бы мне предоставили другое, более доходное поместье.
Ведь я вынуждена сама заботиться о себе. - И приказала Вайсу: - Ступайте к
своей подопечной. Она в гостиной.
     При звуке открываемой двери девушка повернула в эту сторону  лицо  и,
не мигая, как-то странно глянула куда-то мимо Вайса. Взгляд ее не  выражал
ничего, кроме ожидания. Она спросила:
     - Ну?
     - Что с вами?
     - Ах, это вы! - И сказала она это так, словно не видела, кто вошел, а
узнала Вайса только после того, как он обратился к ней.
     Вайс предложил прогуляться по парку. Ольга решительно отказалась.
     - Я очень прошу, - подчеркнуто настойчиво повторил свою просьбу Вайс.
     - А если я все-таки не соглашусь, вы меня заставите?
     - Да, я буду вынужден. Мне необходимо поговорить с вами.
     В вестибюле он нашел ее пальто и подал ей. Спускаясь по лестнице, она
держалась за перила.  Вайс  хотел  вежливо  уступить  ей  дорогу,  но  она
остановилась и стояла до тех пор, пока он не пошел впереди.
     Она неуверенно шагала по расчищенной от талого снега аллее, не  глядя
на землю, ступая по лужам так, будто нарочно  хотела  промочить  ноги.  На
лице ее было странное, горестно-озабоченное, сосредоточенное выражение.
     Когда Вайс свернул на боковую дорожку, девушка,  как  бы  машинально,
продолжала идти по аллее. Вайс  окликнул  ее.  Она  пошла  на  его  голос,
продираясь сквозь кустарник.
     Вайс остановился и, когда девушка приблизилась,  резко  махнул  рукой
перед ее лицом. Она даже не отшатнулась, не зажмурилась, только веки  чуть
дрогнули.
     Вайс знал, что от голода на какое-то время теряли  зрение  не  только
многие заключенные концлагерей, но также и  те,  кого  гестапо  подвергало
специфическим способам допросов. Такие периоды слепоты наступали внезапно.
     Девушка, очевидно, не видя Вайса или, возможно,  едва  различая  его,
словно сквозь туман,  должно  быть,  почувствовала  на  себе  внимательный
взгляд. Она поспешно отвернулась.
     - Нина! - решительно сказал Иоганн и,  взяв  ее  за  плечи,  принудил
повернуть к нему лицо. - Нина, - повторил он, - я все о вас знаю!
     Девушка  сжалась  всем  телом  и  вдруг,  вырвавшись  из  рук  Вайса,
спотыкаясь, побежала по дорожке.
     Иоганн догнал ее.
     - Ну, - приказал он, - не делайте глупостей!
     Он тщательно продумал информацию Центра об этой "Ольге", и  вывод,  к
которому он сейчас пришел, показался ему единственно правильным.
     Он заговорил с ней спокойно, уверенно.
     - Ольга эвакуировалась вместе с институтом в Свердловск. А вы - Нина.
Ваш отец жив, и никто его не репрессировал. Единственное, что меня  сейчас
интересует: с какой целью вы выдали себя  за  Ольгу?  И  хорошо,  если  вы
скажете правду. От этого будет зависеть для нас с вами очень многое.
     - А если я ничего не скажу?
     - Как вам угодно, - сказал Вайс. - В таком случае  можете  оставаться
той, за которую вы себя выдаете.
     - А кто я сейчас?
     - Насколько я информирован, немецкая агентка. Изменница Родины. Так?
     - Слушайте, - тихо произнесла она, - вы хотите мне внушить, что вы не
такой немец, как все?
     - Допустим...
     - А может быть, вы просто...
     - Вы не гадайте, - посоветовал Вайс.
     - Хорошо, - сказала девушка и добавила с горечью: - В  сущности,  мне
сейчас уже нечего терять.
     - Вот именно, и если командование узнает,  что  вы  почти  ничего  не
видите, вас все равно швырнут за бесполезностью обратно в лагерь. - И Вайс
добавил беспощадно: - Кому нужны слепые!
     Вот что Иоганн услышал от девушки.
     Да,  действительно,  ее  отец  взял  в   свою   семью   Ольгу,   дочь
репрессированного полковника. Потом,  когда  началась  война,  Нина  стала
санинструктором в части, где  комиссаром  был  ее  отец.  Попала  в  плен.
