ми... Сыграли свадьбу. Я все ждал, что Петр позвонит мне
и  скажет:  все,  мол,  мои  расходятся...  И  вдруг  звонок  от  Берты,  ее
взволнованный голос, а теперь еще и это письмо с просьбой помочь вам  узнать
о прошлом Ильи... Ну, узнали вы, и что дальше?  Сколько  времени-то  прошло!
Думаю, что Берте ни к чему  об  этом  знать.  Хотя  -  судите  сами.  Вы  ей
вообще-то кто?
   - Человек, которому она платит за то, что я выполняю ее поручения...
   - Но вы же знаете Илью? Вы же с ним, я надеюсь, знакомы?
   - Знаком.
   - Скажите, как живут они с Бертой? Вы часто бываете у них дома?
   - По-моему, у них все хорошо... А вы не могли бы  мне  ответить  на  один
вопрос?
   - Пожалуйста.
   - Как фамилия этой самой Анны, которая родила дочь от Ромиха?
   - Анна Рыженкова. Но она умерла, в 93-м...
   - Вы были на похоронах?
   - Конечно, был.
   - А вы видели ее.., в гробу?
   - Что за вопрос? Конечно, видел.
   - А от чего она умерла?
   - От рака, молодой человек. Но говорят, что  она  не  знала  об  этом  до
последнего... То есть не мучилась.
   - А что случилось с ее дочерью? Они не общались?
   - Нет. Девочка жила недалеко от своей  настоящей  матери,  но  ничего  не
знала о ее существовании... Да и приемной своей матери  она  тоже  почти  не
знала...
   - Как так?
   - Та заболела воспалением легких и умерла, когда Светочке было около двух
лет. Малько вздрогнул. ?Светочке?"
   - А отец? Отца-то она хотя бы знала?
   - Знала, но жизнь ее от этого легче  не  была...  Он  после  смерти  жены
запил.
   - А вы.., вы принимали участие в ней? Ведь  она  носила  вашу  фамилию...
Веллер впервые смутился.
   - Она сама придумала это... По метрикам  она  была,  кажется..,  не  буду
врать... Но так как я много для нее сделал,  она  везде  представлялась  как
Светлана Веллер... Думаю, что у нее  было  два  паспорта...  А  ведь  вы  из
милиции, Малько? Скажите, зачем вы здесь, у меня? Вы меня обманули, что  вас
послала ко мне Берта... И письмо это наверняка написано не ее рукой - ведь я
не знаю ее почерка... Да и звонила  мне  скорее  всего  тоже  не  она...  Вы
пришли, чтобы выпытать у меня про Светлану?
   Малько молчал. Светлана Веллер - дочь Ильи Ро-миха1;Это было  невероятно!
Она же - Анна Рыженкова - банкирша, бывшая жена Вика Храмова,  который  чуть
не замучил до смерти Берту!..
   - Вы знали, что Светлана Веллер и Анна Рыженкова - одно и то же лицо?
   - Конечно, знал. Вернее, догадался. Я только не понял, как случилось, что
они встретились и стали жить вместе: Светлана и ее ТЕТКА -  МИЛА!  Ведь  они
последний год, перед тем как Светлана уехала  из  города,  жили  в  квартире
Милы... Но я встречался со Светой, и из  наших  бесед  понимал:  девушка  не
знала, что Мила - ее тетка или вообще родственница...  Света  называла  Милу
подругой. Она не стала бы мне лгать. Она лгала всем, кроме меня...
   - И вы были в курсе всех ее дел? Вы знали, чем она занимается?
   - Конечно. Она и пряталась у  меня...  Я  был  привязан  к  ней,  хотя  и
понимал, что и сам рискую, покрывая ее...
   - А вы в курсе, что она недавно была здесь и убила нескольких человек,  в
том числе Ирину  Цветкову,  кладбищенского  сторожа  и  кого-то  еще...  Она
заходила к вам?
