нужны сережки.
   Вообще  это  был  первый  и  единственный  раз,  когда   супруг   выразил
недовольство мной, да еще разорался и  затопал  ногами.  Несчастная  баночка
полетела в помойку.
   На следующий день муж явился около десяти вечера и подал упаковку с яркой
голографической наклейкой. Я повертела коробочку - фирма  "Ирвинс  Нечурлз",
препарат "Продление жизни". Сверху красовалась цена.  Я  почувствовала,  что
ничего не понимаю. Этот комплекс витаминов стоил около семидесяти  долларов,
намного дороже выброшенного вчера с воплем "Витаформа".
   - Извини, - покаянно произнес муж, - сам не знаю, какая вчера  муха  меня
укусила.
   - Бывает, - великодушно простила я провинившегося.
   - Дорогая, у тебя чудный характер! - умилился муж. -  Но  пей  лучше  эти
витамины, "Витаформ" не бери никогда.
   - Почему?
   - Они мне не нравятся, - последовал ответ.
   Я промолчала. В конце концов, мой супруг - существо без  недостатков,  ну
должны же у него быть хоть какие-нибудь отрицательные качества.
   Я покорно  стала  принимать  "Продление  жизни",  а  вид  яркой  упаковки
"Витаформа" вызывает до сих пор неприятные воспоминания.
   - Вы явились, будто ангел надежды, - пропел Юра и близоруко прищурился.
   Я слегка успокоилась. Еще в консерватории ему велели носить очки, но Юрка
капризничал и заявлял, будто оправа мешает играть, подпрыгивает  на  носу  и
отвлекает в самый  неподходящий  момент.  Большей  глупости  нельзя  было  и
придумать, я перебирать струны могла, сидя даже  в  каске,  а  Юрасик  жутко
кривлялся...
   То ему было холодно в классе, то жарко, то било солнце,  и  преподаватели
покорно задергивали шторы. Они стойко терпели все капризы  Соколова,  считая
его гением. Впрочем, и сейчас, говорят, Юрий  Николаевич  доводит  почти  до
обморока  организаторов  концерта,  требуя  за  кулисами  минеральной   воды
"Ессентуки К9 17" без газа. Бедный администратор чайной ложечкой выгоняет из
напитка  пузырьки...  Но  предел  всему  -  стул.  Юра   отказывается   даже
приближаться к роялю, если около того не стоит вполне определенное  сидалище
-  коричневого  дерева  с  темно-зеленой  подушкой.  Если  сиденье  красное,
бордовое, желтое - ни за что даже на сцену не выйдет, только  темно-зеленое,
и баста!
   Причем требований к  самому  инструменту  он  не  предъявляет  никаких  и
одинаково гениально играет на антикварном "Бехштейне"  и  жутком  фортепьяно
"Красный Октябрь". Ему без разницы, какой рояль под руками. К слову сказать,
какая-нибудь дребезжащая "Лира" моментально преображается,  как  только  Юра
приближается к клавиатуре, откуда только в рассохшемся "гробу" брался мощный
и чистый звук! Так что к роялям у него претензий нет, но стул - это святое.
   Мне же было важно, что он по прежнему из кокетства не носит очки, значит,
не должен меня узнать. Так и вышло.
   - Как вас зовут, удивительная женщина?
   - Евлампия, - ответила я и попросила:
   - Отвернитесь на минутку.
   Пианист отошел к окну,  я  вытащила  доллары  и  положила  на  журнальный
столик.
   - Посчитайте, пожалуйста. Юра замахал руками:
   - Что вы, я абсолютно уверен, что все на месте.
   - Все-таки проверьте.
   Соколов пошелестел бумажками. Когда начал выравнивать стопку, я принялась
излагать придуманную по дороге историю:
   - Не могли бы вы мне помочь, Юрий Николаевич...
   - Для вас, дорогая, что угодно.
