голодовку:  сейчас  у  него
кружилась голова, и он непрерывно кашлял.
   - У тебя, Сережа, есть выбор, - сказал  зам  губернатора.  -  Или  ты
забираешь свою жалобу, и получается,  что  Незванов  передал  нам  акции
совершенно законно. Или мы будем судить тебя  за  то,  что  ты  завладел
акциями мошенническим путем и при этом обманул государство. Светит тебе,
Сережа, лет пятнадцать с конфискацией имущества. Но с твоим туберкулезом
на зоне ты и этого не проживешь...
   - Я свою жалобу не заберу, - ответил Ахрозов.
   - Ну и напрасно. Потому что если  ты  не  перестанешь  вонять  насчет
акций, то завод через неделю обанкротят. Ты и  ГОКа  не  получишь,  и  в
тюрьме останешься.
   Спустя месяц Сергей Ахрозов вышел из тюрьмы. Следствие  по  его  делу
прекратили. Акции ГОКа остались у губернатора.
 
*** 
 
   Два месяца об  Ахрозове  не  было  ни  слуху  ни  духу.  В  Оренбурге
рассказывали,  что  он  живет   в   Москве,   в   какой-то   невероятной
десятикомнатной квартире на Арбате. Что он отсиживается  на  собственной
вилле в Калифорнии. Что он лечится от туберкулеза в швейцарской клинике.
   Ахрозов действительно был в Москве - но не в десятикомнатной квартире
на Арбате, а  в  двухкомнатной  конуре  в  Митино,  купленной  для  нужд
комбината и по какому-то недоразумению не отобранной, и тихо спивался  с
местными пенсионерами и бомжами. Бомжи по резкости манер  принимали  его
за  вора  в  законе  и  весьма  перед  ним  благоговели.  Жил  он  один:
гражданская его жена Леся, с которой он прожил  в  Карачено-Озерске  три
года, бросила его, когда он оказался в тюрьме и без денег. Дело  в  том,
что Ахрозов подарил Лесе четыре заправки, и после начала конфликта  Лесе
пришлось выбирать между нищим Ахрозовым и заправками. Через полгода Леся
вышла замуж за коммерсанта Незванова.
   Однажды,  когда  Сережа  Ахрозов,  в  своем  обычном   виде,   сиречь
стоптанных  кедах  и  драном  свитере,  забивал   "козла"   у   подъезда
новостройки, к отдыхающим  подъехал  черный  шестисотый  "мерседес".  За
"Мерседесом"  катился  джип  "линкольн  навигатор"   с   охраной.   Джип
остановился,  из  него  высадились   двое   с   автоматами,   дружелюбно
поздоровались с отдыхающими и, убедившись  в  отсутствии  опасности  для
объекта, открыли дверцу  "мерседеса".  Из  "мерса"  высадился  невысокий
пятидесятилетний человек с намечающимся брюшком и лысым черепом.
   Человек отозвал Ахрозова в сторону и немного с ним  поговорил,  после
чего Ахрозов, как был, в джинсах и куртке, загрузился в  "мерс".  И  тот
отбыл с машиной сопровождения в неизвестном направлении.
   - Я всегда говорил, что Сережа большой  человек,  -  сказал  один  из
завсегдатаев скверика, откупоривая жестянку с пивом. - Наверное, вор.  И
приехали за ним его товарищи.
   Собутыльники Ахрозова ошибались. Человек, который приехал за опальным
директором, не был вором в  законе.  Он  был  банкиром.  В  перечне  его
промышленных владений, приобретенных без  особой  системы  и  за  гроши,
значился один из крупнейших ГОКов России, расположенный в черте  Курской
магнитной аномалии.
   После двух лет войны банк отобрал ГОК у прежнего  директора,  который
загнал комбинат в жуткую  задницу,  и  теперь  банку  был  срочно  нужен
квалифицированный управленец, который ГОК из этой задницы вытащил бы.
