ы  в
курортные местности, там больше всего и происходило краж и грабежей.
   - Видите ли, Карл Иванович, дело-то, как мне кажется, пустое и, вероятно,
не займет у вас слишком много времени. Нет ли у  вас  какого-либо  эксперта,
который сумел бы разобраться в таких вот цифрах?
   Доктор Коровкин достал из нагрудного кармана  сложенный  вчетверо  листок
бумаги, на котором Мура  вывела  карандашом  три  ряда  цифр  и  знаков.  Он
протянул листок Вирхову.
   - Да, батенька, цифры странные. Я, конечно, не  могу  с  первого  взгляда
определить их значение.  Но  -  если  вы  оставите  мне  листок  -  попробую
разыскать кого-нибудь, кто разберется.
   - Благодарю вас, Карл Иванович, - с облегчением вздохнул доктор Коровкин,
- бумагу оставьте себе. Дело не срочное Через неделю приеду в город, зайду -
может быть, к тому времени и будет у вас  ответ.  Впрочем,  я  нисколько  не
удивлюсь, если эти цифры - всего лишь какие-нибудь студенческие упражнения.
   Доктор Коровкин довольный, с одной стороны,  тем,  что  выполнил  просьбу
Муры, а  с  другой,  тем,  что  ему  в  голову  пришло  разумное  объяснение
нацарапанных на бумажке  цифр  и  знаков,  которое  точно  заставит  девушку
успокоиться и не искать во всем какой-то таинственный  смысл,  попрощался  с
Карлом Ивановичем Вирховым. Взяв извозчика, он отправился на Караванную.
   В  самом  деле,  думал  он,  нашла  девушка  непонятную  ей   бумажку   и
взволновалась,  что-то  подозревает,  а  это,   скорее   всего,   оброненный
каким-нибудь студентом лист с решением задач или упражнений - летом в дачной
местности студентов пруд пруди. Почему не  дала  Пете  разобраться?  Что  за
постоянное желание втягивать его, доктора Коровкина, в свои странные  тайны?
Впрочем, на Муру он всерьез сердиться не мог, разве что сетовал про себя  на
ее чересчур беспокойный нрав...
   Почти  совсем  успокоившись,  доктор  Коровкин  входил  в   дом   княгини
Татищевой. Старая дама вы-, вывала у доктора смешанные чувства. Он уважал ее
цепкий ум и обширную информированность о событиях минувших и нынешних. Но не
по нраву ему были ее гордыня и снобизм, что, к счастью, полностью  исключало
возможность того, что она, отчаявшись найти своей дочери достойного жениха с
подходящей родословной, остановит свой взгляд на нем.  Он,  Клим  Кириллович
Коровкин, имел почтенное происхождение,  но  в  качестве  жениха  далеко  не
молоденькой княжне явно не подходил. Род Коровкиных никогда не принадлежал к
фамилиям богатым и прославленным, хотя и ни в чем дурном замечен не  был.  А
знатность происхождения являлась  необходимым  условием  для  выбора  жениха
княжне Ольге - доктор это знал по откровениям старой княгини. Ольга  ему  не
нравилась, и он надеялся, что сегодня не увидит ее в особняке на Караванной.
   Старая княгиня, как всегда собранная  и  подтянутая,  встретила  доктора,
встав  из-за  кабинетного  бюро.  Она  приветствовала  Клима  Кирилловича  и
предложила ему сесть в кресло, обтянутое черной кожей. Доктор повиновался.
   - Спасибо,  что  навестили  старуху.  -  Княгиня  пристрастно  оглядывала
доктора с головы до ног. - Посвежели. Значит, живете  на  даче?  И  как  вам
новомодный Курорт? Новый Биарриц?
   - Мы снимаем дачу за Сестрорецком, и в самом Курорте я еще не  бывал.  Но
знаю, что в Курорте прекрасные ванны и грязевые, и  серные,  морской  воздух
изумительный, лес смешанный, микроклимат совершенно особенный.  Прописал  бы
вам, Анна Павловна, Сестрорецк, да вы к своей Стрельне привыкли. А на даче я
провел  всего  несколько  дней.  Довольно  многолюдное  собрание,  но  места
хорошие.
   - В Биарриц ваш не поеду,  слишком  новомодное  место,  -  махнула  рукой
госпожа Татищева, - и вообще мне сейчас не до воздуха. Вы слышали  о  смерти
князя Салтыкова?
   - Да, читал некролог в газете. - Сердце доктора забилось учащенно.