   - Мы с Котей работали вместе, я была у него на посылках, но хорошо знала,
где Катуков хранит вещи, взятые  у  людей.  После  его  смерти  хотела  сама
заняться этим бизнесом, но не знакома ни с кем из клиентов. К тому же сейчас
у  меня  на  руках  парочка  весьма  ценных  вещей,  и  их  следует   отдать
владельцам... Может, вы знаете, кто из ваших приятелей обращался к Косте?
   - Как же вы про меня узнали? - изумился Юрка.
   - А в долларах лежала записка, - выкрутилась я. Пианист удрученно покачал
головой:
   - Увы! Нас познакомила Яна Михайловна.
   - Яна?!
   - Ну да, она  близкая  подруга  моей  жены,  вот  и  посоветовала  Костю.
Изумительный оказался человек! Думаю, вам будет трудно его заменить.
   - Почему?
   - Понимаете, он мог абсолютно все:  что  ни  попроси  -  сделает.  Причем
совершенно молча, только цену назовет. Я его в свое время Филимоновой Галине
порекомендовал. У Галочки сын балбес, попал в  тюрьму,  она,  бедняжка,  все
глаза выплакала, адвокаты только деньги тянули, а  суд  все  откладывался  и
откладывался... Ну и попросили Костика присоветовать какого-нибудь  хорошего
юриста, и он враз дело уладил, парень получил условный срок. Больше никого и
не знаю, кто к нему  обращался.  Понимаете,  Костя  обделывал  деликатнейшие
дела, не всякий захочет афишировать свое знакомство с ним!
   Я вздохнула: что же здесь, больше ничего не узнаю!
   Юра протянул мне три бумажки.
   - Возьмите.
   - Не надо.
   - Почему? Столько Костя брал за хранение.  Вы  честный  человек,  вернули
деньги и должны  быть  вознаграждены...  И  потом,  как  думаете  заниматься
бизнесом? Оказывать услуги бесплатно?
   Пришлось признать его правоту и принять доллары.
   - Позвоните, пожалуйста, Филимоновой и представьте меня.
   - С удовольствием, - ответил пианист и схватился за телефон.
   Галина Антоновна очень настороженно произнесла:
   - Алло.
   - Должна передать вам книжечку, оставленную у Катукова.
   -  Только  не  везите  домой,  -  испугалась  вдруг  женщина,  -  давайте
встретимся в городе.
   Мы договорились на два часа в кафе "Жар-птица".
   Надевая в прихожей пальто, я словно невзначай спросила у Юры:
   - Скажите, а вам Костя ничего на хранение не отдавал?
   - Мне? - изумился пианист. - С чего бы? Я пожала плечами:
   - Вдруг попросил спрятать документики и фото...
   - Нет, - покачал  головой  Соколов,  -  да  и  зачем  ему  меня  просить?
Наверное, были у Катукова более близкие люди... Я двинулась к двери.
   - Простите, - окликнул Юра, - у вас нет сестры?
   - Нет, а что?
   - Да вот, - замялся пианист, - со мной в консерватории  училась  девушка,
Ефросинья Романова, удивительная красавица. Хрупкая,  почти  бестелесная.  У
нее делалось такое жалобное лицо, когда она усаживалась за арфу... Я  был  в
нее влюблен, а подойти  стеснялся.  Знаете,  толстый,  неуклюжий  -  словом,
совсем не Ромео... Два года вздыхал, а потом решил, что лучше по телефону...
Позвонил, а трубку взяла ее  маменька  и  устроила  форменный  допрос:  кто,
откуда, зачем... А в конце  сообщила:  дочь  помолвлена  и  мне  не  следует
мешаться под ногами. Так и не состоялась любовь. Сейчас бы я наплевал на  ее
матушку, но тогда, провинциальный  мальчик,  воспитанный  учительницей,  был
полон дурацких принципов. У меня долго екало  сердце,  когда  видел  в  зале
русые волосы, у нее  был  изумительный  цвет  шевелюры,  словно  паутина  на
солнце...
