ростыни,
казавшиеся ледяными, и закричала, проваливаясь в бездну.
   ...Очнулась она, завернутая в мокрую простыню, словно в кокон. Все вокруг
нее было мокрым и липким. Кризис миновал. Хотелось пить.
   А Вик так и не пришел.
   Однажды, когда она спала, постепенно набираясь сил,  ей  показалось,  что
дверь открылась и в комнату вошел кто-то в белом. Но это был уже не призрак.
Это была реальная женщина в светлом домашнем халате, которая, увидев лежащую
на постели Анну, сначала вскрикнула, а потом, присмотревшись повнимательнее,
ахнула и зажала рот рукой.
   Они узнали друг друга. Женщину звали  Дора,  но  Вик  обычно  называл  ее
дурой. Она жила этажом ниже  и  всегда  при  встрече  с  Анной  здоровалась.
Поговаривали, что Дора отравила своего парализованного мужа, чтобы облегчить
его страдания, а заодно и свою собственную  жизнь.  Ей  было  за  сорок,  но
выглядела  она  значительно  старше  из-за   чрезмерной   полноты,   внешней
медлительности и какой-то основательности.
   - Вы... Анна? - спросила Дора, дрожащей рукой  пытаясь  включить  верхний
свет.
   - Пожалуйста, не включайте, а то я ослепну.. -  прошептала  Анна,  давясь
слезами от внезапно нахлынувших чувств: ведь она впервые за эти дни  увидела
перед собой знакомое лицо!..
   - Это вы... Если честно, то я вас с трудом  узнала,  даже  не  узнала,  а
догадалась...
   - Вот теперь включайте свет... - И Анна, прикрыв глаза  ладонью,  ахнула,
когда перед глазами у нее вспыхнул огненный шар.
   Она несколько минут слезящимися глазами смотрела на Дору. Та же,  в  свою
очередь, видела перед собой почти призрак  той  яркой  и  красивой  женщины,
какой она помнила свою бывшую соседку. Она знала от Вика, который  нанял  ее
после отъезда жены убирать квартиру, что Анна вышла замуж  за  иностранца  и
уехала за границу. Кроме того, Дора не могла не знать, что Анна в свое время
была объявлена в розыск, но потом, по словам Вика, после того, как  ею  были
представлены необходимые документы, подтверждающие ее невиновность и то, что
она стала жертвой чужих финансовых махинаций, ее оставили в покое.  Кажется,
она даже  поменяла  гражданство...  И  вот  теперь  Дора  вдруг  увидела  ее
полумертвую, с серым, осунувшимся лицом, запавшими  потемневшими  глазами  и
свалявшимися грязными волосами в его, ВИКА, постели! Это было невероятно!  И
она бы никогда не узнала Анну, если бы не интуиция... Дело в том, что,  хотя
Вик никогда не был святым (а Дора довольно прилично успела  его  изучить  за
эти три года и находила,  что  он  мужчина  хоть  куда,  но  только  немного
скрытный), он никогда не приводил женщин к себе домой. Дора  знала,  где  он
бывает и с кем, поскольку не раз по его телефонному звонку ездила за  ним  и
привозила его домой после какого-нибудь затянувшегося застолья, и уважала за
то, что он не пьянствует у себя дома. И только недавно в его жизни появилась
более-менее постоянная женщина по имени Татьяна, но и она  еще  ни  разу  не
ночевала в этой квартире. Вик сам ездил к  ней  и  иногда  оставался  у  нее
ночевать.
   Дора, женщина  весьма  чувствительная  и  склонная  к  сентиментальности,
решила, что Вик не приводит к себе любовниц, чтобы не осквернять постель, на
которой он спал со своей бывшей женой. Дора была уверена, что Вик продолжает
любить Анну до сих пор. Быть может, из-за женской  солидарности,  но  скорее
из-за чувства огромной симпатии к  Анне,  образ  которой  за  эти  три  года
окутался тайной и приобрел романтический  ореол,  Дора,  увидев  на  постели
женщину, безошибочно определила, что это именно Анна.
   - Я знаю, вас зовут Дора... Вы наша соседка. Как хорошо, что вы пришли, я
жутко простыла и просто погибаю здесь одна... Вы не знаете, где Вик?