Какой-то предатель донес немцам, что она вовсе не дочь комиссара. Решил он
так потому, что отец держал  себя  с  ней  на  фронте  строго,  совсем  не
по-родственному. К тому же предатель этот знал от  кого-то,  что  комиссар
взял в свою семью дочь репрессированного полковника. Вот он и подумал, что
Нина не дочь комиссара, а дочь репрессированного. Так он и  донес  немцам,
добавив, что отец  девушки  -  бывший  начальник  штаба,  крупный  военный
деятель.
     На  допросах  Нина  сперва  все  это  отрицала.  А   потом   товарищи
посоветовали ей не сопротивляться гестаповцам, назваться той, за  кого  ее
принимали, - Ольгой - и подписать все требуемые бумаги.
     В разведывательную школу она пошла, надеясь, как  только  выбросят  в
тыл, воспользовавшись полученным оружием, уничтожить  своего  напарника  и
бежать.
     И когда девушка, закончив рассказ, сказала,  что  теперь  Вайс  может
передать ее в гестапо или расправиться с  ней  по  своему  усмотрению,  он
ответил не сразу.
     Иоганн колебался. Поверит ли ему Нина? Сумеет ли, когда  узнает,  кто
он, преодолеть радость, которую - Иоганн знал это по своему опыту - иногда
труднее скрывать, чем самое горькое разочарование?
     Он сказал с деланным равнодушием:
     - Я так и думал, что вы притворщица. Но меня все это не касается. Мне
поручено сопровождать вас на время вашего отпуска. И все. Запомните: этого
разговора между нами не было. Все  остается  по-прежнему.  Вы  Ольга.  Что
касается вашего зрения,  не  беспокойтесь  -  найдем  врача  и  используем
оставшиеся дни на лечение.
     - Вы сами не тот,  за  кого  себя  выдаете!  -  сказала  торжествующе
девушка.
     - Вы что же, считаете, среди нас, немцем, нет порядочных людей?  -  И
промямлил: - И, кроме того, вы такая хорошенькая, что я, естественно, могу
испытывать к вам особые, нежные чувства.
     - Чувства! - презрительно сказала девушка. - Вовсе вы не такой.
     - А какой?
     - А какой, вы хотите, чтобы я была?
     Вайс положил ей руку на плечо, попросил:
     - Пожалуйста, постарайтесь оставаться такой, какой вы были. Сможете?
     Девушка кивнула.
     - И постарайтесь быть любезной с баронессой. В сущности,  старуха  не
такая уж ведьма. Ее гостеприимство вам еще понадобится.
     - А больше вы мне сейчас ничего сказать не хотите?
     - Хочу, но не могу.
     Девушка расплакалась.
     - Ну вот, - сердито сказал Вайс. - Куда же вы годитесь!
     - Ну, немножко-то можно? - попросила девушка. - Пожалуйста!
     - Ничего мы  не  можем,  -  сказал  Вайс.  -  Ничего  не  можем  себе
позволять. Понятно?  -  Он  вытер  ей  лицо  своим  платком.  Приказал:  -
Улыбнитесь! Ну, не так жалобно. Нахально улыбнитесь. Так, как вы это умели
делать. Ну вот, пожалуй, ничего, сойдет.
     - Один только вопрос, - сказала девушка, - только один...
     - Валяйте. Только один.
     - Кино "Ударник"?
     - На улице Серафимовича, - смело ответил Вайс.
     - Вы знаете, - сказала  она,  сжимая  его  руку,  -  я  сейчас  такая
счастливая!..
     Вайс сердито перебил ее:
     - Ну и все! Все!
     Когда они вернулись в дом, девушка сказала баронессе любезно:
     - У вас отличная усадьба,  только  жаль,  что  запущенная.  Аллеи  не
очищены от снега, я даже промочила ноги. - И, поколебавшись,  добавила:  -
Жаль, конечно, что я не все хорошо разглядела. У меня что-то с глазами.
     После того как баронесса увела ее наверх переодеваться, Вайс попросил
советника  вызвать  окулиста.  Он  сказал,  что  возместит  все   затраты,
связанные с пребыванием агентки абвера в доме баронессы, так  как  на  это
ему отпущены специальные средства.
     Вернувшись, баронесса спросила:
     - Отчего это у нее?
     Вайс объяснил:
     - Как обычно: от отсутствия в лагерном рационе витаминов.
     Советник заметил негодующе:
     - Какая, в сущности, наглость со стороны наших противников  вынуждать
нас кормить военнопленных, когда эту обязанность  следовало  возложить  на
воюющие с нами державы!
