После  коротких
переговоров цепь полицейских перед  его  седоками  разомкнулась,  и  они
исчезли в сияющем электричеством зеве вестибюля.
   Вирхов и Тернов вбежали в холл ресторана и огляделись.
   - Где хозяин? - рявкнул Вирхов растерянному швейцару,  который  стоял
как истукан и не реагировал на вбегающих и выбегающих людей.
   - Михайло Леонтьевич в зале, там, -  махнул  рукой  седоусый  старик,
из-под фуражки которого выглядывал свежий  кровоподтек,  спускающийся  к
виску. - Его пристав допрашивает.
   Вирхов не стал слушать дальше и  бросился  в  указанном  направлении.
Пристава Адмиралтейского участка он знал хорошо. Остап Загнобийло держал
подвластное ему  население  в  великом  страхе.  Суровый  нрав  пристава
обеспечивал  участку  лучшие  показатели  в  Петербурге.  И  Вирхов   не
сомневался, что Остап  Тарасович  уже  повязал  всех,  кого  можно  было
повязать.
   Он вбежал в зал и увидел в центре композиции из  гигантских  пальм  и
человеческих  фигур   тучного   пристава,   выделявшегося   среди   всех
темно-зеленым кителем и заправленными в  сапоги  шароварами.  Перед  ним
понуро топтался сам  Михайло  Леонтьевич,  не  уступавший  в  дородности
приставу, но на голову ниже того.
   - Карл Иваныч,  сердэнько  мое!  -  возопил  певучим  басом  пристав,
узревший Вирхова через плечо ресторанщика. - Да как же вы так быстрэнько
уложились! Ведь  едва  ли  пять  минут  прошло,  как  этот  изверг  рода
человеческого позвонил в приемную Окружного суда.
   - Что здесь произошло? - Вирхов пропустил мимо  ушей  подобострастный
вопрос.
   - Бандитский налет, ваше превосходительство,  дерзкое  ограбление.  -
Пристав вытянулся. - Преступники сгинули.
   - Не ожидал от вас такой нерасторопности, - сурово  изрек  Вирхов,  -
грабят средь бела дня, а вы и ухом не ведете.
   - Примчались сразу,  по  первому  свистку,  -  попытался  оправдаться
пристав, - да поздно уж было. Однако всех посетителей держим  у  полони,
вызвали вас. Есть раненые.
   Вирхов  скинул  тяжелое,  душившее  его  пальто   на   руки   бравому
околоточному, резко отодвинул стул и сел, положив локоть на  белоснежную
скатерть. Потом снял шапку. В ресторанном зале стояла изрядная жара, под
стать знойным пейзажам да черноволосым гречанкам в чересчур  фривольных,
не скрывавших их прелести белых туниках, - они глазели на происходящее с
настенных панно и с плафона низко нависшего потолка.
   - Я вас  слушаю,  -  властно  сказал  Вирхов.  Ресторанщик  по  знаку
пристава ступил вперед.
   - Все было сегодня  как  обычно,  -  коротенькими  толстыми  пальцами
правой руки Михайло Леонтьевич нервно теребил лацкан фрака. - Разве  что
посетителей поменьше. Все-таки война... Люди в унынии...
   - Прошу вас не отвлекаться! - перебил его Вирхов.
   - Значит, все было тихонько. Никаких подозрительных личностей. Я  сам
находился в зале, присматривал за официантами. И вот неожиданно  вбегают
в зал три человека. В черных полумасках и с револьверами в руках. А  над
масками торчат какие-то пестрые перья. "Всем оставаться  на  местах!"  -
кричат  звериными  голосами,  -   "Не   шевелиться!   Деньги,   часы   и
драгоценности на стол!" Двое выставили револьверы, а третий  с  ножом  в
руке обходит столы и собирает у клиентов деньги и  драгоценности.  Потом
уж и ко мне приступили,  за  выручкой.  Но  тут  началась  беспорядочная
стрельба, и все попадали на пол... Преступники скрылись. Видимо, их ждал
свой извозчик.
