авоучения,  в  то
время как сама вляпалась  по  уши  в  дерьмо,  связавшись  с  этим  подонком
Храмовым... Ты лучше о себе подумай, о том, кто окружает тебя... Я вообще не
понимаю, где и как тебе удалось его Подцепить? Он же  был  преступником!  Ты
просто многого не знаешь, детка...
   - Как приятно, когда ты  называешь  меня  деткой,  дурочкой,  воробышком,
солнышком... - улыбнулась  Татьяна  и  от  удовольствия  зажмурила  глаза  и
потянулась. - И вообще: как хорошо дома!
   - Ты скажи мне  спасибо,  что  я  вовремя  вернулся  из  Питера,  вот  бы
покуковала в СИЗО с месячишко... Как тебе там показалось?
   - Лучше и не вспоминать...
   - Мы с тобой, кстати, так и  не  поговорили...  Шеффер  уже  окончательно
проснулся, выпрямился и даже немного потряс головой, словно  сгоняя  остатки
дремы. Его смуглое  красивое  лицо,  полноватое,  но  придающее  его  облику
солидность и обаяние, сделалось серьезным.  Сцепив  крупные  толстые  пальцы
наживете, он нахмурил брови и сказал:
   - Я что-то не понял, сестричка, это ты пришила Вика или  нет?  Я-то  тебя
знаю, уж меня-то ты  своими  наивными  разговорами  и  большими  глазами  не
проведешь... Чем же он тебе так насолил?
   - Вик? Да ничем... - Татьяна почувствовала, как к ее лицу прилила  кровь.
- Что это ты вообще несешь! Я его не убивала...
   - Правильно. Ты не настолько глупа, чтобы убивать его своими  руками,  но
ведь ты могла нанять кого-нибудь сделать это. Я вот  тут  вспомнил,  как  ты
недавно просила у меня денег... Заметь, не у Вика, а у  меня,  и  это  в  то
время, как он тебе никогда и  ни  в  чем  не  отказывал.  Почему?  Потрудись
объяснить. Уж не на ЭТО ли тебе потребовались пять тысяч  долларов?  Столько
стоила эта грязная работа?
   - Брось... Стала бы я кого нанимать, чтобы платить такие огромные деньги,
а потом дрожать от страха, что меня выдадут... Нет, плохо ты меня  знаешь...
Если бы мне приспичило избавиться от Вика, я бы сделала это сама,  и  причем
так, что меня никто не схватил бы за  руку...  Можешь  себе  представить,  в
каком шоке я находилась все это время, учитывая факт, что к смерти Вика я не
имею никакого отношения... Ну,  поругались  мы  с  ним,  покричали  друг  на
друга... Ему, видите ли, надоели мои постоянные упреки...
   - Какие упреки? Ты ревновала его?
   - А разве ты не знаешь, какие бардаки устраивались у него в ресторане? На
всей Тверской было меньше шлюх, чем в его кабинетах! Не знаю, что уж  такого
находили в этом клубе... Его словно медом намазали...
   - В каком еще клубе?
   - Да не притворяйся ты, Юля... Все знают, что его ресторан -  это  только
вывеска, что на Воровского был храмовский клуб,  куда  ходили  не  последние
люди Москвы... И не смотри на меня так, словно впервые об этом слышишь...
   - Клуб? Гм...
   Шеффер внимательно посмотрел на сестру, прикидывая, все ли  она  знает  о
клубе, хозяином которого был ее жених. Он видел перед собой красивую молодую
женщину, изо всех сил пытающуюся сделать вид, что  ничего  особенного  в  ее
жизни не произошло,  что  убийство  ее  жениха,  двадцативосьмилетнего  Вика
Храмова, которого она любила так, как  не  сможет  уже,  наверно,  никого  и
никогда полюбить, прошло для нее безболезненно. И что дни, проведенные ею  в
СИЗО, - всего лишь приключение. И это вместо того, чтобы впасть в отчаяние и
погрузиться  в  депрессию,  что  было  бы  более  естественным   для   такой
впечатлительной натуры, как Таня.
