внимание.  Нам  выяснять
отношения нет никакой причины.
   Почему я, имея собственную квартиру и дачу, поселилась у  Кати  -  особая
история, вспоминать ее нет никакой необходимости. Просто раньше, до  встречи
с ней, я была замужем за богатым бизнесменом Михаилом и откликалась  на  имя
Ефросинья, данное мне родителями. Но в один  прекрасный  момент  устоявшийся
уклад жизни рухнул.  Михаил  оказался  уголовным  преступником,  убийцей,  и
сейчас отбывает срок в зоне где-то в Коми, точно не знаю,  мы  развелись,  и
никаких теплых чувств к бывшему супругу в моем  сердце  нет.  Детей  у  меня
никогда не было, впрочем, работы тоже. Любящие родители с  детства  готовили
меня к артистической карьере. Я закончила сначала музыкальную школу, а потом
консерваторию по классу арфы. Крайне "нужный" инструмент в современном  мире
- с ним даже не пойдешь подрабатывать лабухом в ресторан.
   Ну представьте такую картину. Какой-нибудь кабак или ночной  клуб,  а  на
сцене  арфистка,  вдохновенно  нащипывающая  жалобно   стонущую   арфу.   Да
разъяренные  посетители  зашвыряют  исполнительницу   куриными   костями   и
столовыми приборами... Сборных концертов советских времен,  когда  на  сцену
вперемешку выходили оперные и эстрадные певцы, чтецы, танцоры,  теперь  нет.
Малочисленные  места  в   симфонических   оркестрах   давным-давно   заняты,
оставалось лишь заниматься сольными выступлениями. Но  господь  не  дал  мне
таланта, отсыпав сверх всякой меры усидчивости и послушания. Играть на  арфе
я выучилась  лишь  благодаря  редкой  трудоспособности.  Правда,  гениальный
Рихтер говорил: "Талант - это, конечно, хорошо, но у музыканта  должен  быть
железный зад".  У  меня  он,  наверное,  был  чугунный.  Во  всяком  случае,
просиживала я за инструментом по шесть-восемь часов в день,  но  толку  было
чуть. Освоив техническую сторону  вопроса,  я  не  сумела  ни  разу  поймать
вдохновение. Пальцы автоматически перебирали струны, но душа в этом процессе
не участвовала. Контакта с залом не возникало, успеха я не имела  и  бросила
заниматься музицированием, выйдя замуж.
   Кстати, родители дали мне имя Ефросинья, но, чтобы  полностью  порвать  с
прошлым, я решила  называться  Евлампией.  Честно  говоря,  новое  прозвание
пришло на ум как-то сразу, может, следовало сначала  подумать,  рассудить  и
стать Таней, Машей  или  Леной.  Но  сделанного  не  воротишь,  и  я  теперь
вынуждена откликаться на... Лампу.
   У Катюши я веду домашнее хозяйство: готовлю, убираю,  стираю,  воспитываю
ее младшего сына Кирюшу и периодически гашу скандалы, которые устраивает его
старший брат Сережка своей жене Юлечке. Еще в доме  тучами  роятся  домашние
животные: собаки,  кошки,  хомяки...  и  не  менее  многочисленные  гости  и
родственники.
   Многие женщины моментально бы заработали  невроз,  стоя  день-деньской  у
плиты, а вечер у мойки с грязной посудой. Но я счастлива и  искренне  считаю
мальчиков своими сыновьями. Да и занимаюсь ими больше, чем Катя,  ей  просто
некогда. Она великолепный хирург, вдохновенно оперирующая щитовидную железу.
Таких специалистов в России - раз, два и обчелся. Больные стоят к  Романовой
в очередь, приезжают  не  только  из  бывших  союзных  республик,  но  и  из
Германии, Франции, Италии. Хитрые иностранцы хорошо умеют считать  деньги  и
понимают: мадам Романова сделает операцию первоклассно, а по затратам выйдет
на порядок меньше, чем дома.
   Катюша просто не способна отказать страждущим и порой проводит в день  по
три операции, частенько оставаясь потом в отделении до ночи.
   Так что, когда я пришла в их безалаберный дом, там ели пельмени,  сосиски
и яичницу, а в качестве апофеоза кулинарии готовили в выходной суп  "Кнорр".