   Кто-то рассказал банкиру об Ахрозове. Тот навел  справки  и  оказался
очень доволен. Хозяин банка высоко оценил особенности характера Ахрозова
- редкое сочетание  организаторских  и  инженерных  талантов  с  детской
непосредственностью  во  всем,  что  касалось  вопросов   собственности.
Правда, Ахрозов раньше занимался медью, а не  железом.  Ну  и  что?  Для
хозяина банка что медь, что железо, что никель,  -  большой  разницы  не
представляли, а Сережа - ну что Сережа? Научится.
   На то его и поставили замом, чтобы пообтерся...
   И  Сережа  пообтерся.  Спустя  два  месяца   ему   принадлежало   три
технических  изобретения,  внедренных  на  ГОКе.  Спустя  четыре  месяца
изобретений было уже пять. Через полгода Сергей стал главным  инженером,
еще через месяц оказался и.о. гендиректора. Банкир  очаровал  его  своим
обращением. Он носился с Сергеем, как  с  писаной  тРУБОПой.  Он  платил
Ахрозову огромную даже по западным меркам зарплату, подарил ему квартиру
в Москве и молоденькую  любовницу,  и  когда  банкир  купил  себе  новый
шестисотый "мерс", он купил такой же Сергею.
   Ахрозов же - вкалывал. В два месяца он распихался со всеми налогами и
долгами, не без помощи, впрочем, банка.  Энергопотребление  на  ГОКе  по
сравнению с  соседней  Лебединкой  и  Михайловкой  уменьшилось  на  10%,
простой вагонов снизился на 43%. До Ахрозова ГОК ежемесячно кушал десять
миллионов долларов, а производил окатыша на девять с  половиной.  Спустя
полгода реальные производственные затраты сократились до шести миллионов
долларов. Из  двадцати  семи  шаровых  мельниц  у  Ахрозова  обыкновенно
работало  двадцать  шесть;  средний   срок   эксплуатации   оборудования
удлинился на полтора месяца. Каждый  окурок,  забытый  в  цеху,  Ахрозов
переживал, как личную трагедию.
   Затем случился дефолт.
   Московский  банк  прекратил  платежи,  его  преследовали  разъяренные
кредиторы, и акции ГОКа были слиты в какую-то оффшорную  компанию.  Беда
была не в этом. А в том, что после того, как банк ослабел, на ГОК начала
охотиться группа "Сибирь".
   Дважды какие-то карликовые кредиторы, за которыми вставала гигантская
тень Константина Цоя, подавали на банкротство ГОКа. Цой перекупил одного
из заместителей Ахрозова, и тот слил  Цою  весь  финансовый  расклад  по
ГОКу, Цой поделился этим раскладом  с  губернатором,  и  губернатор  был
взбешен - получалось, что комбинат мог бы заносить  губернатору  гораздо
больше, чем заносил.
   Главных гадостей заместитель сотворить не успел. Служба  безопасности
отследила его контакты, Ахрозов вызвал заместителя в кабинет, заперся  с
ним и двадцать минут бил его кувшином по  голове.  После  этого  Ахрозов
велел провести на заводе  учения  по  гражданской  обороне.  По  сигналу
вокруг  здания  заводоуправления  собралось  восемь  тысяч  человек,   и
вышедший к ним  Ахрозов  произнес  горячую  речь  о  том,  что  трудовой
коллектив  не  допустит  перехода  завода  к  новым  хозяевам.  Трудовой
коллектив горячо поддержал Ахрозова. Он знал, что  генеральный  директор
спрашивает, как с троих, а зарплату платит,  как  пятерым,  и  не  хотел
менять Ахрозова на какую-то группу "Сибирь".  Смущенный  губернатор  был
вынужден объяснить Константину Цою, что он не может обанкротить ГОК, так
как в  последнем  случае  разъяренный  народ,  того  и  гляди,  разнесет
областную администрацию по кирпичику.