   Нет, что-то здесь явно было не то. Она сильно  изменилась,  эта  Татьяна,
это нежное и хрупкое существо, которое еще полгода тому назад рыдало у  него
на груди, страдая от болезни,  имя  которой  -  любовь.  Она,  захлебываясь,
говорила о том, что готова ради Вика на все, лишь бы быть с ним рядом,  лишь
бы видеть его, слышать его голос... Но Вик  был  холоден  с  ней.  Хотя  они
регулярно встречались, занимались любовью и строили,  как  это  ни  странно,
планы на будущее. ?Он со мной и в то  же  время  его  нет  рядом...  У  него
постоянно какой-то блуждающий взгляд, он  смотрит  куда-то  в  пространство,
мимо меня... Даже в постели мне кажется, что на моем месте  он  представляет
свою жену, Анну... И хотя он контролирует себя и следит  за  тем,  чтобы  не
произнести ее имя вслух, я чувствую, что  я  для  него  -  лишь  сексуальная
партнерша, которую можно использовать в животных целях, в то время  как  мне
нужна его любовь... Мне нужно, чтобы он любил только меня..."
   Сколько было пролито слез, высказано сомнений,  произнесено  откровенных,
выстраданных слов... И вдруг теперь это  смеющееся  лицо,  веселые  глаза...
Быть может, это защитная оболочка, под которой скрывается невыразимая  боль?
Или это маска, надетая впопыхах, в порыве истерики?
   Юлий Шеффер и сам был частым гостем храмовского клуба, куда  приходил  со
своими друзьями-геями, чтобы отдохнуть и расслабиться. Подобных мест, где он
и ему подобные могли отлично провести время, было несколько,  но  храмовский
клуб был, пожалуй, самым спокойным. Большой старый дом на  улице  Воровского
был практически весь  куплен  Храмовым  на  деньги  его  бывшей  жены,  Анны
Рыженковой. Об этом знали все, кто знал Вика. Хотя официально считалось, что
им выкуплен лишь первый этаж. Это было заблуждением, поскольку  тайные  ходы
между  квартирами  и  этажами,  снабженные  узкими   винтовыми   лестницами,
располагались внутри  квартир  и  были  незаметны  постороннему  глазу.  Дом
изнутри напоминал своим устройством огромный муравейник, в котором ни на час
не прекращалась жизнь. Старые жильцы были почти насильно выселены  в  другие
квартиры, расположенные в дальних районах  города,  за  исключением  четырех
молодых мужчин, которые служили Вику, следя за работой приходящих  горничных
и поваров, прачек и посудомоек... Ради безопасности  посетителей  клуба  Вик
нанял пятерых охранников - бывших спецназовцев, которые  появлялись  в  доме
лишь в дни особо важных собраний и встреч, поскольку в остальном  обстановка
в клубе была относительно  спокойной.  Чтобы  жильцы  близлежащих  домов  не
заподозрили, что у них под  боком  процветают  фактически  публичный  дом  и
казино, не говоря уже о прописавшихся в клубе политических тусовках, пустили
слух, что этот дом выкупила известная певица, которая  и  превратила  его  в
гостиницу. Хотя чисто внешне дом выглядел так же, как десятки  других  домов
на этой улице, разве что внизу располагался небольшой ресторан.
   Шеффер был лично знаком с Виком Храмовым, и ему  доставляло  удовольствие
общаться с этим весьма молодым, но очень  опытным  и  умным  человеком.  Вик
обладал феноменальной памятью, способностью все  схватывать  на  лету,  умел
ладить  с  людьми  и   заинтересовывать   их   прямо-таки   фантастическими,
полусумасшедшими проектами, работать над которыми  было  одно  удовольствие,
поскольку хоть и приходилось вкалывать чуть ли не двадцать часов в сутки, но
работа оплачивалась вовремя и даже с премиальными.  Так,  почти  за  полгода
весь дом был отремонтирован изнутри... И все бы так и продолжалось, если  бы
не Вик... Все это чувствовали, но все равно звонили,  приходили,  заказывали
апартаменты, кабинеты, офисные залы для собраний... Никто не хотел верить  в
то, что из-за  черной  меланхолии  Вика  -  этого  странного  гения,  короля
авантюры - рухнет построенная им ?империя наслаждения?, как он  сам  называл
свой клуб. Вик любил поговорить, и, когда его спрашивали, зачем он  потакает
членам клуба даже в их самых мерзостных, извращенческих желаниях, он  всегда
отвечал примерно одинаково: если им этого хочется, значит,  это  заложено  в
самой природе, так почему бы им не помочь, тем более  что  они  в  состоянии
хорошо заплатить за это?
   Тема, связанная с его бывшей женой Анной, была  в  клубе  запретной.  Все
следили за развитием событий, - последовавших сразу же после ее  отъезда,  и
все втайне мечтали, чтобы ее, эту бестию, все же нашли и привезли в  Россию.