   - Нет. Не заходила. Видимо, ей было не так плохо, раз она не заглянула  к
старику Веллеру... Я  ведь  был  ей  нужен  лишь  как  источник  денег,  как
покровитель, а чувств ко мне она никаких не  испытывала...  У  нее  холодное
сердце. Как, впрочем, и у ее матери...
   - А Ромих? Он ведь тоже ничего не знает?
   - Трудно сказать... Думаю, что, когда он слышал по радио или  телевидению
про Анну Рыженкову, он вздрагивал... Но Светлана нисколько не похожа на свою
мать, она не похожа и на Илью.., разве что на Майю... Та тоже была красивая,
с рыжими волосами... Думаю, что не знает... Мало ли на свете Рыженковых?
   - Тогда о чем мне говорить с Бертой?
   - Так это все-таки письмо от нее?
   - Да, от нее... Вы  не  поверите,  но  два  этих  дела  сплелись,  и  так
случилось, что я приехал сюда и по делу  Светланы  Веллер,  и  по  поручению
Берты...
   - Но вам лично она не объяснила, что же такого произошло в семье Ромихов?
Я имею в виду: вы не знаете причину, заставившую Берту обратиться ко мне  за
помощью? Что она хотела узнать? Что именно из прошлого Ильи ее интересует?
   - Она говорила что-то о том, что у них нет детей... Она хотела узнать, не
делал ли Илья какую-нибудь операцию, приведшую к этому.
   - Понятно. Ну что ж, во всяком случае, теперь я точно уверен,  что  ни  о
какой дочери Ильи она не знает...
   - А Мила Рыженкова, сестра Анны Рыженковой... Что с ней? Где она?
   - Ходили слухи, что она тоже умерла...
   - Послушайте, что это в вашем городе все мрут как мухи?
   - А у нас вообще по стране высокая смертность. Стрессы, молодой  человек.
Почти каждый день кто-нибудь  добровольно  отправляется  на  тот  свет...  В
неспокойное время живем, сами знаете... Хотя у вас в Москве все иначе...
   - А что за слухи о смерти Милы? Можно поконкретнее?
   - Нет, поконкретнее, молодой человек,  не  могу  сказать...  Не  знаю,  -
Веллер развел руками. - Она жила на ?Сахалине?, а с тех  пор,  как  Светочка
уехала, я там не бываю, мне там делать нечего...  Кажется,  эта  самая  Мила
продала свою квартиру... Но это тоже неточно.
   Веллер вдруг хлопнул себя ладонью по лбу:
   - Извините меня, но я совсем забыл про кофе...
   - И про шапку, - покачал головой потрясенный всем услышанным Малько.
 
*** 
 
   С Ромихом творилось неладное: он перестал спать.  Слушая  ровное  дыхание
спящей рядом с ним жены, он постоянно пытался себе представить, что будет  с
ним, если Берта от него уйдет. А она точно уйдет, потому  что  то,  что  он,
Ромих, совершил пять лет тому назад, накануне свадьбы, простить  невозможно.
И ни одна нормальная женщина не станет жить с человеком, перешагнувшим  этот
страшный барьер.
   ...Все началось с телефонного звонка. Звонила Анна Рыженкова,  но  только
не однофамилица известной на всю страну банкирши-авантюристки,  а  та  самая
Анечка, с которой он удовлетворял свои сексуальные желания в  стенах  школы,
когда оттуда  поздно  вечером  уходили  все  нянечки,  а  сторож,  напившись
дешевого вина, ложился спать на мягкие маты в  спортивном  зале  и  дрых  до
утра.
   Они - Илья и Аня - пробирались в школу через большую форточку в  кабинете
домоводства, которая долгое  время  была  без  задвижки,  что  позволяло  за
считанные минуты оказаться,  вместо  холодной  улицы,  в  теплом  помещении,
напоенном запахами пищи.
