л обыкновение
сильно жестикулировать и  рвать  на себе  волосы. "Красноречивый". Когда  он
рассуждал, ему приходили  на ум почти одинаковые доводы  в  пользу одного  и
другого мнения. Хотя он  употреблял безыскусные  слова, как говорит в "Пире"
Алкивиад,  однако  более,  чем Фемистокл, и Перикл,  и все  прочие  ораторы,
волновал  души  слушателей. "Красивых  и  добрых он  подстерегает". Алкивиад
говорит,  что Сократ  всегда его  подстерегал. Подлинно, плененный любовью к
тем,  кто  казался  наделенным благопристойным характером,  он  их же пленял
своими доводами  для  занятий философией. "Опытный  и чуткий  охотник".  Что
Сократ  имел  обыкновение  вылавливать  из  формы тела  божественный  облик,
достаточно сказано  выше, и  об  этом свидетельствует в "Протагоре"  Платон.
"Искусник". Многими способами, как показывают диалоги Платона, он  запутывал
софистов,  ободрял  юношей,  наставлял   скромных  мужей.  "Расположенный  к
благоразумию".   Ибо  обладал  столь  великим  благоразумием  и  был   столь
проницателен  в предугадывании, что  всякий, кто  что-либо делал против  его
совета, терпел  урон; об этом рассказывает Платон в "Феаге". "Всю свою жизнь
философствующий".  В  знаменитой своей защитительной  речи  перед судьями он
заявил  им, что  если они  освободят его от смерти на  том  условии, что  он
никогда  потом  не  будет философствовать,  он  предпочтет  умереть,  нежели
перестать философствовать. "Колдун,  обворожитель,  чародей и софист".  Ведь
Алкивиад  говорит, что  он  услаждался словами Сократа  более,  чем  напевом
Мар-сия и Олимпия, превосходнейших музыкантов. А что демон был ему близок, о
том  свидетельствуют  и обвинители его и друзья. И софистом  называл Сократа
Аристофан-комик, а также его обвинители, ибо у него  была равная способность
убеждать  и   разубеждать.   "Находящийся   посередине  между   мудростью  и
невежеством". Хотя все люди невежественны, говорит Сократ, я тем, однако, от
прочих отличаюсь, что  знаю свое незнание, тогда как другие совсем ничего не
знают. Таким образом, посередине между мудростью и невежеством пребывал тот,
кто хотя сами вещи не знал, знал, однако, свое незнание.
     В  силу  таковых обстоятельств Алкивиад решил, что Сократ, как в высшей
степени подобный Эроту и потому истиннейший  любовник, должен быть восхвален
вслед за самим  Эротом,  так  что мы  понимаем, что  в его  похвальном слове
восхвалены все, кто подобным образом любит. Каковы похвалы Сократу, вы здесь
слышали и  в  словах  Платона, переданных через  уста Алкивиада, они со всей
ясностью открыты для понимания.  Каким же образом любил Сократ, может понять
всякий, кто припомнит учение Диотимы.


ГЛАВА III
     О животной любви: что она есть вид безумия
     Однако, быть может,  кто-нибудь спросит, чем полезна роду человеческому
эта  сократическая  любовь, почему  столь  великими  похвалами  должна  быть
прославляема, чем вредна противоположная любовь? Что ж, скажу, возвращаясь к
рассмотренному несколько выше.
     Наш Платон исступленную страсть определяет в Федре как безумие. Безумия
же он  представляет  два рода. В  отношении  одного  он  полагает,  что  оно
происходит от человеческих  болезней,  другое  от  Бога.  Первое он называет
помешательством,    другое    --    Божественным   исступлением.    Болезнью
помешательства  человек  отбрасывается  ниже  человеческого   облика,  и  из
человека  некоторым  образом  получается  неразумное.  Существует  два  рода
помешательства.  Одно  рождается  вследствие повреждения  мозга,  другое  --
сердца. Мозг часто  слишком сильно заполняется  разгоряченной желчью,  часто
разгоряченной кровью, иногда черной желчью.  Вследствие  этого  люди  в свое
время делаются сумасшедшими. Те, кто  мучается  разгоряченной  желчью,  даже
никем не вызываемые на гнев, чрезвычайно сильно гневаются, вопят,  бросаются
на встречных, колотят самих себя и других. Те, кто страдает от разгоряченной
крови,  чрезмерно разражаются раскатами  смеха,  сверх  всякого  обыкновения
суетятся, сулят удивительные вещи в отношении себя,  выражают радость пением
и с топотом подпрыгивают  от ликования. Те, кто  испытывает давление  черной
желчи,  постоянно  печалятся,  сами воображают себе  видения,  которые  либо
ужасают  их   в  настоящем,  либо  страшат  в  будущем.  И   эти  три   вида
помешательства  возникают, конечно,  вследствие ослабления мозга. Ведь когда
эти жидкости  задерживаются в сердце, они  порождают тоску и беспокойство, а
не сумасшествие. Сумасшествие  же возникает тогда, когда  они сдавят голову.
Поэтому говорят, что эти три вида  помешательства случаются при  повреждении
мозга.  В  отношении  же  болезни сердца  мы  полагаем,  что  вследствие  ее
возникает то, в собственном смысле слова, помешательство, которым поражаются
те,  кто гибельно  любит.  Им  ложно приписывается  священнейшее имя  любви.
Однако чтобы случайно не показалось, что от  нас отдает враждебностью весьма
многим, мы в диспуте будем пользоваться  именем  любви  также по отношению к
ним.