   Дора не могла вот так с ходу рассказать ей о существовании Татьяны.  Будь
увлечение Вика недостойным внимания, она бы, может, и сказала.  Но  Татьяна,
которую она  видела  мельком  всего  несколько  раз,  показалась  ей  вполне
серьезной молодой женщиной, достойной Вика. Больше  того,  Дора  хотела  бы,
чтобы Вик женился на ней.  Возможно,  отсутствие  собственной  личной  жизни
сделало Дору неравнодушной к чужим судьбам. Кроме того, Вик за последние три
года стал для нее единственным близким человеком, ведь, кроме того,  что  он
был просто симпатичен ей, он еще и хорошо оплачивал ее труд.
   - Я не знаю, где Вик, может, уехал куда... Но вы-то, бедненькая, на  кого
же стали похожи? Что же это такое с вами стряслось? Почему вы не позвонили и
не предупредили о своем приезде?
   - Да так уж получилось... - волнуясь, ответила Анна, пытаясь приподняться
с постели. - Ночью у меня был кризис, жар, я лежу вся мокрая... Вы не  могли
бы помочь мне...
   - Я сию же минуту вызову врача! - с жаром воскликнула Дора,  подсаживаясь
к телефону и боясь, как бы Анна вообще не умерла на ее глазах.
   - Ни в коем случае, - взмолилась Анна и от ужаса закрыла лицо руками:  не
хватало только еще, чтобы ее обнаружили и арестовали... - Прошу  вас,  Дора,
не вызывайте врача. Мне уже лучше.  Просто  должно  пройти  какое-то  время,
чтобы я пришла в себя. Я сильно простыла  в  Москве,  у  меня  была  высокая
температура, но теперь-то она спала... Вы не могли бы  принести  мне  чистые
сухие простыни и пижаму Вика?
   Часа через полтора Анна уже лежала на чистой  постели,  одетая  в  теплую
пижаму бывшего мужа, и пила принесенный соседкой куриный бульон. И хотя  она
была  еще  очень  слаба,  но  все  же  чувствовала,  как   силы   постепенно
возвращаются к ней.
   - Вон как у вас щечки разрумянились... Завтра я помогу вам помыть голову,
и вы снова станете такой же красивой, как прежде... Так какими  же  судьбами
вы оказались  в  Москве?  По  делу  или,  извините,  соскучились  по  своему
благоверному?  Ведь  он  у  вас  такой   хороший,   такой   умница,   деньги
зарабатывает, себя и квартиру в чистоте содержит,  уважительный  такой...  И
чего это вы с ним развелись? Потянуло за границу?
   Правильно Вик называл ее дурой, дура, она и есть дура, а никакая не Дора,
подумала Анна, стараясь не придавать значения  услышанному.  Она  ничего  не
ответила, как если бы и не  расслышала  заданные  Дорой  вопросы.  Она  пила
маленькими глоточками бульон и вспоминала дни, проведенные с Виком. И  вдруг
очнулась от какого-то  громкого  звука;  это  Дора,  решив,  что  с  больной
случился столбняк, поскольку она застыла без движения и никак не реагировала
на ее голос, закричала, чтобы привести Анну в чувство.
   - Что это вы так пугаете меня? - Дора, склонив голову набок,  внимательно
смотрела Анне в глаза. - Разве можно так?..
   - У меня уши закладывает... А что Вик, у него есть женщина, у которой  он
ночует?
   Дора покраснела. Она не знала, что и ответить.
   - Он иногда ночует на работе, вы же знаете, у  него  кафе,  а  там  много
работы...
   - Дора, я повторяю, у него кто-нибудь есть? Вы молчите... Ну что ж, я все
поняла. Только напрасно вы делаете вид, что ничего не знаете. Вы думаете,  я
ничего не соображаю? Ведь у вас есть ключ от этой квартиры,  это  во-первых,
во-вторых, в квартире, как вы и сами отметили, довольно чисто.  Стало  быть,
убираете здесь именно вы. А если вы вхожи в дом, значит, должны знать  нравы
хозяина. Он женился и переехал к жене?
   - Они еще не  женаты,  но  она  особа  в  высшей  степени  положительная,
кажется, биолог по образованию и работает  в  лаборатории,  ставит  какие-то
опыты на мышах... Я видела ее.  Внешне  так,  ничего  особенного,  но  глаза
добрые и одевается скромно. Вы уж извините, что мне приходится говорить  вам
об этом. Ведь вы предпочли бы, чтобы ваш муж был один...
   - Дора, не говорите глупостей! Прошло три года, и я не  настолько  глупа,
чтобы не понять, что мужчина, которого бросили, имеет право устраивать  свою
личную жизнь так, как ему этого хочется. Другое дело, что он  мне  нужен  по
делу. Из-за него я и не смогла улететь домой... Как вы вообще,  Дора,  здесь
живете?