   - Почему началась пальба? - спросил Вирхов. - Налетчикам было оказано
сопротивление?
   Ресторанщик замялся, еще яростнее затеребил лацкан.
   - Понимаете, ваше превосходительство, произошел непредвиденный казус.
Из-за  японца.  Во  всяком  случае,  мне  показалось,  я  слышал   слово
"сумимасэн".
   - Не ждите наводящих вопросов, - озлился Вирхов,  отгоняя  неприятную
мысль о японских шпионах, - выражайтесь яснее.
   - Публика-то наш ресторан посещает весьма  изысканная,  необычная.  -
Михайло Леонтьевич приосанился. - Один  из  постоянных  клиентов  всегда
наведывается со своим слугой, денщиком, ну в общем,  с  японцем...  Этот
японец имеет привычку, так уж, наверное, у них заведено,  сидеть  у  ног
хозяина. - Ресторанщик  вынул  из  кармана  брюк  белоснежный  платок  и
промокнул капельки пота на багровой лысине.  -  Сидит  под  столом,  как
собачонка. А как до его хозяина налетчик добрался, издал  японец  боевой
клич. - Михайло Леонтьевич засопел, снова промокнул лысину платком, отер
лоб. - Врать не буду, может, нож ему в икру  воткнул,  а  то  вилку  или
шило... Из-за чего этот налетчик и закричал, выронил нож,  а  следом  за
ним стали палить его дружки.
   - Подать  сюда  японца!  -  прервал  поток  пустых  домыслов  Вирхов,
поглядывая на длинный бандитский нож, лежащий на скатерти.
   Пристав Остап Загнобийло кашлянул.
   - В чем дело? - Вирхов  свел  к  переносице  плоские  белесые  брови,
демонстрируя крайнюю степень изумления.
   - Ваше превосходительство, японца пришлось  отпустить  вместе  з  его
хозяином. У хозяина рана опасная, хотя страдалец  был  в  сознании...  -
Пристав приблизился к Вирхову и понизил голос:
   - Не посмел ослушаться.
   - Ну? - процедил сквозь зубы Вирхлв.
   - Известнейшая личность, главный херой, сам генерал Фанфалькин  Эраст
Петрович.
   -  Ну,  ну,  -  отрезал  недовольный  Вирхов.  -  Приметы  налетчиков
имеются?
   - Зараз  все  напуганы,  бачут,  как  заведенные,  одно  -  цивильные
костюмы, черные полумаски, перья.
   - Какие еще перья?
   Пристав протянул следователю пестренькое перышко.
   - Видимо, в суматохе выпало, - льстиво  подсказал  Загнобийло.  -  Но
может помочь в следствии.  Теперь  у  преступника  и  особая  примета  -
поврежденная нога. Шукать подручней.  Будет  хромать  несколько  дней...
Впрочем, вы можете сами опросить свидетелей.  Их  немного.  Один  и  вас
знает. Умник лощеный. Требовал срочно вызвать следователя Вирхова, будто
я сам не знаю, что делать.
   - Приведите, - машинально велел Вирхов, вертя в руках птичье перо, он
даже поднес его к носу, понюхал брезгливо.  -  А  вы,  Павел  Миронович,
опросите свидетелей, перепишите и отпустите. Чего томить.
   Хотя Тернов внимательно вслушивался в беседу, что не помешало  ему  и
скинуть верхнюю одежду на стул, предусмотрительно отодвинутый помощником
пристава, и  беглым  взором  осмотреть  свидетелей.  Он  успел  мысленно
оценить и пышные прелести настенных  красоток.  Не  очень  хотелось,  но
пришлось  идти  в   соседний   кабинет,   где   дожидались   необходимых
следственных действий перепуганные  клиенты  ресторана  "Семирамида".  А
перед Вирховым возникла рослая фигура господина Холомкова.