ГЛАВА IV
     В пошлой любви заключена некая порча
     А теперь устремите ваш слух и  внимание на то, что я вам скажу. Кровь в
юности нежно-тонкая, светлая, теплая и сладкая. С возрастом, поскольку более
тонкие части разрушаются, она делается более густой, в силу этого делается и
темнее.  Ведь  то,  что  тонко  и  редко,  является  чистым  и   прозрачным;
противоположное  же  наоборот. Отчего она теплая и  сладкая? Да потому,  что
жизнь и  начало  жизни, то есть  само порождение,  состоит в тепле и влаге и
семя,  первое  порождение  живых  существ, тепло  и  влажно.  Такие свойства
проявляются  в детстве и  юности. В последующие периоды жизни они  неизбежно
понемногу   переменяются  в  сторону  противоположных   свойств:  сухости  и
холодности. Вот  поэтому кровь в  юноше жидкая, светлая,  теплая и  сладкая.
Поскольку она жидкая, кажется светлой, поскольку свежа,  теплой  и  влажной;
поскольку  она  теплая и влажная (вот  по  этой-то  причине!),  она  кажется
сладкой. Сладкое ведь, пожалуй, будет в смешении теплого и влажного.  На что
эти  рассуждения?  Да чтобы вы  поняли, что  жизненные духи  в этом возрасте
тонкие, светлые,  теплые и  сладкие. Ибо  они,  поскольку порождаются теплом
сердца из чистейшей крови, всегда в нас  пребывают такими же, какова и влага
крови. Как  пар жизненных духов создается из  крови, так  же точно и он сам,
как бы через застекленные  окна, испускает через глаза подобные себе лучи. И
к  тому  же,  как  сердце мира, солнце  в своем обращении  испускает к более
низким  частям мироздания свет  и  через  посредство света  свои совершенные
свойства,  так  точно  сердце  нашего тела,  в  каком-то  непрерывном  своем
движении гоня  ближайшую  к  себе  кровь,  из  нее  рассеивает  во все  тело
жизненные духи и  посредством  их  искры свет по всем отдельным частям тела,
более же всего в глаза. Подлинно, к самым высоким частям  тела возлетает дух
главным образом потому, что он в высшей степени легок  и  свет его более чем
обильно  искрится из их  глаз,  так как сами они прозрачны и являются самыми
сияющими из всех частей тела.
     Свидетельством же тому, что есть в  глазах и мозгу некоторый свет, хотя
и  слабый,  могут  быть многие животные, которые  видят ночью, -- те,  глаза
которых сверкают  в  потемках.  И  также если  кто  каким-либо  определенным
образом придавит пальцем уголок  глаза и повернет,  ему  покажется,  что  он
смотрит  на  какой-то  светящийся  внутри  него  круг.   Сообщается,  что  и
божественный  Август  имел до того светлые и блестящие  глаза, что когда  он
позорче  на  какого-нибудь  смотрел,  понуждал  его  как  бы  сиянию  Солнца
подставлять лицо.  Рассказывается,  что и  Тиберий  имел пребольшие глаза  и
такие, что они  --  удивительное,  я бы сказал, дело -- ночью  и  в потемках
видели, но в течение короткого времени и лишь как только отверзались от  сна
-- затем они снова меркли, А что луч, испущенный из глаз, влечет с собой пар
духов и  пар этот кровь, мы узнаем  из того,  что  гноящиеся и красные глаза
испусканием   своего  луча  заставляют  страдать  подобной  болезнью   глаза
смотрящего поблизости. Из  чего явствует,  что  и луч простирается вплоть до
того попадающегося навстречу человека  и вместе с лучом распространяется пар
испорченной  крови, соприкосновением с которым заражается  глаз  смотрящего.
Аристотель пишет, что женщины, когда истекает менструальная  кровь, взглядом
своим часто марают зеркало  кровяными каплями. Я полагаю, что это происходит
по  той  причине, что жизненный дух,  который  является  паром крови,  есть,
по-видимому, некая тончайше  разжиженная кровь, до того разжиженная, что она
ускользает  от  взгляда,  но на  поверхности зеркала,  сделавшись гуще, ясно
наблюдается. Если она попадает на какой-нибудь  менее  плотный материал, как
сукно или дерево,  она по  той  причине  не будет видна, что не  остается на
поверхности  той вещи, но проникает вглубь.  Если, напротив, на какой-нибудь
плотный, но шероховатый, как камни, кирпичи и подобные  вещи, -- неровностью
того  тела  раздробляется и  рассеивается. Зеркало  же  благодаря  твердости
удерживает  дух  на  поверхности,  благодаря  ровности  гладкости  сохраняет
нераздробленным,  благодаря блеску луч самого духа поддерживает и усиливает,
благодаря  холодности  редчайший пар его собирает  в  капельки. По  этой  же
примерно причине всякий раз,  когда  мы дышим, раскрывая глотку,  в  упор на
зеркало, мы орошаем его поверхность  некой тончайшей росой слюны. Потому что
дух, отлетающий от слюны, сгустившись на этом материале,  опускается слюною.
Так  что удивительного, если раскрытый  и  устремленный на кого-нибудь  глаз
пускает маленькие стрелы своих  лучей в  глаза  стоящего вблизи  и  вместе с
этими стрелами, каковые суть переносчики  духов, он  устремляет тот кровяной
пар, который мы называем жизненным  духом. Потом  ядовитая  стрела  пронзает
глаза и,  так  как  она испускается сердцем поражающего,  стремится  к груди
поражаемого как  бы к естественному для нее месту, ранит  сердце  и в  более
твердой  части его стенки притупляется и обращается  в  кровь. Инородная эта
кровь,  чуждая  некоторым  образом  по  своей  природе уязвленному человеку,
заражает  его  собственную кровь.  Зараженная  кровь больна. Отсюда  следует
двоякая  порча: взгляд зловонного старика  и  женщины, переносящей  месячное
очищение, портит юношу; взгляд юноши портит более пожилого. Так как, однако,
влага  более  пожилого  холодная  и  застоявшаяся, она  насилу  достигает  в
мальчике стенки сердца и, бессильная проникнуть внутрь, совсем мало тревожит
сердце, если только оно не слишком мягко из-за младости лет. По этой причине
такая порча является легкой, та  же,  при которой более  юный пронзает грудь
более пожилого, в высшей степени  тяжела. Это то, о наилучшие друзья, на что
жалуется платоник Апулей.  "Вся  причина,  говорит,  и источник  теперешнего
моего страдания и в то же время лекарство и единственное мое спасение -- это
ты! Ведь твои глаза в мои глаза  проникли до глубины души и вызвали в сердце
моем сильнейший пожар. Так сжалься над той, что из-за тебя гибнет!"
     Представьте,  ради  бога,  пред  вашими  глазами  Федра-мирринусинца  и
плененного любовью к  нему  славного фиванца оратора Лисия. Лисий  смотрит с
раскрытым  ртом на лицо Федра -- Федр вонзает в глаза Лисия искры глаз своих
и вместе с искрами передает и  жизненный дух.  Дух Федра легко  смыкается  с
лучом Лисия, с жизненным духом дух также легко соединяется. Пар такого рода,
рожденный сердцем Федра, тотчас  стремится к сердцу  Лисия, коего качеством,
противоположным  остроте стрел  своего  луча,  делается  плотнее  и  стекает
прежней кровью Федра.  Поэтому  один и  другой немедленно не удерживаются от
восклицания: (Лисий Федру) "О сердце мое,  Федр, дражайшее не-дро". -- (Федр
Лисию) "О  дух мой, о кровь моя, Лисий!" Федр  следует  за Лисием,  так  как
сердце требует своей влаги.  Лисий следует за Федром, так как кровяная влага
просит собственный сосуд, требует свое место. Однако Лисий следует за Федром
с большим  жаром. Легче ведь сердцу прожить без единой частицы  своей влаги,
нежели  самой влаге  без собственного  сердца. Ручей нуждается  в  источнике
более,  чем  источник  в  ручейке. Таким  образом, подобно тому  как железо,
поскольку воспринято им качество магнита, хотя  и притягивается к магнитному
камню, камень,  однако, не  притягивается,  -- так  точно  Лисий  за  Федром
следует более, чем Федр за Лисем.


