о соблюдали  это правило. Пифагор не написал ничего, за исключением того
немногого,  что  он   передал  дочери  Дамо,  умирая.  Изваяния  сфинксов  у
египетских  храмов указывают  на то, что тайные  учения  следует сохранять в
неприкосновенности от невежественной толпы с помощью неразрешимых загадок.
     Платон, когда писал Дионисию о некоторых высших субстанциях, утверждал,
что необходимо говорить загадками, чтобы  в случае,  если письмо  окажется в
чужих руках, не было бы раскрыто его содержание.
     Аристотель заявлял, что его сочинение "Метафизика", в котором речь идет
о  божественном,  опубликовано и  в  то же время не  опубликовано.  Что  еще
добавить?
     Иисус  Христос,  наставник  жизни,  как отмечал Ориген,  многое  открыл
ученикам, которые не захотели, однако, записать все, чтобы не сделать тайное
достоянием толпы.
     Еще больше подтверждает эту мысль Дионисий Ареопагит, говоря, что самые
тайные мистерии передавались основателем  нашей религии устно, без  письмен,
от  ума  к уму.  Когда  же  таким  образом  открылось  посвященным  истинное
толкование  закона,  переданного  Богом Моисею,  то  оно  получило  название
Каббала, что по-еврейски означает "принятие"; имеется в виду, что это учение
он оставил после себя  не в письменных памятниках, а в последовательном ряде
откровений, передаваемых как бы по праву наследства от одного к другому.
     После того как евреи были спасены Киром от вавилонского  пленения и был
восстановлен  храм под Зоровавелем,  они обратились к восстановлению закона.
Бывший тогда главой церкви Ездра, исправив книгу  Моисея и ясно понимая, что
вследствие   изгнаний,  убийств,  бегства,  пленения   израильского   народа
установленный предками обычай  передавать учение устно соблюдаться не может,
и  чтобы  в будущем  не пропали тайны высочайшего учения,  открытого  Моисею
Богом,  так  как невозможно дольше сохранять  в  памяти комментарии  к нему,
постановил на собрании  самых  выдающихся тогда ученых, чтобы каждый сообщил
всем то, что  сохранил  в памяти о тайнах закона, а приглашенные должны были
все это  записать  в  семидесяти  книгах  (по  тогдашнему  числу  ученых  на
синедрионе).
     А  чтобы вы, отцы, верили в  этом деле не только мне одному, послушайте
самого Ездру, который сказал  так:  "По прошествии сорока  дней молвил слово
Всевышний. То, что ты  написал раньше,  обнародуй,  чтобы прочли достойные и
недостойные, а  последующие семьдесят книг сохрани для передачи самым ученым
мужам твоего народа. В  них -- жила разума, источник мудрости и река знания.
Так я и сделал". Таковы слова Ездры.  Это --  книги науки каббалы,  в них --
Ездра ясно  и  с  основанием  назвал  это  --  есть  жила  разума,  то  есть
невыразимая теология сверхсущной божественности; источник  мудрости, то есть
подлинная метафизика познаваемых  и  ангельских форм, рука науки  (scientiae
flumen), то есть самая надежная философия природы.
     Папа  Сикст  IV,  предшественник  нынешнего  папы  Иннокентия VIII, при
котором мы благоденствуем, заботливо  и тщательно следил за  тем,  чтобы эти
книги были изданы на латинском языке  для общей  пользы нашей религии. Когда
он  умер,  три из  них были  переведены  на  латинский. У  евреев эти  книги
пользуются сейчас таким почтением, что никому до сорока лет не разрешается к
ним  прикасаться.  Я  приобрел  их для  себя за  немалую  цену,  перечитывал
неустанно, с  большим  тщанием,  и увидел в  них--  свидетель мне  Бог--  не
столько  религию Моисея,  сколько христианскую. Там  я  читал то же,  что мы
ежедневно читаем  у Павла,  Дионисия, Иеронима и  Августина  --  о  таинстве
Троицы, о воплощении слова, о божественности мессии, о первородном грехе, об
искуплении  его  Христом,  о  небесном  Иерусалиме,  о падении  демонов,  об
ангельских  хорах, о  чистилище, о  воздаяниях ада. В  том, что  относится к
философии,  ты прямо  слышишь Пифагора и  Платона,  первоначала которых  так
связаны  с  христианской  верой,  что  наш  Августин  воздал  Богу  огромную
благодарность за то, что ему в руки попали книги платоников.
