зиденту группы "Сибирь".
   Когда он приехал в  Черловск,  было  уже  около  одиннадцати  вечера.
Фаттаха Горный застал в  его  новом  ночном  клубе  в  окружении  стайки
отлучившихся от шеста девиц. Девиц Горный прогнал одним движением  руки;
взял стул и сел напротив Фаттаха.
   - У меня проблемы, - сказал Горный,  -  на  "Росинке"  и  на  заводе.
Думаю, что Черяга будет банкротить завод.
   - Тихвинский, что ли? - уточнил Фаттах. Тихвинский машиностроительный
завод  был  монополистом  по  изготовлению  железнодорожных  костылей  и
основой Горныйского бизнеса на железнодорожных зачетах.
   - Да.
   - Ну так продай его нам.
   - Не понял.
   - Что ж тут непонятного?  Зачем  я  буду  защищать  твой  завод?  Ты,
Афанасий, определяйся, с какой ты стороны. А  то  ты  хочешь,  чтобы  мы
решали твои проблемы, - а что мы получаем взамен?
   Горный помолчал.
   - Это не вы решаете мои  проблемы.  Это  я  решаю  ваши.  Костя  меня
просил...
   - Погоди! Что  значит  -  наши  проблемы?  У  тебя  отбирают  бизнес,
железную дорогу. Это твои  проблемы,  мы  завтра  пойдем  и  вон,  через
полпреда все будем возить. У нас сейчас  убытки,  потому  что  мы  возим
через тебя, а через тебя дороже. Твой бизнес только нами держится, и  ты
его хочешь сохранить как свой бизнес?
   - Фаттах, Степан мне обещал...
   - Да что Степан понимает в бизнесе! - резко сказал Фаттах.
   Горный молча поднялся и покинул казино.
 
*** 
 
   Понедельник начался для Сергея Ахрозова с очередной склоки. С утра не
было начальника  ремонтного  цеха  -  сучонок  вчера  напился  и  сорвал
совещание, ночью кто-то  разорил  оставленный  без  присмотра  БелАЗ,  и
вдобавок от энергетиков пришло очередное письмо, в  максимально  хамских
выражениях   утверждавшее,   что   комбинат   просрочил    платежи    за
электроэнергию аж на два дня.
   Ахрозов созвал совещание и велел ни  с  кем  не  соединять,  а  когда
совещание кончилось, оказалось, что ему звонил мэр и что Люба  этого  не
передала.
   Ахрозов вызвал Любу в кабинет и начал на нее орать.
   - Какого...? - орал Ахрозов,  -  есть  список  людей,  с  которыми  я
разговариваю  при  любых  обстоятельствах!  Ну  и  что,  что  никого  не
соединять? К Аркадьеву это не относится! Как можно так работать?
   С крупного продолговатого лица Любы уже готовы были сорваться  первые
слезы.
   - Почему в предбаннике все время накурено? - продолжал Ахрозов, - Что
значит, - я запретил отлучаться с рабочего места? Ты бы еще  на  рабочем
месте еб...
   В  этот  момент  раздался  осторожный  стук  в  дверь,   створка   ее
приотворилась, и в кабинет просунулась мордочка Насти.
   - Ой, Сергей Изольдович, - сказала она, -  а  вы  заняты?  А  то  мне
сказали, что вы заняты...
   Ахрозов покраснел, и непроизнесенное окончание фразы застряло у  него
в глотке.
   - Ладно, Люба, иди, - сказал он.
   - А вы?
   - А я девушке обещал комбинат показать, - сказал Ахрозов.
   Люба сглотнула  слезы  и  вышла,  стараясь  не  смотреть  на  молодую
сестренку начальника службы безопасности.
   Экскурсия вышла интересной, потому что жизнь для  Насти  вообще  была
интересная штука. Сначала машина долго-долго ехала между белых барханов,
которые изумительно подошли бы для съемок фантастического фильма, -  это
были отвалы комбината.
