е в состоянии  ее  вести.  Они
ехали минут десять, не больше. Остановились на Бронной, вышли и зашли в дом,
поднялись, и Миша открыл дверь квартиры.
   - Проходите, она здесь...
   Илья большими шагами пересек прихожую и замер в дверях, увидев лежащую на
сбитых простынях совершенно неузнаваемую Берту. Запавшие глаза плотно сжаты,
влажные волосы рассыпаны  по  подушке,  тоненькие,  в  темных  пятнах,  руки
раскинуты в стороны, а грудь высоко поднимается, словно ей нечем дышать...
   За слезами он уже ничего больше не видел. Он закричал, громко, как только
мог: ?Не-ет!..? Подхватил ее, горячую и бесчувственную, на  руки,  прижал  к
себе и, не сказав ни слова человеку, который его сюда  привел,  спустился  с
ней вниз. Бежал куда-то, потом  попытался  остановить  машину,  но  все  они
почему-то проносились мимо. И тогда он просто  вышел  на  дорогу,  на  самую
середину... Машина остановилась.
   - В больницу, немедленно... Умоляю...
 
*** 
 
   - Смотри-ка, снова вернулась осень... - задумчиво  протянул  Севостьянов,
глядя в окно, за которым шел дождь. - Какая странная она  в  этом  году:  то
морозная, то теплая, и без конца это ощущение холода, близости смерти...
   - Да ты, оказывается,  поэт,  -  усмехнулся  Малько,  гася  в  пепельнице
сигарету. - Вот уж не знал... На тебя это как-то не похоже .
   - Да откуда ты вообще знаешь, какой я и что  на  меня  похоже,  а  что  -
нет?.. Да я, если хочешь знать, сегодня полночи не спал, все думал  о  твоем
Ромихе... И это при том, что были у меня дела и пострашнее. Но он симпатичен
мне. Он кажется  таким  слабым,  чувствительным  и  вместе  с  тем  каким-то
настоящим, что ли... Таким и должен быть мужчина. А я хоть и  мент,  хоть  и
должен быть черствым сухарем, у которого все атрофировано.., я имею  в  виду
то, что касается чужой боли, но я не такой. Я просто опер и обязан  скрывать
свое нутро.... Вот только не пойму, как это ей, Берте, удалось сбежать... Ты
говоришь, что она молчит? Ее можно понять...
   - Ее бесполезно сейчас о чем-либо спрашивать, потому что  она  все  равно
никого из мужчин, которые приходили  в  бункер,  не  знает...  Ни  имен,  ни
фамилий...
   Сергей, как только вернулась Берта, делал все  возможное  и  невозможное,
чтобы к ней никого не пускали. Его попросил об этом Илья, хотя  и  так  было
ясно, что Берта находится в таком состоянии, что ни  о  каких  допросах  или
беседах  с  нею  не  может  быть  и  речи.  Единственное,  что  сейчас  знал
Севостьянов, да и то со слов Малько, что там, где держали Берту,  погибла  и
Мила.  Что  касается  расположения  бункера  с  клетками,   то   Севостьянов
по-прежнему не верил в то, что все это действительно  существует,  поскольку
казалось слишком уж нереальным  и  воспринималось  как  фантазия  измученной
женщины.
   - ..Но пригласил я тебя, Малько, вовсе не для  того,  чтобы  читать  тебе
стихи и говорить про твоего клиента, хотя то, что я сейчас тебе скажу, может
быть,  каким-то   образом   и   связано   с   ним...   Тут   такая   картина
вырисовывается... Помнишь, когда вы с Ромихом ко мне пришли,  я  рассказывал
вам про Савченко и Лебедева, и про сутенера этой Савченко, который и мог  ее
убить... Лебедев этот -  малый  довольно  бестолковый,  мы  пытались  с  его
помощью составить фоторобот, бились с ним порядком, но, по его  словам,  все
было непохоже... А вчера в Москве-реке выловили  труп  одного  человека.  И,
представь себе, без головы. Зато  полностью  одет,  разве  что  без  шляпы..
Ха-ха... Шляпу-то надевать надо на  что-то...  И  что  удивительно:  убийца,
казалось, ХОТЕЛ, чтобы тело было как можно скорее найдено. То есть оно  даже
не утонуло, вернее, утонуло, но поскольку было привязано к коряге на берегу,
то его, само собой, очень быстро обнаружили и, представь себе - опознали!  А
знаешь, почему?
   - Нет, не знаю. Может, тоже по родинке, как это было у Савченко?
   - Нет. Просто на мужчине было пальто, а в нем документы  на  имя  Виктора
Храмова.