Как преступницу. Но, глядя на спокойного Вика, очень скоро  поняли,  что  ей
ничто не  грозит,  что  она  непременно  выпутается...  А  потому  почти  не
удивились, когда о ней постепенно стали забывать и наконец забыли вовсе.
   Шеффер  никогда  не  спрашивал  Татьяну  о   том,   где   и   при   каких
обстоятельствах она познакомилась с Виком, потому  что  знал,  что  она  все
равно не скажет ему правду. Разве может она признаться, пусть даже и  брату,
в  том,  что  попала  в  этот  чертов  дом  случайно,  что  ее  привез  туда
одноклассник, которого она не видела лет восемь (те, что он провел,  работая
в Египте), но которому доверяла как самой себе. Она думала, что они  заехали
просто на  чашку  кофе,  а  этот  одноклассник  чуть  не  изнасиловал  ее...
Полуодетая, она выбежала из квартиры и попала прямо в  руки  Вику...  И  это
просто чудо, что он пожалел ее, не тронул и, более того, помог ей  добраться
до дома.
   Юлий же услышал эту историю от самого  Вика  и  был  страшно  зол,  когда
узнал, что Вик и его сестра встречаются. При всем своем восхищении Виком  он
не хотел, чтобы Татьяна связала свою жизнь с потенциальным  преступником,  с
сутенером, наконец, с человеком, который идет по  жизни  как  самоубийца  по
краю крыши небоскреба, где каждый шаг может быть последним-.
   Шеффер понимал, что в  душе  Вика  после  того,  как  его  бросила  жена,
образовалась брешь, которую необходимо  было  заполнить  женщиной,  если  не
такого же плана, как Анна, то хотя бы интересной, чистой, яркой... И Татьяна
явилась для него просто-таки спасением...
   Юлий знал, что Татьяна влюбится в Вика, потому что в него невозможно было
не влюбиться. Он был потрясающе  красивым,  даже  роскошным,  обаятельным  и
порочным, а это всегда так нравилось женщинам, причем не самым плохим...
 
*** 
 
   - Ты что, снова уснул?
   Он открыл глаза и увидел склоненное над ним озабоченное лицо Татьяны.
   - Ты здоров, Юлик? Не молчи, говори что-нибудь, потому что я  так  больше
не могу... Я стараюсь, я креплюсь изо всех сил, я пытаюсь сделать  вид,  что
ничего не произошло, но ты-то знаешь,  каково  мне  сейчас!  Представь,  его
убили! Но этого мало - они отрезали его прекрасную голову! Если бы ты только
знал, как много идей роилось в этом драгоценном сосуде, наполненном золотыми
мозгами... А какие у него были глаза, какие ресницы, а  веки...  Он  изводил
меня одним только взглядом, глядя на него, я теряла рассудок и  иногда  даже
не ходила в лабораторию.., не могла подняться с постели, потому что я была с
ним, с Виком... А его волосы, его чудные волосы, которые закручивались,  как
только отрастали  до  плеч...  А  губы...  Представь,  кому-то  понадобилось
отрезать голову! Какая гадость! Я никогда не поверю, что это сделал мужчина.
Это сделала женщина, которая любила его И я знаю,  кто  это...  Это  она,  я
видела ее, я разговаривала с ней, вот как с тобой сейчас... Она красивая,  и
это несмотря на то, что ей сейчас должно быть больше тридцати... Она  старше
меня,  но  и  красивее...  В  ней  есть  что-то  дьявольское,  патологически
преступное, что действует на нервы. Глядя на таких женщин, хочется  напиться
и расписаться в своей слабости... А ведь она сказала, что болела, что у  нее
было не то воспаление легких, не то еще что-то... И даже  несмотря  на  это,
меня прошиб пот, когда я с ней разговаривала... Она  была  моей  соперницей,
самой что ни на есть настоящей, и я устроила там истерику...
   Татьяна замолчала, уставившись на огонь.
   - Странно, однако, - произнес Юлий, позевывая, - ты говоришь, что  видела
ее и разговаривала с ней, а ведь мне доподлинно известно, что Анна Рыженкова
собственной персоной двенадцатого утром вылетела в Лондон... Ладно, расскажу
тебе еще что-то очень важное... Я знаю, что ты девочка умная и все правильно
поймешь... Я получил за твое освобождение деньги, и немалые...
   - То есть... - Татьяна даже вздрогнула. - Какие еще деньги?
   - - Надо сказать спасибо одному  человеку,  который  меня  предупредил...
Есть один ювелир в Москве, он вышел на меня через своего  адвоката,  который
хорошо знает меня  и,  главное,  в  курсе  того,  что  ты  -  моя  сестра...
