призраками,   как   бы
разнообразными яствами: вот истинно свободная и благородная школа, в которой
мы  получим здравое воспитание. Если услаждают нас чудеса и прелести зрелищ,
будем  преисполняться  желанием  созерцать  ту  премудрость, которая  быстро
распространяется  от одного конца до другого и все устраивает на пользу. Ибо
то  может  быть  удивительнее бестелесной  силы,  создавшей  телесный мир  и
управляющей им? Или  что прекраснее силы, упорядочивающей  и украшающей этот
мир?
     52. А если все согласны с тем,  что это ощущается телом и что дух лучше
тела, то разве дух сам по себе ничего не созерцает? Или разве созерцаемое им
может быть чем-либо  иным, как  не гораздо более превосходным и возвышенным?
Напротив,  получив со  стороны  того, о  чем мы  судим, импульс к созерцанию
того, что служит основанием для предмета  нашего суждения,  и обратившись от
произведений  искусства  к закону искусства,  мы  будем  уметь созерцать тот
образ,  в  сравнении  с  которым  представляется отвратительным то,  что  по
благости  Божьей  --  прекрасно.  "Ибо  невидимое  Его,  вечная  сила Его  и
Божество, от создания  мира через рассматривание  творений  видимы" (Рим. I,
20). В этом заключается возвращение от временного к вечному и преобразование
из жизни  ветхого человека в человека нового. А что  же есть такого,  отчего
человек  не мог  бы  получать импульс к исканию добродетели, когда он  может
быть побуждаем к тому даже самими пороками? Ибо чего иного ищет любопытство,
как  познания того, что не  может быть  достоверно познано,  т.е. вечного  и
всего  неизменно существующего? К  чему иному стремится гордость,  как не  к
могуществу,  состоящему в легкости и беспрепятственности  действо-вания,  --
могуществу, которое  находит совершенная душа только  покорная Богу  и силой
высочайшей  любви обращенная к  Его царству? К чему  стремится похоть плоти,
как не к покою,  который имеет место только там, где нет никакого недостатка
и  никакого  повреждения?  Отсюда,  следует  бояться преисподней  ада,  т.е.
тягчайших  наказаний после настоящей жизни, когда не может быть уже никакого
напоминания об истине, потому  что там нет никакого размышления.  Нет же его
потому, что его не озаряет  тот самый истинный  свет,  просвещающий  всякого
человека, грядущего в сей мир. Поэтому не будем медлить и будем ходить, пока
еще есть  день, чтобы не  объяла нас  тьма. Поспешим  освободиться от второй
смерти,  в  которой  нет памятования  о  Боге,  и  от  ада,  в  котором  нет
исповедующегося Ему.
     53.  Но жалки те  люди,  в глазах  которых  познанное  не  имеет цены и
которые радуются новизне и  охотнее учатся, чем познают, хотя конечной целью
учения  служит  познание. А  те,  для  которых  не  имеет  значения ничем не
затрудняемая   легкость   действования,  охотнее  вступают  в  борьбу,   чем
побеждают, хотя конечной целью борьбы служит победа. Наконец те, для которых
не  имеет  цены  телесное  здоровье, предпочитают  есть,  чем  быть  сытыми,
пользоваться детородными  членами,  чем  не  испытывать  никакого  подобного
возбуждения;  а находятся  даже  и такие, которые предпочитают спать, чем не
спать, хотя конечная цель этих  удовольствий та, чтобы не чувствовать больше
голода, не жаждать, не  желать плотского  совокупления и не быть в состоянии
телесного утомления.