   В январе 2001 года Ахрозова вызвали в  Москву.  В  шикарном  кабинете
банкира Ахрозова дожидались двое: сам хозяин  банка  и  сорокатрехлетний
моложавый кореец с белыми волосами. Банкир невозмутимым  тоном  поставил
Ахрозова в известность о том, что последние две недели он вел с  группой
"Сибирь" переговоры о продаже контрольного пакета ГОКа, и  что  три  дня
назад они подписали по этому поводу соглашение. Банкир предложил  Сергею
Ахрозову уволить всех своих заместителей и написать заявление об уходе в
отпуск. Банкир также тепло поблагодарил Сергея Ахрозова, который, по его
мнению,  являлся  одним  из  лучших  производственников  России.  Банкир
заверил, что за Сережей сохраняются его служебные квартиры в Москве и  в
Белгородской  области.  А  беловолосый  кореец  прибавил,   что   группа
"Сибирь", в  качестве  жеста  доброй  воли  и  уважения  к  побежденному
противнику, хотела бы выплатить Сергею  Ахрозову  причитающееся  ему  до
конца года жалование - где-то около полутора миллионов долларов.
   - Ты понимаешь, Сережа, - сказал Цой, - что мы не можем  оставить  во
главе комбината человека, который последние  три  месяца  срал  нам  где
только мог.
   Ахрозов понимал это. Он  понимал  также,  что  его  отчаянная  борьба
спасла для банкира десятки миллионов долларов. Что не борись он,  группа
"Сибирь" еще три месяца назад обанкротила бы ГОК и получила бы даром то,
что была в конце концов принуждена купить у  банка  за  разумную  сумму,
размер которой Ахрозову даже не посчитали нужным назвать. И  получалось,
что от этой драки насмерть банк выиграл, а он, Ахрозов - потерял все.
   Сергей Ахрозов кивнул головой и пошел вон  из  кабинета.  У  лифтовой
шахты, напротив стеклянной стены, из которой открывался роскошный вид на
отделанный  мрамором  и  сталью  внутренний  дворик  банка,  его  догнал
Константин Цой.
   - Как насчет того, чтоб поужинать вместе? - сказал Цой. -  Завтра,  в
"Балчуге"?
   - Я не любитель ходить по кабакам, - отозвался Ахрозов.
   - Не пори горячку, - сказал  Цой,  -  ты  представляешь,  сколько  ты
стоишь?
   Ты стоишь больше, чем весь  этот  долбаный  банк.  Менеджеров  твоего
класса в России я могу пересчитать на пальцах. Причем не снимая ботинок.
Сдай дела.
   Посиди в отпуске месяц. Успокойся. Потом  мы  переговорим.  Я  же  не
живодер.
   - На этот счет существуют разные мнения, - сухо сказал Ахрозов.
   Сергей Ахрозов отужинал в "Балчуге" спустя неделю. Но не с Цоем.  Его
сотрапезником был Вячеслав  Извольский,  компания  которого  только  что
подала заявку  на  участие  в  аукционе  по  приватизации  Павлогорского
горно-обогатительного комбината.
 
*** 
 
   Извольский поднялся навстречу Ахрозову, и на широком его, как лопата,
лице, впервые за все время разговора неожиданно нарисовалась улыбка.
   - Ну что, попил пивка с Анастасом?
   Ахрозов пожал плечами.
   - Да я не помню ничего. Там  деловой  разговор  был,  нормальный.  Мы
договорились почти. Он два лимона просил...
   - За шахту?
   - Ну.. за шахту,  или  за  "Белогурскуголь".  Предприятие  в  том  же
городе, разрез и обогатительная фабрика. Мы через одну эту фабрику...
   - Что скажешь, Денис?