     Вообще у нас с евреями  почти не  найдется такого  спорного вопроса, по
которому  их  нельзя было  бы  опровергнуть и  победить  доказательствами из
каббалистических книг так, что не  останется никакого уголка, в котором  они
могли бы укрыться. Самым надежным свидетелем этого я считаю Антония Хроника,
чрезвычайно знающего человека, который своими ушами слышал, когда был у него
на пиру, как Дактиль Еврей,  опытный в  этой науке,  всецело присоединился к
христианскому учению о троице.
     Но,  возвращаясь  к  подлежащим  рассмотрению разделам нашего  диспута,
приведем наше толкование стихов Орфея и Зороастра. Греки читали всего Орфея,
а Зороастра частично, халдеи же знали  его полностью. Оба считаются отцами и
творцами древней науки.  Подумайте  сами,  могу  ли я умолчать о Зо-роастре,
которого часто  и всегда  с  большим  почтением упоминают платоники;  Ямвлих
пишет,  что Пифагор  имел теологию  Орфея как  образец  при  создании  своей
философии.  Говорят даже, что  высказывания Пифагора только потому считаются
священными,   что   основываются   на  положениях  Орфея;   здесь  находится
первоисточник сокровенной науки о числах и всего возвышенного  и великого  в
греческой философии. Но  (таков обычай древних богословов) Орфей так глубоко
скрыл  тайный  смысл  своих  учений под  поэтическим покрывалом,  что, когда
читают  его  стихи, думают, что за ними нет ничего, кроме  пустых басен. Мне
хотелось сказать  об этом,  чтобы  стало  ясно, сколь  трудным было для меня
выявить  тайный  философский  смысл загадок  и туманных  мест  басен  --  и,
главное,  без   всякой  помощи  других  толкователей  в   столь   тяжелом  и
неизведанном деле.
     Собаки лают  на меня еще за то, что я будто бы собрал для показа всякие
пустяки, словно я не  выставил именно  все неясные, в высшей степени спорные
вопросы, вызывающие распрю между основными философскими школами, словно я не
выставил  многое из того, что нападающие на меня не знают, да и не стремятся
узнать, считая себя главными среди философов. Я настолько далек от  подобной
ошибки,  что попытался ввести спор в  возможно более  узкие  рамки. Впрочем,
если бы  я  захотел расчленить  предмет  на  части,  как  обыкновенно делают
другие, то, наверное, получилось бы бесконечное число.
     Умолчу о прочем, но разве найдется  кто-нибудь, кто не знает,  что один
тезис из девятисот -- о примирении философии Платона  и Аристотеля -- я могу
вне  всякого  подозрения в  стремлении  к  многословию разделить на шестьсот
параграфов, если не  больше, перечисляя заодно и  все те вопросы, по которым
другие  расходятся, но, как  я  полагаю,  будут  приведены мною к  согласию.
Скажу,  однако, хотя это  неблагоразумно и не в  моем характере, -- но  меня
заставляют  говорить недоброжелатели  и завистники, --  что  я хочу на  этом
собрании  убедить вас не  столько в том, что знаю многое, сколько в том, что
знаю, чего не знают многие.
     Итак, почтеннейшие отцы, поскольку вам уже ясна суть дела, то, чтобы не
томить вас, ибо я вижу, что вы,  подготовленные и оснащенные, весьма жаждете
битвы, -- начнем схватку в добрый час, сигнал уже прозвучал.





ДЖОРДАНО БРУНО
     (1548--1600)
     Джордано Бруно родился в местечке Нола недалеко от Неаполя. Позднее, по
месту рождения, он сам  называл себя  Ноланцем. Бруно  происходил  из  семьи
мелкого дворянина, но уже в ранние  годы увлекся  науками,  теологией и  еще
юношей  стал  монахом  доминиканского   монастыря.  Впрочем,   исключительно
богословское образование,  которое  Бруно мог  получить в  монастыре, вскоре
перестало   удовлетворять  его  поискам  истины.  Ноланец   увлекся   идеями
гуманизма, стал изучать философию как древнюю, прежде всего  античную, так и
современную.  Уже  в юные  годы  четкое выражение приобрела одна характерная
черта Джордано Бруно -- обладая бескомпромиссным характером, он с юных лет и
до конца жизни  жестко  и  бестрепетно  отстаивал  свои взгляды,  не  боялся
вступать в споры и диспуты. В  этой бескомпромиссности нашел выражение тезис
о  "героическом энтузиазме", которое  Бруно  выдвигал  как главное  качество
истинного ученого -- в борьбе за  истину нельзя испытывать страха даже перед
смертью. Но для самого Бруно героическая  борьба за истину всю жизнь служила
источником его бесконечных конфликтов с окружающими.