     Поэтому   те,   кто  преследуют  эти   конечные   цели,   прежде  всего
освобождаются  от любопытства,  признавая  несомненным  то  знание,  которое
заключается внутри  их самих,  и наслаждаясь  им,  насколько это возможно  в
настоящей жизни. Затем, оставив упорство, приобретают легкость действования,
зная, что  большая  и легчайшая победа состоит в  противодействии чьему-либо
задору. Наконец, насколько это  возможно  в настоящей жизни,  они ощущают  и
телесный  покой,  воздерживаясь  от того, без  чего  возможно  проводить эту
жизнь. Таким образом, они  вкушают, как сладостен Господь, и питаются верой,
надеждой   и   любовью  своего   совершенства.  После  же   настоящей  жизни
усовершенствуется и познание (потому что теперь мы  лишь отчасти понимаем, а
когда  наступит  совершенное, тогда  это  "отчасти" упразднится)  и наступит
полный  мир (ибо теперь  "в членах моих вижу иной  закон, противоборствующий
закону ума моего", но  от  сего  тела смерти  освободит нас  благодать Божия
через Иисуса Христа, Господа нашего (Рим. VII, 23--25); потому что во многом
мы соглашаемся с этим противником,  пока  находимся  с ним в пути),  в  теле
будет полное здоровье и не  будет никакой нужды и никакой  усталости (потому
что тленное сие, в свое время и своим порядком, когда  наступит воскресенье,
облечется в нетление). И неудивительно, что все это  дано будет тем, которые
в  познании любят только истину,  в действовании --  только мир, а в теле --
только здоровье:  после настоящей жизни осуществится для них  и усо-вершится
то, что они больше любят в этой жизни.
     54. Отсюда, тем,  кто дурно пользуются  великим благом  ума, ища помимо
него  более видимого, что должно было бы служить для них напоминанием о том,
чтобы  они созерцали и любили  разумное,  -- всем им достанется в удел  тьма
кромешная.  Ибо  началом  этой  тьмы  служит плотское  мудрствование (carnis
prudentia) и слабость телесных чувств. А те,  кто услаждаются борьбой, будут
отчуждены  от мира и опутаны величайшими затруднениями. Ибо  война и  борьба
служат началом величайших затруднений. Это, мне  думается, и означает, что у
таких будут связаны  руки и ноги (Мф. XXII,  13), т.е.  отнята  будет всякая
легкость и  беспрепятственность действования. Наконец те, кто хотят алкать и
жаждать,  пылать похотью  и  утомляться,  чтобы с удовольствием есть,  пить,
совокупляться  и спать,  любят  такой  недостаток,  который  служит  началом
величайших скорбей. Таким образом,  для них осуществится и  усовершит-ся то,
что они любят, дабы быть там, где будет плач и скрежет зубов.
     Есть много и таких людей, которые любят  все эти пороки вместе  и жизнь
которых состоит  в  том,  что они  бывают  на зрелищах, спорят,  едят, пьют,
совокупляются,  спят  и  своей  мыслью останавливаются только на собственных
призраках, которые создает подобная жизнь, и, выходя  из их лживости, строят
суеверные и нечестивые  правила, которыми обманывают  самих себя и к которым
привязаны,  хотя бы даже и  старались воздерживаться от соблазнов плоти. Так
как  они дурно  пользовались  вверенным им талантом,  т.е.  остротой разума,
которой  так или  иначе одарены все так называемые  ученые, или остряки, или
шутники,  но  держат  ее завязанной  в  платок  или  зарытой  в  землю, т.е.
устремляют и привязывают к пустым предметам или к земным  страстям: то у них
будут  связаны руки  и ноги и они посланы будут во тьму кромешную, где будет
плач и скрежет зубов. И это не потому, чтобы они любили плач и скрежет зубов
(ибо кто же  их любит?),  а потому,  что то, что они  любили, служит началом
этого плача и  скрежета зубов и необходимо приводит к ним своих поклонников.
Ибо те, кто больше любят ходить, чем возвращаться или достигать чего-нибудь,
должны быть посланы в места наиболее отдаленные, потому что они суть плоть и
дух блуждающий, но не возвращающийся.
     Напротив, кто хорошо пользуется пятью ли чувствами тела, чтобы веровать
делам Божиим и возвещать о  них и чтобы питаться благостью Божией, или же --
деятельностью и знанием, чтобы ввести мир в свою природу и познать Бога, тот
входит в радость Господа своего. Кроме того,  талант,  взятый у того, кто им
дурно  пользовался, отдается тому,  кто хорошо пользовался  пятью  талантами
(Мф. XXV, 14--30;  Лук. XIX, 15--26), не потому,  что острота ума может быть
переносима от одного к другому, но дано таким  образом понять, что нерадивые
и  нечестивые,  между тем  от природы остроумные  люди  могут  потерять  это
дарование, а прилежные  и благочестивые, хотя  и более медлительные разумом,
могут его достигнуть. В самом  деле, талант отдан не тому,  кто получил два;
потому  что кто  уже в  области действия  и знания живет хорошо, тот имеет и
это,  а тому,  кто получил пять.  Ибо  тот  еще  не  имеет  достаточной  для
созерцания вечного остроты ума, кто  верит только в видимое, т.е. временное,
а имеет ее  тот, кто прославляет Бога, устроителя  всего этого чувственного,
предан Ему верой, уповает на Него надеждой и ищет Его любви.
