разбогатеть в два счета, провернув пару грязных, а то
и ?мокрых? дел, Вик бросился под колеса белого ?Форда?...
   И если я закричала от ужаса, не понимая, что произошло  и  зачем  он  это
сделал, то Вик все прекрасно знал и сделал это сознательно, рискуя жизнью...
   За рулем сидела молодая девушка в  меховой  куртке  и  красном  бархатном
берете. Она от страха, что задавила насмерть человека, казалась  безумной  и
не могла даже говорить, а просто стояла возле своей  машины,  перед  которой
лежал с окровавленной головой мужчина, и смотрела на него широко раскрытыми,
полными слез глазами...
   Я поняла, что задумал Вик. Но поняла только тогда, когда  успела  поймать
его вполне  осмысленный  взгляд,  обращенный  в  мою  сторону  -  он  словно
успокаивал меня, говоря, что  с  ним  все  в  порядке  и  что  я  не  должна
волноваться за его жизнь. Потом он закрыл глаза, чтобы продолжить доигрывать
роль тяжелораненого (ему повезло в том, что небольшая рана на  лбу,  которая
сильно кровоточила, запекшись, образовала на виске  нечто  наподобие  второй
раны, которая по-настоящему испугала девушку). Хотя на самом  деле  у  него,
как позже выяснилось, было небольшое сотрясение мозга и ушибы ног...
   Он рисковал, но он и выиграл. Девушка,  которую  мы  потом  звали  просто
Лора, довольно дорого заплатила сначала за то, чтобы по этому факту не  было
заведено уголовного дела, а потом и за  полнейшее  выздоровление  Вика.  Уже
спустя пять минут после происшествия  она  знала,  что  я  -  родная  сестра
потерпевшего (мне показалось, что Вик одобрил  бы  мою  выдумку,  поскольку,
представившись просто его знакомой, я бы стала,  быть  может,  потенциальной
соперницей Лоры), а потому, придя в себя после потрясения, Лора тут же взяла
себя в руки и спросила:
   "Сколько?"
   Надо было понимать: сколько вам нужно, чтобы уладить этот дело.
   Я не была готова к такому вопросу, и тогда она,  умоляя  меня  помочь  ей
уложить ?пока еще живого? Вика к себе в машину, на кроваво-красное роскошное
велюровое сиденье, сказала мне, что сделает все возможное, чтобы спасти его,
и заплатит, сколько нужно, чтобы мы не возбуждали уголовного дела. Тем более
что ГАИ еще не подоспела, и у нас была возможность обо всем договориться без
посторонних.
   Я обрадовалась, когда поняла, с кем мы имеем дело. Лора оказалась  вполне
смышленой и самостоятельной девушкой, прекрасно знающей цену своему покою, а
потому я могла не сомневаться, что с ее помощью (и с помощью, конечно. Вика)
я уже очень скоро смогу купить себе немного приличной одежды, чтобы во  всем
блеске  появиться  перед  господином  Р.  из   Федерального   агентства   по
банкротству.
   Но случилось так, что  после  больницы,  где  Вику  сделали  перевязку  и
снимки, лишь  подтвердившие  мою  догадку  о  том,  что  он  практически  не
пострадал, мы поехали сразу к Лоре. Она жила вдвоем с мужем, который  вскоре
появился дома и произвел на нас с Виком самое благоприятное впечатление. Это
был интеллигентный, с замашками мецената, русский миллионер,  который,  если
бы захотел, мог бы стереть нас с Виком в порошок или закатать в  бетон,  это
уж как ему было бы угодно... Другое дело, что  ему  как  раз  в  тот  момент
захотелось поиграть в  этакого  добренького  богатого  человека,  способного
одним движением руки уладить  все  проблемы,  а  то  и  повлиять  на  судьбу
обездоленных и несчастных...
   То, что он неимоверно богат,  я  поняла  сразу,  как  только  увидела  их
огромную, практически лишенную стен и перегородок между комнатами  квартиру,
заставленную стильной, но грубоватой мебелью в духе Трисии Гилд, выполненной
в холодной сине-зеленой гамме - все это стоило целое состояние!  -  а  затем
еще более убедилась в этом,  поговорив  с  ним  буквально  несколько  минут.
Думаю, что отсюда и началась моя полоса везений...
