огненная спираль обогревателя. Время от
времени в нагревателе что-то резко щелкало  -  и  это  был  единственный
звук, нарушающий тишину. Женщине было так  странно  думать,  что  она  в
Москве, что совсем рядом - за две станции метро отсюда - спят  родители.
Что где-то неподалеку, в этом же городе  -  ее  сестра.  Она  не  видела
родных больше года, но пойти к ним не имеет права. Она в Москве,  но  ее
как будто нет здесь. Это был  кошмарный  сон  -  Вике  и  раньше  иногда
снилось, что она стала невидимкой и ходит среди знакомых людей,  слушает
их разговоры, хочет вмешаться, что-то сказать, и даже говорит  -  но  ее
никто не слышит, не видит, она - пустое место. Женщина едва дотерпела до
утра. В десять часов позвонила в Кельн. Трубку взял муж.
   Она хотела сказать, что приедет завтра же, что маме стало лучше... Но
вместо этого неожиданно для себя очень  толково  объяснила,  что  мамино
обследование только начинается и потребует какого-то времени.
   Передала приветы  детям,  попросила  их  поцеловать  и  сказала,  что
чувствует себя хорошо, пусть за нее не волнуются.
   "Вчера вечером я сделала ошибку, - подумала  Вика,  кладя  трубку  на
место. - Но это еще не значит, что нужно все бросить на произвол судьбы.
   Картины у Ивана не было. Значит, ее надо искать в другом  месте.  Чем
черт не шутит? Может быть, Клаус сделал ему рекламу и нашлись покупатели
на эту мазню? Надо искать  пейзаж.  Но  теперь  я  буду  делать  это  не
торопясь, не высовываясь. А вчера... Вчера я просто защищалась. Ведь  та
наркоманка была совершенно безумна".
   "Я только защищалась" - вот что она говорила себе все эти годы, когда
вспоминала о Яне. Ведь та бросилась на нее с ножом. У Вики на бедре  так
и остался белесый тонкий шрам.  Роману  она  объясняла,  что  в  детстве
напоролась на гвоздь в заборе, когда пыталась перелезть  через  него.  С
годами шрам сгладился, но, когда она загорала, он  становился  заметнее.
Он никуда не исчезал, как никуда не исчезала сама Яна.  Она  всегда  шла
рядом с Викой, сопровождала ее во сне, являлась наяву, в самые спокойные
минуты - когда Вика пила кофе, собирала в школу  детей,  гладила  белье.
Она настолько привыкла к мыслям  об  этой  девушке,  что  давно  уже  не
считала их чем-то особенным. Да,  это  было.  Да,  от  этого  никуда  не
денешься. Что ж... Значит, нужно жить с  этой  мыслью.  От  воспоминаний
избавиться куда труднее, чем от шрамов.
   Вика раздобыла телефоны всех художественных салонов Москвы -  частных
и государственных.
   Обзвонила их и везде ненавязчиво интересовалась картинами  Корзухина.
Ей очень пригодился список забытых художников, составленный Клаусом. Она
сперва называла несколько имен из  этого  списка,  а  предпоследним  или
последним как бы вспоминала об Иване. Но результат  был  почти  нулевой.
Кто-. то вообще  не  слышал  о  таком,  кто-то  говорил,  что  лучше  ей
обратиться  к  самому  художнику,  однако  они  даже  адреса  не  знали.
Владельцев салонов даже комиссионные не интересовали - все понимали, что
на Корзухине ничего не заработаешь.
   "Никакого смысла! - С каждым днем Вика все больше впадала в отчаяние.
- Может, картина находится в частной коллекции? Даже скорее  всего,  что
так. Если ни один салон  Корзухина  не  покупал  -  его  купил  какой-то
маньяк-коллекционер.
   Или еще  хуже  -  Иван  мог  просто  подарить  картину  какому-нибудь
дружку-собутыльнику или продать ее за бутылку водки. Тогда все  пропало.
Мне ее не найти".
   Только в одном маленьком частном салоне, куда она дозвонилась  только
через  неделю,  ее  обнадежили.  Хозяйка  Альбина  Рафаэлевна   (услышав
отчество, Вика невольно улыбнулась) сказала, что у нее  есть  контакт  с
художником и она даже выставила у себя кое-какие полотна. Нет,  никакого
деревенского пейзажа среди них  нет.  Но  если  клиентке  так  нужно,  в
течение следующей недели она постарается найти  что-нибудь  подобное.  А
для начала, может, у  нее  купят  то,  что  есть?  Недурные  натюрморты,
честное слово.