   - Что это за Храмов? - спросил Малько.
   - Он проходил у нас по делу девушки-крупье. Помнишь, я тебе  рассказывал,
как ее избил какой-то пьяный? Но потом сам Храмов откупился от нее, заплатив
ей что-то около двадцати миллионов старыми, чтобы она забрала свое заявление
назад... У него кафе на улице Воровского, в двух кварталах от его дома...
   -  Знаю-знаю,  он  постепенно  превратил  это  кафе  в  закрытый  частный
ресторан; так, кажется? - поправил его Малько.
   -  Почти.  Кафе-то  осталось,  только  расширилось  за   счет   выселения
жильцов...
   - Ничего себе расширеньице, наверняка влетело в копеечку,  -  предположил
Сергей.
   - Да уж,  выселять  из  коммуналок  -  занятие  не  для  средних  умов  и
кошельков, это ты верно заметил, но этот Храмов просто черт какой-то! У него
вся документация оказалась в таком идеальном порядке, что к нему  невозможно
было подобраться ни с какой стороны. То есть фактически он держал ресторан с
игорным залом...
   - Проще говоря - казино! - воскликнул Малько.
   - Вот именно. Но найти этот самый игорный зал оказалось невозможным.  Как
я понимаю, он расположен таким образом, что  войти  в  него  можно  лишь  со
двора, то есть со стороны подъездов, либо через скрытую  дверь  в  одной  из
стен кафе. Получается такая картина: жильцов выселили,  из  квартир  сделали
пару просторных комнат,  которые  отремонтировали,  превратили  в  небольшие
игральные залы, хотя по  документам  это  помещение  считается  обыкновенной
квартирой  и  принадлежит  официально  не  Храмову,  а  совершенно   другому
человеку, думаю, что одному из его доверенных лиц. Мои  люди  уже  пробовали
проникнуть туда как-то вечером, они, представь себе,  даже  вошли  внутрь  и
застали такую картину: большая квартира, воздух  синий,  потому  что  сильно
накурено, за небольшим столом в первой комнате сидят  какие-то  люди,  пьют,
едят... И никаких карт, - недоуменно развел руками Севостьянов.
   - Ты недоговариваешь, Коля. За столом сидели не простые люди,  в  этом-то
весь и фокус. И у тебя даже списочек есть. И из-за этого вот списочка-то  вы
и отстали и от Храмова,  и  от  его  ресторана  и  карт...  Помнишь,  как  в
фильме ?Тимур и его команда? была построена сигнализация? Вся на рычагах. На
один  нажимаешь,  другой  срабатывает,  заставляет  вертеться   велосипедное
колесо, которое, в свою очередь, приводит в движение другой рычаг..,  и  так
далее... Вот и здесь все так. Цепочка поступательного движения добралась  до
человека, которому НРАВИТСЯ проводить время в храмовском ресторане и который
сделает все, чтобы его дружка оставили в покое. Кроме  того,  Храмов,  -  не
забывай, муж Рыженковой... Ты мне лучше скажи, как могло случиться,  что  на
нее был сначала объявлен розыск (ее банком ?Норд?, вернее, тем,  что  с  ним
стало, благодаря его хозяйке, занималась ФСБ, а затем подключился чуть ли не
Интерпол), а потом о ней ЗАБЫЛИ?!
   - Элементарно. У него, я слышал, были огромные связи.
   - Правильно. Но не только связи. Она оказалась  довольно  умной  бабой  и
представила уже оттуда, куда  она  сбежала,  пакет  документов,  по  которым
выходило, что это не она разорила банк, а ЕЕ  разорили,  и  кто?  Экспортеры
спиртоводочной продукции из Санкт-Петербурга, не возвратившие  кредитов  или
что-то в этом роде... То есть ее сделали ЖЕРТВОЙ! Ты же сам  знаешь,  что  в
документах можно  ?нарисовать?  все,  что  угодно.  Понятное  дело,  что  ей
пришлось выложить за это немало, но зато  теперь  она  живет  себе  спокойно
где-то не то в Австралии, не то в Канаде...
   - Но при чем здесь ее бывший муж? Думаешь, она дала ему хороший откупной?
- поинтересовался Севостьянов.
   - Дело не в деньгах. Как ты  не  поймешь,  что  эта  баба  не  смогла  бы
выпутаться, если бы у нее не было  влиятельных  покровителей.  Причем  ОЧЕНЬ
ВЛИЯТЕЛЬНЫХ.
   - Но так это же у НЕЕ были покровители, а не у ее мужа...