   Но кто бы мог предположить, что мирный ужин со  взаимными  извинениями  и
предложенной  ?на  перевязки?  тысячей  долларов  может  закончиться  бурным
романом Лоры и Вика?! И хотя Вик  еще  тогда  уверял  меня,  что  роман  был
?односторонним?, я не верила ни единому его слову...  Но  у  меня  появились
деньги (нет, не те, что подарил Вику муж его любовницы, а другие и в гораздо
больших количествах, которые Вику давала уже сама Лора, умиравшая от любви к
нему). Это позволило мне приодеться и встретиться наконец-то с господином Р.
Так, с помощью Вика я постепенно начала прокладывать  себе  путь  в  большой
бизнес. Банковский  бизнес.  И  Р.  -  этот  жирный  поросенок,  умнейший  и
хитрейших из всех людей, которых я когда-либо знала (не считая моего первого
возлюбленного, Игоря), клюнул на меня... Но не как на женщину, а именно  как
на человека, с которым можно успешно работать... Ведь я пришла к нему  не  с
пустыми руками. У меня  была  целая  папка  идей,  позаимствованных  мною  у
покойного Игоря. Это были  совершенно  гениальные  планы  по  преобразованию
банковской системы, позволяющие свободно распоряжаться частными  вкладами  и
средствами,  поступающими  от  западных  инвесторов,  минуя  государственный
контроль. И Р., который хоть и сидел в Федеральном агентстве по  банкротству
и, казалось бы, не имел никакого отношения к банковскому делу,  дня  не  мог
прожить, чтобы не придумать  и  создать  что-нибудь  новенькое,  свеженькое,
оригинальное и, главное, БЕЗОПАСНОЕ... К примеру, создать  очередной  филиал
несуществующего  банка,  президентом  которого  назначался  его   брат   или
племянник... Таких людей за карточным столом зовут шулерами, Р. же за  глаза
называли ласково ?банкрот?, что означало: он - ходячий банк, и ему  палец  в
рот не клади...
   Он обожал риск за острые ощущения, за сладость предвкушения добычи... И в
этом мы были с ним похожи. Но я больше чем уверена, не последнюю роль в том,
что мы так быстро нашли общий язык с Р. и он принял меня  как  родную  дочь,
сыграла моя природная прямота, которую  я  продемонстрировала  ему  прямо  в
первую нашу встречу.
   Для начала он взял меня к себе в агентство, а  потом  уже,  где-то  через
пару месяцев,  предоставил  мне  довольно  тепленькое  местечко  конкурсного
управляющего на одной московской фабрике... А так как я уже была  знакома  с
подобной работой, мне не составило труда с помощью Р. выкупить  на  средства
разваливающейся фабрики довольно приличную квартиру в районе Крылатского. Р.
подбадривал меня и говорил, что это только начало...
   Видел бы Р. меня сейчас! Но его уже не было  в  живых.  Таких  людей-птиц
подстреливают на лету... Как моего Игоря..."
 
*** 
 
   Долгое отсутствие Вика  начинало  действовать  на  нервы,  и  Анна  стала
задавать Доре уже вполне конкретные вопросы: где живет Татьяна  и  насколько
серьезны отношения Татьяны и Вика, чтобы предположить, что он переехал к ней
жить?
   - Да как же он может к ней переехать, если весь его гардероб  здесь?!  Вы
что, не знаете своего бывшего мужа? Да он же форменный пижон, каких свет  не
видывал...
   Дора иногда забывалась и позволяла себе вольности вроде  этой.  Анна  же,
которая всегда была категорически против  панибратства,  едва  сдерживалась,
чтобы не осадить ее...
   - Я думаю, Дора, что у него неприятности  на  работе...  Не  вижу  другой
причины, по которой бы он не заявился домой... Ты не знаешь, он работает ТАМ
ЖЕ? Его кафе расположено по тому же  адресу  или  он  купил  себе  помещение
побольше?
   - Все там же,  только  они  расширились  за  счет  соседнего  магазина  и
коммунальных квартир, жильцов которых ваш муж расселил в такие  районы,  что
бедолагам не позавидуешь. Зато теперь все они живут отдельно... Право, и  не
знаешь, что лучше...
   - Дело в том, что я звонила к нему туда, но там трубку  никто  не  берет.
Почему?
   - А у них поменялся номер. Что же вы раньше-то у меня не спросили? Я  еще
хотела  вам  предложить  позвонить  ему,  но  подумала,  что   незачем   мне
вмешиваться в ваши отношения и уж тем более - давать советы.  Вы  -  женщина
умная, рассудительная и сами знаете, что нужно делать. А мое дело  маленькое
- приготовить вам покушать и немного прибраться...