Представь, этот адвокат не взял деньги, а дождался меня и полностью отдал их
мне, чтобы я освободил  тебя...  Пусть  под  подписку  о  невыезде,  но  все
равно... Он получил комиссионные, ювелир успокоился, а ты  сейчас  сидишь  у
меня на даче и постепенно приходишь в себя... Всем хорошо.
   - Но при чем здесь ювелир?
   - Давай подумаем вместе. Ювелир заплатил за то,  чтобы  тебя  освободили,
значит, либо он, либо кто-то из его близких замешан в убийстве Вика. Я лично
только так могу объяснить этот поступок. Понимаешь, это тот  редкий  случай,
когда у человека обнаруживается совесть - А ты не хочешь встретиться с ним и
поговорить?
   - А зачем? Чем меньше мы с тобой будем знать, тем для нас же лучше. У нас
с тобой сейчас другая задача - слепить тебе алиби... Вот  ты  говоришь,  что
была в день убийства в лаборатории и проколола уши своим мышам Разве тебе не
приходило в голову, что...
   - ..что кто-то нарочно  подменил  мышей?  Приходило.  Мне  только  это  и
приходило. Но кто? Кому надо было так подставлять меня? В  наш  институт,  в
принципе, может зайти кто угодно.
   - Может, попытаемся найти СВИДЕТЕЛЕЙ?
   - Каких еще свидетелей?
   - Любых, которые могли  бы  подтвердить,  что  ты  в  час  убийства  Вика
действительно находилась в своей лаборатории... И вообще, черт  дернул  тебя
пойти туда именно в тот день!
   - Ты все-таки думаешь, что это я убила Вика?
   - Да кто тебя знает... Ты все режешь лягушек, мышей, вот я и  подумал,  а
почему бы тебе не отрезать голову своему любовнику?
   - Вик никогда не был моим любовником. Любовники бывают только у  замужних
женщин, а мы с Виком были людьми свободными... И я любила его . Не могу себе
представить, что его нет. Мне кажется, что  стоит  мне  только  вернуться  в
Москву, как в моей квартире тотчас прозвенит звонок, и придет Вик... Если бы
ты только знал, сколько цветов он мне приносил! Это был настоящий кавалер...
Вот только глаза у него были всегда грустные. Я все-таки думаю, что любовь -
это наказание божье, это кара... Ведь он был несчастлив со мной. Он искал во
мне - ЕЕ...
   - Не плачь... - Юлий тяжело поднялся с кресла, подошел к  Татьяне  и  сел
возле нее на диван. Обнял ее и прижал к себе. - А если хочешь, то поплачь...
Господи, как много слез...
   - Скажи, Юля, а это правда, что до меня  у  него  была  девушка,  которую
звали Мила?
   Татьяна подняла на него залитое слезами лицо и покачала головой:
   - Молчишь? Ты  хоть  и  ?голубой?,  а  все  равно  будешь  молчать...  Из
солидарности... А мне Дора рассказывала...
 
*** 
 
   Какой-то человек в морге сказал Мише, что Милу уже похоронили.
   - А вы кто, эксперт? - спросил он, не веря своим ушам.
   - А вы сами кто ей, отец родной?
   - Нет...
   - Вы что же, думаете, что у  нас  морг  резиновый?  Мы  таких,  как  ваша
знакомая, хороним за Востриковским кладбищем за счет государства...
   Но это был не тот парень с  цыплячьим  пухом  на  голове,  в  присутствии
которого Михаил опознавал труп Милы,  а  другой,  и  вовсе  не  в  халате  и
фартуке, а в костюме.
   - Так кто вы? - повторил  свой  вопрос  Миша,  поскольку  с  самого  утра
настроился на хлопоты, связанные с погребением тела Милы. - Я мог видеть вас
раньше?
   Он явно уже встречал этого человека, причем в верхней  одежде...  ?Может,
он живет рядом? Сосед?"
   - Представления не имею, где вы могли видеть меня раньше, но  тела  вашей
приятельницы здесь уже давно нет...
   - А как же я найду ее могилу? И  почему  меня  не  предупредили,  хотя  в
милиции есть все мои данные?
   - Вот идите туда и разбирайтесь...