   - О-о, - язвительно протянул Вирхов, - это ведь вы, Илья  Михайлович,
утверждаете, что Петербург город тесный?
   -  Я,  уважаемый  Карл  Иваныч,  я,  -  подтвердил  красавец-блондин,
которого не раз заставали на месте преступления, и всегда он  оказывался
непричастным к происшедшему, что наводило Вирхова на тайные  подозрения.
- Придется, очевидно, сменить сей уютный Эдем на что-нибудь другое.
   - Вообще-то Наполеон говорил, что снаряд  в  одну  и  ту  же  воронку
дважды не попадает, - иронично  ответил  Вирхов,  наблюдая  за  изящными
движениями петербургского прожигателя жизни.  Все  у  мерзавца  есть:  и
богатство, и молодость,  и  античная  красота  -  соразмерное  сложение,
рельефность мускулов, великолепно вылепленное  лицо.  -  Что  вы  можете
сообщить по существу? Японца под столом видели? Что он там вытворил?
   - Этого не заметил, слышал лишь клич "Еросику!".
   - Нет, он кричал "Сумимасэн!", - робко запротестовал ресторанщик.
   - Нет,  "Еросику!".  Но  не  это  главное.  Мне  кажется,  одного  из
преступников я заметил прежде налета, - уверенно  изрек  Холомков.  -  Я
здесь завтракал и видел, как в ресторане появился молодой человек весьма
привлекательной наружности.
   - Описание можете дать?
   - Выше среднего роста. Черноволосый. Взгляд быстрый и  злобный,  хотя
движения замедленные, неторопливые.
   - Студент?
   - Вряд ли, - выразил сомнение Холомков. - Сначала мне показалось, что
он кого-то ждет. Но потом я понял, что ошибся. Когда  в  зале  показался
сам генерал Фанфалькин со своим денщиком, этот странный юнец встал из-за
стола и вышел... Полагаю, минуло не более четверти часа  с  момента  его
ухода, когда ворвалась банда. Я хоть и испугался, но один из  налетчиков
чем-то напомнил мне недавнего посетителя...
   - Очень хорошо, - сказал Вирхов. - Что еще?
   - Еще несколько слов о  пере,  -  прекрасное  лицо  Ильи  Михайловича
просияло лучезарной улыбкой, - о том, которое вы, Карл Иваныч, вертите в
руках.
   - Вы его где-то видели уже?
   - Видел, - подтвердил Холомков, - в детстве.  Я  родом  из  псковских
краев, там мы подобные  перья  использовали,  когда  в  Фенимора  Купера
играли. Это соколиное перо.
   - Ну и что? - Вирхов пожал плечами.
   - Так я  думаю,  Карл  Иваныч,  что  налетчики,  разукрашенные  этими
перьями, и есть недавно объявившаяся в столице банда "Черный сапсан".
   - Сапсан, - машинально повторил Вирхов. - Сапсан - сокол  степной,  в
псковских краях не водится.
   - Вот именно, - Холомков снова обезоруживающе улыбнулся, -  значит  к
имеющимся у вас данным надо добавить еще один штрих: главарь  банды  или
кто-то из участников проживал в степной полосе России. И  рукоять  ножа,
заметьте, похожа на перо.
   Вирхов разозлился. Как смеет этот лощеный  красавец  разговаривать  с
ним, судебным следователем Окружного суда, таким снисходительным  тоном?
Он бы и сам до таких выводов додумался, если  б  у  него  была  хотя  бы
минута на анализ имеющихся данных! Он и так уже убедился, что речь  идет
о вчерашнем убийце Балобанове. Но если он главарь  шайки,  за  что  убил
китайца? Неясно.
   - Вы оказали следствию неоценимые услуги,  -  сдержанно  поблагодарил
следователь, поднимаясь и с неудовольствием протягивая Холомкову  ладонь
для  рукопожатия.  -  Был  рад  повидаться.  Кстати,  вы  на  фронт   не
собираетесь?