   - Вы правы, Дора, но теперь я решила позвонить ему... Дело в том, что мне
нужна его помощь, кроме того, он ведь имеет право знать, что я приехала, что
живу у него... Представьте, что будет, если вдруг они придут вдвоем и увидят
меня лежащей в ЕГО постели... Так что скажите мне его номер...
   Дора молча наблюдала за тем, как пытается Анна дозвониться в  кафе.  Она,
разумеется,  обманывала  ее,  когда  говорила  о  том,  что  не   собирается
вмешиваться в их жизнь. Конечно же, Дора не вытерпела и еще пару  дней  тому
назад сама позвонила в кафе, чтобы  предупредить  Вика  о  том,  что  в  его
квартире живет Анна, что она больна и ждет его.  Но,  к  ее  досаде,  трубку
никто не брал, и тогда Дора сама поехала  туда.  Но  на  дверях  кафе  висел
замок.
   - Никто не берет трубку... Ты дала мне правильный номер?
   Дора обиженно поджала губы.
   - Скажете тоже... - И тут она чуть не проболталась,  когда  открыла  рот,
чтобы сказать, что в тот раз, когда она звонила, трубку тоже никто не  брал.
- А вы позвоните позже, может, он и появится...
   - Дора, вы извините меня, но мне бы  хотелось  побыть  одной...  -  вдруг
неожиданно для себя сказала Анна, чувствуя, что уже не  может  находиться  в
одной комнате с этой назойливой и неприятной особой. Она не могла объяснить,
чем же так раздражала ее Дора, но мысль о том, что ее уход из  квартиры  все
же реален и что после того, как соседка уйдет, здесь  станет  легче  дышать,
придала ей силы.
   Анна уже потихоньку начинала презирать себя за свою  трусость  и  робость
перед этой клушкой! С какой стати она боится ее?  Подумаешь,  соседка  Вика!
Ну, вызовет она, на худой конец, милицию (если сильно разозлится,  конечно),
скажет, что в квартиру, которую ей доверили, пробралась незнакомая женщина и
живет там... Кто же ей поверит? У Вика наверняка остались какие-то документы
и особенно фотографии, подтверждающие, что они были мужем и женой.
   Скорее всего именно последнее соображение и повлияло  на  дальнейший  ход
событий, сделав Анну более решительной. Разумеется, не считая того, что  она
почти поправилась и чувствовала себя вполне сносно.
   Дора, услышав пожелание  Анны  оставить  ее  в  квартире  одну,  чуть  не
задохнулась от злости. Она была оскорблена в своих лучших чувствах и  теперь
смотрела на эту неблагодарную выскочку, проворовавшуюся банкиршу  совершенно
другими глазами... Ей потребовалось всего несколько секунд, чтобы  прийти  в
себя и сказать Анне в лицо все, что она  посчитала  необходимым.  Дора,  как
всякая другая женщина ее породы, умеющая не только быть  гибкой,  когда  это
нужно,  но  и  находящая  особое  удовольствие  в  том,   чтобы   достаточно
убедительно  и  громко  (причем  так,  чтобы  это  было  оскорбительно   для
противоположной стороны) постоять за себя, вдруг густо покраснев, выпалила:
   - Я никуда не уйду!  Конечно,  теперь,  когда  вы  окрепли  и  в  услугах
домработницы не нуждаетесь, можно меня выставить вон?! Нет уж, голубушка,  у
тебя это не пройдет... Ты собиралась обобрать своего бывшего мужа?  Думаешь,
я не вижу, какими завидущими глазами ты смотришь на всю эту роскошь, которая
теперь должна достаться другой? У тебя своя жизнь, а у нас  -  своя.  Вот  и
убирайся туда, откуда прикатила... Ну надо же: я за ней  ухаживала,  кормила
ее, поила, а она выставляет меня за дверь! Да если хочешь знать, он и словом
не обмолвился о тебе, когда ты уехала... Бросила  такого  мужика,  променяла
его на заграницу! Он из тебя человека сделал, был предан тебе,  как  пес,  а
ты? Сама убирайся отсюда, пока я не вызвала милицию!
 
*** 
 
   "Дора  завелась,  что  называется  с  пол-оборота.  Ее,   казалось,   уже
невозможно  было  остановить.  И  это  в   ответ   на   простую   просьбу...
Лакейско-плебейская психология! Ну что с нее взять?!
   Я подошла к ней и посмотрела ей прямо в глаза.
