он, ожидая, что это снова Извольский, но  голос,
звучавший в трубке, был нежен и тих:
   - Сережа? Это Анастас. Говорят, у вас трудности с вагонами.  Приезжай
ко мне завтра, обсудим...
   Ахрозов выключил телефон  и  повернулся  к  прорабу  Тот  по-прежнему
объяснял, что порода не пустая, вот только случайно так  вышло,  а  если
посмотреть, так оно в общем-то руда...
   Ахрозов размахнулся и ударил прораба под дых. Тяжелый ватник  смягчил
удар, но прораб все равно задохнулся и упал на  колени.  Ахрозов  прибил
его еще раз - сапогом по шее. Прораб опрокинулся на спину.
   Экскаваторщики попятились, а охранник Ахрозова бросился  на  босса  и
попытался удержать его от рукоприкладства,  но  получил  удар  кулака  и
отлетел в сторону.
   Ахрозов бросился на прораба, сгреб горсть вскрыши и  принялся  пихать
ее прорабу в рот, с криком:
   - Это руда? Ты у меня эту руду с кровью сожрешь!
   Тут охранник снова кинулся на него,  и  к  нему  на  помощь  подоспел
выскочивший из джипа шофер. Вдвоем они оттащили директора от  прораба  и
кое-как впихнули в джип.
   Рабочие стояли в оцепенении. Прораб лежал возле рельс, не шевелясь.
   Белая мокрая грязь под ним постепенно розовела. Джип Ахрозова завелся
и пошел задним ходом. Через минуту он  остановился,  из  него  выпрыгнул
шофер и подбежал к неподвижно лежащему человеку.
   - Жив? - ну, слава богу, - сказал шофер, когда прораб под его  руками
шевельнулся и застонал. - Ну чего стоите, Ироды! В больницу его везите!
   - Так чего  объяснять  в  больнице-то?  -  несмело  спросил  один  из
рабочих.
   - Хочешь на ГОКе работать? Скажи, что сам упал!
 
*** 
 
   Когда шофер запрыгнул в машину, директор уже начал приходить в  себя.
Он молча обмяк на заднем сиденье, а охранник слегка придерживал  его  за
плечи опасаясь новой вспышки ярости.
   - Нельзя же так, Сергей Изольдович, - сказал водитель, - неровен час,
убьете кого-то. Скандал будет.
   - Давай к заводоуправлению, - хрипло ответил Ахрозов.
   По стеклам машины ползли дождевые  капли,  вокруг  неровной,  страшно
деформированной воронкой простирался желто-серый котлован  со  склонами,
нарезанными серпантином, и чахлыми березами далеко наверху.
   Джип приостановился, разъезжаясь с БелАЗом. С соседнего языка  породы
хлестала вода. Водители часто мыли здесь машины.
   - Останови, - сказал Ахрозов.
   Джип остановился, и директор, как был, в свитере и штанах, полез  под
водопад. Ахрозов стоял там  минут  пять,  а  потом  вернулся  в  машину,
продрогший и мокрый. Когда он вытащил мобильник и  попытался  позвонить,
оказалось, что тот издох.
   Сергей   Ахрозов   вернулся   в   заводоуправление   через   полчаса,
предварительно  заехав  домой  переодеться.  В  предбаннике  его   ждали
посетители, но Ахрозов запускать их не стал, а бросил секретарше Любе:
   - Я занят.
   Прошел в кабинет и дважды повернул в двери ключ.
   На столе зазвонил селектор.
   Селектор в кабинете Ахрозова был  старый,  обустроенный  еще  в  60-х
годах,  когда  партия  и  правительство  объявили   Павлогорск   ударной
комсомольской стройкой, и на потемневшей от времени панели  до  сих  пор
можно было различить надписи, гласящие:  "горком",  "горисполком",  "1-й
секретарь   обкома".   Тут   же    стояла    вертушка,    обеспечивавшая
непосредственную связь с Москвой.
   Ахрозов подождал, пока селектор умолкнет, подошел к небольшому сейфу,
стоящему в углу, и отпер  его.  В  сейфе  лежали  разноцветные  папки  с
бумагами и пачки американских денег, -  на  всякий  оперативный  случай.
Ахрозов отодвинул бумаги и деньги, запустил руку вглубь сейфа и  вытащил
оттуда спичечный коробок  и  алюминиевую,  слегка  почерневшую  от  огня
ложку.
   В коробке был запаянный пластиковый пакетик, а  в  пакетике  -  белый
порошок. Порошка было много. Его было так много,  что  если  бы  Ахрозов
попался с порошком, он бы получил срок отнюдь не за употребление, - а за
хранение оптовой дозы наркотика.
   Ахрозов еще раз заглянул в сейф и вынул оттуда  упаковку  одноразовых
шприцов. Одинаковых пластиковых трубочек со сверкающей иглой, по  острию
которой пролегала дорога в рай. Единственное,  чего  не  боялся  никогда
Ахрозов - так это заразиться какой-нибудь гадостью. Генеральный директор
Павлогорского ГОКа кололся только одноразовыми шприцами и употреблял  их
только один раз.
   Телефон зазвонил снова - на этот раз мобильный. Каким-то  образом  он
ожил после душа. На дисплее высветился тот же номер, с которого  намедни
звонил Анастас. Ахрозов нажал "отбой" и отключил телефон.
   Генеральный директор выложил перед собой пакетик с героином, упаковку
шприцов и ложку, сел и долго смотрел на  героин  застывшими,  ничего  не
выражающими глазами. По экрану  компьютера  ползли  таблицы  -  огромный
комбинат отчитывался перед директором  в  сделанном  и  несделанном.  За
окном между двумя рамами жужжала муха.
   Ахрозов сидел минут пять. Потом он пододвинул к себе графин с  водой,
неспешно вспорол пакет с героином и высыпал  его  в  воду.  Получившееся
пойло тщательно взболтал и вылил в туалет. Прополоскал  графин  и  снова
опорожнил его.
   Упаковку со шприцами он сунул во  внутренний  карман  куртки.  Шприцы
было проще всего выкинуть где-нибудь по дороге или в ресторане. В  конце
концов, в туалет их было вылить нельзя,  а  сами  по  себе  криминальной
уликой шприцы не являлись.
   Потом Ахрозов нажал на кнопку селектора и сказал секретарше:
   - Где там баба, которая насчет  ребенка  и  матпо-мощи  на  операцию?
Пусть заходит.
   Героин, который Ахрозов вылил в канализацию, стоил около  двух  тысяч
долларов. Чернорабочему на ГОКе надо было работать год, чтобы заработать
такие деньги.
 
