  наш
благородный  друг  обязан   был   сполна   почувствовать  бремя   власти   и
ответственности. Без нашего участия.
     Мы  знали, разумеется,  что его тревожит. Первомайская победа явно была
пирровой. Чтобы справиться  с одной-единственной  когортой, молодому герцогу
пришлось  пожертвовать жизнями более  чем трех тысяч преданных ему  людей. А
если прибавить события горячего апреля, можно с уверенностью утверждать, что
наш благородный друг остался править в государстве без армии, без знати, без
казны. Он это  понимал. Со дня  на день герцог ждал новой интервенции. Когда
второго  мая с рейда  порта исчез линкор  "Уаджет", герцога это нисколько не
обрадовало. Он был уверен, что  София снарядит против него  по меньшей  мере
преторию морских пехотинцев, и против этой силы он уже не выстоит...
     Наш благородный друг не знал, как знали мы, что Софии Юстине не до него
нынче. Она дни и ночи пропадает  в Центральной клинике Фортунатов, не отходя
от сына ни  на  шаг.  Умница! Это для нее лучший  способ  замять нарбоннский
скандал -- да разве кто посмеет обвинить в политических просчетах страдающую
мать?!  Даже  плебеям  Корнелия  Марцеллина   и  то   не  хочется   прослыть
хладнокожими циниками. Вдобавок София обезоружила критиков, подав в отставку
с  поста  министра  колоний,  правда, не в связи с  неудачей  в  Нарбоннской
Галлии, а якобы из-за  тяжелой болезни Палладия. "Растроганный" отец, первый
министр,  не  посмел  удовлетворить   прошение   дочери  и  взамен  отставки
предоставил  ей месячный отпуск... Мы убедились, в который уже раз, в умении
нашей  врагини устраивать  душещипательные  фарсы,  виртуозно ускользать  от
ответственности, да при этом  выглядеть святой и героиней в глазах слезливой
аморийской публики!
     Первый  министр  Тит  Юстин  выступил  вместо   нее  перед  плебейскими
делегатами. Как и  следовало  ожидать, высокородные Юстины свалили всю  свою
вину  на стрелочников. Главными виноватыми  оказались: само собой, Варг, как
вожак мятежников;  Кримхильда,  ибо  не сумела удержать вверенную ей власть;
покойный командир  когорты, оказавшийся  бездарным военачальником;  наконец,
посол Луций Руфин, также покойный, за то, что допустил мятеж. Обычное дело в
"Богохранимой" Амории: dat veniam corvis,  vexat censura columbas57. Сенатор
Марцеллин  молчал,  забившись  в  угол,  и  не  возражал,  когда  в  газетах
откровенно поносили его выдвиженца Луция  Руфина. Сенаторская дочка Доротея,
беременная  ребенком  герцога,  была  при  отце,  благодаря  хитрости Софии,
собственной глупости и глупости Варга...
     Политические дрязги в  имперской столице означали для  молодого герцога
важную передышку. Мы постарались  втолковать это ему. Мы объяснили, как,  по
нашему  мнению, лучше  всего использовать эту передышку и что она может дать
делу   свободы.  Герцог   внимательно,   я  бы  даже  рискнул   сказать,   с
благоговением, выслушал нас, и настроение у него заметно улучшилось.
     -- ...Нынче же казню Кримхильду, -- сказал он в завершении разговора.
     -- Это  будет грубейшей твоей  ошибкой,  благородный  друг,  --  тотчас
отозвался отец.
     Варг  опешил.  Он  никак  не  мог  привыкнуть  к извилистому ходу наших
мыслей,  но  уже начинал понимать,  что мы с  отцом  ничего не  говорим и не
делаем просто так.
     --  Если  ты казнишь сестру,  сам  сотворишь  из незадачливой герцогини
святую мученицу, -- пояснил отец. -- Тебя все будут обсуждать и осуждать, от
императора амореев до  лесного разбойника.  Первому ты  бросишь наглый вызов
тем, что  казнишь  архонтессу,  которую он  назначил  править  в Нарбонне, а
второй  потеряет  к тебе уважение,  так как рыцарю-победителю  надлежит быть
великодушным к женщине, к родной сестре...
     -- Какая ж мне она  сестра, какая женщина, -- загремел герцог, -- когда
она меня убить хотела?! И убила бы, если б смогла!