   Илья Михайлович уловил в голосе Вирхова тайную издевку,  но  она  его
нисколько не смутила.
   - Бесполезен для фронта, осознаю, - заявил он нагло. - Буду уж здесь,
в тылу копошиться. Сформирую эшелончик  в  несколько  вагонов,  отправлю
солдатикам табачок, обувочку да  сестричек  милосердия  посимпатичней...
Уже приступил к подготовке.
   Разъяренный Вирхов повернулся к  приставу  и  неожиданно  завопил  на
него:
   - Милосердие! Чего вы стоите столпом,  Остап  Тарасыч!  Где  раненые?
Оказана им помощь?
   -  Раненые  помощь  получили,  -  пробасил  пристав,  -  две   кареты
медицинской помощи зробили.
   - То-то же мне, - изрек гневно Вирхов. -  Павел  Миронович!  Господин
Тернов!
   Примчавшийся кандидат схватил пальто, шапку и поспешил  за  Вирховым,
тот уже в полном облачении направлялся к выходу.  У  дверей  следователь
задержался и обратился к швейцару:
   - Что, братец, схлопотал по лбу?
   - Так точно, ваше превосходительство,  -  хмуро  ответил  швейцар.  -
Бандит револьвером так ударил, аж звезды из глаз посыпались.  Едва  душу
Богу не отдал.
   - А налетчиков не узнал?
   - Не успел даже сообразить, - швейцар повесил голову.
   - А посетителей всех помнишь? Молодца черноволосого приметил?
   - Был такой, да только до налета ушел, - поспешил угодить следователю
старик. - В пальтишке и шапке с каракулем серым.
   Окончательно разозлившийся Вирхов вышел на улицу  и  уселся  в  сани,
которые зоркий Герасим Быков быстренько подогнал к подъезду.
   - Ну что, Павел Миронович, - проворчал Вирхов, когда сани  тронулись,
- прохлопали мы с тобой  убийцу  вчерашнего,  опоздали.  А  ты  мне  все
глупости свои про Бурбона рассказывал да за японскими шпионами охотился.
С ума все посходили... Быстро прославиться вздумали! Раскатали  губу  на
быстрое повышение по службе! А дело-то не в шпионе  и  не  в  Бурбоне...
Развели, понимаешь ли, бандитов по столице, что ни день, то новая  шайка
объявляется. Теперь сапсан треклятый... Значит, вчера в  "Лейнере"  один
из бандитов шалил... Что за  черт?  Эсеры,  что  ли?  Да  не  усматриваю
никаких  политических   закономерностей.   А   ты?   Может,   ты   лучше
антигосударственные поражения ума изучил в своем университете?
   - Нет, Карл Иваныч, и я ничего идейного  в  действиях  налетчиков  не
вижу.  Боевики  или  даже  бундовцы  не  стали  бы  в  соколиные   перья
выряжаться.
   - Вот то-то и оно, дружок, - сбавил обороты несправедливого  выговора
Вирхов, - тут голову придется поломать, чтобы отрезанные китайские уши с
"Черным сапсаном" соединить. Да еще японцы под ногами  путаются.  Газеты
сегодня читал?
   Начинающий следователь  с  некоторых  пор  выработал  привычку  утром
просматривать газеты - около восьми они уже оказывались в  его  почтовом
ящике - и с места в карьер  пустился  рассказывать  о  кознях  англичан,
готовых заключить с Японией любые антироссийские соглашения, чуть ли  не
пославших своих офицеров служить на японские корабли. Впрочем, последнее
англичанами опротестовывалось.
   За разговором и не заметили, как свернули на Литейный.