   Это был рай, настоящий рай, где было тепло, а в холодильнике  можно  было
найти остатки самых разных  салатов,  которые  днем,  во  время  занятий  по
домоводству, готовили старшеклассницы. Но салаты они ели потом,  после  того
как эта - не менее, кстати, любопытная, чем Илья, -  девочка  позволяла  ему
сделать с собой все, на что только хватало его фантазии и знаний, полученных
из вольно переведенного учебника по основам супружеской жизни.
   Так случилось, что, попробовав  прикоснуться  друг  к  другу  в  школьной
раздевалке  -  было  такое  волшебное  мгновение,  когда  они  остались  там
совершенно одни: вечер, школа опустела после третьей смены, и Илья,  который
уже давно хотел дотронуться до этой розовощекой  молчаливой  девочки,  вдруг
ощутил острое желание обнять ее, прижаться к ней всем телом и особенно самой
раскаленной его частью, поняли, что оба  хотят  этого,  и,  договорившись  о
свидании на следующий день, за школой в восемь вечера, встретились вновь.
   Сначала просто целовались, мучительно и долго, неумело и жадно, а  потом,
вспотев, Анечка (так звали девочку) разрешила расстегнуть на ней курточку  и
кофточку...  Илья  всю  жизнь  потом  помнил  молочно-шерстяной  запах  этой
кофточки, серой, мягкой, под которой скрывалось бог знает что... Эта гладкая
нежная кожа, эти бугорки, при надавливании на которые Анечка  вздрагивала...
Он и звал ее не Аня, а именно Анечка, потому что у нее все  было  маленькое,
хрупкое, теплое...
   Мысль о форточке  пришла  на  третий  день,  и  он,  подсадив  свою  юную
любовницу на подоконник, вскарабкался следом...
   В  темном  кабинете  они,  раздевшись,  изучали  друг   друга,   гладили,
трогали... А потом она рассказала, что к ее маме приходит мужчина, и,  когда
они удаляются в спальню, Анечка подсматривает за ними в замочную скважину  и
видит все-все...
   Когда он впервые соединился с ее телом, ощущения были так сильны, что его
чуть не стошнило от ужаса и удовольствия одновременно... И на следующий день
он, увидев ее в школе, пронесся мимо... Он был старше своих  одноклассников,
потому что пошел в школу, когда ему было  уже  почти  девять  лет  (на  этом
настояла его тетя Майя, которая сама готовила его к  первому  классу,  учила
читать и писать), и,  быть  может,  поэтому  отношения  с  ними  у  него  не
складывались. Теперь же, после того как он стал встречаться с  Анечкой,  ему
стало казаться, что об этом знает вся школа. Кто бы ему что  ни  сказал,  он
воспринимал это как намек на то, что он позволил себе, не совладав со своими
чувствами... Но подобное состояние длилось недолго,  потому  что  позже  его
отношения с девочкой приобрели другую окраску: ему приносило удовлетворение,
когда он  делал  ей  больно,  когда  она  чуть  не  плакала  от  его  грубых
прикосновений. В эти мгновения  он  чувствовал  себя  значительно  старше  и
сильнее всех своих друзей-приятелей. Ведь эту СИЛУ ощущала на себе ОНА,  та,
что, с одной стороны, подарила  ему  успокоение,  с  другой  -  сделала  его
настоящим мужчиной.
   Приблизительно месяца через три,  когда  они  начали  уже  встречаться  в
парке, в шалаше,  построенном  детьми,  у  него  впервые  появилось  чувство
гадливости от того, что он делает. И он был даже счастлив, когда  его  снова
отправили в Ленинград - встречи с плаксивой и молчаливой  Анечкой,  от  тела
которой он теперь ЗАВИСЕЛ, стали тяготить его...
   Все остальное он почти не вспоминал. Слова ?роды?, ?месячные?,  ?разрывы?