   Я натянула поглубже на брови шапочку и отступила к лестнице.
   - Вы похожи на нее фотографически, - настаивал пианист, прищуриваясь.
   - Бывает такое! - крикнула я и побежала вниз.
   В метро стащила вязаный колпачок и уставилась в зеркальце. Бледная  кожа,
маловыразительные глазки и едва видные  брови.  Надо  же,  оказывается,  эти
торчащие  во  все  стороны  лохмы  -  изумительные  локоны!  Следом   пришел
запоздалый гнев. Ну почему мамуся вмешивалась  во  все?  Кто  дал  ей  право
распоряжаться моей жизнью, даже из самых  лучших  побуждений?  Кстати,  Юрка
тоже нравился неудачливой арфистке,  и  неизвестно,  как  сложилась  бы  моя
судьба, поговори я с ним тогда по телефону...
   Я покачивалась, стоя у двери,  чувствуя,  как  в  груди  копится  горечь.
Мамулечка хотела избавить дочурку от всех  жизненных  невзгод,  прятала  под
крыло, и в результате - годы моей жизни пошли  псу  под  хвост.  Внезапно  я
поняла - именно мама виновата, что на пороге  четвертого  десятилетия  я  не
умею ничего. Впрочем, нет, могу изумительно приготовить курицу...
   Внезапно на смену горечи и унынию  пришла  злость.  Ну,  Ефросинья,  сама
хороша. Мамочка давно в могиле, а ты все живешь по заведенному ею порядку. И
вообще, Фроси больше нет, она умерла, погибла под колесами  автомобиля...  В
вагоне сейчас едет Евлампия, совершенно  другой  человек  -  умная,  ловкая,
сообразительная, талантливая, артистичная... На нее  можно  положиться,  все
такой удается.
   "И документы найду, - думала я, закрыв глаза, - и  Катю  выручу,  разберу
дурацкую квартиру, научусь готовить".
   - Станция "Пушкинская", - объявил машинист.
   Я  выскочила  на  платформу.  Поезд  захлопнул  двери,  на  секунду   мне
показалось, что  в  самом  углу  сидит,  сгорбившись,  худенькая  женщина  с
несчастным выражением лица. Внезапно правая рука помахала убегавшему составу
- прощай, Фрося, надеюсь, больше не свидимся.

Глава 12

   Хорошо еще, что Константин жил в безобразно  большом  доме  без  лифтера.
Будь здание поменьше или сиди в подъезде бдительная бабулька,  меня  бы  уже
давным-давно арестовали. А так я вновь вошла в квартиру, вытащила  книжечку,
потом, подумав, забрала и золотые часы. Ну не ходить же сюда постоянно!
   Вбегая в "Жар-птицу", я внезапно подумала: а как я узнаю нужную  женщину?
В большом зале, заставленном простенькими пластиковыми столами  и  дурацкими
изогнутыми стульями, оказалось полно посетителей. Люди  с  аппетитом  жевали
пироги, булочки и пиццы.
   Поозиравшись минуты две, я увидела,  как  дама,  сидящая  в  самом  углу,
помахала рукой. Подойдя к столику, я спросила:
   - Вы Галина Антоновна?
   Дама кивнула.  Выглядела  она  безупречно:  элегантная  шубка,  умеренный
макияж,  изумительный  парфюм,  дорогая  кожаная  сумка...   Впрочем,   лицо
напряженное, нервное, и было понятно, что под слоем тональной пудры спрятана
бледность.
   - Давайте, - потребовала Филимонова командным тоном богатой женщины.
   Я  выложила  на  стол  потрепанный  блокнотик.  Собеседница   моментально
схватила его, сунула во внутренний карман шубки и расслабилась.
   - Давайте помянем Костю, золотой человек погиб!