   - Так вот, его неожиданная смерть - а ходят слухи, скажу вам по  секрету,
что наступила она вовсе не от кровоизлияния, - взбудоражила весь  Петербург.
Молодой Салтыков хорошего рода. Да и  сам  служил  в  канцелярии  начальника
артиллерии Кронштадтской  крепости,  имел  прекрасные  перспективы.  Беда  с
молодыми, - недовольно добавила княгиня, - боюсь, юноша  связался  с  дурной
компанией: молодые красивые женщины, вино и карты приятно  щекочут  молодежи
нервы.
   Княгиня и Клим Кириллович помолчали.
   - Салтыковы в родстве со Строгановыми,  -  продолжила  госпожа  Татищева,
переходя на любимую тему родословных. - Прабабка покойного -  внучка  самого
графа Строганова, Александра Сергеевича, что при Павле президентом  Академии
художеств состоял. Сам - коллекционер страстный, собирал  картины,  эстампы,
медали, камни - с большим художественным чутьем  и  вкусом  был  человек.  И
оригинал - до греческих  древностей  охотник.  Да  и  наследник  его,  Павел
Александрович, тоже коллекционировал, но больше любил художественную утварь,
мебель, бронзу, фарфор. Коллекцию Строгановы оставили  замечательную.  Но  и
Салтыковы - род не бедный и знатный. И  у  них  от  строгановского  наследия
кое-что водится. Сейчас наследники решают, что делать со  стариной,  что  на
строгановской даче еще от  Александра  Сергеевича  осталась.  Дача-то  давно
заброшена, еще когда Строгановы в Марьино,  под  Новгородом,  на  лето  жить
перебрались. Вот и меня беспокоят теперь  с  просьбами  об  экспертизе.  Мой
покойный муж оставил записки не только  о  своих  раритетах,  но  и  о  тех,
которые были в руках других коллекционеров. Например, о саркофаге Гомера.
   - О саркофаге Гомера? - От изумления доктор даже вскочил с кресла.
   - Что вас так  удивляет,  господин  Коровкин?  -  подозрительно  спросила
княгиня.
   - Простите, я немного взволнован. А все потому, что недавно -  хотя  и  с
большим трудом - проник за ограду, за которой скрыт саркофаг.
   - Но ведь доступ-то к саркофагу закрыт, - удивилась княгиня. - Кто же вас
пустил?
   Доктор смотрел на госпожу Татищеву и ничего не говорил.
   - Позвольте полюбопытствовать, а зачем же вы хотели его осмотреть? Не для
покупки, надеюсь? - В голосе княгини послышалось плохо скрываемое презрение.
   Доктор наконец решился продолжить.
   - Видите ли, я не собирался его осматривать. А вот  граф  Сантамери,  наш
сосед по даче, сгорал от нетерпения - так захотел его увидеть.  Кажется,  он
действительно намерен его купить.
   - Ну и глупо, - уверенно заявила княгиня. - Цена саркофагу - медный грош.
Да и кто такой граф Сантамери - не знаю. Я считала, что род Сантамери  давно
прервался. А этот из новых, наверное? Барышник, титул купивший и возомнивший
себя ценителем искусства.
   - О графе Сантамери я точных сведений не имею. Он француз,  говорит,  что
является владельцем каких-то предприятий во Франции. Суконного производства,
что  ли?  Что  же  касается  саркофага,  то  он  меня  разочаровал:   камень
полуразрушен, вид плачевный, кое-что из убранства утрачено...
   - Не имеет никакого значения, - отрезала княгиня Татищева,  -  все  камни
когда-нибудь разрушаются. Но мой  покойный  муж  считал,  что  строгановский
саркофаг не имеет  никакого  отношения  к  Гомеру.  Покойный  князь  Татищев
выяснил, что камень привез в Россию сто с лишним лет назад ловкий офицер  по
фамилии Домашнев - он надеялся получить неплохие  деньги  у  коллекционеров,
рассказывал, что нашел саркофаг на одном из островов греческого  архипелага.
Может, и правда, чего только не везли из туретчины в годы  войны.  И  он  же
предлагал графу Строганову этот камень за двадцать тысяч рублей - сам  же  и
придумал, что это саркофаг Гомера. Видно, никого другого из античной истории
не знал.
   - Но все-таки граф Строганов купил саркофаг! - осторожно заметил доктор.
   - Для забавы и потехи - не более  того.  И  разумеется,  не  за  двадцать
тысяч. Вдумайтесь сами: разве граф Строганов поставил бы под  открытое  небо
подлинную древность, возраст которой составляет две тысячи семьсот лет?