     Один из  таких конфликтов, случившийся у молодого монаха  с начальством
монастыря,  привел к тому, что Бруно пришлось бежать из  обители. В  течение
нескольких лет  он скитался  по городам  Италии и  Франции. Лекции,  которые
Бруно  посещал  в университетах Тулузы и Парижа,  тоже нередко заканчивались
жаркими   спорами  Ноланца  с  профессорами  и   студентами.   Более   всего
итальянского мыслителя возмущала приверженность преподавателей университетов
схоластике,  которая,  как  он  считал, уже давно  изжила себя.  Конфликты с
ученым сообществом  продолжались и в Англии, где  Бруно посещал  Оксфордский
университет.
     В  эти  же  годы Джордано Бруно плодотворно работает  над  собственными
сочинениями. В 1584--1585 гг. в Лондоне были опубликованы шесть его диалогов
на  итальянском языке, в которых  он изложил системы  своего  мировоззрения.
Именно  в  этих сочинениях  впервые прозвучали  идеи множественности  миров,
отрицающие традиционное представление о Земле как центре Вселенной. Эти идеи
вызвали  резкое  неприятие  у  римско-католической  церкви как  еретические,
преступающие церковные  догматы. Кроме  того, в диалогах  Бруно  содержалась
жесткая  и  едкая  критика,  которой  он  подверг   ученых-схоластов.  Вновь
оказавшись в центре  конфликта, вызвав неудовольствие ученых кругов, Ноланец
был вынужден покинуть Англию и уехать во Францию.
     Вскоре  он  перебрался   в   Германию,   где  читал  лекции   в  разных
университетах. В 1591 г. он опубликовал новый цикл сочинений, представлявших
собой большей частью поэмы, написанные на  латинском языке, в которых  Бруно
развивал свои философские взгляды.
     Весной  1592  г. Джордано  Бруно  направился  в  Италию,  с  намерением
возглавить кафедру  математики  в Падуанском  университете. Но, оказавшись в
Венеции, в мае того же года он был арестован местной инквизицией. Через год,
по требованию самого  папы  римского,  Бруно был выдан римской инквизиции. В
течение  нескольких  лет,  которые  он  провел  в   застенках,   инквизиторы
добивались у Ноланца отречения от его философских взглядов, как еретических.
Однако   Джордано  Бруно  все  это  время  продолжал  оставаться   столь  же
бескомпромиссным человеком, каким  был  с  юных лет. Наконец, через семь лет
состоялся  суд,  приговоривший философа  к  смертной казни  --  сожжению  на
костре. 17 февраля  1600  года, в юбилейный  год папы Климента VIII, когда в
Риме  собрались десятки тысяч  верующих  католиков со всего мира, на Площади
цветов Джордано  Бруно  был  сожжен. История донесла  до  нас  его последние
слова,  обращенные к судьям  инквизиции:  "Быть может, вы с большим  страхом
произносите этот приговор, чем я его выслушиваю!"
     В 1603 г. все произведения Бруно  были зачислены  в  Индекс запрещенных
книг, а его имя запретили даже  упоминать.  Лишь в конце  XIX столетия вновь
заговорили о бесстрашном  философе. 9 июня 1889 г. в  Риме  на  месте  казни
торжественно открылся памятник  Джордано Бруно.  Начались  и  публикации его
сочинений на разных языках, в том числе и на русском языке.
     Перу  Джордано  Бруно  принадлежит  большое число  произведений, причем
некоторые из них не опубликованы до сих пор и хранятся в рукописях.
     В  философском  отношении  наиболее   значимыми  являются  диалоги   "О
причинах, начале и едином" и "О бесконечности, вселенной и мирах".