   - А что такого? У нас уже начали топить, внизу магазин построили, ваш муж
платит мне приличные деньги, так отчего же мне здесь не жить?
   Анна покачала головой и только что не покрутила пальцем у виска: до  чего
же глупа милейшая соседка!
   - Я спросила про Россию вообще, -  пояснила  она.  -  На  меня  напали  в
подземном переходе, отобрали сумку, в которой лежали все деньги и  билеты...
Теперь понятно, о чем я говорю?
   - А вы не ходите по городу, когда темно.  У  нас  здесь  почти  никто  не
ходит, как стемнеет, это в центре много  людей...  Опасно  стало  жить,  что
верно, то верно. У двух моих приятельниц есть  газовые  баллончики...  Жизнь
стала трудной, но если жить правильно и не высовываться, где  не  нужно,  то
все будет нормально... Зато в магазине продают  разные  тропические  фрукты,
рыбу, мясо... Видите, как меня разнесло?! А что?!  Ведь,  кроме  как  вкусно
поесть, у меня и радости-то никакой  в  жизни  не  осталось.  Вот  телевизор
разве...
   - А что же вы замуж не выйдете?  У  вас,  извините  за  прямоту,  хорошая
квартира, любой холостяк будет только рад сойтись с вами, к тому же вы такая
симпатичная женщина... - Анна говорила едва слышно, однако голос ее,  словно
под высоким сводом, звонким гулом отдавался в  голове  и  отнимал  последние
силы.
   Она испытывала  благодарность  к  Доре  за  ее  заботу,  а  потому  сочла
необходимым сказать ей что-то теплое и простое, что говорят в таких  случаях
женщины, желая выказать свое расположение.
   - Вы практичная женщина, сразу видно, - улыбнулась Дора и  взяла  из  рук
Анны пустую чашку из-под бульона. - Но мне, если честно, никто не  нужен.  У
меня был муж, и я  знаю,  что  это  такое  -  быть  замужем.  Я  так  с  ним
измучилась, что решила: все, с меня хватит, поживу  теперь  для  себя.  Одно
жалко - детей у нас нет. Но не думаю, что все те, у кого есть дети,  уверены
в том, что дети похоронят  их  как  следует  и,  что  самое  главное,  будут
заботиться о своих родителях при их жизни и особенно  болезни...  Дети,  как
правило, эгоистичны...
   - Дора, вы не  принесете  мне  телефон,  чтобы  я  могла  позвонить...  -
прервала соседку Анна и тут же осеклась,  представив,  как  Любопытная  Дора
будет подслушивать ее разговор с Гаэлем. Нет,  это  невозможно!  К  тому  же
телефон Вика до сих пор может прослушиваться ФСБ.
   - Я  могу  позвонить,  -  предложила  услужливая  соседка,  сгоравшая  от
нетерпения узнать, с кем же намеревается пообщаться Анна.
   - ..в аэропорт, - продолжала Анна, - чтобы узнать рейсы в С. Я собиралась
проведать свою сестру...
   - А у вас есть сестра?
   - Есть... Но только мы давно не виделись, поэтому было бы неплохо сначала
позвонить ей...
   Ей вдруг стало жарко при мысли, насколько реально то, о  чем  она  только
что сказала Доре. ПОЗВОНИТЬ МИЛЕ! Как же она раньше не сообразила?! В С.,  в
квартире, которая им досталась от родителей и где они прожили  столько  лет,
навряд ли изменился телефон...
   - Дора, наберите, пожалуйста, код... Записывайте, - и  Анна,  откинувшись
на подушки и прикрыв глаза, принялась  диктовать  код  и  номер  ее  родного
телефона. - Записали?
   - Конечно... Я мигом.
   И Дора принялась набирать номер.
   - Длинные гудки, - заговорщически прошептала она, протягивая Анне трубку.
- Говорите...
   Трубку сняли на другом  конце  провода,  и  Анна  услышала  незнакомый  и
довольно низкий женский голос.
   - Добрый вечер... - проговорила она в  страшном  волнении,  как  если  бы
звонила на ТОТ СВЕТ. - Как мне  поговорить  с  Милой  Рыженковой?  Ведь  это
Мичурина, восемнадцать, квартира шесть?
   - Послушайте, я не знаю, кто вы... - произнесла каким-то странным голосом
женщина, -  а  потому  мне  трудно  сообразить,  ЧТО  ИМЕННО  я  должна  вам
сказать...