   Я оглянулась к стойке - там не было ничего Даже похожего на бутылки.
   - Принеси два пустых стаканчика! - командным тоном велела дама.
   По дурацкой привычке повиноваться приказам я было поднялась,  но  тут  же
села назад и отрезала:
   - Сама сбегаешь!
   Галина Антоновна вскинула брови, она явно не привыкла, что ей перечат, но
молча пошла к кассе. Потом из дамской сумочки появилась  элегантная  фляжка.
Мне дама  плеснула  на  донышко,  себе  налила  целый  стаканчик  и  тут  же
опрокинула емкость.  Глаза  ее  маслено  заблестели,  а  из  груди  вырвался
довольный выдох.
   "Э, милая, - подумала я, - да ты самая настоящая алкоголичка".
   - Золотой человек погиб, -  повторила  Филимонова,  быстро  наливая  себе
следующую порцию, - все умел...
   - Да-да, - подтвердила я, - вам он здорово помог.
   - И не говорите! - всплеснула руками дама.
   Алкоголь оказал на нее моментальное действие. Щеки раскраснелись, из лица
ушло напряжение, тревожная складка у губ расправилась, и Галина Антоновна из
высокомерной светской дамы превратилась  в  болтливую  простушку,  одетую  в
несуразно дорогую шубу.
   - Мой сынишка Володька - балбес, - радостно сообщила Филимонова,  -  свет
не видывал таких идиотов! Ну посудите сами. Сдал экзамены за первый  курс  и
напился, словно свинья.  Праздновали  они  с  приятелями  удачно  сброшенную
сессию...
   Бутылок, как обычно бывает в таких случаях, не хватило. Володю послали  в
ларек. Плохо соображавший парень полез в закрытую палатку, сломал дверь,  да
и лег  там  спать,  не  успев  ничего  взять.  Через  час  его  и  обнаружил
вернувшийся продавец. Завязалась драка. Студент, все детство занимавшийся  в
секции карате и имевший всевозможные пояса и даны, здорово накостылял по шее
возмущенному торговцу, досталось и приехавшему патрулю.
   - Всех убью, -  кричал  Володька,  размахивая  невесть  откуда  взявшейся
палкой. - Порешу любого!..
   Кое-как  его  скрутили.  В  отделении  милиционеры  подсчитали  потери  и
возмутились до глубины души -  одному  патрульному  разбушевавшийся  студент
сломал нос, другому выбил зуб, третьему поставил изумительной красоты  синяк
под глазом...
   Цеховая солидарность - страшная сила. Когда Галине Антоновне позвонили из
отделения, сынулю уже препроводили в СИЗО, известное  в  народе  под  именем
"Бутырская тюрьма". Вменялись ему страшные вещи  -  грабеж  и  нападение  на
сотрудников правоохранительных органов, в сумме все тянуло лет на  десять  с
конфискацией!
   Филимонова  бросилась  улаживать  дело.  Мальчишка-продавец,   получивший
неплохой  "гонорар",  пожалел  студента  и  был  готов  забрать   заявление.
Милиционеры, умасленные суммой "на лекарства", сменили гнев на милость... Но
из СИЗО Володя мог выйти только по постановлению суда, а заседание назначили
аж на 13 декабря. Судья, к которому Галина Антоновна попала на прием, только
развела руками:
   - Дело вашего сына и выеденного яйца не стоит, но закон есть закон, ждите
зимы.
   - Но сейчас только май! - в ужасе воскликнула мать. - Что же  ему,  из-за
глупости почти восемь месяцев в камере находиться.
   - В другой раз умнее будет, - отрезала служительница Фемиды, -  заседания
расписаны, места нет!
   В отчаянье Галина Антоновна кинулась по знакомым - искать пути подхода  к
каменному судейскому  сердцу.  И  тут,  на  ее  счастье,  Юрий  присоветовал
Константина.