   Вирхова тронуло, что Герасим Быков спрыгнул  с  козел,  поклонился  и
попросил прощения. Так и  заявил:  "Простите,  ваше  превосходительство,
если чего не так по неразумности своей сказал или сделал". Вот бы  такое
смирение и кротость и  помощник  его  демонстрировал!  Так  нет,  гонору
университетского набрался столько, что и за сто лет не вытравишь.
   В  кабинете  Вирхов  с  удовольствием  принял  знаки  внимания  и  от
дожидавшегося его письмоводителя. Сдав на руки Поликарпа  Христофоровича
свое пальто с бобровым воротником  и  погладив  рукав  обвисшей  шинели,
сиротливо скучающей на вешалке, Вирхов отправился в смежную комнату.  Он
ополоснул лицо  холодной  водой,  вытерся  насухо  казенным  полотенцем,
пригладил редеющие волосы и  прошествовал  к  своему  трону  -  жесткому
креслу с высокой спинкой за широким дубовым столом.
   - Так-с, - обозрел он расстилающееся перед ним  пространство  изрядно
вытертого зеленого сукна, - докладывай, Христофорыч.
   -  Налет  в  "Семирамиде",  отправили  туда  дознавателей,  -  сказал
письмоводитель, согнувшись в пояснице сбоку от стола Вирхова.
   -  У  вас  приступ  радикулита?   -   спросил   следователь   сурово,
раздраженный излишне подобострастной позой.
   - Никак нет, Карл Иваныч,  -  ответил  письмоводитель.  -  Однако  от
сидячей  работы  спина  затекает,  не  сразу   выпрямляется.   Позволите
продолжать? - Старик дождался начальственного кивка.  -  Дознаватели  до
"Семирамиды" не доехали, завернули на Дворцовую.
   - Для участия в патриотической манифестации?
   - Нет, уже после нее. Дознание по  случаю  убийства  купца  Малютина.
Труп отправили в  судебную  покойницкую.  Не  желаете  ли  взглянуть  на
зарезанного? Его и сфотографировать успели.
   Вирхов достал лупу и  стал  рассматривать  лицо  покойника.  Это  был
мужчина примерно его лет, со светлыми жидкими волосами  на  темени  и  с
пышными пшеничными бакенбардами  и  бородой.  Другой  снимок  запечатлел
орудие убийства рядом с линейкой -  остро  отточенный  нож  с  рукояткой
необычной формы, вершков трех в длину. Вирхов похолодел, поднял глаза на
Тернова. Тот рассматривал фотографии через его плечо.
   - Да, Карл Иваныч, да, -  прошептал  Тернов,  -  рукоятка  похожа  на
соколиное перо!

ГЛАВА 11

   Когда доктор Коровкин вместе с Марией Николаевной Муромцевой  покинул
детективное бюро "Господин Икс", на улице уже стемнело. Что за проклятие
- зима в северной столице! Бочка тьмы и ложка света...
   Морозец ощутимо пощипывал щеки,  пальцы  ног  в  тесноватых  ботинках
задеревенели, не спасали даже шерстяные  носки  и  галоши,  по  счастью,
извозчика удалось заприметить быстро.
   Всю дорогу доктор молчал. Он досадовал, что Софрон  Ильич  самовольно
зачислил его в агенты сыскного бюро "Господина Икса". И  сознавал,  что,
по сути, так оно и получалось: он не ходил, разумеется,  по  трущобам  в
поисках привидений, но, незаметно для себя, попал в полное подчинение  к
юной  сыщице-бестужевке.  Правда,  он  только  что  проявил   твердость,
граничащую с жестокостью, - наотрез отказался ехать вместе  с  Мурой  на
Роменскую, чтобы обследовать  жилище  ненормального  Лузиньяка.  Теперь,
когда королевский отпрыск  скрылся  от  своих  недругов  в  ночлежке  на
Обводном, Софрон Ильич может без всяких помех заниматься расследованием,
вынюхиванием, засадами, погонями и тому  подобным.  А  с  него,  доктора
Коровкина, довольно!