     55. Если все это  так, то  убеждаю вас,  возлюбленные  и  ближние  мои,
убеждаю  вместе  с  вами  и  себя  самого,  стремиться  с  возможной для нас
скоростью к тому, стремиться к чему убеждает нас  Бог своей премудростью. Не
будем  любить мира, потому  что  все, что в мире --  похоть плотская, похоть
очей и  гордость  житейская.  Не  будем любить других и  самим  себе вредить
плотскими удовольствиями, чтобы  не  подпасть бедственнейшему повреждению от
скорбей и мук. Не будем любить раздоров, чтобы не  быть преданными во власть
радующихся этому ангелов, на унижение, одоление и наказание. Не будем любить
видимых зрелищ, чтобы не быть вверженными во тьму кромешную  за уклонение от
самой истины и любовь ко мраку.
     Пусть религия наша не будет состоять в собственных наших призраках.
     Ибо  лучше хоть  что-нибудь действительное, чем все, что  только  может
быть  измышлено нашим произволом. Лучше действительная  соломинка, чем свет,
созданный   пустым   воображением  по   желанию   человека,   способного   к
предположениям;  и  все-таки  соломинку,  которую  мы  ощущаем  и к  которой
прикасаемся, считать достойной почитания --дело безумное.
     Пусть  не будет нашей  религией и почитание произведений  человеческих.
Гораздо  лучше сами художники, создающие  подобные произведения, и все же мы
их не должны чтить.
     Пусть  не  будет нашей  религией  и  почитание животных. Лучше их самые
последние из людей, и все же не должны мы чтить и их.
     Пусть не  будет для нас религией и почитание умерших людей; потому  что
если они жили благочестиво, то не следует о них думать так, чтобы они искали
подобных  почестей;  напротив,  они  хотят,  чтобы   мы  чтили   Того,   Кем
просвещаемые,  они радуются,  если и  мы  делаемся  участниками  их  заслуг.
Отсюда, их  чтить  должно  ради религии. Если  же  они  жили дурно,  то и не
заслуживают почтения, где бы они не были.
     Пусть не будет для нас  религией  почитание демонов, потому что  всякое
суеверие служит  для них  почестью и победой, тогда как для людей -- великим
наказанием и опаснейшим бесчестьем.
     Пусть не будет  для  нас религией почитание  земли  и  воды, потому что
воздух  чище и светлее их, и  служит источником теплоты; однако и его  мы не
должны почитать.
     Пусть  не  будет для  нас религией и  почитание эфирных и небесных тел,
которые, хотя  и превосходят все  другие  тела, однако какое бы  то  ни было
живое  существо   лучше  по  сравнению  с  ними.  Поэтому,  если   они  тела
одушевленные, то  всякая какая бы то  ни была  душа сама по  себе лучше, чем
какое  угодно  одушевленное тело; и  все же никто не  согласился  бы считать
порочную душу достойной почитания.
     Пусть  не  будет  для нас  религией  почитание  той жизни, которой, как
утверждают, живут деревья, потому что в  ней нет никакого чувства; к тому же
роду относится  и та  жизнь, которой производится  частичность  нашего тела,
живут наши  волосы  и кости,  не имеющие ощущения; лучше  этой жизни  жизнь,
одаренная  чувством,  однако мы  никоим  образом  не должны  чтить  и  жизнь
животных.
     Пусть  не будет нашей религией даже и самая совершенная и  самая мудрая
разумная  душа,  которая  или  поставлена  на  служение  вселенной,  или  ее
отдельным  частям, или  же ожидает  перемены и видоизменения  своей участи в
лучших  людях;  потому  что  всякая разумная  жизнь,  если она  совершенная,
покоряется  неизменной  истине, без слов говорящей  с  ней  внутренне, а  не
делается порочной.  Отсюда, она возвышается не сама по себе, а благодаря той
истине, которой охотно покоряется. Отсюда, что чтит высший  ангел, то должен
чтить и низший человек, потому что и сама природа человеческая стала  низшей
вследствие непочтения к  тому. Ибо мудрый ангел и человек, правдивый ангел и
человек происходят не от различного начала, а от  единой неизменной мудрости
и  истины. Временным домостроительством  нашего  спасения устроено так,  что
сама  неизменная, единосущная и совечная Отцу Божья Сила и Божья Премудрость
благоволила воспринять человеческую  природу, чтобы научить нас, что человек
должен чтить то же, что должно быть чтимо и всей мыслящей и разумной тварью.