   Миша  вышел  на  улицу  -  ему  было   жарко.   С   Бертой,   со   своими
поминально-водочными  делами,  а  точнее,  с  затянувшейся  черной  полосой,
которую он пытался осветлить при помощи водки и  вина,  он  совсем  забыл  о
похоронах Милы. Он запутался  в  своих  чувствах,  ощущениях,  обязанностях,
ответственности... Он был сообщником Берты, и в случае если бы схватили  ее,
то могли арестовать и его. Дома он  вздрагивал  при  любом  звонке,  шорохе,
шагах на лестничной площадке... Его жизнь  превратилась  в  вечное  ожидание
чего-то ужасного, неотвратимого, как сама смерть...
   На фоне его непонятных отношений с Милой нежные чувства к Берте приобрели
оттенок жертвенности, и все чаще, за стаканом  вина,  он  подумывал  о  том,
чтобы взять всю вину за убийство Храмова на себя. Равно как и за все будущие
убийства, которые она совершит...
   Но шли дни, он сидел дома и пил; иногда  засыпал  и,  проснувшись,  путал
день с ночью.
   А сегодня Миша собрался с силами и пришел в морг, чтобы похоронить  Милу.
У него в кармане были ЕЕ деньги и газета с адресами и телефонами  похоронных
бюро.
   Пошел снег,  Миша,  подняв  воротник,  направился  в  сторону  автобусной
остановки. Остановившись возле запотевшего стеклянного цветочного ларька, он
купил огромный букет белых роз и повез их Берте.
   Дверь открыл Илья.
   - Здравствуйте. Могу я увидеть  Берту?  Ромих,  чувствуя  себя  обязанным
перед Мишей и видя перед собой такое количество дорогих роз, просто  не  мог
ему отказать и позвал жену.
   - Это Миша!  -  крикнул  он,  чтобы  Берта,  которая  при  каждом  звонке
пряталась в спальне и ложилась в постель, изображая из  себя  тяжелобольную,
могла спокойно выйти к гостю.
   Она появилась в прихожей - маленькая,  тоненькая,  в  брюках  и  свитере,
похожая на женственного подростка,  изящного,  медлительного,  с  невыразимо
грустным взглядом больших голубых глаз, и от одного ее вида у Миши  забилось
сердце.
   - Это тебе, Берта... Как ты? - Он протянул ей цветы. - Ты не бойся, я  не
собираюсь тебя шантажировать, я - наоборот - хотел бы  все  взять  на  себя.
Понимаешь, у тебя есть твой Ромих, у тебя есть будущее, а у меня - ничего...
   Берта смотрела на него из-за роз и качала головой. Илье, который наблюдал
за ними - женой и этим безумцем по имени Миша - со стороны показалось, что у
Берты от каждого услышанного слова увеличиваются глаза... Она была удивлена,
потрясена, растрогана...
   - Нет, правда, я никогда не найду работу, никогда меня не полюбит ни одна
девушка, у меня никогда не будет семьи, потому что я вот  такой  нескладный,
бестолковый...
   - "Ты поужинаешь с нами? - спросил Илья и невольно улыбнулся. -  Проходи,
и хватит болтать глупости...
   - Вы приглашаете МЕНЯ ужинать вместе с вами?
   - Пойдем, - Берта подошла к нему вплотную, взяла за руку  и  потянула  за
собой. - Пойдем, Миша... Хорошо, что ты пришел, и большое спасибо за розы...
Они чудесные...
   Миша почувствовал, как прохладный сладкий комок застрял у него в горле, а
в груди заклокотало щемящее чувство благодарности к этим людям  за  то,  что
ему не только открыли дверь, но и приглашают за стол...
   Он сел на предложенное место и собрался было рассказать о своем походе  в
морг, но какое-то внутреннее чувство подсказало ему, что  этого  не  следует
делать теперь, за столом, в такой радостный для него миг, когда его хоть  на
время, но приняли в свой круг хорошие люди...
   - Илья, поставь розы в вазу, пожалуйста, а то я их не удержу...
   И она улыбнулась Мише, не Илье, а именно Мише.
   - Я вижу, ты поправилась... Я ужасно рад...
 
Глава 14 
 
   Больше всего она боялась встретиться с призраком сестры. Ей казалось, что
стоит только войти в тот же вагон-ресторан, и она увидит Милу  за  столиком,
болтающей с каким-нибудь мужчиной...
   Но Милы там не было.  Была  обычная  командированная  публика,  уминающая
жирные шницели с картошкой и глазеющая по сторонам в  поисках  подружки  или
дружка на ночь...
   Анна поймала себя на том, что готова к тому, что в любую минуту к ней  за
столик подсядет мужчина и,  представившись  телохранителем,  произнесет  имя
Фермина...
   Пол Фермин... Он не выходил у нее из головы Привыкшая н