*** 
 
   Этим вечером Извольский заехал на дачу к одному  своему  приятелю,  -
заместителю министра путей сообщения. Они обсуждали новую кандидатуру на
пост начальника Черловской железной дороги.
   Потом Извольский остался на обед, и отобедать к заместителю  министра
заехал его сосед по даче - глава банка "Ивеко" Александр Арбатов.
   Александр  Арбатов  и  Вячеслав  Извольский  ненавидели  друг  друга.
Арбатов был  банкир,  Извольский  -  производственник.  В  самом  начале
приватизации Арбатову приглянулся Ахтарский металлургический, однако его
довольно  грубо  попросили  вон   и   в   дальнейшем   отказывались   от
сотрудничества.
   Арбатов пытался  влезть  на  комбинат  и  тем  и  этим  боком,  успел
порядочно нагадить металлургам в бытность свою вице-премьером, - да так,
что после одного из заседаний чрезвычайной комиссии по долгам Извольский
отыскал его в респектабельном ресторане и набил Арбатову морду.
   Спустя  год  после  этой   драки   три   липовых   фирмы,   формально
принадлежавшие заму Извольского, увели  у  стального  короля  75%  акций
комбината, машину самого  Извольского  нашпиговали  из  двух  автоматных
рожков,  и  отбиться  от  банка  Извольский   сумел   только   благодаря
хладнокровной изворотливости, приправленной изрядной дозой удачи.
   Поединок с Извольским  не  прошел  Арбатову  даром.  Все  знали,  что
олигарх Арбатов вонзил  было  зубы  в  Ахтарский  металлургический  -  и
вынужден был выпустить жертву, поскольку по зубам  ему  дали,  и  крепко
дали. Служба  безопасности  Арбатова  распустила  по  рынку  слухи,  что
Извольский не столько отбился, сколько откупился, заплатив Арбатову дань
в пару сотен миллионов долларов.
   Но слух вышел чрезвычайно  некстати,  его  услышал  один  из  крупных
кредиторов банка, человек нефтяной и  авторитетный,  и  потребовал  этих
денег в возмещение своих убытков.  Так  и  вылезла  правда  о  том,  что
Извольский отбился от Арбатова бесплатно,  а  значит  -  имеет  на  него
какой-то чрезвычайный даже по нынешним временам компромат.
   Словом, вся эта  история  банк  ослабила  до  крайности  и  послужила
причиной некоторого его политического заката.
   - Добрый день, Вячеслав Аркадьич, - спросил Арбатов, - как здоровье?
   - Вашими молитвами.
   Арбатов вышел в  сад,  указал  рукой  на  плетеный  стул  и  сам  сел
напротив.
   - Вчера я встречался с Альбиносом, - сказал банкир,  -  он  предложил
мне уступить права на те старые оффшорки. На которых висят спорные акции
вашего комбината.
   - Во-первых, эти оффшорки не имеют никаких прав на акции комбината, -
ответил Извольский, - во-вторых, они принадлежат.яам.
   - Тем не менее  Альбинос  был  готов  купить  ситуацию.  И  отспорить
продажу - И за сколько?
   - Альбинос предложил мне  предоставить  ему  право  судиться  за  эти
оффшорки, а прибыль - пополам.
   - А ты? - спросил в упор Извольский.
   - Я сказал, что не подписываюсь.
   "Шиш бы ты не подписался, - подумал про себя Извольский, - если бы  у
меня в сейфе не лежали показания посланного тобой киллера. Ты  бы  урчал
от удовольствия, как кот, которого наконец-то допустили к сметане, вы бы
вдвоем устроили охоту на мой комбинат, а  потом,  разодрав  меня  и  мой
холдинг, вы бы передрались за добычу".
   - Спасибо, что поставил в известность, - сказал Извольский.
   - Всегда рад сотрудничеству, - ответил  Арбатов.  Легко  поднялся  со
стула и через мгновение исчез за зеленью дорожки.
 