Но только не подумайте, что Катюша  ленива,  ей  просто  некогда...  Поэтому
хозяйство в этой семье стала вести я и распоряжаюсь всем - деньгами в первую
очередь. У меня есть такая большая серая тетрадка, где я пытаюсь планировать
траты. Ну, например. Приход - пять тысяч, расход - шесть. Как  ни  стараюсь,
концы не хотят сходиться. Чего я только не предпринимала - делила деньги  на
кучки, каждую заворачивала в отдельную бумажку и писала сверху: "Еда с 7  по
14 февраля", "Питание с 15 по 22 февраля...". Но потом Кирюшка рвал брюки, у
Сережки портилось зажигание в машине, Юлечке требовались колготки, а собаки,
"удачно" наевшись отбросов у помойки, должны были пить "Левосульгин" по цене
двести рублей за три таблетки... Приходилось влезать в следующую неделю...
   Поняв, что "кучкообразная" система не проходит, я  применила  "баночную".
Купюры разложила по стеклянным емкостям из-под кофе  и  запрятала  в  разные
места, наивно  полагая,  что,  если  процесс  поиска  денег  затянется,  они
окажутся целее... В результате две тысячи рублей испарились вместе с банкой.
Я перерыла шкафы, комод, диван, но так и не нашла столь  надежно  спрятанную
"захоронку".
   Вся моя жизнь - борьба за уменьшение расходов и увеличение доходов. Но  в
конце концов в этой битве я потерпела сокрушительную неудачу. Что  только  я
не придумывала: меняла рубли на доллары, немецкие марки, а один раз даже  на
японские иены... но все равно через день-другой приходилось бежать  вновь  в
обменный пункт и совершать  обратные  операции.  Все  это  очень  напоминало
анекдот о голодных чукчах,  которые  вечером  сеяли  картошку,  а  утром  ее
выкапывали, потому что очень кушать хотели.
   Правда, пару раз мне самой удалось заработать, но наш бюджет строился  не
на этих редких и случайных суммах. Впрочем, и Катюша, и  Сережка,  и  Юлечка
пытались принести побольше, но... Именно желание заработать хорошие деньги и
привело к тому, что сейчас я тоскливо  разглядываю  чужую  вульгарно  дорого
обставленную комнату. Справедливости ради следует сказать, что у  меня  есть
большая дача и коллекция картин русских живописцев. И то, и другое  осталось
в наследство от  моих  родителей.  Но  дачу  в  Алябьеве  мы  не  собираемся
продавать, там так чудесно всем жить  летом,  а  о  том,  чтобы  отнести  на
аукцион хоть одну из картин, не хочет слышать никто из моих домашних. Не  мы
собирали, не нам и продавать, останется детям и внукам.
   Вчера, в понедельник, Катерина улетела в Майами. Американцы пригласили ее
на год поработать в отделении, специализирующимся  на  операциях  щитовидной
железы. Оклад предложили такой, что она вначале решила,  будто  факс  просто
ошибся и  припечатал  лишние  нули.  Но  телефонные  разговоры  развеяли  ее
сомнения.
   Кирюшка, естественно, отправился вместе с матерью.  Катюша,  не  желавшая
расставаться с Сережкой и Юлей, поставила американцам условие: старшему сыну
двадцать пять лет, но он вместе с женой тоже едет  в  Майами.  Главный  врач
клиники настолько хотел заполучить классного  специалиста,  что  моментально
согласился и даже нашел Сережке работу в дизайнерском  агентстве.  Наверное,
это оказалось непросто сделать, но принимающая сторона скорей всего привыкла
к капризам великих хирургов. Во всяком случае, когда Катерина  заявила,  что
собаки: мопсы Муля и Ада, стаффордширская терьерица Рейчел, - и кошки  Клаус
и Семирамида  тоже  едут  с  ней,  американцы  не  стали  возражать,  только
попросили оформить ветеринарные свидетельства.
   В понедельник я, обливаясь слезами,  обнимала  их  у  стойки  таможенного
контроля.
   - Цирковые актеры? - поинтересовался пограничник,  разглядывая  клетки  с
животными.
   Потом пластмассовые клетки погрузили на  тележку,  и  Кирюшка  поехал  на
паспортный контроль. Обернувшись, он крикнул:
   - Лампушечка, любимая, не скучай, только год пройдет, это быстро.
   Я покорно закивала головой: конечно, быстро. Кирюша  показал  пальцем  на
свою курточку и хихикнул.  Я  вздохнула.  В  глубине  кармана  сидит  строго
запрещенная к ввозу в Америку жаба  Гертруда...  Проводив  их,  я  вернулась
домой и походила по пустым комнатам. Сердце тяжело сжалось - никто не вопил:
"Лампа, есть давай" или "Лампец, погладь рубашку"... Не  играли  собаки,  не
мяукали кошки, не орали телевизоры, не шумел Кирюшка, не возмущалась Юля,  и
не пел в туалете Сережка. Как иногда мне хотелось тишины, но  теперь,  когда
покой наконец наступил,  он  мне  решительно  не  понравился.  Впрочем,  уже
вечером мне предстояло, заперев квартиру, отправиться к месту работы.