   - Это звонит ее сестра, Анна... - выпалила она и замерла, прислушиваясь к
ударам собственного сердца: ведь она не имела права  раскрываться,  держа  в
руке трубку телефона, принадлежащего именно Вику. Она забылась...
   - Сестра? Тогда и вовсе непонятно... - Голос женщины звучал так, как если
бы она говорила в картонную трубу, приглушающую  громкость.  Или  же  у  нее
просто-напросто был насморк. - Вы меня слышите?
   - Слышу, конечно... - Анна начинала терять терпение. - Так где Мила?
   - Она умерла, деточка... Еще два года тому назад, кажется...
   - Умерла?.. - Анна почувствовала, как волосы на ее голове зашевелились. -
Но как это случилось?
   - Не знаю... Кажется, ее сбила машина.
   - А кто же тогда вы?
   - Мы купили у вашей сестры эту квартиру, сначала долго снимали,  а  потом
выкупили... Так что вы уж там сами разбирайтесь...
   Короткие гудки. Анна, опустившись на подушки,  почувствовала,  как  слезы
горячими потоками потекли к вискам...
   - Что случилось? - Дора присела к ней на постель. -  Что-нибудь  с  вашей
сестрой?
   Анна посмотрела на нее, но ничего не ответила. Да и что она могла сказать
этой чужой женщине, так раздражающей ее  своими  толстыми  розовыми  щеками,
кисловатым  запахом  тела  и  неестественно  вытаращенными  от   чрезмерного
любопытства глазами?
   Ей не хватало воздуха, ей не хватало того  внутреннего  стержня,  который
сломался в ней, едва она сошла с  трапа  самолета  здесь,  в  Шереметьеве-2,
четвертого октября тысяча девятьсот девяносто восьмого года, когда  приехала
на Солянку хоронить свою единственную сестру Милу...
   Анна отвернулась к стене и разрыдалась.
 
Глава 4 
 
   Она не помнила, сколько времени прошло с тех пор, как ее привезли в  этот
дом. Здесь не было окон, а потому о приближении ночи она  узнавала  лишь  по
своим  слипающимся  векам,  непреодолимому  желанию  спать   и   раздающимся
откуда-то сверху звукам музыки и громким крикам.  Но  это  в  своей  прошлой
жизни она с наступлением ночи ложилась спать, а здесь, в этом аду,  жизнь  в
это время только начиналась...
   Сейчас придет человек и принесет еду. Ей, зверю, посаженному на цепь,  не
разрешают даже помыться, не говоря уже о том, чтобы почистить зловонное  дно
клетки, залитое кровью и молоком...
   И  никто,  кроме  тех  скотов,  которые  приходят  сюда   сверху,   чтобы
насладиться ее унижением, не знает, где она и что с ней...
   Прежде ее звали Берта. Так назвал ее отец в честь своей  первой  любви  -
наперекор всем. И это имя сильно отличало Берту в школе от ее подруг. Было в
этом имени  что-то  бархатисто-упругое,  немецкое,  европейское,  строгое  и
вместе с тем мягкое и нежное... Берта обожала свое  имя  и  была  благодарна
отцу за то, что он его отстоял пусть даже ценой семейных скандалов и упреков
со стороны жены. Девочка и  впрямь  была  похожа  на  хрестоматийную  Берту:
светловолосая, высокая, стройная,  с  большими  голубыми  глазами  и  нежным
матовым лицом. Ни дать ни взять - немецкая кукла.
   Сразу после школы она вышла замуж за друга отца,  сорокапятилетнего  Илью
Петровича Ромиха. Брак, который  вызвал  шок  у  родных  и  друзей  Берты  и
которому предрекали недолгую жизнь, продлился пять лет.  Но  для  Берты  эти
годы промелькнули словно один день. Муж, который  был  старше  ее  на  целых
двадцать семь лет, боготворил молодую жену и создал ей такие условия  жизни,
какие не снились ни одной из замужних женщин, которых она  знала.  Илья  был
высоким худощавым мужчиной с хорошей кожей и  роскошными  черными  волосами,
которые, постепенно седея, придавали облику Ромиха особую привлекательность.
Спокойная и приносящая достаток  профессия  ювелира  дала  возможность  Илье
окружить Берту, которую он любил без памяти, роскошью и превратить ее  жизнь
в поток сплошных наслаждений.
   Бывая чуть ли не каждый день в доме, где росла Берта, и тесно  общаясь  с
ее отцом, Ромих, словно за нежным хрупким ростком,  следил  за  развитием  и
воспитанием девочки; играл с ней, покупал ей игрушки и сладости, водил ее на
прогулки и ждал чуда - того момента, когда из нескладной худенькой малышки с
длинными  белыми  косичками  расцветет  женщина,  которая  и   сделает   его
счастливым.