   Отвалы, перерезанные следами грузовиков,  простирались  на  несколько
километров, время от времени на  пути  возникали  насосная  станция  или
линия электропередачи, и тогда Ахрозов вылезал  из  машины,  заходил  на
станцию и придирчиво инспектировал каждый гвоздь. При виде  его  рабочие
немедленно принимались работать, и Ахрозов тут же начинал кричать.
   На самом комбинате шум был ужасный.  Гигантские  мельницы  вращались,
как колеса судьбы, железные поручни  над  железным  полом  были  покрыты
жирным черным осадком, и когда Ахрозов зашел на склад, рабочие бросились
тушить на складе свет.
   - Раньше надо было экономить  свет,  когда  я  не  пришел,  -  сказал
Ахрозов, - а теперь что? Я вон человеку хочу склад показать.
   Но, против обыкновения, не ударил мастера и даже не выругал его.
   Потом завод кончился и началась природа. Черный джип Ахрозова миновал
карьеры и железнодорожную станцию, и наконец поехал  вдоль  неширокой  в
этих местах Туры. Река текла в глубоком овраге, обросшем со всех  сторон
кустами и елями, и из оврага оглушительно трещали лягушки. В овраге было
холодней, чем вчера в степи,  зелень  на  земле  уже  истлела,  и  среди
облетевших кустов горели гроздья рябины.
   Потом река раздалась и превратилась в дивной красоты пруд. На  другом
его берегу из-за кедров и елей выглядывали роскошные каменные дачи, и на
причале качались две белобоких яхты: Богоявленский пруд считался один из
красивейших мест региона, Несколько самых богатых людей области,  в  том
числе Афанасий Горный, обустроили здесь свои резиденции.
   - Ой, ежевика! - вскрикнула Настя и сбежала с дороги, вниз, туда, где
на длинных буро-зеленых плетях ежевики виднелись черные крупные ягоды.
   Кусты ежевики расползлись по старой плотине, отделявшей пруд от Туры.
   Приглядевшись, Настя заметила остатки огромного железного колеса, а с
другого края плотины - кирпичный  вытянутый  дом  с  выбитыми  окнами  и
датой, выложенной под самой  крышей:  1893.  Сквозь  трещины  в  плотине
сочилась вода.
   Ахрозов,  спустившийся  вслед  за  ней,   стал   озабоченно   трещины
разглядывать.
   - Это что? - спросила Настя.
   - Старая электростанция, - ответил директор. - Здесь еще  Синебрюховы
построили целый каскад электростанций. Первый каскад в  России,  тут  же
тоже тогда руду добывали. На Богоявленке.
   - А почему их забросили?
   - Невыгодно. Река небольшая, сейчас  совсем  другие  мощности  нужны.
Во-он, внизу у Нижнесушинки еще одна плотина.
   Ахрозов  стоял  совсем  близко  от  Насти,  сильные  его   пальцы   с
изъеденными ногтями взяли Настю за плечи и развернули в сторону далекой,
запрятанной за деревьями и дымкой Нижнесушинки,  и  на  Настю  мгновенно
пахнуло мужским потом из-под кожаной куртки. Запах  был  нерезкий,  даже
приятный.
   Настя старательно приподнялась на цыпочки, обхватив руками  кирпичную
кладку, так, чтобы ее короткая юбка взъехала  как  можно  выше,  но  так
никакой плотины и не увидела. Когда она  обернулась,  она  увидела,  что
Ахрозов смотрит не на нее и  не  под  юбку,  а  спрыгнул  под  откос,  и
озабоченно изучает трещины в плотине.
   - Что такое? - спросила Настя.
   - Да ничего. Мэр, сучонок. В прошлом году списал триста тыщ баксов на
ремонт плотины, где тут ремонт? Тут ежевика, а не ремонт.
   - А надо - ремонт?
   - Конечно, надо, - буркнул Ахрозов, - рухнет, так мало не  покажется.