и прочие, связанные с этой  ранней  беременностью,  ассоциировались  у  него
почему-то с кровью.
   Ему не хотелось жить в этом городе, слышать  эти  слова,  ему  тогда  уже
вообще ничего не хотелось... И только сладковато-молочный запах ЕЕ кожи,  ее
шелковистость возбуждали его по утрам, когда он просыпался в поту, не  зная,
куда себя деть и что сделать, чтобы не мучиться так от воспоминаний...
   А в Ленинграде, где он  целыми  днями  пропадал  в  ювелирной  мастерской
своего дяди Якова, он и вовсе забыл Анечку. Стал встречаться с  девушкой  по
имени Рая, которая была старше его  на  пять  лет,  но  которая  тоже  потом
уехала...
   Он не осознавал, что  его  тетка  Майя  умерла  из-за  него,  из-за  этой
истории, а к тому, что у него  где-то  росла  маленькая  дочь,  относился  с
равнодушием. Он был еще слишком юн для отцовских чувств.
   Анна появилась в его жизни неожиданно, и он, конечно, не  узнал  ее.  Она
приехала в Москву в  92-м  году,  разыскала  его  через  паспортный  стол  и
потребовала деньги. Много денег. Так начался этот унизительный и мучительный
шантаж, которому, казалось, не было конца.
   Ромих переправлял деньги и продукты, с которыми в С, всегда было  трудно,
через знакомую проводницу, чтобы ни одна душа (он никогда не доверял  почте)
не узнала об этом. И так бы  все  и  шло  дальше  -  эти  сплошные  посылки,
нервотрепка и страх перед разоблачением, - если бы Анна не позвонила  ему  в
Москву прямо накануне его свадьбы  с  Бертой.  Анна  потребовала,  чтобы  он
приехал в С, и помог ей купить квартиру в центре города. И он поехал...
 
*** 
 
   - Ты опять не спишь, Илья? - Берта приподнялась на локте и посмотрела  на
лежащего с открытыми глазами Илью. - Может, расскажешь,  что  с  тобой?  Это
как-то связано с Храмовым или Журавлевым?
   - Нет, это связано только со мной, но я пока не готов к разговору...
   Он даже не повернул головы, чтобы не встретиться с ней взглядом.  Что  же
произошло, что случилось, почему ему вдруг потребовалось  признаться  ей  во
всем? Откуда это дикое и совершенно нелепое желание? Ведь никому от этого не
станет легче. Абсолютно. Тем более что уже ничего не исправишь.
   Но если бы он этого не сделал, то Берта не вышла бы за него замуж. Больше
того: у него вообще не было бы личной жизни. Да и дело свое он бы потерял...
   - Тогда давай спать. Утро вечера мудренее... Думаешь, мне легко? Хоть  мы
и отдали целую кучу денег, но покой на них все  равно  не  купишь...  -  Она
вздохнула и, уткнувшись Илье в плечо, тихонько заскулила.
 
*** 
 
   "Первое, что я почувствовала, проснувшись или очнувшись, был запах.  Нет,
пожалуй, не запах, а аромат, и я узнала его. Это был  ?JEAN  PATOU?,  нежные
духи, так обожаемые ею... Быть может,  поэтому  я  и  не  удивилась,  когда,
открыв глаза, увидела перед собой ЕЕ лицо.
   Кто бы мог подумать,  что  она  могла  так  измениться,  так  удивительно
преобразиться... До неузнаваемости, до скрежета моих зубов, до  хруста  моих
костей, до яда, моего собственного яда,  которым  я  чуть  не  захлебнулась,
когда увидела ее.
   - Наконец-то очнулась...
   Мне показалось, что она стала выше и тоньше, но вполне вероятно, что  это
был просто обман зрения: ведь я лежала...