     Не задумываясь, Вайс ответил:
     - С целью нанесения ущерба экономике противника  мы  в  свою  очередь
возложили на него обязанность кормить немцеввоеннопленных.
     - У вас острый ум, - осторожно усмехнулся советник.
     Вайс сделал вид, что не понял иронии. Обращаясь к баронессе, сказал:
     -  Дочь  советского  полковника  восхищена  вашим  гостеприимством  и
просила передать, что у нее в роду все мужчины были военные, поэтому  ваша
родословная вызывает ее восхищение. И она просит  извинить  ее  неуместные
шутки.
     - Да, тут вам звонил герр  Лансдорф,  -  не  без  уважения  в  голосе
сообщил советник. - Я заверил его, что с вашей подопечной все  в  порядке.
Воспользовавшись случаем, я поговорил с ним об интересующем меня деле.  Он
просил  передать,  что  не  возражает,  если  вы  некоторое  время  будете
оказывать мне  содействие.  -  Подмигнул.  -  Как  видите,  официальные  и
осведомленные лица не отказывают мне в своей поддержке.
     - Я заранее был уверен в этом, - почтительно поклонился Вайс.
     Отправившись на машине за врачом,  Иоганн  заехал  к  Эльзе  и  узнал
дополнительные данные, сообщенные Центром о девушке. Они полностью совпали
с тем, что она ему рассказала. Совпали и внешние приметы Нины.
     Центр рекомендовал Вайсу прощупать бывшего  работника  артели  "Часы,
печати,  оптика"  гравера  Бабашкина,  изготавливающего  в  "штабе   Вали"
фальшивые документы для агентов.
     Письмо дочери Бабашкина к  отцу  будет  передано  Вайсу  в  ближайшее
время.
     Врач, осмотрев Ольгу, сказал, что при интенсивном лечении  и  хорошем
питании ее зрение может быть восстановлено в течение двух недель.
     И хотя врач был из армейских, он охотно принял  от  Вайса  гонорар  и
поэтому заменил немецкие  медикаменты  швейцарскими  -  более  дорогими  и
эффективными.
     - Но главное, - сказал он, - больной необходимо не столько лекарство,
сколько питание и покой.
     Слепота русской девушки  вызвала  сочувствие  баронессы.  Взбалмошная
старуха вдруг ударилась в сентиментальность. Ей  уже  хотелось,  чтобы  ее
гостья не перебарывала свою беспомощность,  а  покорно  отдалась  ей.  Это
позволило бы баронессе сострадать ей, испытывать при этом приятное чувство
жалости и показывать себя перед советником с неведомой ему,  очевидно,  до
сих пор стороны.
     Баронесса заявила:
     - Ольга останется у меня, сколько бы времени ни  понадобилось  на  ее
излечение.
     Она предалась трогательным воспоминаниям. Рассказала, как  однажды  в
детстве,  заливаясь  слезами,  спасла  новорожденного  котенка,   которого
дворецкому приказали утопить.
     Почти  такую  же  приятную  чувствительность  пробудила  Ольга  и   у
советника.
     За ужином он красноречиво рассуждал о  долге  христианина,  цитировал
библию, и глаза его увлажнялись, когда он следил за  неловкими  движениями
девушки. Ее слепота казалась им обоим чем-то красивым, трогательным,  что,
по традиции, должно вызывать сострадание.
     Оставив у себя  Ольгу,  баронесса,  естествено,  предложила  и  Вайсу
погостить у нее.
     Ей  очень  понравилась  роль  великодушной   покровительницы   слепой
девушки.
     Утром Вайсм заметил, что  она  как-то  подозрительно  и  настороженно
поглядывает на него. С бесцеремонной откровенностью, отведя его в сторону,
баронесса решительно предупредила, что не потерпит у себя в  доме  никаких
посягательств на честь своей гостьи.
     День тянулся томительно долго.
     Ужинали при свечах в огромной, плохо отапливаемой столовой, где  было
сыро, как в погребе. Стены с содранными гобеленами, с панелями из  резного
дуба и высокие, стрельчатые окна с гербами на витражах  придавали  ей  вид
заброшенного храма.
     Ужин был довольно скудный.
     Баронесса в утешение напомнила советнику, что фюрер вегетарианец:  не
курит и не пьет вина и рекомендует всем  капустные  котелы  и  минеральную
водичку.