   - Я вам благодарна, Дора, за все, что вы для  меня  сделали...  -  Мне  с
трудом давалось это внешнее спокойствие, поскольку и во мне струилась  кровь
моих предков, таких же плебеев, как Дора. - Я не хотела вас обидеть, просто,
учитывая мое сложное психологическое состояние, мне сейчас необходимо побыть
одной... Давайте не будем ссориться, а тихо-мирно разойдемся... И  не  стоит
меня оскорблять, тем более что мы с вами практически совсем незнакомы. Вы  -
домработница моего мужа, не больше. И не надо брать на  себя  заботу  о  его
будущем. Вик много сильнее, чем вы думаете. Вы и его-то не знаете. А в  том,
что вы мне подсунули несуществующий телефон, я просто уверена...
   - Несуществующий? Как это? - Дора стояла передо мной красная, будто после
парной, и от нее снова пахло  чем-то  кислым.  Должно  быть,  потом.  Однако
желание базарить у нее, похоже, угасло.
   - А вот так. Я ни за что не поверю, что Вик мог вот так запросто  закрыть
кафе. С какой стати? Вы же прекрасно знаете, что, кроме кафе, там  находится
еще кое-что...
   - Меня это не касается.
   - Вот и хорошо. И не надо мне угрожать. Просто оставьте меня в  покое,  и
все. А завтра утром приходите. Надо же, чтобы кто-то готовил мне  завтрак  и
мыл полы...
   Я подозревала,  что  Дора  мыла  полы  и  в  игорном  зале,  который  Вик
организовал под прикрытием кафе. И, судя по тому, как Дора отреагировала  на
мой намек и быстренько ретировалась, я попала в самую точку.
   Наконец-то в квартире стало тихо, и я смогла спокойно изучить  содержимое
всех шкафов и ящиков Вика. Что я искала? Да мало ли что! Мне было интересно,
чем занимался мой бывший муж, оставшись без  меня.  Я  высылала  ему  деньги
достаточно регулярно, как бы расплачиваясь  за  все  то,  что  он  для  меня
сделал, и считала, что поступаю правильно. Это в моей прошлой жизни  мне  на
каждом углу внушали,  что  благодарность  за  оказанную  тебе  услугу  нужно
выражать лишь словами. В том же мире, куда я всегда стремилась и  в  котором
прожила последние три года, за все расплачивались деньгами. Слова могут быть
фальшивыми, к тому же на них ничего не купишь. А за деньги можно купить даже
дружбу. К примеру, дружбу такой вот Доры. Что и сделал Вик.
   Коробка из-под немецкого печенья была набита письмами. Но это не  потому,
что писем было так много, скорее коробка была невелика. А писем  было  всего
шесть. И все они были от моей сестры. Милы. Она писала из  С,  в  Москву,  и
адресованы они были мне... Но самое ужасное заключалось в  том,  что  письма
были вскрыты. И вскрывала их не я. Должно быть,  Вик.  Датированы  они  были
декабрем девяносто четвертого года. Выходит, четыре  года  тому  назад  Мила
писала мне в Москву, но я  не  удосужилась  даже  прочитать  эти  письма.  Я
приблизительно представляла себе, о  чем  они,  а  потому  считала  излишним
волноваться на этот счет. У меня были другие  планы,  другие  мысли,  другие
заботы. Я не собиралась налаживать связь  с  моей  полусумасшедшей  сестрой,
помешанной на фотографиях и относящейся к жизни с  легкомыслием  пятилетнего
ребенка.
   И вот теперь эти письма были вскрыты и лежали передо мной словно укор.
   В комнате стемнело, я слышала шум дождя и царапанье  веток  по  стеклу...
Как бы много я в ту минуту дала, чтобы оказаться в своей теплой  постели,  в
доме на острове Мэн и наслаждаться тишиной и покоем в  объятиях  Гаэля...  И
если раньше Москва представлялась мне фрагментом кошмарного сна,  то  теперь
сном казалась райская жизнь в Англии. Стены моей прежней московской квартиры
давили на меня и лишали сил. Если прибавить  к  этому  смерть  Пола  (мне  и
думать было страшно о том, где и в каком состоянии сейчас находится его тело
и кто же и когда его похоронит!), реальную угрозу моей жизни,  исходящую  от
тех, кто вызвал меня сюда, чтобы обобрать и унизить,  отсутствие  средств  к
существованию, а следовательно - невозможность вылететь в ближайшее время  в
Лондон плюс ко всему этому исчезновение Вика, то можно себе представить, что
я испытывала в тот вечер, прислушиваясь к звукам осенней непогоды  и  ощущая
леденящий холод, охвативший меня изнутри... Я была одинока и  находилась  на
волосок от отчаяния, граничащего с помешательством. Почему  помешательством?