А мы, между прочим,  Богоявленку  хотим  купить.  Там  руда  хорошая,  а
директор урод.
   Настя снова приподнялась на цыпочки, выглядывая Богоявленку,  которую
хотели купить. Ничего не выглядела: однако на этот  раз  Ахрозов  глядел
уже не на плотину, а на нее, и вдобавок стоял внизу. Загляделся так, что
поскользнулся и проехал два метра вниз по  бетонному,  заросшему  мелким
вьюном откосу.
   Когда они поднялись к шоссе, Ахрозов приказал водителю ехать обратно.
   Дорога вскоре отвернула от Туры  и  пошла  вдоль  рельс.  Снова  вода
показалась только через двадцать километров.  Теперь  это  была  уже  не
река, а огромный пруд в оправе из вековых сосен,  со  строгой  и  черной
водой, похожей на зеркало, в  которое  ночью  глядятся  пролетающие  над
землей спутники.
   По ту сторону пруда начинались низкие осыпавшиеся горы,  и  роскошная
мраморная лестница поднималась к  пансионату  "Иволга".  Дорога  в  этом
месте ветвилась, уходила на дамбу, и  тут  только  Настя  заметила,  что
впереди еще один  пруд,  расположенный  гораздо  выше  и  отделенный  от
нижнего шестиметровой высоты плотиной.
   - А зачем эти пруды? - спросила Настя.
   -  Это  шламохранилища,  -  с   немедленной   готовностью   отозвался
Ахрозов.Сашка, останови машину. Или нет, у первого пруда останови.
   Спустя пять минут черный джип притерся к  бровке  дамбы,  и  Настя  с
Ахрозовым вышли из машины. Дорога в этом месте дамбы была узкая, по  ней
с трудом мог проехать тяжелогруженый грузовик.
   Третье шламохранилище был совсем  уже  некрасивый  пруд,  с  бетонным
бордюром  вдоль  дороги  и  серо-зелеными  берегами.  Вода  в  нем  была
беловатая и мутная.
   - Всю работу по очистке руды  на  комбинате  делает  вода,  -  сказал
Ахрозов, - Это замкнутый цикл. Грязная  вода  сбрасывается  вот  в  этот
пруд. Она со шламом, то есть с пустой породой. Здесь вода  отстаивается,
шлам уходит на  дно,  а  вода  сбрасывается  во  второй  пруд.  Там  она
отстаивается снова, а в третий пруд она уже идет совсем  чистая.  Оттуда
через насосы она снова идет на комбинат.
   По дороге, вслед за  директорской  машиной,  подъехал  тяжелогруженый
КамАЗ и остановился, опасаясь сигналить. Дорога в этом месте была узкая,
джип и КамАЗ разъехаться не могли, и когда Настя  взглянула  на  насыпь,
она увидела, что дорога мало того, что узка  -  еще  как  бы  и  размыта
подступающей водой.
   - А отчего так дамбу размыло? - спросила Настя.
   - Потому что мудаки пять лет здесь сидели, - резко ответил Ахрозов. -
Дамбу каждый год нужно подсыпать, а чем? Пустой породой.  А  эти  ребята
морковку рыли.
   - Какую морковку? - не поняла Настя.
   - Вскрышными работами не занимались, пустой  породы  не  вывозили,  -
пояснил Ахрозов. Он невольно вспомнил о тех трехстах двадцати миллионах,
которые сулил ему Анастас. Формально  предложение  .оставалось  в  силе.
Настя, вздрогнув, смотрела на обманчиво-спокойную гладь шламохранилища.
   - А если дамбу прорвет? - спросила она.
   - Не должно. Мы ее сейчас укрепляем. -  Ахрозов  обернулся  и  заорал
своему водителю:
   - Ну чего стал? Дай дорогу машине, он работает, а ты ворон считаешь!
   Джип Ахрозова заурчал и сполз с дороги на насыпь, пропуская КамАЗ.
   Настя поглядела на Ахрозова и засмеялась.