   - Я согласен с вами, княгиня, - покорился доктор, - да и надписи  никакой
на саркофаге не заметил.
   - И не было там никакой надписи с самого начала, - подтвердила княгиня. -
Если  кто-нибудь  согласится  заплатить  за  фальшивку  большие  деньги,  то
наследники, возможно, и избавятся от развалины. Вы говорили, что ваш друг  -
граф Сантамери - хотел бы купить саркофаг?
   - Я не могу назвать его своим другом, но  и  плохого  о  нем  сказать  не
берусь. Мы недолго знакомы. Меня очень тронуло его поведение около саркофага
-  он  чуть  ли  не  плакал,  осматривая  его,  каждый  вершок  ощупывал   и
оглаживал... Теперь вы понимаете,  почему  я  так  воспринял  ваши  слова  о
"саркофаге  Гомера".  Согласитесь,  удивительно:  на  даче  -  разговоры   о
саркофаге, и здесь - о нем же, из ваших уст. Не думал, что он так известен.
   - Из дружеского расположения к вам, милый доктор, - Татищева доверительно
наклонилась в сторону Клима Кирилловича, - могу составить  протекцию  вашему
графу. Его зовут Сантамери? Странная фамилия, и на итальянскую похожа, и  на
французскую, - хитро усмехнулась княгиня.
   - Я думаю, граф будет чрезвычайно  признателен  вам,  княгиня,  за  такую
рекомендацию. У каждого человека - свой способ быть счастливым.  У  графа  -
выполнение завещания отца, возврат в семейную собственность этого саркофага.
   - Возвращение в семейную собственность? - Княгиня задумалась.  -  Значит,
офицер Домашнее придумал и то, что саркофаг находился на греческом  острове?
Конечно, где еще мог умереть Гомер?  На  самом  деле  саркофаг,  получается,
иного происхождения? Более позднего. И вполне возможно стоял еще  где-нибудь
в Италии или во Франции. Очень  интересные  сведения.  Я  обязательно  внесу
дополнения в записки покойного мужа.
   Княгиня встала. Доктор понял, что пора откланяться, и тоже поднялся.
   - И вот что я скажу вам на прощанье, милый доктор, - улыбнулась  княгиня,
- я не обижусь, если вы недельку-другую  забудете  обо  мне  и  как  следует
отдохнете на даче. Чувствую я себя великолепно, вы  видите.  Ни  на  что  не
жалуюсь. А если помру  по  воле  Божьей  -  то  уж  и  ваша  помощь  мне  не
пригодится.
   - Надеюсь, такого не случится, -  улыбнулся  доктор.  -  Передавайте  мой
поклон княжне Ольге.
   - Передам, передам, - заверила княгиня Татищева, с  сожалением  оглядывая
доктора: как досадно, что такой милый и достойный  человек  не  может  стать
мужем Ольги! По многим  причинам  -  и  родословная  весьма  скромная,  и  в
древностях ничего не смыслит и  даже  ими  не  интересуется  -  разве  можно
оставить на такого человека коллекцию покойного мужа?
   Клим Кириллович в прекрасном  расположении  духа  вышел  из  особняка  на
Караванной. Еще несколько часов  назад  он  с  удовольствием  покидал  дачу,
снятую семейством Муромцевых, дачу с уютным флигельком для  него  и  тетушки
Полины, и вот теперь он страстно желал одного - вернуться  обратно.  Увидеть
милые лица профессорских  дочери,  посидеть  за  чашкой  чая  на  прохладной
веранде... У него, доктора Коровкина, есть прекрасные Новости и для Муры,  и
для Рене. Интересно, как прошел велопробег? Наверное, ассистент  профессора,
несмотря на травму, преодолел дистанцию быстрее всех! И молодежь  веселится,
празднуя победу Ипполита Прынцаева! Шутят, смеются, гуляют, поют и  танцуют!
И у него есть шанс принять участие общем веселье!
   Как радовался доктор,  отправляясь  на  вокзал  с  намерением  как  можно
быстрее выехать из душного, пыльного, пропахшего конским навозом Петербурга!
Он вспомнил слова тетушки о невозможности оставаться в городе в летнюю пору.
Не удивительно! Столица энергично  строилась:  возводились  здания  новые  и
ремонтировались старые, изрытые рвами улицы и  чинящиеся  мостовые  вызывали
глупые мысли о продолжительной осаде, в которой находится столица. Пешеходы,
конки, экипажи лепились к одной  стороне  проезжей  части.  Клим  Кириллович
почувствовал, что ему трудно дышать: сизоватая  пелена  каких-то  промозглых
испарений проникала даже на лучшие улицы, отчетливо различался запах  гнили,
навоза.