   Да, Катюша предлагала мне просто переждать год.
   - Лампушенька, - говорила она, - с деньгами теперь  проблемы  нет.  Будем
посылать тебе с оказией. Но я пришла в настоящий  ужас.  Остаться  одной,  в
пустой квартире! И потом, всю свою жизнь я сижу за спиной у кого-то. Сначала
у любящих родителей, потом, когда умер папа, под  надежным  маминым  крылом,
затем возле мужа, следом  подле  Кати...  И  очень  хорошо,  что  американцы
отказались дать мне, незамужней женщине, визу на въезд. Возраст  подкатывает
к сорока, и пора наконец мне стать самостоятельной.
   Несколько дней мы пытались найти для меня достойную  работу.  Учительница
музыки? Переписчица нот? Собачий парикмахер? Агент по продаже  недвижимости?
Торговка "Гербалайфом"? Ну  скажите,  чем  может  в  наше  время  заниматься
женщина не первой свежести, не имеющая эксклюзивной профессии?
   - Иди в мою школу училкой на продленку, - посоветовал Кирюшка.
   - Ну уж нет! - отрезала я. - Я отнюдь не обладаю христианским  смирением.
А на этом месте требуется' крайне выдержанный человек,  вроде  твоей  Галины
Алексеевны Криворучко.
   Наконец Катюша нашла выход.
   - Лампуша, - сказала она, - ты читала книги Кондрата Разумова?
   Еще спрашивает! Да я обожаю детективы до дрожи  и  проглатываю  все,  что
появляется на прилавках. Правда, больше люблю женщин  -  Маринину,  Дашкову,
Полякову, но и некоторых мужчин читаю с удовольствием, например,  Леонова  и
Вайнеров, впрочем, и томики Кондрата  Разумова  иногда  беру  в  руки.  Хотя
многие его романы не очень мне нравятся - плохо заканчиваются, а  все  герои
малосимпатичные люди.
   - Так вот, - продолжала Катерина, - у меня  лечилась  его  жена  Лена.  А
сегодня она позвонила с просьбой. Понимаешь...
   Конечно, я понимаю,  почти  все  Катюшины  больные  потом  становятся  ее
хорошими знакомыми и частенько  обращаются  к  хирургу  за  помощью.  У  нее
записная книжка лопается от номеров телефонов,  и  она  с  легкостью  решает
чужие проблемы.
   - Лампа, - обозлилась Катя, - слушай внимательно.
   - Да, да, - забормотала я, пытаясь вникнуть в ее слова.
   Так вот, супруга модного и преуспевающего литератора пожаловалась ей, что
в доме у них настоящий бардак.  Горничные,  как  одна,  нахалки  и  воровки,
кухарка  готовит  дрянь,  деньги,  бешеные  тысячи,  которые   выдаются   на
хозяйство, исчезают, как в черной дыре, дети - расхлябанны,  а  гувернантки,
вместо  того  чтобы  заниматься  их  воспитанием,  моментально,  как  только
наймутся на работу, начинают строить глазки Кондрату и вертеть перед мужиком
полуголым задом. Словом,  требуется  найти  экономку,  желательно  даму  лет
сорока, не озабоченную сексуально, честную и деловую, которая твердой  рукой
наведет порядок. Нет ли у Кати на примете подходящей кандидатуры? Жить  надо
у Разумовых в квартире постоянно, оклад соответствующий.
   - Как раз для тебя! - радовалась Катюша.
   - Интересное дело, я не хочу быть домработницей!
   - Экономкой, - поправила Катя. - У  тебя  под  началом  будут  кухарка  и
горничная, да еще домашние учителя-репетиторы  их  старшей  дочери.  Она  не
ходит в школу.
   - Почему?
   Катюша пожала плечами:
   - Не знаю. Может, здоровье слабое. Впрочем, не хочешь, не  надо,  но,  на
мой взгляд, место неплохое.
   Поколебавшись немного, я согласилась, и Катерина перезвонила Разумовой.
   - Леночка,  -  защебетала  она  в  трубку,  -  кажется,  я  нашла  нужную
кандидатуру. Зовут ее Евлампия Андреевна. Нет, нет, ей около сорока,  просто
имя такое. Она  мастер  на  все  руки,  человек  безукоризненной  честности.
Последний год работала у меня, но я уезжаю в Майами... Рекомендую как  себя.
Что ты, душенька, ей и в голову не придет соблазнять Кондрата, если уж на то
пошло, у нее есть молодой любовник, она с ним по четвергам, в свой выходной,
встречается.