   - Разумное предложение. Не думаю, чтобы они вернули нам шахту. А  вот
разрез с фабрикой - пожалуй. Анастас нас пока не обманывал. Он  натравил
на нас Цоя, теперь ему выгодно наше усиление.
   - Ему выгодно, - тяжело  сказал  Извольский,  интонацией  подчеркивая
слово "ему". - Почему я должен играть так,  как  выгодно  губернаторской
подстилке? А?  Я  завтра  лечу  в  Нью-Йорк.  Тема  встречи:  размещение
облигаций Ахтарского металлургического комбината. Объем займа  -  двести
миллионов. Меня ждет глава "Меррилл Линч". А  здесь,  внутри  страны,  я
должен играть по правилам, которые диктует мне пидор? Здесь отняли,  там
стравили, тут засунули? Два миллиона долларов за то, чтобы Цоя опустили,
как опустили нас. Еще  какие  плодотворные  идеи?  Может,  кокаин  Степе
Бельскому подкинуть?
   В переговорной наступила долгая тишина. Ахрозов  звякнул  бутылкой  о
край стакана, наливая себе минералки. Было слышно, как он пьет -  жадно,
слегка побулькивая.
   - Кто такой Леша Панасоник? - спросил Извольский.
   Ахрозов поднял брови.
   - Придурок один мелкий. Бандючок. Мы на его примере  хотели  проучить
местных уродов. Он вчера ко  мне  в  приемную  прибегал.  Я  не  принял.
Приеду, приму - Опоздал ты с приемом, - сказал Извольский, -  его  ночью
медведь съел.
   - Как - медведь?!
   - А так. Сначала его пристрелили, а потом кто-то загнал в дом мишку.
   Ахрозов протяжно свистнул.
   - Итак,  два  миллиона?  -  спросил  Извольский.  Менеджеры  смущенно
молчали.
   Черяга уже понял, что никакого согласия на  предложение  Анастаса  не
будет.
   Ахрозову, по сути дела, судьба шахты  была  безразлична.  Он  еще  не
разгребся на ГОКе.
   - Ладно, - сказал Извольский. - Бог с ней, с шахтой. Есть одна идея.
   Денис вскинул голову.
   Извольский зашевелился в кресле. Рука директора - белая пухлая рука с
короткими пальцами и дорогим  "Константином  вашероном"  на  запястье  -
придвинула к себе лист бумаги. Извольский  взял  ручку  и  нарисовал  не
очень твердый, похожий скорее на завиток улитки круг.
   - Ахтарский металлургический, - сказал Извольский.
   Через мгновение лист украсился вторым кружком, поменьше.
   - Павлогорский ГОК. И между ними - железная дорога.
   Изображение железной дороги тоже появилось на бумаге  в  виде  черты,
соединяющей оба кружка.
   Директор сел прямее.
   - Теперь, Денис, смотри. ГОК делает окатыш и везет  его  по  железной
дороге в Ахтарск. АМК делает из окатыша сталь, а из  стали  -  рельс.  И
расплачивается рельсом с железной дорогой. Так?
   - Так, - сказал Черяга.
   - Не так! - взорвался  Извольский.  -  Потому  что  окатыш  везет  не
железная дорога, а небезызвестный  тебе  Горный.  И  рельс  мы  даем  не
железной дороге, а опять-таки Горному  Спрашивается,  какого  черта  там
сидит этот Горный и расплачивается за мой окатыш - моим же рельсом?!
   Денис сморгнул. Насчет "небезызвестности" Горного  Извольский  сильно
преувеличивал.  Афанасий  Горный  был  местный  черловский   коммерсант,
какими-то путями сдружившийся и с  губернатором,  и  с  МПС.  Часть  его
бизнеса  была  связана  с  железнодорожными  перевозками.   Горный   был
настолько влиятелен, что в свое время,  когда  ГОК  еще  не  принадлежал
Извольскому, Извольский платил только Горному, за перевозку, а за окатыш
благодаря этому не платил. А когда Горный  понял,  что  через  пару  лет
такого  хозяйствования  перевозить  будет  нечего,  именно  Горный  свел
Извольского с губернатором и Анастасом и помог купить ГОК.