     Советник взмолился:
     - Моя жизнь слишком незначительна для того, чтобы я пытался  продлить
ее ценой подобных лишений, - и решительно протянул руку к графину с вином.
     Ольгу баронесса посадила рядом с собой. Нарезала ей мяса. Уговаривала
есть побольше.
     Наблюдая   за   девушкой,   Вайс   заметил,   как   удивительно   она
преобразилась.  Лицо  ее  стало  умиротворенным,  она  улыбалась.   Иоганн
опасался этого  счастливого  выражения,  но  сейчас  оно  не  представляло
опасности:  его  можно  было  приписать  благодарности   за   умилительное
гостеприимство и заботу.
     Советник, все время энергично наполнявший свой бокал, пришел в бодрое
настроение и, склоняясь к Иоганну, рассказал ему:
     - В тысяча девятьсот тридцатом году, помню, я был в гостях у Геринга.
Он жил тогда в Шенебурге, в буржуазной квартирке средних размеров,  и  его
первая супруга, милейшая женщина, страдающая тяжелым заболеванием  сердца,
угощала меня гороховым супом, который подала в фаянсовой тарелке  ценой  в
полторы марки. А теперь господин Геринг - владелец концерна и славится как
самый изысканный гурман. Только один его  золотой  сервиз  стоит  столько,
сколько большое поместье. Как видите, занятие  политикой  может  приносить
длоход не меньший, чем финансовые операции.
     Баронесса права. Скромность фюрера в  еде  общеизвестна.  Он  находит
радости совсем в другом. Я помню, как еще  до  военных  успехов  фюрера  в
Европе его порученец предложил на одном аукционе у  знаменитого  антиквара
девяносто тысяч золотых марок за картину Дефреггера. Как великий  человек,
фюрер позволяет себе вкладывать капиталы только в бессмертные произведения
искусства, цена которых превосходит стоимость  имущества  многих  солидных
промышленников. И когда фюрер всенародно объявил, что у него нет  текущего
счета в банке, он сказал правду:  каждый  банк  в  интересах  собственного
процветания считает честью оказать ему любые финансовые услуги.
     Да, фюрер  беззаветно  любит  искусство.  Он  лично  дает  живописцам
указания по части техники, содержания, стиля. Они должны руководствоваться
этими указаниями, если хотите, чтобы их произведения покупали. Музыкальные
вкусы  фюрера  так  же  определенны  и  устойчивы,  как  и   в   живописи.
"Мейстерзингеров" Вагнера он обычно заставляет повторять для себя  десятки
раз.  Высоко  ценит  военную  музыку.  Но  особый  его  восторг   вызывает
исполнение "Веселой вдовы" Легара. Он испытывает от этой  музыки  истинное
высокое наслаждение. Его ближайшее окружение строжайше  заботится  о  том,
что какой-нибудь дерзкий наглец не осмелился  сболтнуть  при  фюрера,  что
Легар был женат на еврейке. Это было бы трагедией  для  фюрера,  крушением
его идеала.
     Но еще больше фюрер  преклоняется  перед  финансовым  и  промышленным
гением  величайших  деятелей  рейха,   девиз   которых   подобен   девизу,
выгравированному на щите барона XIV века Веслингена: "Я, князь Вернер  фон
Веслинген, вождь большой шайки, враг бога, милосердия и жалости".
     Фюрера радует умение деловых великих немцев  в  сюртуках  захватывать
позиции  в  мировой  экономике.  Например,   "ИГ   Фарбениндустри",   этот
великолепный сплав монополий и картелей, добилась права контроля и  влияет
на  исследовательские  работы  и   производство   главных   химических   и
металлургических фирм мира.
     Еще до войны  при  помощи  патентов  и  другими  путями  мы  добились
контроля над производством многих важных для ведения войны  продуктов.  Но
мы не остановились на этом. Мы пошли дальше в  защите  ваших  промышленных
интересов. Когда германские фирмы  регистрировали  патенты  в  иностранных
государствах, некоторые важные  стороны  процесса  скрывались,  а  формулы
излагались так, что происходил взрыв, если какой-нибудь иностранный ученый
пытался, следуя нашим методам, получить синтетический продукт.
     Так, метод получения красок, запатентованный Зальцманом и Кругером за
N 12096, нанес существенный урон выдающимся  иностранным  ученым,  которые
гибли так, словно местом для прогулок избрали минное поле.