     --  Ну  и  что?  Ты  для  себя  определись,  чего ты  хочешь: отомстить
Кримхильде или использовать ее в благих целях, во имя свободы своей родины.
     Герцог смотрел на отца зачарованным взглядом.
     -- Неужто можно? -- опасливо спросил он.
     -- Кого угодно можно использовать в благих целях, если  знаешь, как, --
усмехнулся я.
     --  Полагаю, вы  мне сейчас  это объясните,  касательно  Кримхильды, --
пробурчал герцог.
     -- Нет ничего проще, -- кивнул отец. -- Отпусти ее.
     Варгу показалось, что он ослышался.
     -- Как это "отпусти"?!!
     -- Мгновение, не кипятись. Лучше скажи  мне, благородный друг, как себя
ведет твоя сестра в темнице?
     --  Вызывающе! Едва я водворил  ее туда, она объявила  сухую голодовку.
Четвертый день  не ест, не пьет. Я приходил к ней... ну, как ко мне София...
хотел  дать  ей шанс.  Но  она только орет  на меня, говорит, мол, ты, брат,
убийца  нашего  отца  и  подлый узурпатор,  а  я, Кримхильда,  твоя законная
владычица...  Вообрази,  она клянется  вздернуть меня  на  осине, как только
возвратит себе престол! По-моему, она рехнулась, коли грозит мне из темницы!
     -- Не  зарекайся, --  хмыкнул отец. --  Не ты ли сам  грозил оттуда  же
могущественной Софии?! Вспомни, как давно это было!
     Варг помотал головой и возразил:
     -- Я был  в  своем уме,  когда  говорил с Юстиной, а  она,  Кримхильда,
тронулась рассудком, это точно.
     -- Очень хотелось бы  в это верить. Тем более отпусти ее. Великий  грех
казнить умалишенную.  И удерживать  далее опасно. Она уморит себя, а виноват
будешь ты, герцог.
     --  Однозначно, -- прибавил я.  -- Про тебя скажут, мол, ты, узурпатор,
уморил жаждой и голодом  законную герцогиню. Это еще хуже, чем  если б ты ее
казнил.
     -- А мне плевать, что скажет чернь! -- раздосадованный, рявкнул Варг.
     -- Невовремя плюешься, -- усмехнулся отец. -- Эта  самая чернь тебе еще
понадобится.  Кто, по-твоему, будет защищать свободу  твоей страны?  Разве у
тебя есть армия рыцарей?
     Герцог смутился; как обычно, отец оказывался прав на все сто.
     -- Так что же, ты предлагаешь просто выпустить Кримхильду из темницы?!
     -- И помочь ей  удалиться  восвояси.  Если  не  поможешь, она  наделает
глупостей и погибнет, а обвинят все равно тебя, мол, ты подстроил. Напротив,
если  твоя сестра  невредимой прибудет к амореям, считай, ты  выиграл важное
очко.
     -- К амореям?! В уме ли ты, Ульпин? Она  притянет с собой целый легион,
и мне конец наступит!
     Отец загадочно улыбнулся и сказал:
     -- Доверься интуиции мыслителя, мой  благородный  друг.  Поступи, как я
советую, отправь Кримхильду к амореям, а там увидишь!
     -- Я не привык творить, чего не понимаю, -- насупился Варг.
     Мне пришлось мягко взять его под руку и  промолвить самым доверительным
тоном:
     -- Пойми одно, мой друг. Ты видишь далеко, у тебя орлиный глаз. Но даже
ты не в силах заглянуть за горизонт. А мой отец  способен заглянуть. Он зрит
грядущее! Внимай ему, и в грядущем тебя великая победа ждет...