     Философские  воззрения  Ноланца   формировались  под   влиянием  многих
предшествующих учений: неоплатонизма,  стоицизма,  идей Демокрита и Эпикура,
Гераклита,    гуманистических   теорий.   Заметно    воздействие   концепций
арабоязычных  философов Аверроэса и  Авиценны, а  также еврейского  философа
Авицеброна  (которого,   впрочем,  тогда  считали   арабом  Ибн  Гебиролем).
Внимательно  изучал  Бруно   и  тексты   Гермеса   Трисмегиста,  которого  в
собственных  сочинениях Бруно называл  Меркурием. Большое значение для Бруно
имела теория Коперника  о гелиоцентрическом строении  Вселенной, послужившая
отправной   точкой   для  его  собственных   космологических  представлений.
Современные исследователи подчеркивают серьезное  влияние  философии Николая
Кузанского,  особенно  учения  о  совпадении  противоположностей.  Наверное,
только  Аристотеля и основывавшихся  на  нем  философов-схоластов  Бруно  не
принимал вовсе и постоянно критиковал.
     Философским  контрапунктом  учения  Джордано  Бруно  является учение  о
совпадении противоположностей, почерпнутое им, как уже говорилось, у Николая
Кузанского.  Размышляя  о совпадении  бесконечного и  конечного,  высшего  и
низшего, Бруно развивает учение о совпадении максимума и минимума. Используя
в том числе и математические термины, он приходит к выводу, что раз максимум
и  минимум совпадают, то минимум, как  наименьшее, является субстанцией всех
вещей,  "неделимым началом".  Но  так  как минимум  --  это "единственная  и
коренная  субстанция всех  вещей", то "невозможно,  чтобы  она  имела точное
определенное  имя и такое название, которое обладало  бы положительным, а не
отрицательным  значением".  Поэтому сам  философ  подчеркивает,  что следует
различать три рода минимумов: в философии -- это монада, в физике -- атом, в
геометрии -- точка. Но разные наименования минимума не отменяют главного его
качества: минимум, как субстанция всех вещей, является  основой всего, в том
числе  и  максимума: "Так,  субстанция  вещей нисколько  не  изменяется, она
является  бессмертной,  ее  не  рождает  никакая  возможность  и  никакая не
уничтожает, не портит, не уменьшает и не увеличивает. Благодаря ей рождаются
рожденные и в нее они разрешаются".
     Учение  о  совпадении  минимума  и  максимума  переносится  Бруно  и  в
теологию. Его представления о Боге можно охарактеризовать как пантеизм: "Бог
есть  бесконечное  в бесконечном, он находится во  всем и повсюду, не вне  и
над, но  в качестве наиприсутствующего",  --  писал  Ноланец. Развивая  свои
пантеистические представления, Бруно  утверждает: "Природа...  есть  не  что
иное, как  Бог в вещах". Таким  образом,  в теологическом плане  итальянский
мыслитель  сближает  Бога  и природу, а в философском  -- форму и материю. В
результате  саму материю Бруно называет не  иначе как "божественное  бытие в
вещах", тем началом, которое "все производит из собственного лона".
     Следовательно,  мир,  в  каждом  элементе  которого  присутствует  Бог,
является  одушевленным: "Мир одушевлен со всеми его членами".  При этом душа
-- это "ближайшая  формирующая причина, внутренняя сила, свойственная всякой
вещи". Бруно близка неоплатоническая идея о Душе Мира, как формирующей силе,
поэтому в  его диалогах Душа  Мира иногда подменяет собой Бога, ибо является
неким мировым Разумом (интеллектом).
     Учение  о  совпадении   противоположностей,  пантеистическая  трактовка
сущности  Бога  и  признание  всемирной  одушевленности  материального бытия
приводят  Джордано Бруно  к  утверждению  идеи  абсолютного  единства  мира:
"Вселенная  едина,  бесконечна,  неподвижна.  Едина,  говорю  я,  абсолютная
возможность, едина действительность, едина  форма,  или душа, едина материя,
или тело, едина вещь,  едино  сущее,  едино  величайшее и наилучшее".  Таким
образом, вселенная "в своем бытии заключает все противоположности в единстве
и согласии".  Поэтому  он  приходит к  выводу,  что  "все вещи находятся  во
вселенной  и  вселенная во  всех вещах; мы  в ней,  она  --  в  нас". Именно
единство -- это "единое вечное" в мире.