     Фон Клюге торжествующе заметил Вайсу:
     - Вам, молодому абверовцу, следовало бы понять, что  по  сравнению  с
успехами в подобных операциях  наших  крупнейших  концернов,  деятельность
вашей службы  выглядит,  ну,  чтобы  не  обидеть  адмирала  Канариса,  как
пиратские набеги, в то время как мы, черные сюртуки, бесшумно  завоевывали
континенты в экономических битвах одними картельными соглашениями.
     - А что же вы выиграли для себя в  этих  битвах?  -  полюбопытствовал
Вайс.
     Советник досадливо махнул рукой.
     - Вы слушали о крахе кинофирмы "Фебус" еще в довоенные годы? Господин
Канарис вложил в нее миллионы и вынудил меня стать его компаньоном.
     - Вы поступили легкомысленно?
     -  Вовсе  нет.  Просто  у  господина  Канариса   имелись   документы,
касающиеся некоторых сторон моей прежней деятельности. И он предложил  мне
наиболее изящную форму получения интересующих меня бумаг. Вот я  и  вложил
крупную сумму в эту фирму.
     - Он заставил вас выкупить бумаги?
     - Нет, просто это был  наиболее  благоразумный  и  деликатный  способ
сохранить наши дружеские отношения.
     - Вы и сейчас друг адмирала?
     - Безусловно. Это кристальной чистоты человек. И  когда  он  оказался
банкротом, то не позволил себе снова представить мне неприятные документы,
хотя и сохранил их копии. Он  мужественно  перенес  несчастье.  И  по  его
рекомендации я участвовал во время инфляции в финансовых операциях старика
Тиссена.
     - Вы знакомы с господином Гердом?
     - Да, это серьезный делец, который стал на правильный  путь,  сочетая
интересы фирмы своего тестя  с  политикой  наци.  Опыт  работы  в  абвере,
несомненно, пополнит его образование экономиста. Он сумеет ознакомиться  с
методикой и приемами исследования экономических потенциалов Востока.
     Весь ужин говорил только советник. Баронесса и Ольга почти все  время
молчали и не вслушивались в застольную беседу мужчин.
     В десять часов баронесса велела Ольге идти отдыхать и приказала Вайсу
проводить девушку до отведенной ей комнаты.



                                    44

     На следующий вечер у баронессы собралось небольшое общество: пожилые,
одетые со старомодной тщательностью, благовоспитанные люди.
     Они были близки ей не  только  потому,  что  с  ними  у  нее  издавна
установились тесные, подобные родственным связи, но и потому, что все они,
как и сама баронесса, владели  земельной  собственностью  или  же  вложили
солидные капиталы в надежные предприятия с устойчивыми доходами.
     Несмотря на почтенный возраст и полную обеспеченность, все они охотно
заняли предложенные им пришедшими к власти нацистами  чиновные  должности.
Ведь передать свой опыт новому руководству империи было их  патриотическим
долгом.
     По-видимому,  они  полагали,  и  притом  не  без  основания,  что  их
юношеские идеалы, сложившиеся во времена монархии, не только  не  устарели
сейчас, но возрождены фюрером с поспешностью и  энергией,  несвойственными
деятелям минувшего столетия.
     Доктор  фон  Клюге,  правда,  позволял  себе  сомневаться  и  в  этом
достоинстве Гитлера и утверждал, что Карл Лампрехт еще в девятисотые  годы
с большим даже красноречием,  чем  фюрер,  провозглашал:  "После  кровавых
побед мир будет изменен путем германизации".
     Гости держали себя с той непринужденностью, какая  возможна  в  кругу
людей, равных по положению, занимаемому в обществе.
     Герр Кранц,  высокий,  жилистый,  плоский,  с  маленькой  прилизанной
головкой на ысокой тонкой шее и с моноклем в левом глазу -  правый  всегда
оставался презрительно сощуренным, -  в  первую  мировую  войну  служил  в
уланах. Он считался  тонким  знатоком  лошадей,  и,  очевидно,  поэтому  в
концерне Круппа ему была предоставлена  должность  главного  инспектора  в
управлении рабочей силой.
     Он позволял себе довольно смело критиковать фюрера  за  то,  что  тот
пренебрегает   кавалерией,   отдавая   предпочтение   мотомеханизированным
соединениям "этого высочки Гудериана",  который  расхваливает  танки  так,
будто служит в рекламном бюро машиностроительной фирмы и получает