ГЛАВА V
     Сколь легко мы попадаем в тенета любви
     Скажет кто-нибудь: может ли  тонкий луч,  легчайший  дух, самая малость
крови Федра вымарать столь быстро,  столь  сильно, сколь опасно всего Лисия?
Это не покажется, во всяком случае, удивительным, если вы рассмотрите прочие
болезни, которые возникают вследствие  заражения: как зуд,  как чесотку, как
проказу, плеврит,  чахотку, дизентерию, воспаление  глаз, чуму. Любовное  же
заражение происходит  легко -- и тягчайшее моровое поветрие. Подлинно,  этот
пар жизненного духа и он же кровь, ввергнутая юношей прямо в  человека более
пожилого, обладает, как мы сказали  выше,  четырьмя  качествами: он светлый,
нежно-тонкий, теплый и сладкий. Будучи светлым,  он  превосходнейшим образом
согласуется  с ясностью глаз и духа в  более  пожилом,  приятен  для него  и
привлекателен. Отчего  получается, что  с жадностью вбирается такими людьми.
Поскольку он неуловимо тонкий, стремительнейше прилетает к сердцу, оттуда он
чрезвычайно легко проникает во все тело  по  венам  и артериям. Поскольку он
теплый,  бурно действует и возбуждает и весьма сильно заражает  кровь  более
пожилого и обращает его в свою природу. Что Лукреций так помянул:

