Денис молчал.
   -  Я  бы  в  этой  ситуации  не  только  охранника  избил,  -  сказал
Извольский, - я бы в этой ситуации еще и тебе по морде съездил.
   - Дело не  в  том,  что  он  его  избил.  Дело  в  том,  что  это  не
единственный случай. Он бил рабочих...
   - Пусть не воруют.
   - Он врезал Мансуру.
   - Эта тварь заслужила не оплеуху, а то, что она получила от Самарина.
   - Он...
   -  Хватит,  Денис.  Если  мой  лучший  директор  ухаживает  за  твоей
девушкой, это еще не довод, чтобы я его увольнял.
   - Если ты считаешь, что я использую свое служебное положение в личных
целях, я могу написать заявление об отставке - сказал Черяга..
   - Я подумаю над этим предложением, - ответил Извольский.
 
*** 
 
   Ахрозов приехал в офис около полудня. Его провели  в  переговорную  и
оставили там одного. В переговорной было прохладно  и  тихо,  и  в  углу
сонной мухой жужжал кондиционер.
   Ахрозов плюхнулся в  кресло,  запрокинул  голову  и  задремал.  Когда
Ахрозов открыл глаза, перед ним стоял Извольский.
   - Ну что, хорошо погулял? - спросил Извольский.
   - Хорошо, - внутренне содрогнувшись, ответил Ахрозов.
   Извольский крякнул, подошел  к  Ахрозову  и  эдак  обошел  его  слева
направо, настолько, насколько позволял стол.  Потом  присел  на  краешек
столешницы.
   - Так что ты там тер насчет Дениски? Да еще по телефону?
   Ахрозов молча махнул рукой.
   - Так. Вижу, осознал. А что мне утром насчет  тебя  Денис  предлагал,
повторить?
   - Не надо.
   - Правильно. Не надо. Нехай сам Денис повторит, не  хватало  мне  еще
чужой хай пересказывать.
   Извольский помолчал.
   - Мало нам проблем в Павлогорске. Света нет, окатыша нет,  на  Дениса
уголовщину вешают, - нет, ты подумай! Еще вы задрались! Как два  кобеля!
Из-за бабы!
   Извольский наклонился к самому лицу Ахрозова.
   - Ну ведь его баба, а? Он ее привез, он за ней в  Черловск  сорвался,
ну ты скажи, куда ты полез? Ты ведь в дом чужой не полезешь, чего  ты  к
бабе чужой прицепился?
   - Я...
   - Цыц!
   Извольский встал и сердито заходил по комнате.
   - Визгу на пол-Сибири, один другому в грызло дал, на аэродроме склоку
устроили из-за "мерса", как бабы из-за морковки! И какие из всего  этого
выводы?
   - Выводы такие, что один из нас лишний.
   - Ну ты смотри. И Денис такой вывод тоже сделал. Читай.
   Извольский сунул Ахрозову лист, и Сергей увидел  собственноручное,  с
подписью, заявление Дениса об  уходе  по  собственному  желанию.  Мечено
заявление было сегодняшним числом. Сердце Ахрозова оборвалось.
   - Это он сам написал? Без принуждения?
   - Нет, я ему ствол в морду ткнул, - сердито ответил Извольский.  -  А
ты надеешься, что я подпишу, да? Во тебе!
   Извольский, на глазах Ахрозова, порвал заявление напополам и  спихнул
лоскуты в корзинку для мусора.  Пододвинул  одной  рукой  кресло  и  сел
напротив Ахрозова.
   - Значит, так, - сказал Извольский, - я тут давно на этот счет думал,
раньше хотел сказать, да только все это дерьмо  началось.  Был,  Сережа,
полгода  назад,  Павлогорский  комбинат,  и  был  это  не  комбинат,   а
акционерное общество "авгиевы конюшни". И ты это АО вычистил. В общем, в
связи с этим: у меня сейчас шестьдесят два процента комбината.  Твоих  -
одиннадцать процентов.  Когда  разгребемся  с  нынешним  дерьмом,  купим
остальное. Если будешь хорошо работать - получишь блокирующий  пакет.  -
Ахрозов сидел совершенно неподвижно.  Ему  показалось  сначала,  что  он
ослышался или до сих пор под кайфом. Извольский встал.
   - Я вчера не успел с тобой поговорить, - сказал Извольский, -  знаешь
почему? Этого еще нет в газетах, но Альбинос купил Корсунький ГОК.
   Ахрозов вздрогнул. Он только вчера говорил, с Цоем - и  тот  даже  не
счел нужным похвастаться новой покупкой.
   - Я слишком поздно узнал о сделке, - продолжал Извольский, -  пытался
ее сорвать. Альбинос заплатил за ГОК сто  сорок  миллионов  долларов.  Я
предложил сто шестьдесят,  но,  видно,  там  не  одни  деньги  были.  Ты
понимаешь, что это значит?
   Если мы не будем единой командой, мы не  выиграем,  Сережа.  Альбинос
пленных не берет.
 