   - Ты что смеешься? - спросил директор, - я что-то смешное сказал?
   - Ага, - кивнула Настя, - Ты так на этот комбинат смотришь, как будто
он твоя жена. И еще ты ужасно смешной.
   - Почему?
   - Так. Тебе девушка нравится, другой бы ее в ресторан пригласил. А ты
шламохранилище поволок показывать.
   Ахрозов посмотрел на часы и, к  удивлению  своему,  увидел,  что  уже
около восьми вечера. Он пропустил  все,  даже  шестичасовое  селекторное
совещание.
   - Ты хочешь в ресторан? - спросил растерянно Ахрозов.
   Настя подбоченилась.
   - Конечно хочу, - сказала она, - я ужасно проголодалась.
 
*** 
 
   В  ресторане  все  было  как  нельзя  лучше:  он  был   обустроен   в
провинциальном  великосветском  стиле,  с  золочеными  канделябрами  над
белыми столиками и очаровательными  официантками  в  коротких  сиреневых
юбках. Горящие на столах свечи отражались в  зеркальных  стенах,  вокруг
них все тонуло в полумраке, в середине  зала  пылал  огромный  камин,  и
Настя чувствовала себя ужасно довольной: ее, как  взрослую,  привезли  в
большой  красивый  ресторан  на  большом  черном   джипе,   и   человек,
сопровождавший ее, был самый главный человек в городе, и  секьюрити  при
входе почтительно кланялись ему, а когда охранники Ахрозова прошли через
металлоискатель, в их карманах зазвенело, но секьюрити не остановили  их
немедленно, а только несмело спросили:
   - Оружие есть?
   - Есть, но мы стрелять не будем, - пообещал Ахрозов, и Настя при этом
ответе гордо вздернула  головку.  Она  почувствовала,  что  все  взгляды
устремлены на нее.
   Ужин тоже был выше  всяких  похвал:  Настя  съела  десяток  устриц  и
толстую-толстую отбивную, и еще  салат  из  гребешков,  и  даже  стащила
половинку бифштекса с тарелки Ахрозова. Она очень проголодалась.
   Они уже  ели  десерт,  когда  Настя  заметила  за  соседним  столиком
компанию развязных парней в кожаных куртках. Настя толкнула Ахрозова под
локоть и спросила:
   - А эти чего здесь делают?
   - Это их ресторан. Точнее, Мансура.
   - А почему мы тогда сюда пошли?
   Ахрозов слегка замялся, покраснел и ответил:
   - Это единственный приличный ресторан в городе.
   - А у завода свой ресторан есть?
   Ахрозов покраснел еще пуше и выдавил:
   - Да.
   - Тогда пошли туда, - сказала Настя. Ахрозов молчал.
   - Ну Сергей Изольдович, ну пожалуйста! - взмолилась Настя. - Ведь там
у вас, наверное, девочки голые пляшут, да?
   В ресторане Ахрозова голые девочки не плясали. Они плавали в бассейне
с прозрачными стенками.
   - Ну хорошо, - сказал Ахрозов, - только мне надо заехать переодеться.
   Апартаменты Ахрозова, которые многим окрестным крестьянам  показались
бы невероятно роскошными, для  генерального  директора  были  более  чем
скромны.
   Ахрозов жил даже  не  в  "турецкой  деревне",  куда  в  гостевой  дом
определили Гришу, а просто в одноэтажном флигельке на территории бывшего
партийного пансионата "Иволга". Номер  был  двухкомнатный,  с  маленькой
прихожей, застланной порыжевшим ковром, с гостиной и большой спальней. К
спальне был пристроен широкий солнечный балкон, а к гостиной - небольшая
кухонька. Они прошли в кухню, - Чаю будешь? - спросил Ахрозов.
   Насте почему-то очень хотелось пить.
   - Да.