   Катуков молча выслушал историю и дал телефон  адвоката,  Зверевой  Тамары
Леонидовны. Галина Антоновна понеслась к даме. Та спокойно произнесла:
   - Четыре тысячи долларов - и в конце мая получите свое сокровище.
   Так и вышло. Двадцатого мая состоялся процесс. Суровая судья недрогнувшим
голосом зачитала приговор - год с отбытием в колонии общего  режима.  Галина
Антоновна чуть не упала в обморок, но потом услышала,  что  Вовочка  тут  же
попадает под амнистию и отпускается прямо в зале суда.
   - Господи, -  воскликнула  Галина  Антоновна,  успевшая  к  тому  времени
полностью опустошить фляжку, - всю оставшуюся жизнь за Костю молиться буду!
   - Скажите, - поинтересовалась я, - а  вас  Костя  ни  о  чем  не  просил?
Филимонова улыбнулась:
   - Просил, и очень часто.
   - О чем?
   - Я работаю гинекологом в больнице, -  разоткровенничалась  пьянчужка,  -
вот и посылал ко мне пациентов. Один раз девочку двенадцати лет, в другой  -
даму без документов. Впрочем, мои услуги хорошо  оплачивались,  а  что  имел
Константин за посредничество, меня мало волнует.
   - Документы никакие не передавал?
   - Мне? Нет! Кстати, вот...
   И дама протянула триста долларов. Наверное, у Кости такса такая  была  за
спрятанные вещи.
   Недрогнувшей рукой я взяла приятно хрустящие бумажки. В конце концов, моя
работа тоже должна быть оплачена.
   По дороге домой я разменяла одну  купюру  и  получила  ворох  сторублевых
банкнот. Так здорово было ощущать их в кошельке! Раньше деньги не вызывали у
меня особых эмоций, они просто всегда были. Зарплата малоизвестной  арфистки
не слишком велика, когда-то я получала сто - сто двадцать рублей в месяц,  а
потом вообще перестала зарабатывать,  сев  на  шею  Михаилу.  Сегодня  же  в
кармане  лежала  огромная  сумма,  полученная  исключительно  в   результате
собственной находчивости, и я решила устроить праздник.
   Для начала выбрала самую  большую  коробку  мозаики,  из  полутора  тысяч
кусочков, потом прихватила чипсы, несколько новых книжек, крабовые палочки и
бутылку пепси.
   В мясном ряду огромный, слегка полноватый мужик вопил:
   -  А  ну,  кому  мясо,  свининка  парная,  налетай,  дешево  отдаю,  прям
бесплатно...
   Я подошла к прилавку и осведомилась:
   - Чего так орешь?
   - Да бес с ним, - отозвалась тщедушная женщина,  сидевшая  рядом,  -  как
разговеется, так и визжит, ровно кабан  недорезанный.  Мы  уже  привыкли,  а
покупатель пугается, никто около него  поэтому  и  торговать  не  хочет!  Вы
возьмите у меня, правда дешево отдам, билет на поезд в кармане, по пятьдесят
рублей, идет?
   Цена - просто даром, даже на оптушке  за  перемороженную  грудинку  хотят
шестьдесят пять. Но что можно сделать с окороком? В голову пришла гениальная
мысль.
   - Скажите, как быстро и вкусно приготовить  свинину?  Вот  вы,  например,
куда ее деваете? Продавщица не удивилась и ответила:
   - Беру лопатку или почечную часть и пеку.
   - Как?
   - Просто в духовке.
   -  Куплю  самый  большой  кусок,  -  пообещала  я,  -  только  расскажите
подробней, совершенно не умею готовить, а за мясо в первый раз берусь.
   Торговка улыбнулась:
   - Слушай. Моешь свининку, потом делаешь в ней ножом дырочки и засовываешь
туда дольки чеснока, солишь, перчишь...
   - Сколько?
