в метрополию, либо,
наконец, признали законную власть.
     На  сегодняшний день  награда  за  живого  узурпатора составляет четыре
тысячи денариев, то есть целое  состояние, по  здешним меркам. Неудивительно
поэтому, что узурпатор предпочитает отсиживаться в лесах.
     Следуя  твоим  советам,  активно  привлекаю  на  свою  сторону  местное
население.   Уже   выплатил   восемьсот   денариев   эфиальтам  в   качестве
вознаграждения  за  сообщников   узурпатора.  Приходится  быть   осторожным;
третьего дня имел место дикий случай, когда двое варваров, заявив место, где
якобы  скрывается узурпатор и  получив  задаток в сто денариев, завели  моих
людей  в засаду. Сами негодяи погибли, но  их  затея стоила жизни  полусотне
легионеров.
     Моя богиня!  Сердечно  благодарю  тебя  за  Кримхильду.  Ты -- истинная
чаровница;  единственным  тонким  намеком  ты сотворила  то, чего  я не  мог
добиться  целый месяц  уговорами и  угрозами. Ты бы видела, как  твоя  кукла
"радовалась" прибавлению своего семейства! По-моему,  она панически  боится,
что мы сместим ее с престола и коронуем младенца Свенельда; она же понимает,
что  нам,  в  сущности,  безразлично,  от  чьего имени  править  Нарбоннией.
Двадцать  третьего  июля я заставил ее подписать указ о назначении Свенельда
наследным принцем; так она двое суток после этого отлеживалась! Теперь  твоя
кукла не рискует и шагу ступить без моего изволения. Опасаюсь, как бы она не
пустилась  в  другую крайность; мне недосуг  опекать ее  по  всякой  мелочи.
Подумай, может быть, и в  самом деле посадить вместо нее младенца -- хотя бы
не будет путаться под ногами!
     Скучающий по тебе Марс  -- с самой  страстной в  мире  любовью  к самой
восхитительной в мире женщине.

     * * *
     148-й Год Кракена (1786),
     ночь 3 августа, Элисса, Консульский дворец
     Из письма Софии Юстины Марсию Милиссину
     ...День  провела  на играх.  Все в голове смешалось: бег, бокс, борьба,
гимнастика, эстафета, гонки на  колесницах...  всего и не упомню! Нет, спорт
-- это не для меня, скучно,  утомительно и бестолково. Если бы не нужно было
"дружить" с плебейскими магнатами, ни за  что бы не  поехала  в Элиссу. Увы,
приходится  жить  их  интересами... зато  сколько  новых  союзников  я здесь
приобрела!
     Incidenter66: твой  славный  протеже  Филипп  Лаконик  все-таки поборол
дядюшкиного   гиппопотама  Ксанта  Архиллу!  Надеюсь,   я  не  слишком  явно
радовалась, и дядя Марцеллин ничего не заподозрил.
     Его дочь  и твоя племянница  Доротея  вполне оправилась после  родов --
настолько, что Корнелий привез ее в Элиссу. Он тоже  не тратит  время даром,
обрабатывая полезных людей. Честно говоря, мой высокородный дядя находится в
смешном положении: его шурин гоняется по  Варварии за его зятем, а  его внук
одновременно носит титулы аморийского княжича и наследного принца варварской
страны.
     Еще incidenter, Марс, ты разумей, что предлагаешь: ты, что же, жаждешь,
чтобы герцогом Нарбоннским, хотя бы и pro forma67, стал родной внук Корнелия
Марцеллина?! А регентство кто примет -- его  родная дочь?! Это за их  власть
ты согласен платить  жизнями своих легионеров?!! Я уже не говорю о том,  что
Свенельд -- сын узурпатора, злейшего врага Империи! Ты позабыл об этом?..
     Я тебе так скажу, возлюбленный мой: сначала поймай своего "неуловимого"
вепря, как обещался, а что делать дальше, после узнаешь.
     И опять-таки: не полагай Кримхильду дурой. Она негодная  правительница,
это верно, но это вовсе не означает, что она не сумеет вонзить тебе кинжал в
спину, когда захочет и когда ты этого не будешь ждать. Смотри, не унижай ее,
она на  редкость скрытна  и  злопамятна,  даже  для  дикой  северянки. Я  не
удивлюсь,  если узнаю, что  она  послала  или  собирается  послать  убийц  к
маленькому Свенельду. Ты больше  эту тему не муссируй. Она  -- герцогиня, он
--  наследный  принц. Она  -- в Нарбоннской Галлии, он  -- в Амории.  И  это
хорошо для  каждого из нас.  Лучше приставь агентов  к моей  кукле, да самых
лучших, пусть отслеживают  каждый  вдох ее и  выдох.  Найди ей  какое-нибудь
занятие по душе; ей нравится пытать врагов -- пускай пытает, только чтобы об
этом никто не знал.