   - Ну какого черта ты придумала про хахаля! - возмутилась я.
   Катюша захихикала:
   - Лена у Кондрата четвертая жена. Он  очень  на  баб  падок,  вот  она  и
волнуется.
   - Пусть старых нанимает!
   - Во-первых, - веселилась Катя, - многие старухи не  прочь  развлечься  с
молоденьким, а во-вторых; какие из них работницы? Нет, наемная  сила  должна
быть молодой, но это чревато нежелательными последствиями. Ну, решайся!
   - Ладно, - безнадежно пробормотала я, - согласна.
   В  понедельник   вечером,   тщательно   закрутив   кран   газа,   вырубив
электропробки и поставив  квартиру  на  охрану  в  милиции,  я  с  небольшим
саквояжиком в руках прибыла на место службы.
   Дом, где обитал Разумов, сразу давал понять: тут живут обеспеченные люди.
На двери подъезда имелись домофон и  видеокамера.  Внутри,  у  лифта,  сидел
консьерж. Да не какая-нибудь трясущаяся от болезни Паркинсона убогая  бабка,
а бравый парень лет тридцати, в черной форме.  Лестница  застелена  ковровой
дорожкой, в лифте сверкает зеркало и пахнет коньяком, французскими духами  и
отличным куревом.
   На пятом этаже было всего две двери. На одной золотом горели  цифры  110.
Очевидно, Разумов  объединил  несколько  квартир  в  одну  или,  разбогатев,
отселил своих соседей.
   Я нажала на звонок. За дверью, явно железной, обитой дорогой  натуральной
кожей цвета кофе с молоком, раздалась приятная музыка. Я усмехнулась. Звонок
играл "Маленькую ночную серенаду". Интересно, чем так приглянулся гениальный
Моцарт производителям мобильных  телефонных  аппаратов  и  дверных  звонков?
Почему именно его музыку они выбирают для услады  ушей  потребителя?  Может,
просто никогда не слышали про других композиторов? На мой  взгляд,  к  двери
удобнее бежать под "Танец с саблями" Хачатуряна, бодрит и держит в тонусе.
   Но у Разумовых не  торопились  открывать.  Серенада  длилась  и  длилась.
Наконец откуда-то из-под потолка донеслось:
   - Чего надо?
   Однако, мило и интеллигентно разговаривают в семье литератора.
   - Здравствуйте, я Евлампия Романова.  Дверь  распахнулась,  и  на  пороге
появилась бабища лет пятидесяти, огромная, как русская печь. Подушкообразная
грудь свободно колыхалась под безразмерной трикотажной кофтой, длинная  юбка
почти полностью скрывала ноги, из-под нее  торчали  лишь  огромные  тапки  с
ярко-зелеными помпонами. Волосы  красавицы  были  стянуты  в  хвостик,  лицо
серое, а глазки противно-маленькие и хитрые.
   - Вы Елена? - ошарашенно спросила я.
   - Хозяйка в спальне, - буркнула небесная красавица и,  хлопая  тапками  о
голые пятки, тяжело переваливаясь с боку на бок, удалилась.
   Я в растерянности осталась  стоять  в  прихожей,  но  тут  где-то  далеко
послышался  дробный  стук  каблучков,  и   на   меня   выскочила   тоненькая
прехорошенькая девочка лет пятнадцати. Светло-каштановые  кудри  блестели  в
свете яркой  хрустальной  люстры,  щеки  покрывал  румянец,  пурпурные  губы
улыбались. Не девчонка, а статуэточка.
   - Ты, наверное, дочка Кондрата Разумова,  -  ласково  сказала  я,  снимая
пальто. - Давай знакомиться.  Я  ваша  новая  экономка  Евлампия  Андреевна.
Впрочем, надеюсь, мы подружимся, так что зови меня так,  как  зовут  хорошие
приятели, - Лампа. А где твоя мама?
   - Очень приятно, - улыбнулась девчонка и подала мне тонкую бледную руку с
изящным бриллиантовым  кольцом.  -  Я  Елена  Михайловна,  супруга  Кондрата
Разумова.

ГЛАВА 2

   Вспоминая свое  знакомство  с  хозяйкой,  я  тяжело  вздохнула.  В  такую
идиотскую  ситуацию  до  сих  пор  я  попадала  лишь  однажды,  когда  летом
столкнулась во дворе с соседом Устиновым. Благообразный, седой,  как  старая
собака, старик вез в коляске крохотную  девочку,  которой  скорей  всего  не
исполнилось и года. Увидев меня, он радостно заулыбался:
   - Евлампия Андреевна, смотрите, какая у нас Анечка!