*** 
 
   День без наркотика был невыносимо долог.
   Ахрозов обнаружил, что он  совсем  не  может  есть.  Зато  все  время
хотелось  сладкой  газировки:  директор  выпил   несколько   поллитровых
бутылочек "пепси" и "фанты" и послал секретаршу за новой порцией.
   Ахрозов знал, как это будет: он  уже  дважды  пытался  избавиться  от
наркозависимости.
   Впервые наркотики он попробовал в тюремной камере - той самой камере,
в которую губернатор засадил  непокорного  директора  Карачено-Озерского
ГОКа.
   Раскрашенный, весь в перстнях, уголовник, почти насильно  вколол  ему
шприц, и Ахрозов так до конца и не знал, был  ли  тот  уголовник  просто
барыгой, рассчитывавшим на нового клиента,  -  или  это  была  тщательно
спланированная акция областной администрации.
   Он кололся два или три месяца, сходя в Москве с ума  от  вынужденного
безделья  и  все  время  увеличивая  дозу.  Бросил  через  неделю  после
назначения  на  Шалимовский  ГОК.  Героиновая  привычка  еще  не  успела
въесться глубоко, ломки почти  не  было,  и  Ахро-зову  показалось,  что
чудовищный период его жизни прошел без следа.
   После августовского кризиса все началось опять:
   ГОК находился под угрозой захвата, Ахрозова травили со всех сторон, и
однажды в Москве, после ссоры в Госкомимущества,  Ахрозов  откинулся  на
подушки своего черного "мерседеса" и набрал по мобильнику номер  старого
знакомого дилера. Дилер оказался на месте.
   На  этот  раз  героин  помогал  плохо:  светлые  состояния  сменялись
беспричинной тоской и агрессией, и  именно  в  таком  состоянии  Ахрозов
почти насмерть избил  своего  зама  Наиля.  После  увольнения  потребная
Сергею доза подскочила ровно вдвое: с двух до четырех десятых грамма.
   И когда он пытался бросить колоться в Павлогорске, было уже поздно.
   Ахрозов понимал, что это смертельно опасно. Дело  было  не  только  в
ущербе собственному  здоровью:  шла  тяжелая  драка,  ГОК  находился  на
передней линии  обороны,  и  узнай  тот  же  Бельский,  что  генеральный
директор ГОКа сидит на игле, это могло кончиться катастрофой. Дважды  он
пытался избавиться от страшной привычки. Один раз не вынес ломки, другой
раз продержался без наркотика тридцать дней, - и в конце концов сорвался
после очередной разборки.
   Ахрозов  был  предельно  осторожен.  Теперь  он  никогда  не  покупал
наркотика сам, у него  был  водитель  Сашка,  старый  и  преданный,  как
нянька. Сашка вздыхал, матерился, - но исправно возил порошок из столицы
области.
   Несмотря на дурь, Ахрозов довольно много пил. Водка и  героин  давали
самое страшное  сочетание,  именно  они  провоцировали  немотивированную
агрессивность и полную потерю контроля над собой,  -  как  час  назад  в
Западном карьере.
   Ахрозов пробыл на работе  до  девяти  часов.  Он  поручил  начальнику
охраны съездить в больницу, и тот сказал, что прораб лежит в реанимации,
и что врачи оценивают его состояние как средней тяжести.
   Прораб в сознании, и к нему приходили менты, но ментам прораб сказал,
что свалился с лесенки на экскаваторе.
   Затем Сергей  заехал  в  кабак  и  тупо  листал  там  меню,  пока  не
обнаружил, что смотрит на названия блюд,  как  правоверный  иудей  -  на
сало. Он вернулся в пансионат достаточно рано, поставил какой-то боевик,
и к одиннадцати заснул.
   Проснулся он минут через сорок  от  внезапного  холода.  Закутался  в
одеяло и попытался согреться. Одеяло не помогало: несмотря на включенное
отопление  и  толстый  слой  ваты,  директора  била  крупная  дрожь,  он