     Будем верить, что  и  самые  высшие ангелы  и превосходнейшие служители
Божий желают, чтобы мы чтили единого с ними Бога, от созерцания которого они
блаженны. Ибо  и мы блаженны не от  созерцания ангелов, а от созерцания  той
истины,  благодаря которой  любим самих  ангелов и  сорадуемся  с  ними.  Мы
нисколько  не  завидуем,  что  они более  нас  подготовлены  к  истине,  или
наслаждаются ей без всяких тягостных препятствий; напротив,  еще более любим
их, потому что  общим Господом  заповедано и нам ожидать того же. Поэтому мы
чтим их с любовью, а не раболепством. Мы не строим им храмов, потому что они
не желают от  нас такого почитания, зная, что и сами мы  -- храмы всевышнего
Бога, когда бываем добродетельны. Таким образом правильно пишется, что ангел
воспретил человеку  воздавать  ему  поклонение,  подобающее  только  единому
Господу, под властью Которого сам ангел есть только сослужитель человека.
     Между тем,  те ангелы,  которые  склоняют нас служить им и почитать их,
как богов, подобны гордым людям, желающим, чтобы их,  если бы было можно, мы
чтили  точно  таким же  образом. Но  таких людей  терпеть  еще  относительно
безопасно, чтить же тех ангелов гораздо опаснее. Ибо всякое господство людей
над людьми продолжается только до смерти или господствующих, или находящихся
в подчинении;  рабства  же со стороны  гордости злых  ангелов надобно больше
бояться по причине  самого времени, --  потому что они имеет  место и  после
смерти. Притом, всякий знает, что господство человека оставляет подчиненному
возможность  свободы в  области  умственной: между тем, тех  властителей  мы
страшимся, как властителей  над самим нашим умом, который представляет собой
единственное око для созерцания  и  восприятия  истины. Поэтому,  если мы, в
целях  нашего обуздания, подчинены всякой власти, которая  дается людям  для
управления  государством, кесарю кесарево и Божие Богу (Мф. XXII, 21), то не
должны бояться, чтобы кто-нибудь потребовал от нас  этого и  после смерти. И
потом,  одно дело -- рабство души, и совсем другое  --  рабство  тела.  Люди
праведные  и  полагающие  всю   радость  свою   в  одном   Боге,  когда  Бог
благословляется ихделами,  соуслаждаются теми,  которые эти дела хвалят;  но
когда хвалят  их самих, они  исправляют заблуждающихся,  кого  только могут,
кого же исправить не могут, тем они не сорадуются и желают только, чтобы они
исправились  от этого порока. Если же  добрые ангелы  и все святые служители
Божий подобны им, и даже  чище и святее их, почему же мы боимся, что если не
будем  суеверны,  что  тем оскорбим кого-либо из них?  Ведь с  их помощью мы
освобождаемся от всякого суеверия, стремясь к единому  Богу и к Нему  одному
привязывая  (religantes) наши  души, --  откуда, думается мне, происходит  и
само слово "религия" (religio).
     Этого вот единого Бога, это единое Начало  всего и Премудрость, Которой
премудра всякая  душа,  как бы  ни  была  она премудра,  этот  Дар,  которым
блаженно все, что только есть блаженного, я и  чту. И  всякий ангел, который
любит  этого  Бога, я  уверен,  любит также  и меня.  Всякий  ангел, который
считает Его своим благом, помогает в Нем и мне и не может завидовать и моему
в Нем участию. Пусть же поклонники и почитатели частей мира скажут мне, кого
из добрых ангелов не хотел бы расположить к себе тот, кто почитает только то
одно,  что  всякий  добрый  ангел  любит, от  познания  чего он  радуется  и
стремление  к чему делает его добрым? Напротив, всякий ангел,  который любит
только своеволие, не хочет  быть подчиненным  истине и, пожелав наслаждаться
своим личным благом, отпал от общего  блага и истинного блаженства, которому
в рабство и на мучение преданы все порочные люди, а из добродетельных никто,
разве только для испытания, для которого наши несчастья  составляют радость,
а  наше  обращение  -- осуждение,  -- такой  ангел, несомненно,  не  достоин
почитания.