   Вспомнив, что у  Устинова  внучка  в  прошлом  году  закончила  школу,  я
приветливо ответила:
   - Поздравляю, Петр Михайлович, у вас очаровательная правнучка.
   Старик побагровел и процедил сквозь изумительно сделанные протезы:
   - Это моя дочь.
   Только тут я припомнила, что целый  год  дворовая  общественность  сладко
сплетничает о сошедшем с ума Устинове, женившемся после  смерти  супруги  на
однокласснице своей внучки.
   Солнечный квадрат переместился по потолку, и я со  вздохом  встала.  Так,
пора  начинать  рабочий  день  и   знакомиться   с   обитателями   квартиры.
Поколебавшись немного возле шкафа, я нацепила черненькие брючки,  черненький
свитерок и, чувствуя себя Джен Эйр, отправилась на поиски хозяйки.
   Лена в  огромном  кабинете  сидела  за  письменным  столом  и  перебирала
какие-то бумажки. Увидев меня, она заулыбалась и спросила:
   - Вы всегда так рано встаете?
   Мой взгляд упал на красивые старинные  часы,  висящие  на  стене,  -  без
пятнадцати десять. Однако если это рано, то во сколько же тут завтракают?
   - Наш день начинается около полудня, - объяснила хозяйка, - в  двенадцать
завтрак, в шесть обед, ужинаем около двадцати трех.
   Наверное, в моем лице что-то дрогнуло, потому что она добавила:
   - Кондрат страдает бессонницей, может до пяти-шести утра промаяться,  вот
день и сдвинут. Мне тоже нет необходимости рано  вставать.  Я  художница  и,
честно говоря, люблю работать вечером. Ванечке только четыре года,  ну  а  к
Лизе ходят учителя на дом.
   - Она больна? - поинтересовалась я. Лена дернула точеным плечиком.
   - Елизавета - дочь Кондрата от первого брака, ей тринадцать лет. Маменька
ее, наша, так сказать, бывшая супруга,  спихнула  девчонку  отцу,  мотивируя
свое нежелание воспитывать дочь просто - "не  хочу".  Вот  Лиза  и  живет  с
Кондратом, а тот жалеет нахалку и балует безмерно, сами увидите, ее из  пяти
школ выгнали... Ладно, пойдемте смотреть квартиру.
   Комнат оказалось много. Спальня Кондрата примыкала к его кабинету.
   - Упаси вас бог, - предостерегла Лена,  -  что-нибудь  тронуть  здесь  на
столе или включить компьютер, муж убить может! А то у нас до вас была  дама,
страстная  любительница  "бродилок",  поставила  дискету  и  занесла  вирус,
пропала рукопись недописанного романа, представляете?
   - Я не слишком хорошо умею пользоваться компьютером, да и не люблю его, -
пояснила я, и мы пошли дальше.
   Гостиная, столовая, спальня Лены, детская Вани, комната Лизы, кухня,  две
ванные  и  три  туалета,  в  самом  конце   коридора   небольшое,   примерно
десятиметровое, помещение, отданное мне.  Кухарка,  горничная  и  репетиторы
были приходящими.
   - Наташа, - сказала Лена, входя на кухню, - это  Евлампия  Андреевна,  по
всем вопросам обращайся к ней.
   Огромная,  неопрятного  вида  бабища  молча  кивнула,   потом   грубовато
спросила:
   - А завтрак-то кто подавать станет? Я его только готовить нанималась, и к
двери мне недосуг бегать...
   - Сегодня к одиннадцати придет новая горничная, - вздохнула Лена.
   - Небось такая же лентяйка, как Светка,  -  фыркнула  кухарка  и  ядовито
добавила:
   - Вы  бы,  Елена  Михайловна,  сразу  объяснили  девчонкам,  что  Кондрат
Федорович шутит и вовсе не собирается их на самом деле в кровать укладывать.
   Лена покраснела неровными  пятнами,  но  тут  в  кухню  вошла  полненькая
девочка в пижамке с Микки-Маусами и капризно протянула:
   - Мне не подали в постель какао.
   Наташа отвернулась к плите и принялась демонстративно помешивать ложкой в
кастрюле какое-то варево. Лена сурово глянула на падчерицу:
   - Новая горничная придет только к одиннадцати, так что придется подождать
с завтраком. Впрочем, можешь сама себе налить!
   Лиза кивнула, подошла к сушке, вытащила огромную синюю чашку,  украшенную
картинкой с Гуфи, и спросила:
   - Где стоит какао?
   - В шкафу, - кивнула Наташа. Лиза вытащила желтую коро