чувствовал, как со лба стекают капли холодного пота.
   Потом, наоборот, стало страшно жарко. В теле болела каждая косточка.
   Ахрозов набрал номер Сашки, но тот не отвечал.
   Директор попытался смотреть какой-то дурацкий фильм,  и  вышло  очень
нехорошо. Фильм оказался о полицейских, которые борются с наркотиками, и
когда Ахрозов увидел на экране целую горку белого порошка,  он  едва  не
потерял рассудок.
   Ахрозов выключил видео и стал думать о том, у  кого  в  профилактории
можно  разжиться  героином.  Он  совершенно  точно  знал,  что  героином
торговал Алексей Баранов, один из охранников комбината. Рапорт  об  этом
ему подавал Самарин, и Баранова сразу уволили,  но  у  Ахрозова  в  базе
данных должен был быть его домашний телефон.
   Ахрозов поднялся и включил компьютер. Он нашел фамилию Баранова, но в
последний момент зажмурил глаза и стер всю информацию по этому  человеку
Он успел заметить только последние две цифры номера: цифры были -  сорок
три.
   Ахрозов дополз до кровати, надел рубашку и штаны и снова завернулся в
одеяло. Суставы болели так, как будто  каждую  жилочку  внутри  Ахрозова
наматывали на бобину, и Ахрозов стал думать о том, что охранник  Баранов
жил в заводской пятиэтажке, и что коммутатор в этой пятиэтажке начинался
с цифры пятьдесят пять. А что касается двух средних цифр,  то  это  были
либо сорок семь, либо сорок восемь. Уж это-то гендиректор точно знал.
   Ахрозов нашарил телефон и позвонил своей секретарше, Любе.
   - Любовь Андреевна? - сказал он. - который час?
   - Полтретьего, - сказал Люба.
   - Вы не могли бы приехать ко мне? Немедленно.
   Любовь Андреевна появилась через сорок минут. Она жила не так далеко,
в одной из заводских пятиэтажек, и идти от ее дома до профилактория было
минут пятнадцать. Что она делала остальное время -  было  непонятно,  но
когда она позвонила в двери профилактория и была впущена охраной, на ней
было яркое ненадеванное платье с чуть пожелтевшими от времени кружевами,
и тщательно подкрашенные губы выделялись на ее постаревшем, с  обвисшими
скулами лице.
   Любовь Андреевна не нашла, или  не  осмелилась  искать  машину  такой
поздней ночью, и она пробежала всю пустынную дорогу  к  профилакторию  в
удобных стоптанных кроссовках. У самых  дверей  она  сняла  кроссовки  и
надела туфли-лодочки, а кроссовки сложила в бывший при ней  целлофановый
пакет.
   Спустя две минуты задыхающаяся, с бьющимся сердцем Люба  постучала  в
дверь  флигеля  Ахрозова.  Тот  ничего  не  ответил,  но  Люба  заметила
пробиваюшуюся из-под двери полоску света. Она нажала на ручку и вошла.
   Ахрозов лежал в спальне, завернувшись в одеяло, и в ярком свете  Люба
видела, что лицо у  него  совершенно  серое  и  покрытое  каплями  пота.
Широкая кровать, которая обычно стояла посереди спальни, была сдвинута к
окну, туда, где под подоконником змеилась труба парового отопления, а на
полу в центре ковра красовался огромный невыцветший четырехугольник.
   - Люба, - сказал Ахрозов, - там секретер, открой нижний ящик.
   Люба открыла ящик: там был какой-то сор и стальные наручники.
   - Дай их сюда, - сказал Ахрозов.
   Любе  стало  жутко.  Она  протянула  директору  наручники.  Они  были
неожиданно  легкие  и  холодные.  Ахрозов  завел  левую  руку  за  трубу
отопления, ловко защелкнул наручники и бросил ключ Любе.
   - Иди в другую комнату, - сказал Ахрозов, - и разбудишь меня в девять
утра.
   - Хотите, я посижу с вами? - спросила Люба.
   - Иди в кухню, - повторил Ахрозов, - и убери от меня телефон.
 