   Теперь ему снова хотелось на дачу! Он скажет Муре, что ее цифры на листке
- невинные студенческие штудии математического свойства. А для Рене  у  него
тоже прекрасная новость - протекция княгини: камень,  называемый  саркофагом
Гомера, будет продан, если вообще его продадут, именно графу Сантамери.
   Доктор еще не знал, говорить ли графу о том, что,  по  мнению  российских
специалистов, греческая древность - наглая  фальшивка  и  не  стоит  за  нее
платить большие деньги? Не  знал  он  и  того,  что  его  благое  намерение,
дружеское предупреждение может поставить его в  такое  положение,  когда  он
окажется на грани жизни и смерти.

Глава 15

   Многочисленные болельщики, собравшиеся посмотреть на велопробег,  событие
в размеренной дачной жизни яркое и незаурядное, шумно выражали свою радость:
аплодировали,  кричали  приветствия,  подпрыгивали,  размахивали  руками.  У
каждого среди велосипедистов имелись свои фавориты, с которыми их  связывали
дружеские либо родственные связи. Особенно вольно вела себя молодежь,  но  и
те, кто постарше, не пытались скрывать свои чувства  и  волнение.  Первым  к
финишной ленте приближался  Ипполит  Прынцаев.  Он,  низко  склонившись  над
никелированным рулем и  бешено  вращая  педали  своего  железного  коня,  не
смотрел по сторонам - оставались последние, самые выматывающие  метры  перед
финишем. Обитатели муромцевской дачи оказались в первых рядах болельщиков  и
теперь открыто ликовали, глядя на  напряженное,  измученное  и  вдохновенное
лицо лидирующего физкультурника. Зизи  и  Мура  приветственно  подняли  руки
вверх и восторженно в  унисон  скандировали:  "Прын-цаев!  Прын-цаев!"  Даже
всегда спокойная Брунгильда позволила себе крикнуть - правда, один раз и  не
очень громко - поощряющее "быстрей!". Граф  Сантамери  смотрел  на  финишную
прямую циклодрома со сдержанным одобрением Елизавету Викентьевну  и  тетушку
Полину также  охватило  азартное  сопереживание,  и  они,  радостно  смеясь,
переводили взгляды с Прынцаева на свою счастливую молодежь.
   Мура жалела только о  том,  что  они  не  догадались  захватить  с  собой
чудесную сирень из сада, чтобы вручить  ее  счастливому  победителю.  Именно
Прынцаев разорвал финишную ленту и  оказался  в  объятьях  своих  коллег  из
организационного комитета. А барышни уже бежали к нему. Сейчас  Мура  совсем
забыла обо всех таинственных событиях и записках, даже о той, что выпала  из
кармана Пети Родосского перед стартом.
   Она много размышляла о странной бумажке, пока они ждали появления лидеров
велопробега. Особенно тревожили Муру последние три слова. "Теодор  Сигизмунд
Дюпре" - инициалы складывались в загадочную аббревиатуру "ТСД".  Те  же  три
буквы начертаны и на листке с цифрами  и  латинскими  знаками,  который  был
спрятан внутри суковатой палки, из-за  которой  кто-то  стрелял  по  собаке.
Какая связь между таинственными буквами на Псалтыри, на листке  из  тайника,
на только что подобранной ею бумажке, выпавшей из Петиного кармана?
   И потом, в записке есть м другие настораживающие указания. Что  значит  -
"срок 3 дня"? Что значит - "при транспортировке  безопасен"?  Что  значит  -
"инструкция приложена"? Неужели Петя связан с террористами? Похоже, что речь
идет о каком-то взрывчатом веществе.  Недаром  студент  оправдывал  действия
Веры Засулич. И Прынцаев называл Петю прекрасным практиком. Почему  Прынцаев
предупреждал, чтобы не пускали на дачу изготовителей  динамита?  Он  имел  в
виду Петю?
   Мура вспомнила и другие свои подозрения - мысль  о  том,  что  юноша  мог
похитить Псалтырь из их  дома.  А  также  то,  что  возле  саркофага  Гомера
вертелся  какой-то  приезжий  белобрысый  студент  -  по   словам   сторожа,
хромающий... Не  Петя  ли?  Мура  знала,  что  террористы  оправдывают  свои
действия ненавистью к эксплуататорам, каковыми являются все богатые люди. Им
все равно, в кого стрелять и что взрывать. Неужели и Петя такой же?