     Мне не нужны от вас сюрпризы, достаточно мне и своих проблем.
     Отец сильно  сдал  за последние три месяца; тут  поговаривают, что  ему
пора в  отставку, и гадают,  когда она случится  и кто придет отцу на смену.
Все знают, что de facto я правлю за отца, но не всем это  нравится. Вчера  я
встречалась с понтификом, и его святейшеством недвусмысленно дал мне понять,
что  Консистория  законы  нарушать не  станет и  не  допустит меня  в  Малый
Квиринал, пока мне не исполнится тридцать лет, во всяком случае, Консистория
этого состава. Если  отец продержится хотя бы  до начала следующего  года, у
меня  появится  шанс: по известной  тебе  причине  архонт Стимфалии вынужден
дружить  со  мной.68  Но  если,   не   приведи  Господь,  с  отцом  случится
неприятность  раньше  января  и  первым  министром   вдруг  станет  Корнелий
Марцеллин, потом его из Квиринала изгнать безмерно сложно  будет: дядя имеет
скверную способность прилипать ко всякому креслу, куда садится.
     Вот  почему,   мой  милый  Эрот69,   я  требую   от   тебя   предельной
осмотрительности во всем, что касается политических дел.
     Vale70, по-прежнему жду  тебя с  победой, любимый,  и остаюсь преданная
тебе Психея71.
     P.S. Не  заставляй  свою  звездоокую  богиню ждать слишком долго -- она
женщина, и она бывает нетерпелива!



Глава двадцать первая,
     из которой читатель понимает, как завершилась война между  нарбоннскими
галлами и Аморийской империей
     148-й Год Кракена (1786),
     ночь 19 сентября, горы Муспельхейма на границе Нарбоннской и Лугдунской
Галлии
     
     Было холодно  и душно. Посреди  сумрачного  грота  едва тлели головешки
вечернего  костра.  Сернистые   испарения  вились  причудливыми  призрачными
силуэтами.  Мерзлый ветер порывами вторгался в пределы грота, но не приносил
с собой спасительной  свежести.  Там, откуда прилетал  он, среди заснеженных
пиков бушевали огненные дети  разгневанных  подземных богов. Лед  и пламень,
вихрь и сера, смерть вокруг и  внутри... отыщется ли место, враждебное людям
больше?! Земля  трепетала даже здесь, в этом сумрачном гроте,  трескалась ее
древняя  кожа, и в открывшиеся  поры тотчас устремлялось гнилостное  дыхание
духов.  А  за  пределами  грота  --  угрюмые,  непролазные  скалы,  одинокие
герои-деревца, пустынная тишина, мерцающие звезды в обманчиво чистом небе --
и огни лагеря упрямых легионеров внизу, в долине...
     Молодой Варг спал  у  стены, завернувшись в  шерстяной  плащ  и кожаную
куртку, вернее,  в  те лохмотья,  что  от них остались. Подушкой ему  служил
валун размером  с голову.  Спиной  к спине  спал  Ромуальд, отважный рыцарь,
преданный   соратник,   загнанный   волк.  Еще  с  десяток   молодых  людей,
выносливостью  спорящих  с  бессмертными  богами,  дремали  беспокойным сном
поблизости; вахту  у входа  в  грот не  нес  никто... ибо зверей без  разума
людского тут не водилось,  а звери в  человеческом обличии не пойдут сюда --
зачем им это, им, охотникам, волков загнавшим?!
     Таким охотникам умелым ни к чему волчьи шкуры, такие охотники дождутся,
когда последние бойцы  растерзанной стаи  упокоятся  сами  -- от  холода, от
голода,  от жажды,  от  ядовитых  испарений,  от страха, от  скорби  умерших
надежд... недолго ждать осталось им!
     А сил уж нет,  чтобы  вниз спуститься, встретить смертный бой и, поразя
последнего врага, на  скакунах валькирий к  Вотану устремиться... нет больше
сил таких!  Не бой  то  будет и даже не  резня:  другой  приказ  привел сюда
легионеров.  Им  велено  схватить  живьем  остатних  волков стаи,  в  клетки
засадить и привезти торжествующим венценосцам -- на поругание.