*** 
 
   Ни в какие девять утра Ахрозов не встал. Он не спал всю  ночь,  время
от времени теряя сознание на час или  полчаса,  и  к  девяти  он  лежал,
свернувшись калачиком, насколько позволяла  прикованная  рука.  Простыня
под ним была совершенно мокрая.
   Когда зазвонил телефон, Ахрозов на него даже не прореагировал, а Люба
сняла трубку и проворковала в нее сонным голосом:
   - Але...
   Она постаралась, чтобы голос ее звучал как можно игривей, и, судя  по
всему, это ей удалось.
   - Люба, ты? - раздался в  трубке  слегка  удивленный  голос  главного
инженера, - дай телефон Сергею.
   - Он еще спит, - капризно сказала Люба, - и он просил его не  будить.
Он о-очень поздно лег.
   - Ну поздравляю, - сказал главный инженер, хмыкнул и отключился.
   Люба повесила трубку, оперлась обеими локтями о стол и зарыдала.
 
*** 
 
   К одиннадцати Любе стало ясно, что гендиректор сегодня на  работе  не
появится, и что выдать то, что происходит, за глубокий сон после ночного
веселья никак нельзя. Она утерла слезки и позвонила  водителю  Ахрозова,
Саше.
   Люба давно знала, что Ахрозов употребляет наркотики, -  она  еще  два
месяца назад нашла в комнате отдыха завалившийся за диван шприц,  и  она
давно вычислила, что героин он добывает не сам, а через Сашу. Влюбленная
женщина может быть необыковен-но наблюдательна.
   Между Любой и  Сашей  состоялось  короткое  совещание,  в  результате
которого было решено говорить всем, что директор вчера крепко  выпил,  и
на работе будет только завтра.
   - Лучше скажите, что я отравился, - проговорил  Ахрозов,  когда  Саша
доложил ему о результатах совещания.
   - Так врач же придет.
   - А хрен ли он поймет, - отозвался Ахрозов, - только наручники сними,
пока врач будет.
   - С вами посидеть, Сергей Изольдович? - спросил Сашка.
   - Вали отсюда, - ответил директор, - не люблю болеть вдвоем.
 
*** 
 
   Денис появился на комбинате в восемь утра.  Ахрозова  в  кабинете  не
было, вместо него на белом  кожаном  диване  сидели  двое:  замдиректора
обл-энерго и подтянутый человек лет шестидесяти. У человека были светлые
глаза и голубые, словно выцветшие  зрачки.  В  раскрытом  вороте  белого
пиджака виднелась толстая золотая цепочка, а руки  были  украшены  таким
количеством вытатуированных перстней, что если бы Денис Черяга  не  знал
трудовой биографии павлогорского вора в законе Мансура, то он тотчас же,
по перстням, мог бы ее и восстановить.
   Секретарша Люба тоже блистательно отсутствовала.
   - Где Сережа? - спросил Денис у охранника.
   - Сергей Изольдович заболел, а Любовь Андреевна к нему поехала.
   Денис отворил дверь кабинета и сказал:
   - Проходи, Мансур. Только сигарету потуши. У Сережи не курят.
   Денис неторопливо занял место во главе длинного стола для совещаний.
   Мансур уселся наискосок от Дениса, а энергетик сел на краешек стола.
   - Так в чем вопрос? - сказал Денис.
   - В долгах, - сказал Мансур. - По электроэнергии.
   - У нас нет долгов. Мы платим все текущие платежи, а предыдущий  долг
реструктурирован.
   - Он реструктурирован не в пользу энергосистемы, - сказал  энергетик.
Я намерен пересмотреть схему погашения долга.
   - Каким образом?
   - Я хотел бы получить в его счет заводской Дом Культуры.
   - Тот дом культуры, где  раньше  была  дискотека,  в  которой  Мансур
торговал наркотиками?
   Мансур улыбнулся и развел руками.
   - Ну я в твои дела не лезу, чем ты торгуешь, Денис Федорыч, -  сказал
он, - и тебе какое дело, чем я торгую?
   - Я что-то не понял, - сказал Денис, - долги кто наделал, Сережа  или
Брешев?
   Брешевым звали прежнего директора ГОКа.
   - Брешев, - ответил энергетик.
   - Ну так идите к Брешеву и с