     Познание единства мира,  по  убеждению Джордано Бруно, является главной
целью  познания  вообще. "Те философы,  --  пишет он, --  которые нашли  это
единство, обрели  себе в подруги  мудрость".  Продолжает: "Мудрость, истина,
единство фактически являются одной и той же вещью".
     Сами способы познания и их взаимоотношения, Бруно определяет также, как
и   Николай   Кузанский:   чувственное  познание   (sensus)  служит  основой
рассудочного познания (ratio), которое, в свою очередь, является фундаментом
разумного   или  интеллектуального  познания  (intellectus).  Правда,  Бруно
придает гораздо меньшее  значение  чувственному  познанию,  зато  он верил в
бесконечные возможности разума.
     Анализируя свойства разума, Бруно, в отличие от Кузанца, не употребляет
латинского понятия "интуиция",  а  использует понятие  "ум" ("mens", которое
можно  перевести и как  "дух"). Задача  "ума" состоит  в том, чтобы  вносить
высшее единство  в  познавательную  деятельность  человека,  доводя  его  до
постижения единства мира, выражаемого божественной субстанцией.
     Само     познание    представляет     собой     познание     совпадений
противоположностей, прежде всего  максимума  и минимума: "Кто  хочет познать
наибольшие  тайны  природы,  пусть  рассматривает  и  наблюдает  минимумы  и
максимумы противоречий  и  противоположностей. Глубокая магия заключается  в
умении  вывести противоположность, предварительно найдя точку  объединения",
-- писал Ноланец.
     Интересным  в этом  отношении представляется мнение  Бруно,  что  любое
познание с помощью "ума" ("интеллекта") должно сводиться к упрощению, т.е. к
познанию минимума как субстанции всех вещей: "Когда  интеллект хочет  понять
сущность какой-либо вещи, он прибегает к упрощению, насколько это  возможно;
я  хочу сказать,  что  он удаляется от сложности  и  множественности,  сводя
преходящие акциденции, размеры, обозначения  и фигуры  к тому,  что лежит  в
основе всех  вещей". В этом  случае, по мнению Бруно,  "интеллект ясно  этим
показывает,  что  субстанции вещей  состоит в  единстве,  которое  он ищет в
истине или в уподоблении".
     Космологические  представления Джордано  Бруно  также определялись  его
учением о единстве вселенной. Используя мысль  Николая Кузанского о том, что
центр  универсума  находится повсюду,  а  окружности у  него  в сущности нет
нигде, Бруно  не  только дополняет  теорию  Коперника,  но  и развивает  ее,
утверждая в духе  Демокрита идею множественности миров. Иначе говоря, Солнце
не  может  быть центром  вселенной,  ибо центр находится  повсюду.  И границ
вселенной не существует. Следовательно, не только наша Земля  является одной
из  планет  Солнечной  системы,  но  и  сам  Солнце  --  это  лишь  одна  из
бесчисленных  звезд.  Следуя этой  логике, Бруно  пришел к  выводу, что и  у
других звезд, так же как и у Солнца, должны существовать планетные системы.
     Более того, множество  миров, существующих во вселенной, являются столь
же одушевленными, поскольку одушевленным является и наш мир. Та-ким образом,
Бруно приходит к убеждению, что миры  вселенной  не просто одушевлены, но  и
населены, ибо необходимы носители Души  Мира. При этом итальянский мыслитель
предполагал  существование  разных  форм  жизни,  чувственной  и   разумной,
отличной от тех, которые существуют на Земле.
     Учение  Джордано  Бруно  стало  логическим  завершением  развития  всей
гуманистической мысли Западной  Европы  XIV--XVI  вв.,  доведя  до  абсолюта
философский    потенциал,    заложенный    в    гуманизме.   В    дальнейшем
западноевропейская философия стала развиваться по пути углубленного познания
естественных причин существования мира.


О ПРИЧИНЕ, НАЧАЛЕ И ЕДИНОМ
     Сочинение "О причине, начале и едином" по форме представляет диалоги, в
процессе которых собеседники  выясняют  существо философских  идей  Джордано
Бруно.  В данном случае следует иметь в виду,  что именем  Теофила ("любящий
Бога")  автор  обозначает  самого  себя.  Диксон