     "В сердце отсюда течет сладострастья Венерина влага,
     Капля за каплей сочась, и холодная следом забота".

     Кроме  того,   поскольку   он  сладкий,  согревает   некоторым  образом
внутренности, питает и  доставляет  приятность.  Отчего получается, что  вся
кровь мужчины, будучи  совершенно измененной в  сторону  юношеской  природы,
стремится к телу более юного, дабы жить в  нем в своих  венах  и чтобы влага
молодой крови  влилась в равно молодые и нежные вены. Получается также,  что
этот больной испытывает на себе сразу и наслаждение и любовь. Наслаждение --
благодаря  ясности и сладости все того  же  пара крови: если  первая в самом
деле  привлекает, вторая услаждает. Боль -- из-за его же тонкости и теплоты.
Потому что первая  разделяет внутренности  и  раздирает,  вторая отнимает от
человека то,  что принадлежит  ему,  и  превращает  его  в  природу другого,
посредством каковой перемены она с  полным основанием не позволяет, чтобы он
покоился в  себе,  но постоянно влечет к тому, кем  он заражен.  На  это так
намекает Лукреций:

     "К телу стремится тому, что наш ум уязвило любовью.
     Обыкновенно ведь все упадает на рану, и брызжет
     Кровь в направлении том, откуда удар был получен;
     И если близок наш враг, то обрызган он алою влагой".

     В этих  стихах Лукреций желает показать,  что кровь человека, раненного
лучом  глаз,  попадает  на  ранившего,  подобного  тому  как кровь человека,
пораженного мечом, попадет  на  поразившего. Если вы  ищете смысл этого, так
сказать, чуда, я вам его покажу.
     Ранит  Гектор  Патрокла и  убивает.  Патрокл смотрит  на  ранящего  его
Гектора,  тогда  мысль  его  принимает  решение  о  мести. Немедленно  желчь
возгорается на отмщение, ею кровь воспламеняется и спешит тотчас к ране, как
чтобы согреть ту пораженную часть тела, так и для отмщения. Туда  же несутся
и жизненные духи, летя вплоть до Гектора, поскольку они легкие,  переходят в
него; теплотою  его  они до времени  сохраняются,  например на семь часов. И
если в это самое  время  Гектор  вблизи посмотрит внимательно на рану трупа,
рана пускает кровь на  Гектора, ведь может кровь некоторым  образом излиться
на врага как  оттого,  что  еще  не  все  тепло угасло,  не  успокоилось еще
внутреннее  возбуждение, как потому, что незадолго до  этого она была против
него возбуждена, так и  потому, что незадолго до этого она  была против него
возбуждена, так и потому, наконец, что кровь  стремится к своим духам и духи
также притягивают свою кровь. Лукреций  считает,  что подобным образом кровь
уязвленного любовью человека спешит  за  ранившим его, и мы согласны с ним в
этом.