   - В том-то и дело, что эти покровители были у них обоих. Иначе Храмов  не
смог бы так развернуться. Больше того, у меня есть сведения, что это  именно
она и является фактической хозяйкой этого осиного гнезда... А  почему  бы  и
нет? - Сергей вопрошающе уставился на Севостьянова.
   - Ну, ты это брось. Она от него ушла, а теперь продолжает финансировать и
опекать его? Что-то не верится мне в это...
   - И зря не верится... - Малько осекся. Ему вдруг пришло в голову, что  он
и так сказал лишнее. В девяносто четвертом году  ему  поручили  расследовать
одно дело, связанное именно с этой небезызвестной Рыженковой, но,  занимаясь
поиском связи убийства одного крупного чиновника  с  ее  именем  (а  он  был
просто уверен в том, что именно она приложила к этому грязному  делу  руку),
он чуть было не погиб сам...
   - Ты что-то знаешь о Храмове? - спросил Севостьянов.  -  С  чего  это  ты
замолчал?..
   - Было у меня одно дело, но я так ничего и не  смог  доказать.  Хотя  был
близок, очень близок к тому, чтобы выйти на нее, тем  более  что  она  в  то
время была еще в Москве и я мог помешать ей уехать...
   - Это ты о Рыженковой?
   - О ней. Помнишь, я еще просил  тебя  тогда  добыть  некоторые  сведения,
касающиеся Федерального агентства по банкротству?
   - Что-то такое припоминаю...
   - А меня тогда сбила машина. Большая такая  черная  машина.  Она  мчалась
прямо на меня, и это просто чудо какое-то, что я успел отскочить.  Отделался
сильными ушибами. И, что самое удивительное, человек,  который  поручил  мне
это дело, исчез. Испарился. А я, если честно,  так  испугался,  что  деньги,
полученные от него в качестве аванса, положил  в  конверт  и  заклеил  -  не
потратил ни одного доллара. А вдруг он вернется и потребует их назад?
   - Но ты же работал!
   - Работал, да слишком быстро оказался  в  больнице.  Слишком  уж  крупная
птица был тот покойничек, чтобы и  дальше  заниматься  поиском  его  убийцы.
Струсил - признаюсь, - вздохнул Сергей.
   - Всем жить охота. Так вот, я не договорил. Ты, наверно, уже  понял,  что
из Москвы-реки выловили тело Храмова. Вот я и говорю: убийца даже  документы
не вынул из кармана, явно хотел,  чтобы  покойника  побыстрее  обнаружили  и
опознали. Только вот зачем? С какой целью?
   - Может, скоро всплывет и голова?
   - А голова уже, можно сказать, всплыла... Я же  недаром  говорил  тебе  о
фотороботе... Так вот: физиономия, которую мы с грехом пополам составили  со
слов Лебедева, очень похожа на Храмова. Мне  и  до  этого  казалось,  что  я
где-то уже видел это лицо, но только сейчас до меня дошло, что это Храмов.
   - Значит, Храмов был сутенером Людмилы Савченко? Той самой Милы, которую,
по словам Берты, держали в соседней клетке... И ты думаешь, что  это  он  ее
убил, а потом убили и его самого?
   - Мало ли что я думаю, все это еще нужно доказать...  Я,  кстати,  звонил
твоему Ромиху, хотел договориться с ним  о  том,  чтобы  встретиться  с  его
женой... Мне же надо показать ей фотографии Храмова... Но он мне отказал. Он
даже слышать об этом не хочет, словно не понимает, как это важно для него же
самого... И вообще, Серега, у меня сейчас на душе так мерзко...
   - Но ты же сказал, что твоя жена нашлась... Что еще случилось?
   - А то, что она снова пропала.  А  сорочка,  та,  что  в  крови,  -  тоже
исчезла, словно ее и не было. Ты мне скажи, что это за  кровь  и  почему  на
спине?! Да еще ПОЛОСКАМИ...
   - Какими, поперечными, как тельняшка?
   - Давай-давай, ты еще посмейся надо мной... Не поперечными, а ВДОЛЬ...
   - Фреди Крюгера видел?
   - Кого-кого?
   - ?Кошмар на улице Вязов?...
   - Да пошел ты...
   - Так что, белье, значит, пропало и жена тоже?
   - Да ладно, сам разберусь...
   Зазвонил телефон. Николай взял трубку. Малько наблюдал за выражением лица
Севостьянова: брови нахмурились, а взгляд словно затуманился...
   - Ну что? У тебя такое лицо, словно тебе только что  приказали  пробежать
стометровку. Чего вздыхаешь? - Малько разбирало любопытство.
   - Голова Храмова нашлась. На блюде.