 * Часть третья. ВОЙНА *

Глава девятнадцатая,
     которая  рассказывает  о  том, как  началась  война  между нарбоннскими
галлами и Аморийской империей
     Месяц май,  родившийся из памятной битвы на поле Регинлейв,  прошел  на
удивление спокойно. Великая Аморийская империя словно бы забыла о непокорной
стране   нарбоннских  галлов  и  о  самом   существовании  мятежного  Варга,
именующего  себя правителем  этой страны. Скоро утихли страсти  по Варгу  на
страницах столичных газет; радикальные плебейские делегаты нашли себе  новые
темы  для  нападок на правительство Юстинов; высокородные  князья  Сената  и
вовсе ни разу за этот тихий май не собрались  на  свое  заседание. Столичное
общество как будто погрузилось в дрему; вяло обсуждались гастроли индийского
цирка,  новые  персонажи  в   паноптикуме   сенатора   Корнелия  Марцеллина,
неожиданное  банкротство  банка  "Геркулес",  последние новости  о  любовных
похождениях знаменитого сердцееда  Астиага,  наследника падишаха  персов,  и
тому  подобное. В  коридорах  Квиринальского дворца главной темой обсуждения
оставалось нежелательное повышение цен на рабов-мауров, случившееся  в связи
с эпидемией тропической  лихорадки  в Эфиопии,  Лестригонии, Батуту и других
южных странах. Наконец, атлеты и спортивные  болельщики  вовсю  готовились к
очередным  Патрисианским играм,  намеченным, как обычно, на период с первого
по двенадцатое июня...
     То  было  обманчивое  затишье  перед неотвратимой  схваткой. О мятежном
Варге и его стране не забыл никто.  Империя готовилась.  Делом чести всякого
политика, вовлеченного в нарбоннские дела, было примерно покарать строптивца
Варга и  вернуть  Нарбоннию под сень "Скипетра  Фортуната". Но  в этой точке
мнения начинали расходиться.
     Корнелий  Марцеллин  и  его  фракция  требовали  радикального   решения
нарбоннского вопроса. Не пристало правительству Его Божественного Величества
столь длительное время церемониться с этой страной, говорили они.  Не желают
нарбоннские  варвары  жить  в мире с  Империей -- и  не  надо.  Пришло время
упразднить их государство  и вместо герцогства  создать  имперский экзархат.
Власть  экзарха   в   Нарбоннской  Галлии   поддержит   постоянный  воинский
контингент;   все   смутьяны   будут   немедленно  обращаться  в   рабов   и
переправляться на каменоломни  в  Оркус, а  их  место на  нарбоннской  земле
займут имперские поселенцы, акриты.
     Поборники  окончательной  оккупации  мятежной  страны   доминировали  в
коридорах  власти  всю  первую  половину  мая.  В  сущности,   им  никто  не
противоречил:  София  Юстина устранилась  от  руководства внешней  политикой
Империи, а  ее сторонники  держали  загадочную  паузу.  В  Генеральном штабе
полным  ходом  шла  проработка  планов решительной интервенции. Мало кто  из
знающих людей  сомневался,  что герцогское  правление  в  Нарбонне  доживает
последние дни, в крайнем случае, недели.
     Все   изменилось  четырнадцатого  мая,  когда  в   Темисии   неожиданно
объявилась  свергнутая  герцогиня   Кримхильда.  С  легкой  руки   столичных
публицистов  ее полагали собственноручно растерзанной звероподобным  братом.
Но  вот она  возникла  вновь;  темисиане,  едва  припоминавшие  неприметную,
застенчивую, стесненную всевозможными  варварскими условностями  дочь Круна,
были  ошеломлены, узрев в Кримхильде решительную,  гордую, уверенную  в себе
женщину-правительницу  --  а  какой  редкостной красавицей она смотрелась  в
венце из роскошных платиновых волос!  И трех дней не прошло, как оборотистые
репортеры  сотворили  из  незадачливой  герцогини  героический  образ  Новой
Аталанты, а некоторые,  особенно  ретивые,  сравнивали  Кримхильду  с  самой
властительной Минервой.  В газетах писали, будто Кримхильда чудесным образом
спаслась из когтей своего чудовищного брата, и единственными, кто  ей в этом
помогал,  были  сами  великие  аватары,  которым  она не  уставала молиться.
Выбравшись из узилища, писали столичные газеты, законная  герцогиня не сразу
покинула Нарбонну; нет, сначала она  собственной рукой покарала убийц своего
мужа, благородного патриса Виктора Лонгина.  Узурпатор  Варг, этот монстр  в
людском обличии, по версии  газетчиков,  бросил на  поимку сестры всех своих
приспешников,  но  она  ловко  обошла их и отыскала возможность вырваться  к
истинным друзьям.
     То есть в Темисию.