   Кругом было много солнца и свежего воздуха...  Я  находилась  в  огромной
спальне, причем настолько просторной, что в ней при желании  можно  было  бы
кататься на велосипеде. Французские окна впускали в этот теплый и чистый мир
солнечные лучи, льющиеся из-за прозрачных стекол, в которых  застыли  зимние
пейзажи: заснеженные ели, голубое с белым небо, сверкающие сугробы...
   Мила стояла передо мной в розовых байковых брюках, белом  с  розовыми  же
оленями на груди свитере  и  лыжной  белой  шапочке,  надвинутой  на  лоб...
Вьющиеся светлые волосы свободно  падали  на  плечи  и  струились  почти  до
пояса...
   - Ну  что,  сестричка,  мать  твою,  доброе  утро...  -  Она  улыбнулась,
показывая прекрасные зубы.
   Она выглядела потрясающе! А мое тело, которого я вообще  не  чувствовала,
предало меня. Оно служило мне, что называется, верой и правдой до  тех  пор,
пока все  его  энергетические  резервы  не  были  исчерпаны.  До  мышцы,  до
сосудика, до лейкоцита...
   Вероятно, там, в бункере, я и умерла. И теперь находилась в  раю.  Где  и
встретилась со своей сестрой.
   - Привет, сестренка, - пробормотала я,  с  трудом  разлепляя  непослушные
губы.
   - Привет-привет... Тебя отвести в ванную?
   - Не знаю...
   Послышались шаги, и в  спальню  вошел  мужчина.  Высокий,  красивый,  лет
сорока. Его лицо было мне хорошо знакомо. Но я не могла узнать его.
   - Скажи Гаэлю, чтобы подогрел вино... При упоминании имени  Гаэля  я  вся
съежилась, словно меня ударили по  голове.  Я  зажмурила  глаза.  Какой  еще
Гаэль, если он ждет меня на острове Мэн?
   Мужчина, лица которого я не узнала, но походка  которого  показалась  мне
знакомой, ушел, а вернулся вместе с... Гаэлем.
   - Господи, Гаэль, это ты? Ты нашел меня? - Я попыталась приподняться,  но
сил не было.
   Гаэль, улыбнувшись, подошел и помог мне поудобнее устроиться на подушках.
   - Как вы себя чувствуете, Мила? - спросил он с приятным акцентом.
   Я ощутила, как по моим щекам заструились слезы.
   Я сходила с ума. Или уже сошла.
   - Гаэль, недоносок! Это же я - Анна! Мила подошла ко  мне  и  присела  на
краешек постели:
   - Бедняжка, ты совсем запуталась... Я, - она ткнула себя пальцем в грудь,
- это я Анна, а ты - Мила.
   - И что же я здесь, по-твоему, делаю?
   - Вот это мы и хотим выяснить... Ты давно приехала из  С.?  Как  поживает
тетя Валя? Ты помнишь ее?
   - Не помню никакой тети Вали... - Я стиснула зубы и снова  почувствовала,
как внутри меня  начинает  дергаться  желудок,  словно  рыдания  зарождались
именно там, а уже потом вырывались наружу через  потоки  слез  и  судорожных
звуков...
   - А старика Веллера ты тоже не помнишь?
   - Меня зовут Анна Рыженкова, и я вот уже три года живу в Англии... У меня
особняк на острове Мэн, а Гаэль - мой секретарь.., и мой любовник...  Гаэль,
- я повернулась к нему и посмотрела на  него  с  мольбой,  -  неужели  и  ты
играешь вместе с ними? Вернее, С НЕЙ? Она тебя тоже купила...  Как  же  тебя
легко купить... А ты знаешь,  что  Пола  Фермина  уже  нет  в  живых...  Его
убили... И это странно, что сама я осталась жива...
   - А где твой фотоаппарат? - спросила Мила, гладя меня, как маленькую,  по
голове и улыбаясь, как если бы я действительно была умалишенной или внезапно
охваченной амнезией.