 
*** 
 
   Миша понял, что про него забыли, и от обиды, от шума дождя за  окном,  от
беспросветной тоски по женщине и от отвращения к  себе  запил.  Он  сидел  в
своей квартире за столом и пил не закусывая ?Смирневскую?. Иногда он  плакал
от жалости к самому себе, вспоминал мать, которая его жалела и считала самым
умным и красивым.
   Берта исчезла из его жизни так же неожиданно, как Мила. Они покинули  его
навсегда. Но если Мила погибла, то Берта постарается сделать все  возможное,
чтобы только не возвратиться сюда, в эту квартиру, где все, абсолютно все до
мелочей будет напоминать ей о пережитом ужасе...
   Он уснул, когда в дверь позвонили. И он бы не удивился, если бы,  подойдя
к двери и заглянув в ?глазок?, увидел Милу. Но уже ДРУГУЮ. Ему казалось, что
их уже стало много. И все они любили его, жалели, воспитывали,  учили  жить,
гладили по головке и целовали в губы.
   Он подошел к двери и громко икнул. Ему было плохо.
   - Кто там? - спросил он вяло, словно наперед знал,  что  и  после  этого,
пока еще неизвестного визита ничего в его жизни  не  изменится.  Он  так  же
будет презирать себя, так же ненавидеть свою слабость и то отчаяние, которое
и прежде он умудрялся гасить только водкой.
   - Это Илья. Ромих, - услышал он и тотчас распахнул дверь.
   Это действительно был Илья. Он был встревожен и бледен.
   - Вы извините, что я вас так поздно побеспокоил, вы,  наверное,  спали...
Прошу вас, поедемте со  мной.  Она  хочет  вас  видеть.  Она  хочет  с  вами
поговорить...
   - Она убьет меня... - тяжко  вздохнул  Миша,  понимая,  зачем  его  хочет
видеть Берта. Сейчас она упрекнет его, упрекнет одним  взглядом...  Она  без
слов спросит его, зачем он это сделал: зачем рассказал  все  Ромиху.  И  она
никогда, никогда его не простит.
   - Она ненавидит меня? - спросил он дрогнувшим голосом  и  как-то  неловко
покачнулся. Ромих, который уже понял, что Миша  пьян,  отшатнулся  от  него,
словно боясь, что этот детина рухнет "на него  или,  чего  доброго,  повалит
вместе с собой на пол.
   - Вы пьяный, Миша... Вас могут не пустить...
   - Куда?
   - Она в клинике. И ничего, ничего не хочет мне рассказать. У нее  сегодня
была женщина-психолог, но Берта отказалась разговаривать с ней. Она  сказала
мне, что ничего, кроме физических мук, не испытывает, но я ей не  верю.  Она
страдает, и я страдаю вместе с нею... Прошу  вас,  поторопитесь,  она  очень
хочет вас видеть. Я не думаю, что она ненавидит вас, напротив, она  сказала,
что если бы не вы и какая-то соседская кошка, которая не выпила молоко  (да,
представьте себе, она так и сказала про кошку), то она бы умерла от голода и
холода. Поторопитесь, а то она уснет, и тогда вам придется ждать,  пока  она
проснется. ВЫ же спасли ее. Она мне ничего толком не объяснила. Говорит, что
со всеми разберется сама. Но она так слаба, так слаба!
   - Не правда! - Миша уже обулся и  теперь  шарил  по  карманам  в  поисках
ключей. - Она у вас сильная. Но она просила меня ничего вам не рассказывать.
И вы обещали мне, что никогда и ни в чем ее не упрекнете...  Послушайте,  да
не тяните вы меня за рукав... Мне надо вам сказать. Ромих, если она будет не
нужна вам, вы только шепните мне. Да  я  рядом  с  такой  девушкой  умру  от
счастья... Она у вас сильная, очень сильная...
   Ромих  вел  машину  нервно,  летел  на  большой   скорости   по   забитым
автомобилями шоссе и очень рискованно сворачивал, сокращая путь к клинике.
   Миша протрезвел, едва только вошел в палату. Берта  с  густо  намазанными
какой-то прозрачной мазью губами, слабо улыбнулась ему.
   - Ты не думай, я не сержусь на тебя. Проходи, садись. Илья, вот  человек,
про которого я тебе рассказывала. Я позвала его, чтобы ты, Илья, вслух,  при
мне, пока я жива, потому что я не знаю, сколько  еще  проживу..,  чтобы  ты,
Илья, пообещал мне, что будешь его ЗАЩИЩАТЬ...