   Горный никогда  не  входил  в  число  потенциальных  противников  или
объектов поглощения,  и  поэтому  особой  информацией  Денис  о  нем  не
располагал.  Слышал  только,  что  последние  полгода   бизнес   Горного
развивался  настолько  удачно,   что   тот   вытеснил   всех   остальных
железнодорожных  посредников  и   стал   практически   монополистом   по
железнодорожным перевозкам в пределах Южносибирского округа и  Северного
Казахстана.
   - Шестьдесят процентов  в  стоимости  окатыша  составляет  дорога,  -
сказал Извольский. Куда идут эти деньги? Эти деньги идут губернатору,  а
губернатор дает их своему любимому Анастасу, а нас Анастас на эти деньги
трахает!  А  потом  дорога  куда-нибудь  провалится,   потому   что   не
ремонтируется, Горный на Канары свалит, а я останусь и без денег, и  без
рельса, и без дороги - Ахтарск тут, а Павлогорск там!
   Извольский помолчал и вынул из верхнего ящика стола пластиковую папку
с бумагами.
   - Я  договорился  с  Ревко,  -  сказал  Извольский,  -  он  учреждает
государственное унитарное предприятие "Южсибпром".  Для  него  скидки  с
тарифа составят до 60%. Всей черновой работой по  организации  перевозок
займешься ты, Сережа.
   Денис мысленно  присвистнул.  Бог  с  ним,  с  окатышем.  Довезти,  к
примеру, экибастусский уголь до Черловской ГРЭС стоило сейчас,  согласно
тарифу, двенадцать долларов тонна. По  ставкам  Горного  выходило  около
восьми долларов, по предполагаемым ставкам "Южсибпрома", - меньше  пяти.
Было ясно, что Горный вылетит с рынка, - а вместе  с  ним  пострадает  и
губернатор,  связанный  с  Афанасием  Никитичем  неясными,  но   теплыми
финансовыми узами. А может быть, и не вылетит. Ведь новой компании  даже
не  обязательно  самой  возить  грузы,  достаточно  перепродавать   свой
пятидолларовый тариф тому же Горному по семь с половиной долларов...
   - Мы,  -  сказал  Извольский,  -  вложились  в  модернизацию  ВПК,  и
Александр Феликсович Ревко обещал нам поддержку свою и  президента.  Для
нас скидка на перевозки в пределах округа составит до 80%.  В  обмен  на
фиксированные цены на наш рельс.
   Вот  теперь  Денис  понял.  Это   было   открытое   перераспределение
финансовых потоков Южной Сибири от черловского губернатора  -  в  пользу
полпреда Ревко.
   - Все ясно? - сказал Извольский.
   - Нет, не все, - ответил  Денис.  -  Почему  мы  вышибаем  Горного  с
рынка?
   Это его бизнес, и мы ему обязаны.
   - Потому что Афанасий  Горный  и  Константин  Цой  слишком  дружат  в
последнее время, - ответил Извольский.
   Денис оглянулся на Ахрозова: тот был удивлен и несколько  встревожен.
Как ни страдал он от цен Горного, это была явно не его  идея.  Последний
кусочек головоломки лег  на  место.  Теперь  Денис  понял,  почему  Сляб
пытается уничтожить бизнес человека, который и привел его  на  ГОК.  Да,
это была красивая комбинация.
   Вертолеты в обмен на поддержку  президента.  Поддержка  президента  в
обмен на железнодорожные перевозки.
   Да, маленький фаворенок Анастас Анастасов рассчитал все очень хорошо.
   Зазвать Цоя на шахту им. Горького, пользуясь  враждой  Извольского  с
Цоем.