     Лишь чудо могло  спасти молодого Варга,  он ждал  этого чуда  -- и  оно
случилось, рукотворное чудо смущающих разум пришлых кудесников.
     Нет, не  явился великомогучий Донар, хотя бы даже в иллюзорном обличии,
дабы  вдохнуть  отвагу в  младые сердца. Отваги было им  не занимать,  как и
упрямства; пожалуй, к той сентябрьской стылой ночи ее осталось боле, чем сил
незримых у  пришлых  чудодеев. Одной  отвагой не  сдвинуть горы, не сбросить
камни  на  стан  врага,  одной отвагой,  равно  как  и  призрачными фарсами,
свирепого врага  не испугаешь... Силен  был  супостат, жесток  и беспощаден,
умел, благоразумен и настойчив -- он победил по праву, как и обещал.
     Ибо  тот  мир, в  котором  родился свободожаждующий  Варг,  принадлежал
душителям  свободы:  за  сотни  лет  им  всем  была  хорошая  наука  удушать
неразрешенную свободу...
     Чудо  во сне свершилось.  Сперва сон хаотичный  был.  Метались  краски,
образы... клинки сверкали и разряды бластеров, ревел огонь и кровь лилась, и
было бегство, преследование, и снова бой, и  кровь, и трупы, и раны, и опять
огонь,  и  солнце  на кровавом  небосклоне, и  ночь в пути, и  новый  бой, и
бегство,  еще, и еще, и  еще... Краски  отчаяния и  образы погибели мелькали
привычной  черной   чередой...  они  тускнели,  угасали...  вихрилось  пламя
колдовских костров...  настал  момент,  когда соратники  исчезли, и он  один
остался; вокруг была пещера, где харкал кровяной водою  одинокий гейзер, а в
струях кровяной воды лицо играло,  так, не  лицо, а образ крысы с маленькими
человечьими  глазами, в  которых  угасал  и  снова  проявлялся  таинственный
свинцовый огонек... Мышастый лик в струях воды, возможно, шевелил губами, но
молодому Варгу неясны были слова, пока в мозгу не прозвучало:
     -- Приветствую  тебя, мой благородный друг... Ты жив еще,  я знаю. И мы
живы... пока!
     Образ  сменился;  Варг  познал  сокращенную  историю   агонии  еретиков
Ульпинов:  в реальном времени  она заняла месяцы, но это время пронеслось  в
его  мозгу  за  несколько  неистовых  мгновений.   Он  увидал,  как  пришлые
ересиархи,  его  бесценные друзья-наставники и совратители,  живут,  вернее,
существуют в погибельных пещерах, как атакуют их обученные диверсанты, как с
яростью безумного отчаяния отбиваются еретики, как изводят свои мыслительные
силы, затмевая разум и смущая  души натасканных ловцов,  как учиняют  хитрые
ловушки, как путают следы, как убивают ловцов сами и как натравливают на них
обитателей  пещеры,  диких  зверей и  вовсе незнакомых  жутких  тварей... Он
увидал, как постепенно  из тщедушных, чахлых  созданий сильномогучие еретики
обращаются в скелеты, обтянутые  серой  кожей... они алчут выжить, и с  этой
целью сами ловят рыбу и незнакомых  тварей  из подземной реки,  змееподобных
слизней, нетопырей и гигантских улиток, едят все это... и не только: бывает,
в удачный день  жертвы заполучают  ловцов и пользуются ими -- пьют  кровь  и
поедают  плоть  равно воду и пищу; он увидал и это. Однако силы неравны: все
новые и новые ловцы спешат  по души, отданные дьяволу, и мощи дьявола -- или
обманчивой науки? -- Ульпинам не хватает... уже  недвижны их тела, обтянутые
мышастой кожей, лишь голый и свободный разум витает сводами Гнипахеллира!
     Вновь родился в  дремотном  сознании фонтан кровавой влаги, и пепельный
образ в струях замедленной воды изрек устало:
     -- Мы  миновали  должный путь  до самого  финала, равно  как  и ты, наш
благородный друг. Настало время выбирать конец... ты можешь еще выбрать!
     Во сне Варг понял внезапно, что хочет предложить ему Марк Ульпин, и это
понимание  ужаснуло  его  больше,  чем все  горести и  неудачи бессмысленной
войны... Он попытался закричать, но тщетно: то сон был, а во сне спящий лишь
видеть властен, не участвовать в видениях, дарованных ему.
     --  Коварная   Фата  нынче  улыбается  жестокому  врагу,  --  продолжал
бессловесный  голос ересиарха.  --  София исхитрилась добиться невозможного.