   Доктору казалось, что  его  спутница  чувствует  его  недовольство  и
обиду: совсем пала духом, сидит, как мышка, не решается заговорить.  Ему
и в голову не приходило, что молчала она совсем по другой причине. Мария
Николаевна размышляла о предстоящем обеде, в ходе которого милому  Климу
Кирилловичу придется пережить пренеприятную минуту. Как он  отнесется  к
известию о помолвке Брунгильды? Ведь когда-то, а может быть и сейчас, он
был влюблен в ее старшую сестру.
   - О, взгляните! - ненатурально оживленным  тоном  воскликнул  доктор,
радуясь, что нашел  безобидный  повод  прервать  затянувшееся,  неловкое
молчание. - Синий флаг!
   Мура повернула голову  -  они  проезжали  мимо  пожарной  части.  Как
доктору удалось различить цвет флага в темноте? Если  он  прав,  значит,
власти оповещают  население,  что  в  ближайшие  дни  ожидаются  сильные
морозы.
   Мура поежилась и потрясла  беличьей  муфточкой,  в  которой  спрятала
замерзшие руки.
   - Вы уж извините Софрона Ильича, - попросила она жалобным голоском, -
у него не было другого выхода.
   Доктор смягчился.
   - Я не сержусь. Но  никак  не  могу  взять  в  толк,  при  чем  здесь
Орлеанская девственница? Что, действительно в  ее  жизни  есть  какие-то
загадки и тайны?
   - Насколько я знаю, - равнодушно сказала Мура, - с Жанной  все  более
или менее ясно. Правда, меня смущает,  что  в  некоторых  источниках  ее
называют Деборой.
   - Дебора, Дебора... Что-то  знакомое.  -  Клим  Кириллович  выпростал
подбородок из поднятого мехового воротника и наклонился к девушке.
   - Дебора - героиня библейская, -  все  так  же  безразлично  пояснила
Мура, - она отрезала волосы Самсону, и он потерял  свою  чудодейственную
силу.
   -  Понятно.  -  Клим  Кириллович  отпрянул;  легкое   облачко   пара,
вылетавшее из румяных губок  девушки,  дразнило  его  обоняние  ароматом
свежего арбуза. Неизъяснимая нежность охватила все его  существо,  и,  с
трудом сдерживая охватившее его волнение, он пробормотал:
   - Да, возможно историки сравнивают Жанну с  библейской  воительницей,
но Самсона погубила все-таки она, а не Далила.
   - Они обе - воительницы, -  вздохнула  Мура,  -  а  если  Библия  как
исторический документ описывает под именем Деборы Жанну д'Арк?
   - Вы все фантазируете,  милая  Маша.  -  Доктор  с  трудом  сдерживал
желание немедленно заключить неутомимую исследовательницу в  объятья.  -
Тогда придется признать, что сама Библия написана после жизни Орлеанской
девственницы. То есть после пятнадцатого века. А это - нонсенс.
   Мура промолчала. В лиловатом свете  мелькающих  мимо  фонарей  личико
Муры выглядело таким печальным,  что  Клим  Кириллович  после  минутного
молчания заговорил непроизвольно мягко и ласково:
   - Конечно, каждое новое поколение ученых, в том  числе  и  историков,
находит новые идеи и высказывает неожиданные предположения. Но  все-таки
для этого должны быть хоть какие-то основания. Они у вас есть?
   - Не знаю. - Легкое, благоухающее  арбузом  облачко  снова  коснулось
лица Клима Кирилловича. - С  одной  стороны,  историки  утверждают,  что
пергамен не хранится более пятисот лет, а чаще  только  триста.  Поэтому
летописи и хроники постоянно переписываются. И наши, российские, тоже. А
с другой стороны, я держала в руках  Кодекс,  найденный  Тишендорфом,  -
листы пергамена мягкие, гибкие, будто сделаны недавно. А ведь  Тишендорф