   - Да щепотку-другую. Потом заворачиваешь  все  в  фольгу,  аккуратненько,
чтоб дырок не было,  лучше  в  два  слоя,  -  и  на  противень.  Часа  через
полтора-два пальчики оближешь.
   - И все?
   - Все.
   - Давайте  этот,  -  ткнула  я  пальцем  в  изумительно  красивый,  прямо
картинный шматок. Баба вздохнула:
   - Хочешь совет?
   - Ну?
   - Этот не бери.
   - Почему, такой симпатичный?
   - Здесь рынок, - пробормотала торгашка,  разворачивая  мясо  и  показывая
хитро спрятанные жилы, - не обманешь, не продашь! Мясо завсегда вели со всех
сторон показать. А самый мягкий вот тот.
   И она ткнула  железной  вилкой  в  малопривлекательный,  на  мой  взгляд,
ломоть. Решив поверить,  я  приобрела  предлагаемое  и  понеслась  по  рынку
дальше.
   В квартиру влетела, полная энтузиазма. В кармане много денег, в  сумке  -
продуктов, а в голове - рецепт свинины.
   Спустя два часа собаки прочно сели  у  духовки,  изредка  шумно  вздыхая.
Противень, вынутый из  духовки,  источал  немыслимый  аромат.  Я  развернула
фольгу, пар вырвался наружу. Рейчел нетерпеливо гавкнула, а  мопсы  затрясли
жирными хвостами и начали подвывать. Примчавшийся Кирюшка откусил кусочек  и
застонал:
   - М-м-м, вкуснее ничего в жизни не ел!
   Впрочем, оказалось, что Сережка и Юлька тоже ранее никогда  не  пробовали
запеченную лопатку.  Они  даже  не  заметили,  что  картошка  разварилась  в
лохмотья, так увлеклись поеданием мяса.
   - Ну, Лампадель, - бормотал Сережка, - ну, угодила! Плакать хочется,  как
вкусно.
   Я оставила их подъедать последние крошки и пошла к телефону. Фирсов  Петр
Мокеевич оказался дома и категорично велел:
   - Если хотите вернуть часики, приезжайте прямо сейчас, утром, около семи,
улетаю.
   - Но уже поздно, раньше девяти я не доберусь...
   - Тогда придется потерпетъ до возвращения, два месяца.
   Стеречь шестьдесят дней  антикварный  брегет,  крышку  которого  украшают
крупные, страшно похожие на настоящие, камни? Ну уж нет!
   - Диктуйте адрес.
   - Новопеределкино, - донеслось в ответ. Я так и села! Ничего себе, да мне
не добраться до богом забытого района к полуночи.
   - Ох и не фига себе! - внезапно завопил Сережка,  -  откуда  в  коробочке
столько денег?
   - Это на хозяйство! - крикнула я, влезая в сапоги.
   Честно говоря, черная замша выглядела не  лучшим  образом.  Тонкую  ткань
покрывали белесые пятна. Да уж, подобная обувь просто не  приспособлена  для
долгих походов по слякотным московским улицам, но других сапог у  меня  нет.
Может, взять денег и купить новые? Хотя  и  эти  еще  пока  поносить  можно,
вполне целые, только с виду страшные, лучше,  наверное,  приобрести  Кирюшке
качественные джинсы, старые уже совсем обтрепанные...
   Сережка молча смотрел на мои мучения с "молнией", потом спросил строго:
   - Лампа, где взяла баксы?
   - Заработала.
   - Где?
   Я со стоном выпрямилась и поинтересовалась:
   - Какая разница?
   - Большая.
   - Мне вернули долг.
   - А куда сейчас собираешься?
   - По делам, - уклончиво сообщила я, застегивая пальто.
   - Надо же, - хмыкнула пришедшая Юля, -  получили  вторую  маменьку,  тоже
хитрит и что-то скрывает! Надеюсь, Лампа не вляпается  в  неприятности,  как
Катя.
   - Когда вернешься? - не успокаивался парен