     Итак, пусть  же религия связывает нас с одним  только всемогущим Богом,
Потому что  между  нашим  умом, которым мы постигаем Отца, и  Истиной, т.е.,
внутренним Светом,  с помощью  Которого  мы  Его постигаем, не  посредствует
никакая  тварь. А потому вместе с Отцом будем  чтить и саму эту Истину, ни в
чем  от  Него  не  разнящуюся, Которая представляет  собой форму  всего, что
создано единым и стремится к единому. Отсюда, для душ духовных ясно, что все
создано через эту форму, которая  одна только вполне  заключает в себе то, к
чему все стремится. Однако, это все не было бы создано Отцом через Сына и не
сохранялось бы целым в своих границах, если  бы Бог не был в высшей  степени
благим, так что Он не завидует никакой  природе, которая может  быть от Него
доброй,  и  даровал  силу оставаться в этом  добре  --  одному, насколько он
хочет, а другому, насколько он может. Поэтому прилично нам чтить и  почитать
неизменным  наравне   с  Отцом  и  Сыном  и  этот  Дар  Божий,  т.е.  Троицу
единосущную:  единого  Бога,  которым,  через  Которого  и  в   Котором   мы
существуем,  от Которого мы произошли, Которому сделались  неподобными  и от
Которого  имеем  обетование,  что  не погибнем, --  Начало,  к  Которому  мы
стремимся,    или   форму,   Которой   следуем,    и    Благодать,   Которой
восстанавливаемся; единого Бога --  Творца,  Которым  мы созданы, Его образ,
через Который  мы  приводимся  в единство,  и  Мир, Которым  мы  остаемся  в
единстве; Бога, который изрек: "Да будет" (Быт. I), Его Слово, через Которое
создано все, что создано по сущности своей и природе, и Дар Его благости, по
которому  все это угодно было Творцу Своему и  примирено с Ним, чтобы ничто,
созданное Им  через Слово, не погибло; единого Бога,  сотворенные Которым мы
живем мудро, любя Которого и Которым наслаждаясь, мы живем блаженно, единого
Бога, из Которого, Которым и в Котором все. Ему слава во веки веков. Аминь.


"АРЕОПАГИТИКИ" ИЛИ ПСЕВДО-ДИОНИСИЙ АРЕОПАГИТ
     (Vв.)
     В  532  г.  на  Константинопольском Церковном Соборе  были  предъявлены
произведения,  которые  оказались  подписаны  именем Дионисия  Ареопагита --
жившего  в Афинах в  I  в., обращенного  в христианство Апостолом  Павлом  и
ставшего первым  афинским епископом. Об этих событиях упоминается в "Деяниях
Апостолов".  В  корпус  сочинений,  приписываемых  Дионисию,  входят  четыре
большие религиозно-философские работы -- "Об именах Божиих", "О таинственном
богословии"  ("О  мистическом  богословии"),  "О  небесной  иерархии"  и  "О
церковной  иерархии",  -- а также  десять  писем.  Все  эти  сочинения  были
написаны на греческом языке и переведены на латынь только в IX в.
     Позднее было установлено,  что произведения, приписываемые Дионисию, на
самом  деле  были  написаны  в  V  в.  в  Сирии,  которая тогда была  частью
Византийской  империи. Точное  имя их автора  неизвестно до сих пор, хотя на
этот счет в современной науке существует несколько различных мнений. Поэтому
обычно  автора этих сочинений называют Псевдо-Дионисием Ареопа-гитом, а сами
сочинения "Ареопагитиками".
     Уже в  Эпоху  Возрождения  было выявлено, что  на  автора "Ареопагитик"
огромное  влияние  оказало  учение  неоплатонизма. Причем, если  большинство
христианских  философов  IV--V  вв.   опирались  на  рациональные   элементы
неоплатонизма, то  в  "Ареопагитиках"  в  большей  степени использованы  его
мистические  черты.  Возмо