     На какое-то время герцогиня Кримхильда стала в аморийской столице самой
популярной  личностью,  затмив  даже  персидского  царевича  Астиага  с  его
скандальными  любовницами.  Репортеры  выстраивались  к  ней  в  очередь  за
интервью,  газеты  смаковали  подробности  героических деяний  герцогини,  в
которых,  между  прочим,  оказалась  задействована  ни  кто  иная  как София
Юстина... да, да, та самая!
     В этот  момент  в процесс мифотворчества столичных репортеров вмешались
чьи-то  влиятельные  руки,  и  он увял,  буквально  в считанные часы;  самым
ретивым искателям сенсаций пришлось переверстывать свои газеты.
     Что касается  самой герцогини Кримхильды, ее  приходилось  воспринимать
как новую  реальность -- для  кого  безрадостную, а  для  кого  и  отрадную!
Правительство, вспомнив, что Кримхильда не только звезда всеобщего внимания,
но  и  законная архонтесса своей  страны,  утвержденная  самим  Божественным
императором,  первым  делом  оградило  ее  от  вредного  влияния оборотистых
газетчиков. Кримхильду поселили в правительственном особняке под Темисией. К
изумлению  чиновников,  устраивавших варварскую архонтессу  в этом особняке,
она проявила  строптивый  нрав и  потребовала  немедленной встречи с первыми
лицами государства.
     Семнадцатого мая ее принял в  Малом  Квиринале  сам Тит Юстин. С самого
начала герцогиня повела беседу в агрессивной манере. Смысл  ее  пылких речей
сводился к одному: Империя обязана восстановить попранную подлыми язычниками
справедливость. Под  справедливостью Кримхильда понимала возвращение себя на
нарбоннский престол и беспощадное  возмездие мятежникам. И если  для второго
Империи вовсе не нужна была Кримхильда,  то для первого она  была необходима
обязательно.  Выслушав герцогиню и  найдя ее весьма неуравновешенной особой,
первый министр Империи  решил отделаться  туманными  обещаниями -- и тут  же
понял, на кого  напал:  Кримхильда немедленно заявила о  намерении выступить
перед народными избранниками... и рассказать им все!
     Это  было уже  очень  серьезно.  Тит Юстин сказал,  что  обязан  сперва
выслушать  мнение  министерства колоний.  В переводе  с  дипломатического на
обычный язык это означало:  судьбу  нарбоннских  галлов  вновь  будет решать
София Юстина. Поэтому настойчивая Кримхильда потребовала от первого министра
устроить  ее  встречу  с  дочерью.  Тит Юстин заявил, что  София  выхаживает
больного  сына...  Это  нисколько   не  смутило  Кримхильду.  "Я  буду  рада
поддержать мою добрую подругу и  покровительницу",  --  заявила она. Первому
министру   ничего  иного  не  оставалось,  как  пообещать  искомую  встречу.
Наученная Софией Кримхильда успокоилась только тогда, когда вырвала  из  уст
Тита Юстина священную княжескую клятву; на том и расстались.
     Вечером  того  же  дня первый министр имел трудный разговор  с дочерью.
Многоопытный князь Тит и прежде  порицал нарбоннские затеи Софии, теперь же,
познакомившись  с  Кримхильдой, он пребывал  в совершенной уверенности,  что
дальнейшее сотрудничество с ней не доведет Софию до добра.  София, в глубине
души  признававшая правоту  отца,  тем не менее настаивала на восстановлении
Кримхильды  на  нарбоннском  престоле.  Дело,  конечно,  было   не  в  самой
Кримхильде,  не  в  обязанности имперского правительства вернуть  строптивую
колонию под  покровительство  Божественного  Виктора  и  даже не  в опасении
прослыть в  благочестивом обществе "отступниками  от дела справедливости" --
дело было в том,  что проницательная София увидела в  возвращении Кримхильды
уникальную  возможность  совместить  острую  политическую   необходимость  с
опрометчивой  княжеской  клятвой   Круну,  той  самой  клятвой  in  articulo
mortis58, клятвой "пощадить" детей благородного друга и его страну...
     Тит Юстин, разумеется, ничего  не знал о священной клятве дочери,  и ее
неожиданное иррациональное упрямство изумило и возмутило его.  В гневе  отец
наговорил дочери много  неприятных слов. Сверх т