*** 
 
   Пламя   промышленной   войны   между   АМК   и    группой    "Сибирь"
распространилось по всей России.
   Извольский  купил  крупный  угольный  порт  в  Новороссийске,  -  Цой
перекупил менеджеров порта и  запугал  их,  и  прежде  чем  Денис  успел
отследить произошедшее, менеджеры сдали порт Цою же в аренду на  99  лет
за две тысячи долларов в месяц.
   Цой выложил десять миллионов долларов за крупную  угольную  шахту,  а
когда он туда зашел, оказалось, что Извольский за  несколько  сот  тысяч
долларов  получил  в  аренду  горно-обогатительную  фабрику,  запиравшую
единственную ведущую из шахты дорогу. Извольский запросил за переработку
столько, что реальная рентабельность шахты упала до 2%, и Цою ничего  не
осталось, как согласиться.
   На первый взгляд, силы противников были несравнимы. Извольский,  хоть
и мог держать губернатора у себя в приемной  по  часу,  -  был  все-таки
хозяином одного завода и  нескольких  связанных  с  ним  технологической
цепочкой  предприятий.  Извольский   никогда   особо   не   нуждался   в
политической поддержке, не терся в Кремле и не имел в  правительстве  ни
врагов, ни дорогостоящих союзников.
   Все льготы, какие ему требовались, он не  без  основания  предпочитал
получать на местном уровне, используя губернатора в качестве  половичка.
Федеральные министры, по его мнению - это было  дорого  и  ненадежно,  к
тому же президент менял их, как трусики, и  каждый  последующий  министр
зачастую норовил наказать всех, кто спонсировал предшественника.
   Другое дело - Цой. Он был столь же незаметен,  сколь  и  всесилен.  В
лицо его знали меньше депутатов, чем получали от  него  содержание.  Его
называли партнером Рушайло, Патрушева и Волошина, ему приписывали  самые
фантастические связи, - истина же заключалась в том, что  нередко  путем
хитроумных разводок на правительственных постановлениях,  выгодных  Цою,
красовались подписи его злейших врагов.
   Цой коллекционировал  заводы,  как  другие  коллекционируют  почтовые
марки, он возил на охоту премьеров и прокуроров, и как танк,  прущий  по
цветущей гречихе, он, казалось, не  мог  проехать  ни  метра,  чтобы  не
растоптать зазевавшегося кузнечика или гусеницу.
   Однако именно  во  всесилии  Цоя  и  заключалась  его  слабость.  Все
чиновники, которые не были у него на содержании,  люто  его  ненавидели,
губернаторы его побаивались, а захваченные им заводы  далеко  не  всегда
пребывали в лучшем состоянии. Цой бил предприятия,  как  утку  влет,  не
задумываясь о том, что делать  с  добычей  и  кто  ей  будет  управлять.
Честных управляющих было найти нелегко, особенно Цою, а чем беспардонней
был захват, тем больше денег успевали увести с завода прежние хозяева.
   Свободных денег у авантюриста и охотника Цоя  было  немногим  больше,
чем у рачительного  хозяина  Извольского,  -  а  деньги  в  войне  самое
главное.
   У Цоя было  много  владений  -  но  почти  все  они  были  уязвимы  и
обременены исками прежних разъяренных хозяев. У  Извольского  был  всего
один комбинат, но Сляб врос в этот комбинат, как  врастает  в  пустынную
землю низенький саксаул с длинным корнем, и любая попытка отнять у Сляба
АМК слишком  уж  попахивала  беспределом.  Это  вам  не  лежалый  разрез
банкротить.
   Как только война разгорелась, к Извольскому со всех сторон потянулись
ходоки: все те, кого Цой когда-то унизил, растоптал или вовсе объявил  в
розыск.
   И  все  чаще  и  чаще,  выслушав  чью-то   душещипательную   историю,
Извольский задумывался о том, что - пристрели кто-нибудь Цоя, и никто не
подумает на Извольского. Слишком много у Альбиноса врагов.
   Но странное дело. Чем  больше  этих  людей  проходило  через  кабинет
Извольского - тем яснее Извольский понимал, что  никого  из  них  нельзя
взять в союзники. У всех был какой-то изъян. Одни были глупы, другие  не
по чину вороваты. Третьи безнадежно отстали от времени,  четвертые  были
лгуны, хвастуны и задиры. Едва приходя в кабинет Извольского,  они  вели
себя не как просители, а как равные: один красный директор, явившийся  к
Слябу с опозданием на час и значком героя Соцтруда на  лацкане,  с  ходу
предложил молодому человеку разделить империю  Цоя  напополам.  Орудием,
избранным  им  для  завоевания  империи,  служил  депутатский  запрос  в
Законодательное собрание Хабаровского края.
   - Вот увидите, - сказал директор, около  трех  лет  назад  выжитый  с
убитого им предприятия, - это будет скандал века! Это  прочтут  по  всей
России! Нет, во всем мире!
   Другие были люди настолько испорченные, что  репутация  их  была  еще
хуже репутации Цоя, и Извольский не мог поручиться, что  его  не  сдадут
Альбиносу с потрохами, почуяв самомалейшую выгоду.
   Как волк задирает больную овцу, как тигр  хватает  самого  медленного
оленя - так и  Альбинос  безошибочно  выбирал  себе  только  те  жертвы,
которые вблизи не будили сочувствия. Одни  были  слишком  наглы,  другие
слишком беспомощны, третьи были такие подлецы, что все про себя  думали:
"и поделом".
   Все  чаще  и  чаще  Вячеслав  Извольский  вглядывался  в  собственное
отражение в безупречно  полированной  поверхности  стола:  какой  тайный
изъян разглядел в нем  Константин  Цой?  Или  охотник  Альбинос  наконец
зарвался, и собственная гордыня теперь погубит Альбиноса, как  до  этого
губила его жертв?
 