   Ахрозов захлопотал на кухне около чайника. Сквозь приотворенную дверь
Настя видела его широкую спину, обтянутую  черной  фуфайкой,  и  сидящие
мешком брюки. Директор делал все споро, по-холостяцки,  -  через  минуту
белые с синим ободком чашки уже стояли на столе и  тут  же  громоздились
нарезанные горкой бутерброды с сыром. Из стенного шкафа  была  извлечена
непочатая бутылка  коньяка,  а  из  холодильника  -  запотевшая  баночка
кока-колы.
   Ахрозов оборвал с бутылки пробку и  налил  коньяк  в  два  стеклянных
стакана, таких же, в которых в столовой подавали кисель и молоко.
   - Я не буду, - поспешно замотала головой Настя.
   Ахрозов не стал настаивать и выхлебал свой стакан сам, до половины.
   На кухне запел чайник, и тут же зачирикал мобильный телефон. Ахрозов,
разговаривая,  поднялся  со  стула.  Через   минуту   он   вернулся   со
свежезаваренным чайником. Поступь у Ахрозова была мягкая и тяжелая,  как
у мишки, который подходит к улью с медом. Мобильник пискнул было  снова,
но Ахрозов отключил его и кинул куда-то на сервант.
   Чай был густой и прозрачно-коричневый, как раз такой, какой  нравился
Насте.
   - Сахару? - неловко спросил Ахрозов. Настя наморщила лобик.
   - Не. Печенья.
   Ахрозов распахнул дверцу шкафа и принялся рыться в  поисках  печенья.
Но печенья в квартире не оказалось. Директор слишком привык питаться где
придется, - или в столовой  для  инженеров,  или  в  ресторане.  Ахрозов
прошел в спальню и нажал на интерком. Через минуту в дверях  образовался
охранник.
   - Печенья принеси, - сказал Ахрозов.
   Охранник  оглядел  ничего  не  выражающим  взглядом  Настю  и  исчез.
Директор вернулся в кухню, опустился на крякнувший под ним стул и  допил
остатки коньяка.
   За окном стремительно, как это бывает на юге, темнело. Вдоль  дороги,
бегущей по гребню озера, выстроилась во фрунт цепочка огней.
   - А вы здесь совсем один живете? - спросила Настя.
   - Да.
   - А жена есть?
   - Нет, - сказал Ахрозов, - жена сбежала.
   Черные  как  ежевика   глаза   Насти   удивленно   расширились.   Она
нерешительно облизнула губки, не зная, задавать вопрос или нет.  Ахрозов
поглядел на нее и сказал:
   - К режиссеру какому-то. В Питер.
   - Почему в Питер?
   - Не знаю. Она у меня всегда такая была...  интересная,  знаешь.  Все
Пастернак,  да  Бальмонт,  да  серебряный  век...  А  тут  я  со  своими
железками. Она меня каждый вечер шпыняла: а ты, мол, знаешь, какие стихи
Пастернак про осень написал?
   - А какие?
   - А фиг его знает... Она и сама не знала.
   Ахрозов налил себе еще коньяка,  разбавил  его  кока-колой  и  выпил.
Коньяк и кока-кола оба  были  коричневыми,  и  Настя  не  могла  понять,
сколько кока-колы было в стакане, а сколько спиртного.
   - А этот... крутился... в кино обещал снять.
   - Снял?
   - Нет. Он вообще за наркотой приезжал... и ее на это дело  посадил...
уже в Питере.
   - Она живая? - спросила вдруг Настя.
   - Нет.
   Настя тихо охнула.
   - Зарезали ее два года назад. Она  до  шлюхи  вокзальной  докатилась.
Так, труп не очень-то и опознали...
   - И вы ее и не искали?
   - Не искал. Думал - сама прибежит!
   - А она?
   - А она приезжала. В Таджикистан. А там уже никто не знал, где я...
   Настя молчала.
   Ахрозов уперся тяжелыми кулаками в  стол,  Настя  заметила,  как  под
черной фуфайкой перекатились тугие мускулы.
   - Если она от меня к какому-то глисту ушла, так какой я  после  этого
мужик, а? - спросил Ахрозов.