Да потому, что стоило мне  достать  первое  письмо,  как  я  услышала  голос
Милы...
   - Привет, сестренка... Как дела?
   У нее был такой нежный и воркующий голос, какой бывает, наверно, только у
ангелов. Ведь она умерла; мне сказала об этом женщина, которая жила теперь в
нашей квартире в С. И даже если эта дама что-то  напутала  или  сказала  это
нарочно (правда, какую цель она при этом преследовала, понять было  сложно),
то в квартире сейчас я была СОВЕРШЕННО ОДНА!
   - Мила, это ты? - спросила я невидимую покойницу, оглядываясь, словно она
могла стоять за моей спиной.
   - Ты не хочешь мне ничего рассказать? - снова спросила она весело, но  не
без ноток истерики. Мне даже показалось, что я увидела ее совсем  близко  от
себя, буквально в двух шагах...
   Я - человек, не верящий в потусторонние силы. И сколько бы книг по  этому
поводу я ни читала - о переселении душ,  о  телепатии  и  прочей  чепухе,  -
своего мнения я никогда не изменю.
   Другое  дело  -  существование  психических  расстройств,  болезней.  Вот
шизофрения, к примеру. Быть может,  я  заболела.  Говорят,  что  шизофреники
знают о том, что они больны.
   Но ведь я же явственно слышала ее голос! И сколько раз потом она являлась
ко мне и звала за собой, как в киношных кошмарах! Я не  знала,  смеяться  ли
мне над своей мнительностью или плакать, давая волю расшатанным нервам...
   - Мила, оставь меня в покое! - крикнула  я  в  темноту,  потому  что  мне
казалось, что голос идет откуда-то из дверного проема, и я боялась, что  еще
мгновение,  и  она  выйдет  оттуда,  прозрачная,  бледная,  с   распущенными
волосами, и начнет улыбаться мне улыбкой девочки-подростка, какой она всегда
была и какой она останется в моей памяти.
   И голос, как ни странно, тут же смолк.
   Я встала и зажгла верхний свет. Мне показалось, что чем больше в  спальне
будет света, тем теплее и спокойнее станет у меня на душе.
   Устроившись на кровати с коробкой на коленях, я снова  взяла  в  руки  то
самое ПЕРВОЕ (я разложила их по датам) письмо, развернула сложенный вчетверо
листок  и  прочла  написанные  крупными  буквами  слова,  который   тут   же
превратились в крик... Но я не услышала  его.  В  комнате  по-прежнему  было
тихо. Я почувствовала его. Всем своим существом.
   "ПРИЕЗЖАЙ! МНЕ ОЧЕНЬ ПЛОХО! ПОМОГИ! ЦЕЛУЮ. МИЛА?.
   И число, год.
   Второе письмо, написанное через неделю, было более конкретным.
   "Анечка, я пишу, и мне кажется, что в пустоту. Я знаю, что  ты  с  Виком,
потому что вы уехали в одно и то же время. Но ведь не ты взяла  мои  деньги?
Не ты? Я заболела. У меня корь. Говорят, что в таком возрасте от кори  можно
умереть. Мне нужны деньги. Наш телефон, я надеюсь, ты еще  помнишь.  Помоги.
Целую, твоя сестра Мила?.
   Остальные письма были датированы следующим днем. Создавалось впечатление,
что Мила, охваченная высокой температурой и отчаянием, писала дрожащей рукой
какие-то случайные, выползшие  из  подсознания  слова:  ?Слышу  музыку.  Мне
страшно умирать?. Или: ?Я вся В сыпи. Позвони или пришли денег на лекарства.
Береги Вика. Он хороший. Я не держу зла на вас?.
   Я вспотела сама (не хуже Доры), когда прочла  все  письма  от  начала  до
конца. Тем более что мне потребовалось на это всего несколько минут.  Но  за
это время я смогла представить в полной мере весь тот ужас, который пережила
Мила, лежа в постели и сгорая в медленном огне лихорадки.
   Во мне боролись два чувства. Первое -  жалость,  второе  -  ненависть.  Я
жалела  ее,  как  жалеют  больное  животное,  которому  пришлось   перенести
физические страдания, а ненавидела за то, что она вновь не вовремя появилась
в моей жизни и - мало того - выбрала такой момент, когда мне  и  самой-т