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 
 
   Мир есть форма бесконечной разводки
   Игорь Малашенко
 
Глава седьмая, 
в которой попытка захвата Павлогорского ГОКа кончается самым неожиданным образом. 
 
   Было девятнадцатое октября. Цой и Бельский сидели на  веранде  одного
из  престижных  московских  ресторанов.  Из-за  холодов  открытая  летом
веранда была забрана полиэтиленовой пленкой в два слоя;  по  ту  сторону
пленки  голубело  небо,  да  рабочие  в  оранжевых  робах   убирали   из
палисадника кадки с выставленными на лето деревьями.
   Это была редкая для обоих неделовая встреча:
   Степан в последнее время всюду бывал с Майей, а Майя не очень  любила
Цоя. Разговор шел о МиГе,  -  переговоры  о  программе  "МиГ-Еврофайтер"
продолжались на редкость успешно, и большим помощником  в  них  оказался
Фаттах: молодой, европейски образованный, с прекрасным  знанием  языков.
Степана огорчало только одно: что по мере того,  как  МиГ-1-48  "Сапсан"
превращался в "Цезарь-ЗА", участие очаковского лидера  в  нем  неизбежно
сходило на нет.
   - Фаттах молодец, - сказал Цой. - Но  немножко  комплексует.  Мальчик
очень много сделал для холдинга, и ему хочется свободы. Он взял для меня
Богоявленку, ты знаешь?
   Степан кивнул.
   - От Богоявленки сорок километров до Павлогорского ГОКа. Я  зайду  на
ГОК через десять дней.
   - И что?
   - И все. Извольскому будет неоткуда взять окатыш.
   Цой улыбнулся и добавил:
   - Знаешь, Степа, я ведь тут когда-то комнату снимал.
   - Где?
   - Рядом. В коммуналке. С клопами и кошкой. Соседа однажды  побил,  он
спьяну кошку съесть хотел.
   - И где эта коммуналка?
   - Снесли. Я сегодня ехал мимо, смотрю - стоит новый дом,  квартиру  в
нем что ли, купить?
   - Кому?
   - А любовнице. А? буду трахать красивую девку и думать, а вот здесь я
давил тараканов и любился с прыщавой Манечкой с третьего курса... И все,
что я тогда хотел, было не деньги, а бессмертие. Чего человек хочет,  а,
Степан?
   Очаковский лидер, застигнутый внезапным вопросом, сморгнул.
   - Че?
   - Чего человеку нужно, я спрашиваю?
   Бельский усмехнулся.
   - Человеку нужно, чтобы он поимел всех, а  его  никто  не  поимел,  -
сказал Бельский.
   -  Вздор,  -  сказал  Цой,  -  человеку  нужно  бессмертие.  Ты  меня
понимаешь, Степа? Бессмертие. А  что  такое  деньги?  Деньги  это  когда
можешь надраться коньяком, а не сивухой...
   - Ты, Костя, пьяный.
   - Это ничего, - сказал Цой, - я правильно пьяный, я когда трезвый, об
этом не думаю. Меня вчера Нина гулять позвала, я  к  калитке  в  воротах
подошел и смотрю на нее, как баран, потом охранников спрашиваю:  "а  как
эта калитка открывается?" А? Ты вот где живешь?
   - В Жуковке, - сказал Степан, - ты чего, Костя, я от тебя  в  четырех
домах...
   - А ты знаешь, как у тебя калитка открывается?
   Степан подумал.
   - Не, - ответил он, - мне с Майкой участка хватает. Он большой.
   - Тогда какого черта ты в  Жуковке  живешь,  посередь  сосен,  а  как
калитка открывается, ты не знаешь? А? Я это к чему?
   Степан пожал плечами.
   - Я это к чему-то вел, - проговорил Цой,"- черт,  забыл...  Я  что-то
важное хотел сказать.
   - Насчет Сляба.
   - Да. Насчет Сляба. Я его раздавлю, как таракана.
   Тяжелая рука Цоя хлопнула по  столу.  Кореец  немного  промахнулся  и
попал по краю тарелки: та подскочила в  воздух,  вертясь,  и  со  звоном
разбилась о гранитный пол.
   Цой закрыл глаза, лег лицом на стол и затих. Подлетевшая официантка в
черном передничке принялась сгребать с пола осколки  тарелки  и  остатки
пасты.
   - С ним все в порядке? - испуганно  спросила  официантка,  косясь  на
Цоя. - А то вон на  прошлой  неделе  один  опился,  так  прислал  охрану
разбираться, что его отравили...
   - Все в порядке. - ответил Бельский, - он, на тараканов охотился.
   - У нас нет тараканов, - ужаснулась официантка.  Она  была  бы  очень
хороша, если б не слишком длинный нос и круги под глазами.
   - Милая девушка, -  совершенно  серьезно  произнес  Бельский,  -  для
большинства тех, кто сидит за этими столиками, люди ничем не  отличаются
от тараканов.
 