   Вика  уклончиво  пообещала  приобрести  эти  натюрморты  и  еще   раз
повторила, что охотно купит деревенский пейзаж. Она вовсе не  собиралась
тут же идти в этот салон и попусту светиться  перед  хозяйкой.  Особенно
после того, как упомянула о пейзаже. Телефонный звонок ни к чему  ее  не
обязывал, никак ее не выдавал - она звонила в эти салоны не из квартиры,
а из  телефона-автомата,  из  центра  города.  Однако  ее  удивило  одно
обстоятельство. Альбина Рафаэлевна как будто ничего не  знала  о  гибели
жены и сына Корзухина. Жену звали Катя - это имя хозяйка салона  мельком
упомянула в разговоре. Как поняла Вика,  именно  Катя  пыталась  продать
картины мужа. Сам Иван этим не занимался. "Ну, почему же она набросилась
на меня,  вместо  того  чтобы  по-человечески  сказать,  где  пейзаж?  -
недоумевала Вика. - Она  просто  взбесилась,  когда  услышала  про  этот
деревенский дом с колодцем... Это же ненормально!  И  какого  черта  она
назвала меня воровкой? Я  собиралась  заплатить!  Или  вид  у  меня,  по
московским меркам, несолидный?"
   Вика специально съездила к дому, где  была  квартира  Корзухиных.  Ее
тянуло туда, хотелось узнать, насколько удался план.  Еще  с  улицы  она
заметила, где располагаются окна сгоревшей квартиры.  Языков  копоти  на
стенах не было, значит, пожар был не сильный. Но окна  были  приоткрыты,
несмотря на холод, и ни в одном не было занавесок.  Войти  в  подъезд  и
посмотреть на все поближе Вика не решилась. Ей казалось,  что  ее  никто
тогда не заметил, но рисковать она не могла.
   Следующие несколько дней после этой поездки Вика пролежала с  высокой
температурой. Это было ужасно. Нетопленая квартира, слепые окна, изнутри
заросшие инеем, обогреватель, который теперь тянул так слабо, что  тепло
не ощущалось даже вблизи. Особенно страшно становилось в потемках, ближе
к вечеру. Тогда начинался бред. Вика не решалась зажечь свет,  чтобы  не
привлекать к себе  внимание.  Лежала  в  темноте,  с  горящим  лицом,  с
пересохшими губами и время от  времени  начинала  бредить.  И  тогда  ей
казалось, что в комнату вошла Яна. Она видела  девушку  только  раз,  но
запомнила на всю жизнь. Это смазливое  кошачье  личико,  глаза,  которые
сейчас были уже не яростными, а безмятежными, цветастое широкое  платье.
В руке Яна держала босоножку. Она садилась возле  постели,  смотрела  на
женщину и уходила только тогда, когда Вика отрывала голову  от  подушки,
чтобы прогнать ее. И тогда  все  становилось  на  свои  места  -  темная
ледяная квартира, тишина, треск остывающего обогревателя.
   Ее охватила слабость.  Она  мечтала  бросить  все,  купить  билет  на
самолет, вернуться к мужу и детям, Но в таком состоянии она не добралась
бы не то что до Кельна, даже до касс "Аэрофлота". Она  сильно  похудела.
Продукты кончились, выйти в  магазин  было  тяжело  -  стоило  сесть  на
постели, и сердце подскакивало к горлу.  Но  и  есть  не  хотелось.  Она
радовалась  только  тому,  что,  отправляясь  в  Москву,  выкупила   все
лекарство, выписанное ей по рецепту.
   У нее оставалась половина пузырька и  еще  один  -  непочатый.  Этого
обычно хватало на полгода, а то и дольше. Но если грипп даст  осложнение
на сердце, лекарство может ее не  спасти.  Вика  даже  подумывала  -  не
позвонить ли  сестре?  Если  попросить  о  помощи,  та,  конечно,  сразу
примчится. Еще бы! Детей у нее нет, делать ей нечего, муж  не  разрешает
ей пальцем шевельнуть, Лариса живет на всем готовом.
   Конечно, она примчится, разохается, перевезет ее к себе, поставит  на
голову родителей... Нет! Пусть Лариса живет своей жизнью.  Глупой  сытой
жизнью, в которой нет даже намека на то, что пришлось пережить ей. Вике.