ГЛАВА VI
     О некотором удивительном действии пошлой любви
     Сказать ли, о непорочнейшие мужи, что за этим следует, или  же, скорее,
обойти  молчанием? Скажу, конечно,  когда уж  само дело требует, даже если в
речи это и  покажется  неблагозвучным.  Но  кто скажет о  непристойных вещах
пристойным образом?
     Столь великая перемена в пожилом человеке, обращенная на  подобие более
юного, приводит  к тому, что он стремится переместить в него все свое тело и
все  его тело  перелить  в себя, так  чтобы либо свежая влага последовала за
новыми сосудами, либо более нежные сосуды за более нежной влагой. Отчего они
взаимно побуждаются  к  совершению многих  гнуснейших  поступков.  Они  ведь
полагают,  что, так  как детородное семя исходит от всего  тела,  они  могут
единственно испусканием  или вбиранием его все тело  целиком передать и  все
целиком  принять.  Это на себе самом  прочувствовал  знаменитый эпикурейский
философ Лукреций, несчастнейший из всех влюбленных:

     "Также поэтому тот, кто поранен стрелою Венеры, --
     Мальчик ли ранил его, обладающий женственным станом,
     Женщина ль телом своим, напоенным всесильной любовью, --
     Тянется прямо туда, откуда он ранен, и страстно
     Жаждет сойтись и попасть своей влагою в тело из тела...
     Жадно сжимают тела и, сливая слюну со слюною,
     Дышат друг другу в лицо и кусают уста в поцелуе.
     Тщетны усилия их: ничего они выжать не могут,
     Как и пробиться вовнутрь и в тело всем телом проникнуть,
     Хоть и стремятся порой они этого, видно, добиться:
     Так вожделенно они застревают в тенетах Венеры, --
     Млеет их тело тогда, растворяясь в любовной усладе..."

     Таковы слова эпикурейца Лукреция.
     Что влюбленные  желают также вобрать в себя всего любимого,  показывает
Арфемизия, жена  Мавзолия, царя Карии, о которой сообщается, что она  любила
своего  мужа более,  чем  можно  было  бы поверить в отношении  человеческой
страсти, и  что  она превратила в порошок тело умершего мужа  и, растворив в
воде, выпила.


ГЛАВА VII
     Пошлая любовь есть волнение крови
     Доказательством  того, что эта страсть заключается в крови, служит  то,
что   жар  этого  рода  лишен  наступающего  время  от  времени  успокоения,
непрерывная же  лихорадка  физиками относится на счет крови;  та же, которая
оставляет  в  покое шесть часов, -- на  счет мокроты;  которая один день  --
желчи; которая два -- черной жидкости в желчи. Итак, мы с должным основанием
помещаем ее  в крови -- в крови, разумеется, меланхолической; как  вы узнали
из  речи о Сократе, кровь эту  всегда сопровождает  упорное (итал.  текст: и
глубокое) размышление.


ГЛАВА VIII
     Каким образом влюбленный становится подобным любимому
     Поэтому  пусть   никто  из   вас  не  удивляется,  если  услышит,   что
какой-нибудь  влюбленный воспроизвел в своем теле  некое подобие  или  образ
своего  любимого.  Часто  беременные  женщины  думают  о  вине,  которого  с
величайшей   жадностью   желают.  Усиленное  размышление  движет  внутренние
жизненные  духи и  в них рисует образ придуманной вещи. Духи движут подобным
образом  кровь и  в  мягчайшем  веществе  плода  отпечатлевают  образ  вина.
Любовник же желает  своих услад  более горячо, нежели беременные женщины,  а
также  и  более  сильно и неотступно  размышляет.  Что  удивительного,  если
удерживающиеся вплоть до этого и вкоренившиеся  в память лица  под действием
самого  размышления   обрисовываются   в  жизненном  духе  и   духом