   Ромих ничего не понимал. Да разве могло ему прийти в голову, что Миша был
соучастником убийства Вика? Что пистолет,  найденный  Ромихом  в  пижаме,  в
которую была одета Берта в тот момент,  когда  Илья  впервые  увидел  ее  на
квартире Миши, - Мишин? Вернее, его бывшей подружки, ныне  покойной  Людмилы
Савченко.
   - Защищать? Но от чего?
   - Не от чего, а от кого... Мало ли... - и  Берта  слабо  улыбнулась  Мише
улыбкой заговорщицы. - Как дела, Миша?
   - Да что я?! Ты-то как?
   - Ты сам знаешь, как... Но главное - я  с  Ильей,  пусть  он  даже  будет
презирать меня, я все равно буду с ним... Врачи говорят, что  мне  предстоит
перенести три операции, что меня еще лечить да лечить. Но я здесь  долго  не
выдержу. Здесь противно. Я хочу домой. Миша,  скажи  Илье,  что  мне  нельзя
встречаться с Малько и Севостьяновым - это люди, которые искали меня...  Мне
нельзя им ничего рассказывать. Надо сделать так, чтобы они ни о чем  у  меня
не спрашивали и вообще оставили меня в покое... Нам надо обо всем  забыть  и
уехать. Но перед этим... - и она нервно хохотнула сквозь  рыдания,  да  так,
что у Миши по спине побежали мурашки от ужаса перед новой,  еще  неизвестной
ему Бертой, явно больной и находящейся на грани нервного срыва,  -  нам  еще
предстоит работенка...
   У нее началась истерика, и Миша, закрыв лицо  руками,  вышел  из  палаты,
тихонько  притворив  за  собой  дверь.  Нет,  она  никогда  не  простит  ему
предательства. Ведь в каком бы нервном  состоянии  она  ни  находилась,  она
понимает, что теперь Ромих будет ей помехой в исполнении  задуманных  казней
ее мучителей.
   Миша вернулся в палату и попросил Ромиха оставить их наедине с Бертой.
   - Но я не могу, ты не видишь разве, что  с  ней  творится?  Позови  лучше
врача, пусть ей сделают укол...
   - Я прошу вас, Илья, выйдите. Она позвала меня не для того, чтобы  просто
повидаться. Она позвала меня для дела.
   - Для какого еще дела? Ладно, бог с  вами,  поговорите,  я  тем  временем
схожу за врачом...
   Ромих вышел, а Миша,  склонившись  над  Бертой,  которая,  стуча  зубами,
бормотала что-то себе под нос, прошептал ей:
   - Можешь на меня рассчитывать. Я тебе помогу. И я верю, что  у  тебя  все
будет в порядке. Мы найдем их. И я, как ты, - тоже ничего не боюсь.
   Он поцеловал ее в горячую щеку и увидел  совсем  близко  от  себя  полный
благодарности,  выразительный  донельзя  взгляд  Берты.  Она   оценила   его
преданность и плотно прикрыла глаза  в  знак  того,  что  теперь  она  будет
спокойна.
   - Иди домой, отдохни... Я тебе позвоню, если что...
   В это  время  Ромих  разговаривал  с  врачом.  Это  приехал  приглашенный
специально для Берты психиатр, светило в своей области, Валентин  Николаевич
Журавлев.
   Пока Ромих сбивчиво объяснял ему, что произошло с  его  женой,  бормотал,
краснея, про бункер, пытки и прочее, Журавлев внимательно смотрел на  самого
Ромиха. По виду психиатра нетрудно было  догадаться,  что  он  не  верит  ни
единому слову.
   - Вы хотите сказать, молодой  человек,  -  говорил  Валентин  Николаевич,
разглядывая ногти на руках, - что на улице Воровского, в самом центре Москвы
пытают молодых женщин? Вы извините  меня,  конечно,  но  я  не  могу  в  это
поверить... Мне необходимо осмотреть вашу жену,  побеседовать  с  нею.  Быть
может, у нее послеродовая психическая травма или что-то другое, но  поверить
в то, что вы мне рассказали, я пока не могу... Где она лежит?
   Было одиннадцать часов вечера. В центре коридора за столиком,  освещенным
лампой, дежурила медсестра. Никого из врачей в этот  час  в  терапевтическом
отделении клиники не было. Ромиху насилу удалось выпытать у дежурной сестры,
где врач и почему его нет в ординаторской. Он был зол, потому что заплатил и
ей, и лечащему врачу хорошие деньги, лишь бы за Бертой был достойный уход. И
теперь, когда наступила ночь и он больше всего боялся оставаться  наедине  с
больной, поскольку  чувствовал  всю  свою  беспомощность  перед  ее  тяжелым
психическим и физическим состоянием, отсутствие врача сильно нервировало его
и вызывало раздражение. Кроме  т