Они никогда друг друга не поймут.
   Только двенадцатого ноября  Вика  оправилась  настолько,  что  смогла
выйти за покупками. Стоял мороз, но к холоду она уже привыкла и страдала
от него меньше,  чем  в  первые  дни.  Взяла  такси,  поехала  в  центр,
пообедала в кафе. У нее проснулся волчий  аппетит,  и  она  съела  такой
плотный обед, что  ее  стало  клонить  в  сон  от  сытости.  Теперь  она
чувствовала себя на удивление хорошо. Казалось, стоило посидеть в теплом
помещении,  среди  людей,  музыки  и  громких  разговоров  -  и  болезнь
окончательно  отступила.  Прошлась  по  магазинам.   Купила   тяжеленную
батарею-обогреватель, наняла таксиста и договорилась, что он донесет  ей
эту батарею до квартиры. Приехав домой, Вика тут же  включила  это  чудо
техники и с удовлетворением убедилась, что от него будет весьма ощутимый
эффект. Уже через час окна в комнате "заплакали", начали оттаивать.  Она
сбросила сперва старый тулуп, в котором расхаживала по  квартире,  потом
шаль, потом сняла один из  свитеров.  Настроение  поднималось  вместе  с
температурой в доме. Вика открыла маленькую бутылочку виски и стала пить
прямо из горлышка, расхаживая по комнатам и хозяйским  взглядом  отмечая
порванные старые обои, пыль, старомодную мебель.
   Когда они с Романом вернутся, надо сделать хороший ремонт.  И  мебель
она купит другую. Ничего, Роман такой экономный, что у него хватит и  на
ремонт, и на машину, и на многое другое. Все-таки ей повезло с мужем.
   Вика  так  согрелась,  что  не  захотела  выходить  на  мороз,  чтобы
позвонить Альбине. Она решила плюнуть на конспирацию. Даже  если  у  той
стоит определитель номера - что за беда? Что преступного в том, что  она
интересуется живописью? На это  любой  человек  имеет  право.  Вика  уже
слегка опьянела, и  ей  все  казалось  проще  и  легче.  Хозяйка  салона
оказалась на месте и тут же поняла, с кем говорит:
   - Ну, на ловца и зверь бежит. Я сегодня как раз купила еще  несколько
картин вашего Корзухина. Приезжайте, выбирайте.
   - Как? - удивилась Вика. Такого она не ожидала. - Мне  так  много  не
надо.
   - Вам не надо - другим пригодится, - отрезала Альбина. - Кстати,  вот
слыхали ужас-то? Сам он невесть где шляется, а в  это  время  убили  его
жену и сына. Квартиру пытались поджечь, но слава тебе Господи  -  газ  у
них был отключен. Жена художника не платила за квартиру - денег  хватало
только на электричество. Без него бы  они  совсем  пропали,  -  выпалила
Альбина. - Вы меня слушаете?
   Вика слушала и не слышала. Значит, квартира не  сгорела.  У  кого  же
Альбина Рафаэлевна купила картину? Неужели они уцелели? А  если...  Если
она все-таки проглядела пейзаж, и он остался там?! Тогда она была  не  в
себе, копалась в картинах спустя рукава... И  черт  возьми,  она  же  не
видела пейзажа в его окончательном виде! Она только наблюдала за  ним  в
процессе создания, но это же все не то! Может, картина  была  там.  Вика
просто ее не узнала!
   - Вы приедете? Будете покупать? - встревоженно спрашивала Альбина.  -
Я ведь для вас старалась, вы же мне дали заказ!
   - Да... Скажите, а пейзажи у вас есть?
   Та рассказала, что у нее есть, и Вика поняла  -  опять  не  то.  Даже
близких сюжетов не было.
   - А там остались еще картины? - поинтересовалась она.
   Альбина обиженным тоном ответила, что все стоящее она  уже  купила  у
Катиной тетки. Остались портреты и всякое старое барахло.
   - Да что вас, в конце концов, интересует? - раздраженно спросила она.
- Конкретная картина, что  ли?  Ну,  так  не  морочили  бы  мне  голову,
поезжайте туда сами и покупайте! Нельзя же так привередничать!
   Она сказала, что картины Корзухина продаст  и  без  помощи  капризной
клиентки, и в сердцах бросила трубку. Но Вика не  обратила  внимания  на
эту угрозу. "Старое барахло... А мне нужно как раз старое барахло.  Дура
я, дура! Картине двадцать два года!