   - А дети есть? - спросила Настя.
   - Сын. В Кембридже. Нечего ему тут нашу вонь нюхать.
   - А у меня будет много детей, - сказала Настя.
   - Это сколько - много?
   - У меня будет девочка, и мальчик, и еще девочка, и  еще  мальчик,  -
сказала Настя. - Вот. Чем  больше,  тем  лучше.  А  ты  совсем  какой-то
несчастный.
   - Почему?
   - Так. Ни детей, ни жены. Одни шаровые мельницы.
   - Я действительно не очень счастливый человек, Настя, - хрипло сказал
Ахрозов.
   Они замолчали.  У  Ахрозова  в  кармане  неожиданно  зазвенел  второй
недобитый телефон, директор дернулся, выключил и его. Потом наклонился к
интеркому, рявкнул:
   - Да где твое печенье?
   - Дак в город поехали, Сергей  Изольдович,  ;  -  растерянно  доложил
охранник, - нету печенья в доме.
   - Чтоб через десять минут было, - сказал Ахрозов, - уволю к  чертовой
матери.
   Настя сидела, опустив глаза. Про печенье она сказала просто  так:  не
очень-то было ей и нужно это печенье, тем более чтобы отправлять за  ним
в город служебную машину.
   - Так вы переодеваться-то будете? - сказала Настя.
   - Потом, - сказал Ахрозов.
   Он тяжело поднялся и достал из шкафа новую бутылку коньяка.  Настя  с
некоторой  тревогой  следила,  как  граненый  стакан  снова  наполняется
янтарной жидкостью.
   - Я Западный карьер тебе показывал? - спросил Ахрозов.
   Настя на всякий случай кивнула.
   - Я там человека убил.  Посредника.  Он  у  экскаваторщиков  запчасти
скупал.
   Я заметил, что норма расхода долот -  в  два  раза  выше.  Ну,  мы  с
охраной их наземь положили. Он лежит, и я вижу, он  из-под  мышки  ствол
тянет. Я в него выстрелил. Прямо в голову, а? Там мозги на  пять  метров
разлетелись.
   - Я наверное пойду, - сказала Настя.
   - Погоди, - сказал Ахрозов. - У него шесть детей, да. Все  от  голода
пухнут. А ты думаешь, Сляб это ценит? Он меня  выкинет,  за  то,  что  я
человека убил. Когда я все тут расчищу. А я для него человека  убил.  А,
Настя? Я прав был или нет?
   Настя промолчала.
   - А воровать перестали, - сказал Ахрозов. Закрыл глаза и добавил:
   - Это режиссеришку бы так... Как ты думаешь?
   - Я думаю, что тебе лучше в ресторан не ехать,  -  сказала  Настя,  -
лучше я домой пойду.
   Она поднялась, и  Ахрозов  неожиданно  легко  поднялся  перед  ней  и
перегородил ей путь к выходу - Не уходи,  -  сказал  Ахрозов.  Его  руки
внезапно оказались у нее на плечах. Ахрозов выпил в этот вечер  довольно
много, но то ли оттого, что это был дорогой коньяк, то ли еще почему,  а
только спиртным от него особенно не пахло.
   Так, скорее табаком и каким-то особым  мужским  запахом  -  крепкого,
сильного мужика.
   - Мне пора, - сказала Настя.
   - Я для тебя слишком старый, да?
   Настя помотала головой.
   - Мне пора, - повторила она.
   Ахрозов был ненамного выше Насти, и  так  как  Настя  любила  высокие
каблучки, то сейчас они стояли почти совершенно вровень. Глаза Ахрозова,
серые и подернутые какой-то дымкой, неотрывно глядели в глаза Насти.
   - Все для Дениса, да? - хрипло спросил Ахрозов.
   - У меня с Денисом ничего нет, - ответила Настя.
   - Тогда останься.
   Настя молчала. Ей было страшно жалко Ахрозова, но она боялась ему  об
этом сказа