*** 
 
   Ирина с дочкой  прилетели  из  Швейцарии  двадцатого  октября.  Когда
Извольский пришел в детскую, она как раз возилась с Ларочкой. Той  после
операции стало гораздо лучше, девочка весело гукала и трясла  зажатой  в
пухленьких пальчиках погремушкой.
   Когда  девочка  заснула  под  надзором  няни,  Извольский   и   Ирина
спустились в столовую позавтракать.  За  завтраком  Извольский  шутил  и
улыбался, и Ирина неожиданно решилась.
   - Слава, - сказал она, - я читала газеты. Там  написано,  что  группа
"Сибирь" купила Богоявленское рудоуправление. Это же то  рудоуправление,
с которого вы раньше брали руду, да?
   - Да, - с неохотой сказал Извольский.
   - Он скупает все ГОКи, с которых ты брал руду?
   - Ира, я не хочу обсуждать эту тему.
   Ирина наклонила голову.
   - Слава. Мне звонила Майя...
   - Кто?
   - Твоя сестра.
   Извольский внимательно посмотрел на свою жену.
   - У меня нет сестры по имени Майя, - сказал стальной король.
   Остаток завтрака прошел в полном молчании.
 
*** 
 
   Спустя час после этого разговора желтое с  шашечками  такси  высадило
Ирину напротив дома номер тринадцать по одному из  арбатских  переулков.
Четырехэтажный  каменный  дом  был  выкуплен   "Сибирью"   У   какого-то
разорившегося банка и впечатление снаружи производил довольно скромное.
   Ирина долго искала дверь, прежде чем сообразила, что двери  на  улицу
вовсе нет, а вместо того есть небольшое переговорное устройство, висящее
на глухих воротах. Ирина нажала кнопку, и в воротах,  как  в  скале  при
слове "сезам", образовался проход.
   Ирина шагнула во двор и только там увидела  дверь  в  офис.  Никакого
домофона на этой двери не было, а двор  был  совершенно  пуст.  Ирина  в
недоумении  остановилась,  но  тут   послышалось   жужжание,   и   дверь
отворилась, снова безо всяких усилий со стороны Ирины.
   Ирина  шагнула  внутрь  и  попала  в  предбанник,   отгороженный   от
остального  офиса  двумя  дверями  -  стальной  снаружи   и   стеклянной
пуленепробиваемой внутри. С другой стороны  пуленепробиваемой  двери  на
нее  вежливо  лыбился  охранник.  На  стене  снова  висело  переговорное
устройство. Ирина опять нажала кнопку и сказала:
   - Меня зовут Ирина Извольская. Я к Константину Кимовичу.
   - Константина Кимовича нет в офисе, - ответил охранник.
   - Не знаю. Мы договаривались на два. Спросите у секретарши.
   Охранник поднял трубку и некоторое время с этой трубкой объяснялся, а
потом сказал:
   - Простите, как вас зовут?
   - Ирина Григорьевна.
   - Ирина Григорьевна, на вас нет пропуска. И секретарь о вас ничего не
знает.
   Ирина поджала губы и сказала как можно уверенне:
   - Если на меня нет  пропуска,  это  проблемы  секретарши.  Пусть  она
позвонит Константину Кимовичу и получит от него выговор.
   Охранник еще раз внимательно оглядел хорошо одетую женщину,  стоявшую
в предбаннике, в белой куртке из тончайшей кожи и с длинными ножками, но
с чистыми, ненакрашенными губками, видимо рассудил, что ни на  брошенную
любовницу Цоя, ни на бомжиху она  не  похожа  и,  приняв  какое-то  свое
решение, открыл дверь.
   Ирина вошла и стала у стойки.  Откуда-то  вышел  начальник  охраны  -