Узнай  же, благородный друг, что недели  три тому  назад понтифик аморийской
Курии, верный заветам  законолюбивых предков, внезапно  отошел  к  богам; на
престол  понтифика  вступил  ловкий ставленник нашей врагини. Его  короновал
белой митрой, как и положено, в Мемноне, в  Храме  Фатума, сам август Виктор
Фортунат. Верховные сановники Империи присутствовали на интронизации. Был  и
отец  Софии,  первый министр. И будто  бы  он простудился там... Минули дни;
болезнь пристала к слабому; нашлись и те, кто ей помог, болезни... Тит Юстин
слег, а  дочь  его София  посредством  изощренной интриги понудила трусливых
олигархов издать рескрипт о возложении на нее, вплоть до выздоровления отца,
обязанностей первого  министра. Увы, благородный друг, наша жестокая врагиня
дорвалась  до  кормила  имперской  власти,  не  помешали  ей ни  собственные
преступления, ни козни неудачливых соперников!.. Среди фанфар врагиня нас не
позабыла -- тебя, меня и сына моего.  Она намерена покончить  с  нами, раз и
навсегда. Второго дня София издала такой декрет:  Фламиний Семерин, тот, кто
охотился за нами  по ее приказу, назначен в Палаты Цербера72, а на его место
заступила Медея Тамина. Узнай же, благородный  друг, кто такая Медея Тамина:
она  училась вместе с  Софией  в Императорском Университете,  затем  творила
правосудие в судах Святой Курии. Медея  Тамина была одним  из прокуроров  на
процессе против еретиков Ульпинов... И всегда оставалась верна Софии Юстине,
благодетельнице  своей!  А сказанное означает,  что  с  нами  разделаются  в
ближайшие недели...  если продержимся до конца октября, это  будет чудо. Нас
не спасти уже...  спасись хотя бы ты! Нет смысла погибать всем вместе, когда
остался выжить шанс...
     Варг  знал, что скажет дальше Марк  Ульпин; как оказалось, Варг ошибся:
сначала еретик сказал иное.
     -- Открою тебе  тайну твоего спасения, благородный друг. Отец твой Крун
перед  кончиной молил Софию  пощадить  тебя. В это непросто поверить -- ведь
сам  отец твой  полагал казнить  тебя! --  но  это истинная правда. В момент
душевного  затмения София  поклялась  ему кровью  Фортуната. Можно ли верить
суетной  клятве  врагини вероломной?.. Не знаю, не  знаю...  Но у  тебя  нет
выхода иного, иначе ты умрешь бесцельно и бесславно! Вот он, последний шанс,
твой и ее:  отдай ей нас, тех, кто стал причиной твоих бед! Отдай,  пока еще
мы живы! Не будет нас -- не сможешь  нас отдать... Право,  жизни наши, жизни
тех,  кто  на деле мертв уже, не стоят ничего -- но, отдавая нас  Софии,  ты
напомнишь ей о священной клятве  Круну, и  она  не  станет добивать  тебя...
возможно. Прощай, благородный друг. Прощай -- и прости...
     Видение померкло; Варг словно провалился в пустоту. Мыслей не было, был
только мрак и  безысходное отчаяние, пылавшее в  его душе. Причиной отчаяния
являлось  то,  что в последнем монологе Марка Ульпина ни разу не  прозвучало
ставшее уже привычным заклинательное слово "свобода".
     Так понял Варг: "свободы" не было уже -- остался только "шанс".



Глава двадцать вторая,
     в которой  ad  interim  первый  министр  Империи  посещает место своего
преступления
     148-й Год Кракена (1786),
     14 октября, Внутреннее море у  берега  Нарбоннской Галлии, борт линкора
"Мафдет", затем окрестности Нарбонны
     
     Из воспоминаний Софии Юстины
     ...Я приняла это решение, как только получила  ошеломляющее послание от
Варга. Муки совести  понуждали  меня  возвратиться в Нарбонну,  меня  тянуло
туда, на  место  моего преступления.  Мое  положение  в  Темисии  оставалось
достаточно прочным,  отец медленно,  но  верно  оправлялся от  инфаркта, и я
считала себя обязанной поставить точку в нарбоннском  кризисе, пока ключи от
главного  кабинета в  Малом Квиринале были в моих  руках. Я быстро  сочинила
тронную речь для  императора, завершила неотложные  дела, а все иные отнесла
на потом, и рано утром отбыла из космополиса, даже не поставив в известность
своих  министров. Разумеется,  я сильно  рисковала,  ведь  до девятнадцатого
октября оставались считанные дни; если не вернусь к девятнадцатому, придется
распрощаться с  политической карьерой: никогда еще первым министром  Империи
не  становился  человек, дерзнувший опоздать ко  дню рождения  Божественного
императора! Поэтому  в Нарбонну полетели сразу три аэросферы, так, на всякий
случай.