   Выманить у Извольского взятку за возвращение. Выманить у  Извольского
другую взятку, за соседний разрез. Выманить новую взятку у Цоя...
   Только вот не будет  хозяин  Ахтарского  металлургического  комбината
Вячеслав Извольский играть по правилам Анастаса. Он сочинит  собственные
правила. Пусть Цой сидит на  шахте  -  но  по  какой  цене  повезет  Цой
ворованный уголь с Белогурья, и повезет ли вообще? И что будет с прочими
заводами Цоя в Южносибирском округе, если на  эти  заводы  нельзя  будет
ничего ни привезти, ни вывезти.
   У Цоя прекрасные отношения с губернатором. Он может  захватить  любое
предприятие  в  области.  Кроме  одного  -  государственного  унитарного
предприятия "Южсибпром". Ну  и  пусть  захватывает  все,  что  угодно  -
"Южсибпром" отрежет захваченное от сырья, комплектующих и рынков сбыта.
   Все было хорошо. Плохо было только одно. Извольский хотел поквитаться
с Цоем. А месть -  плохой  советчик.  Иначе  бы  эта  операция  была  бы
выверена до мельчайших деталей. Иначе бы  еще  два  месяца  назад  Денис
получил задание составить досье на Афанасия Горного...
   На Дениса внезапно повеяло холодом. Они ввязались в рельсовую войну -
а он, вице-президент холдинга и куратор службы безопасности,  узнает  об
этой  войне  уже  после  того,  как  она  началась.  И   как   началась,
спрашивается? Пьяным скандалом со стрельбой в воздух.
   Не самый лучший способ начинать войну с Константином Цоем.
 
*** 
 
   Обыск в доме Панасоника в Павлогорске продолжался три часа.  Голодные
опера под шумок съели всю колбасу  в  холодильнике  и  конфисковали  для
домашнего  просмотра  несколько  кассет  из   богатой   порнографической
видеотеки.
   Ничего особо примечательно не  нашли,  если  не  считать  семи  тысяч
долларов, заверченных в грязный конверт и брошенных  в  один  из  ящиков
комода вместе с грязным бельем.
   Судмедэксперт осмотрел то, что осталось от Панасоника,  и  установил,
как и следовало ожидать, что  мишка  старался  уже  над  мертвым  телом.
Смерть бандита произошла от двух девятимиллиметровых пуль, выпущенных  в
спину и грудь с близкого расстояния. Второй  выстрел,  согласно  старому
доброму обычаю, был контрольный. Стреляли люди, которых Панасоник хорошо
знал: иначе он не пустил бы их в дом и не повернулся к ним спиной.
   Незадолго до  смерти  Панасоник  пил  с  этими  людьми  водку.  После
расправы  товарищи  предусмотрительно   вымыли   стаканы,   из   которых
угощались, произвели в доме легкий обыск, и удалились, не добравшись  до
семи тысяч долларов.
   - А ведь похоже, они искали не деньги, -  задумчиво  сказал  Самарин,
рассматривая грязный пакет с наличкой. - Дела у Панасоника  были  плохи,
вряд ли у него было больше...
   После этого Самарин велел позвать к себе двух сотрудников  "наружки",
которые  пасли  Панасоника  вот  уже  неделю,  Сотрудники  поднялись   в
разоренную гостиную спустя пять минут. Звали их Игорь Крупцов и  Аркадий
Висягин. Крупцов был низеньким и лысым, а Висягин был  весь  в  каких-то
красных пятнах.
   - А скажи  мне,  -  окликнул  Самарин  судмедэксперта,  -  когда  ты,
говоришь, убили нашего пассажира?
   - С часу до четырех. Утра.
   Самарин кивнул и зашелестел бумагами.
   - А скажите мне, - спросил он сотрудников наружки, - почему у  вас  в
рапорте указано, что в два, три, четыре, а также  пять,  Леша  Пана