   Отец Берты, видя отношение друга (которого и он, в свою очередь,  знал  с
детского возраста, потому что был старше его на пятнадцать лет) к  дочери  и
всячески поощряя его разгорающуюся страсть к ней, холодел при мысли, что она
может достаться кому-то, а не Илье. Ему было страшно представить себе  Берту
в объятиях, скажем, ее сверстника - грубого и  неумного  парня  с  повадками
шпаны и гонором внезапно разбогатевшей голытьбы... Мать Берты, женщина более
современная и глядящая  на  мир  глазами  неисправимой  оптимистки,  хоть  и
находила  Ромиха  человеком  порядочным,  надежным  и  способным  обеспечить
будущее ее дочери, но считала, что такая заметная разница  в  возрасте  рано
или поздно приведет к возникновению трещины в браке и превратит жизнь  Берты
в пытку. Однако Ромих оказался настолько  находчив,  что  ему  потребовалось
всего лишь полгода  на  то,  чтобы  сломить  сопротивление  матери  Берты  и
добиться у  нее  благословения  на  этот  брак:  несколько  дорогих  золотых
украшений, подаренных будущей теще, сыграли здесь не последнюю роль...
   Оставалась самая малость - внушить Берте, что Илья Петрович, которого она
с детства звала крестным, любит ее и что любовь его вовсе не  платоническая,
что страсть, которую он к ней испытывает, самая что ни на есть настоящая,  и
что, конечно, он надеется на ответное чувство...
   И Берта почувствовала это однажды утром, на  даче,  когда  проснулась  и,
выглянув в окно,  увидела  почти  голого  Ромиха,  делающего  упражнения  на
террасе. Вид обнаженного мужского тела произвел  на  семнадцатилетнюю  Берту
столь  сильное  впечатление,  что  она  в  течение  целого  дня  просто   не
осмеливалась взглянуть в глаза  Ромиху,  в  то  лето  практически  постоянно
живущему на ИХ даче. А ведь до этого времени Илья Петрович, или просто Илья,
воспринимался ею как член семьи, как человек, с  которым  можно  пойти  куда
угодно и делать все, что тебе заблагорассудится, зная,  что  он  всегда  все
поймет  и,  если  нужно,  поможет.  Как  старший  брат  или  дядя...  И  что
удивительно - ей ведь и до этого дня случалось видеть Ромиха в одних плавках
на дачном пляже, но она почему-то не обращала  на  это  внимания...  Что  же
случилось в тот день?
   Зная по фильмам, что  происходит  в  момент  близости  между  мужчиной  и
женщиной, Берта стала представлять рядом  с  собой  в  постели  красивого  и
взрослого Ромиха, непременно обнаженного и спящего, и от  этих  страшных  по
силе воздействия картин она возбуждалась и не знала, что ей делать со своими
новыми ощущениями и куда направить возникающую в ней при этом энергию.
   Все это напоминало ей первые поцелуи с  одноклассником,  к  которому  она
зашла как-то раз,  чтобы  забрать  свой  одолженный  ему  на  время  болезни
учебник. Одноклассник угостил ее  минеральной  водой,  затем  они  некоторое
время слушали музыку, сидя рядышком на диване, а потом он  внезапно  привлек
ее к себе и поцеловал прямо в губы...
   Представляя  на  месте  целующего  ее  в  губы  одноклассника  Илью,  она
чувствовала, как ее бросает в жар, и решила во что бы то ни стало попытаться
дотронуться до Ромиха, почувствовать его плоть и попытаться  увидеть  в  нем
просто мужчину.
   И она дотронулась однажды, когда  их  посадили  за  ужином  рядом.  Ромих
подарил в тот вечер маме золотую брошь и поздравил  ее  с  Днем  учителя.  А
Берте преподнес малахитовую шкатулку, полную новеньких сотенок.  ?Купи  себе
что-нибудь...? Все было как обычно.
   Когда принесли курицу и взгляды всех присутствующих за столом  обратились
на блюдо, полное ароматных розоватых, с поджаренной корочкой ломтей куриного
мяса, Берта просто накрыла ладонью колено Ромиха и даже слегка  надавила  на
него, ничем не выдавая своего волнения и продолжая  рассеянно  рассматривать
куриную ножку...
   И тут же, почувствовав его взгляд на своей щеке,  буквально  запылала  от
стыда. А что, если она ошибается и Илья в то солнечное утро на даче вовсе не