скромный пятидесятилетний служака, видимо офицер КГБ  на  пенсии.  Звали
его Борсков.
   - Ваш паспорт, - сказал начальник охраны.
   Ирина подала паспорт, тот деловито пролистнул его дошел до  странички
с  пропиской.  В  прописке  значился  город  Ахтарск.  Начальник  охраны
нахмурился и стал листать паспорт, пока не добрался до графы о  семейном
положении.
   Внимательно перечел данные о муже и ребенке, оценивающе  взглянул  на
Ирину, сказал:
   - Извините, - и вышел с паспортом. Спустя минуту он появился вновь.
   Манера его ничуть не изменилась - в ней сквозила все  та  же  ледяная
вежливость бывшего кагебешника.  Он  вернул  паспорт  Ирине  и  поднялся
вместе с ней в лифте.
   Цой занимал весь третий  этаж  целиком.  Лифт  распахивался  прямо  в
приемную, где за двумя просторными столами трудились две секретарши, а в
огромном  аквариуме  плавали  экзотические  разноцветные  рыбы.   Справа
располагался кабинет Цоя и переговорная. Слева - обеденный зал, где  Цой
иногда встречал гостей.
   Секретарша за конторкой предупредительно подняла прелестную головку:
   - Константин Кимович просил подождать, - проговорила она, - он знает,
что вы приехали. Но его сейчас нет в офисе.
   Ирина опустилась в кожаное кресло и принялась листать журналы.  Ждать
пришлось часа два. В предбаннике, кроме секретарш, почти никого не было,
только напротив Ирины  в  кресле  неподвижно  сидел  молодой  человек  в
светло-сером костюме. Чем-то человек напоминал  робота.  Потом  дверь  в
кабинет  Цоя  неожиданно  распахнулась,  и  из  нее  вышел  сорокалетний
здоровяк с необыкновенно живым лицом и черными еврейскими глазами.
   - Проходите, Ирина Григорьевна, - сказала  секретарша,  -  Константин
Кимович примет вас.
   Ирина  оглянулась  на  молодого  человека  в   красном   и   отчаянно
покраснела.
   Она вдруг сообразила это - телохранитель Альбиноса, и что ни на какие
переговоры Цой не ездил, а все эти два часа был у себя в кабинете, где и
разговаривал с сорокалетним здоровяком.
   Она толкнула тяжелую дверь кабинета и вошла внутрь.
   Кабинет Константина Цоя поразил Ирину.
   Промышленники  России  не  склонны  к  показной  роскоши.  Российские
банкиры  любят  иметь  многокомнатные  офисы  с  персидскими  коврами  и
увешанными картинами стенами; представительства западных  инвестиционных
контор обожают современные деловые  комплексы  со  стеклянными  крышами,
эскалаторами и зимними садами.
   Крупнейшие российские промышленные  конторы,  как  правило,  выбирают
себе достаточно скромные особняки, а штат сводят к  минимуму  -  два-три
партнера,  парочка  вице-президентов,  еще   несколько   человек   -   и
секретарши. Войдя в такой скромный особнячок,  ты  можешь  с  удивлением
обнаружить, что компания, владеющая третью российского  алюминия,  сидит
на двух этажах строго отделанного офиса  и  состоит  из  шести  человек,
половина которых,  впрочем,  пребывает  в  данный  момент  за  пределами
России.
   Остальные же трое держат  у  уха  сразу  по  две  трубки  и  выясняют
отношения одновременно с кемеровскими  угольщиками,  сибирской  нефтяной
компанией и свердловскими энергетиками.
   Муж