   - Послушай, хватит играть комедию... Я не знаю, что ты задумала,  но  мне
надо раздобыть документы и купить  билет  в  Лондон.  Это  все.  Помоги  мне
выбраться отсюда...
   Но я знала, что говорю в пустоту.
   - Она совершенно невменяема, - моя сестра обращалась к Гаэлю. - Прямо  не
знаю, что с ней делать... Я бы не хотела сейчас везти ее в клинику. Мы с ней
так давно не виделись... Все-таки три года! А как много всего  произошло  за
это время... Мила, сестренка, посмотри на меня, узнаешь?
   - На твоем лице слишком много пудры и румян. Ты нервничаешь так  же,  как
я... Прекрати этот фарс и помоги мне подняться... Гаэль, подойди ко мне...
   Он смотрел на меня очень странным взглядом. Словно  мы  действительно  не
были с ним знакомы.
   - Давайте сюда кресло, поедем обедать... - произнесла сестра.
   И, к ужасу своему, я вдруг обнаружила,  что  второй  мужчина,  не  Гаэль,
катит  ко  мне  инвалидное  кресло  на   колесах.   Меня   подняли,   словно
парализованную, и повезли в другую комнату, где был накрыт стол на четверых.
   Я зажмурилась. Так не бывает. Открыла глаза, но ничего" не исчезло.
   - Где мы? Чей это дом?
   - Это  дача  моего  бывшего  мужа,  Вика.  Он  погиб  месяц  тому  назад.
Представляешь, ему кто-то отрезал голову. Я  приехала  по  делам  в  Москву,
зашла к нему, открыв двери своими ключами, а на кухне, на блюде,  лежит  его
голова... Если бы не присутствие Пола и Гаэля, мне было  бы  совсем  худо...
Пол! Где ты там?
   Я обмерла, когда на пороге появился Пол  Фермин.  Он  подошел  к  Миле  и
поцеловал ее в щеку.
   - Пол, но как же  так?  А  ты,  сука,  выкладывай,  сколько  у  тебя  еще
спрятано ?трупов?? Может быть, здесь живет Матвей, который насиловал меня, и
Дора, и Вик, и Игорь, которого я пристрелила на до роге?
   Передо мной на столе стояла тарелка  с  супом.  Я  осторожно  подняла  ее
пальцами и, прежде  чем  моя  сестренка  успела  увернуться,  выплеснула  ей
горячий суп прямо в лицо..."
 
*** 
 
   "Они жили в этом доме: ели, спали, катались на лыжах  -  я  видела  их  в
окно, лежа в смирительной рубашке.
   Все они по-прежнему обращались ко мне  как  к  Миле.  В  конце  концов  я
сдалась. Я призналась в том, что я действительно Мила, что я  фотограф,  что
эту стерву, которая спала по очереди со всеми моими мужчинами, зовут Анна, и
на этом все успокоились. Меня развязали, одели в приличные брюки и свитер  и
даже разрешили гулять по дому.
   Судя по пейзажам за окнами, это было Подмосковье. Сбежать было невозможно
- дом окружала высокая прозрачная сетка-забор, а возле ворот стояла будка  с
охраной.
   И если сначала я пыталась кому-то что-то объяснить или понять, что вообще
вокруг меня происходит, то спустя пару дней мне все  это  порядком  надоело.
Главное, что я была жива, что меня сносно  кормили,  мне  улыбались,  лечили
меня,  наконец...  Я  горстями  пила  таблетки  и  терпела   уколы...   Мне,
признаться, было все равно, что будет со мной дальше. И вот тогда первой  не
выдержала она.
   Ночью, когда все легли спать, Мила прибежала ко мне и, забравшись ко  мне
под одеяло, обняла меня, зарывшись мокрым от слез лицом в мою пижаму...
   - Прости... Прости  меня,  нас  всех...  Светочка,  родная,  прости...  Я
задыхаюсь от того, что натворила, я не могу так больше...
   Первый вопрос, который я ей зад