   Но мысли,  мучавшие  ее  во  время  велопробега,  теперь  отошли  куда-то
далеко-далеко. Случилось непредвиденное. Петя Родосский потерялся. К  финишу
он так и не пришел. Полина Тихоновна опасалась, что он упал и  теперь  лежит
где-нибудь  со  сломанной  ногой  под  велосипедом  и  нуждается  в  срочной
медицинской помощи.
   - Не стоило ему перетруждать поврежденную  ногу  и  принимать  участие  в
велопробеге, - беспокоилась она. Но на вопросы, что же за травма у Пети, она
не отвечала, а только тяжело вздыхала. Барышни примолкли. Сантамери  выказал
готовность  отправиться  за  мотором  и  проехать  по   трассе   в   поисках
незадачливого студента.
   - Не получится. Мотор там  не  проедет.  Скорее  всего,  -  махнул  рукой
Прынцаев, - он объявится позже. Где-нибудь сошел с дистанции. Идет пешком  -
и не на финиш, а куда-нибудь подальше от людских глаз, чтобы не  позориться.
Мало тренировался. Надеялся на  свою  молодость  и  выносливость.  Напрасно.
Одного этого недостаточно.
   Чтобы проверить свои предположения,  Ипполит  Прынцаев  стал  допрашивать
остальных участников соревнований, кто и когда видел Петю в  последний  раз.
Худшие  опасения  не  подтвердились.  Петя,  шедший  в   велопробеге   среди
безнадежно отставших, перед последним поворотом  свернул  к  станции  -  это
сообщили и два участника пробега, и несколько зрителей. Петино  исчезновение
с дистанции наблюдал и корреспондент редакции журнала "Самокат", под  эгидой
которого проходили соревнования.
   Дачники успокоились. Лишь Полина Тихоновна переживала,  что  сейчас  Петя
находится в тяжелом душевном состоянии и нуждается в поддержке. Но,  обсудив
ситуацию,  компания  решила  не  дразнить  сбежавшего  велосипедиста   своим
сочувствием и дать ему возможность в одиночестве зализать раны самолюбия.
   - Схожу к нему позднее и приведу  к  вам  на  дачу,  -  обещал  довольный
Прынцаев, уже обсохший и переодетый в цивильный костюм, но не расставшийся с
лавровым венком, увенчавшим его чело.  Железный  конь  стоял  рядом  с  ним,
прислоненный к высокой толстоствольной березе.
   Веселая  компания,  окружив  горделивого  Прынцаева,  чувствующего   себя
настоящим героем, возвращалась на дачу.
   Спутники победителя охотно выслушивали  его  рассуждения  о  преодоленных
спусках и подъемах, о  достоинствах  его  "Энфилъда",  о  преимуществах  его
скакуна перед велосипедами фирм  "Рудж",  "Кливленд",  "Ремблер",  "Клемаи".
Прынцаев отметил, что Брунгильда - без явно  выраженного  неудовольствия!  -
отнеслась к рассказу о первой женщине, получившей в 1895 году билет на право
ездить на велосипеде, о некоей госпоже  Лащеевой  и  о  госпоже  Коценецкой,
недавно  отправившейся  в  четырехтысячеверстное  круговое  путешествие   по
Западной России. По спокойно-безмятежному лицу Брунгильды чемпион понял, что
следовать примеру выдающейся велосипедистки она  и  не  собирается.  У  Зизи
словоохотливый Прынцаев вызывал весьма заметный интерес, и вслед за ним  она
повторяла своим звучным голосом слова Пьера де Кубертена: "О,  спорт,  ты  -
радость!" Увы, Ипполит Прынцаев смотрел больше не на обворожительную Зизи, а
на просветленно-бесстрастную Брунгильду, шедшую рядом с графом.
   Впрочем, чрезмерную болтливость ассистенту профессора Муромцева  прощали:
все понимали, какой для него сегодня важный день, какое у  него  праздничное
настроение. Его ликование передавалось всем -  даже  молчаливому  Сантамери,
даже Елизавете Викентьевне и Полине Тихоновне,  не  избавившихся  от  легкой
тревоги о Пете. Но ни у кого из них не было никаких  дурных  предчувствий  -
только у Муры.
   Мура старалась ничем не выдать своего волнения.  Излишняя  возбужденность
их маленькой компании, слезы, набегавшие от смеха на глаза Прынцаеву и Зизи,
казались  ей  недоброй  приметой.  Что-то   нехорошее,   опасное,   страшное
приближалось с каждым шагом - чувствовала она. И оказалась права - едва  они
свернули за угол и пошли п