     Полет  прошел  без   осложнений.  В  полдень  моя   аэросфера   успешно
пришвартовалась к приемной мачте линкора "Мафдет". Несмотря на неожиданность
визита,  Марс  устроил  мне  помпезную встречу,  пожалуй, даже  чересчур. На
палубе   линкора   выстроилась   центурия  почетного  караула.  Сначала  мне
почудилось, что Марс каким-то образом, втайне от меня, выписал из метрополии
патрисианских  гвардейцев. На самом  деле  он вырядил в парадные гвардейские
мундиры героев минувшей  военной кампании;  я поняла  это по  свежим  ранам,
которые только начинали заживать...  Очевидно,  таким образом Марс собирался
похвастаться  передо  мной, а заодно продемонстрировать своих лучших солдат,
проливших кровь согласно моей воле. Я почувствовала себя неловко: эти герои,
вероятно,  полагают,  что  я  приехала  вручать  им  ордена  за  мужество  и
храбрость!
     Мужчины неисправимы, даже -- и  в особенности! -- мой воинственный бог.
О, неужели Марс  не знает, как я мечтаю броситься в его объятия, прильнуть к
его устам, ощутить  прикосновение его сильных рук... я  так истосковалась по
ним все эти долгие четыре месяца! А вместо этого он вынуждает пылкую Виртуту
играть докучливую роль властительной Юноны...
     Чеканя шаг,  он  подошел  ко  мне  и отдал  честь,  как  полагается  по
протоколу. Он не  смог отказать себе в удовольствии проглотить приставку "ad
interim"73 перед словами "первый министр". О, Марс, большой ребенок!
     Наша кукла, разумеется, также не упустила возможности  поприветствовать
меня. Я попыталась сосчитать, сколько символов герцогской власти она надела,
и поняла, что все. Большая корона,  золотая  цепь,  пурпурный плащ, багряные
сапоги,  жезл из  слоновой кости  -- все  это  было  на ней  или  при  ней и
смотрелось на удивление вульгарно. Лицо Кримхильды было пунцово-розовым,  не
то  от ветра, не  то  по  причине  поразившего  мою  бедняжку  беспокойства.
Взглянув на  нее, я  ощутила  стыд  и жгучее желание  сорвать с  недостойной
возложенные мной регалии.  Она усугубила свое положение тем,  что попыталась
облобызать мою руку. Пришлось шепнуть ей на ухо по-галльски:
     -- Что вы  делаете,  дорогая?! Немедленно оставьте! Я же не царствующая
особа,  как  вы,  а  всего  лишь   высокопоставленный  чиновник   на  службе
императора!
     Наверное, в  моих  слова бедняжка  услышала  издевку; ее пунцовое  лицо
мгновенно побледнело, и она едва пролепетала слова официального приветствия.
     Военный  оркестр  исполнил государственный  гимн, а затем мне  пришлось
обратиться к  солдатам.  Как  всегда,  когда  не  могу  вознаградить делами,
вознаградила словами --  и, как  всегда в  подобных случаях,  мои  слушатели
остались  от меня  в восторге. Увенчала  речь  обещанием  представить лучших
героев императору для награждения орденами и именным оружием.
     После церемонии уединилась с Марсом в его апартаментах на линкоре...  я
не желала  себя  больше сдерживать!  Кукла  было  увязалась за  нами,  но  я
плеснула  в  нее  волной  холодного презрения  и  приказала  возвращаться  в
Нарбонну, где ждать меня. Смотреть на Кримхильду было больно и жалко; я и не
подозревала, насколько  мнительна она. Однако успокаивать не стала --  пусть
мнит, что впала у меня в немилость.
     Когда она  исчезла,  мы  с  Марсом предались  любви.  Какое  сладостное
счастье забыть себя, свою загадочную личность, и пробудить в себе Женщину! В
те жаркие мгновения  презрела собственную власть  над миром и отдала себя во
власть любимого  мужчины.  Он говорил  мне  сладкие слова, он  поглощал меня
неистовыми поцелуями, он наслаждался моим благоухающим телом... я испытывала
неземную  усладу,  точно  сама  по