   Конечно, она не обязательно находилась среди новых! Он мог  упаковать
ее, сунуть куда-то в шкаф,  на  антресоли...  Нужно  было  обыскать  всю
квартиру! Да, но у меня же не было времени..."
   Она приняла решение ехать туда немедленно.
   Родственница Кати просто  обязана  оказаться  более  сговорчивой.  Во
всяком случае, Альбина Рафаэлевна получила от нее все,  что  хотела,  и,
наверное, недорого. Вика проверила деньги в бумажнике, лекарства в сумке
и отправилась в путь.
   Ей открыла пожилая женщина в мохеровой кофте и  резиновых  перчатках.
Представилась Ниной Дмитриевной и сдула со лба волосы:
   - Убираюсь. А вы насчет картин? Что-то много  появилось  покупателей!
То пусто, то густо.
   До вас сегодня уже две покупательницы приезжали. Проходите, смотрите,
в комнате все, что осталось.
   Вика поблагодарила, вошла, пересмотрела все картины. Ну, не сошла  же
она с ума! Пейзажа тут не было...
   - Скажите, а больше нигде нет картин? - обернувшись, спросила она.
   - Нет. Я все шкафы перебрала, все обшарила.
   Они все тут. Если что понравится  -  ставьте  к  стене,  я  тряпочкой
протру.
   Вика уже копалась больше для виду. Нельзя же было  уйти  просто  так!
Она решила отобрать какой-нибудь набросок. Нина Дмитриевна все это время
стояла рядом.
   - Извините, -  вдруг  сказала  Нина  Дмитриевна  очень  неприязненным
голосом. - Лицо ваше мне знакомо.
   Вика изумленно обернулась. Ей на миг почудилось, что Нина  Дмитриевна
каким-то образом ее опознала. Но как? Ее же не было  здесь,  когда  Вика
приходила в первый раз!  А  та  продолжала  ее  рассматривать  -  уже  с
нескрываемой враждебностью.
   - Это ваш портрет у меня сегодня купили! - вдруг сказала та. - Так вы
и есть та Лариса? Понятно. Много я о вас слышала! Хотите посмотреть, как
жила Катя? Любопытно стало? Стервятница!
   Это был кошмар - других слов у Вики не нашлось. Она  ведь  не  делала
ничего дурного,  она  честно  собиралась  заплатить  за  покупку,  слова
грубого не сказала... А се опять  оскорбляют!  И  вдобавок  -  за  чужие
грехи! И, забыв обо всем, Вика  вежливо  пояснила,  что  се  приняли  за
другую. Эта другая - ее сестра. Но сама она не имеет  к  Ивану  никакого
отношения. Вот у Ларисы с ним действительно была любовь.  Но  когда  это
было!
   - Ни про какую сестру я ничего не знаю! - Женщина наступала  на  нее,
все больше повышая голос. Она почти  перешла  на  крик.  -  А  Катя  мне
говорила, что ваш портрет у них стоит на почетном месте! Видела  я  этот
портрет! Подурнели вы, ничего не скажешь! А узнать все равно можно!  Это
из-за вас Катя, бедная, всю жизнь мучилась! Он ее даже с  родителями  не
познакомил, считал за собаку,  лишнего  слова  не  говорил!  И  на  сына
плевал!
   А как напьется - начинает про вас рассказывать.
   Она, бедная, слушает,  слушает,  какая  вы  красивая,  да  милая,  да
очаровательная... Слушает и плачет и жалеет этого  гада!  Тьфу!  Где  ты
раньше-то была?
   Не могла прийти, забрать своего выродка, этого ал  каша  несчастного,
да кому он был здесь нужен!
   И женщина, разом утратив всю свою обходительность, плюнула гостье под
ноги. Вика стояла и тупо смотрела на нее.
   - Зачем вы меня оскорбляете? - только и вымолвила она, когда  женщина
сделала краткую передышку.
   - Я тебя оскорбляю, дрянь?! - вдруг завизжала та и бросилась на  Вику
с кулаками. - Да это же ты  убила  их,  это  же  ты  их  убила,  стерва!
Отравила! Следы заметала, газ хотела взорвать! Нет, стой! Стой, милиция!
Помогите!
   Она боролась упорно и отчаянно. Сил у нее оказалось куда больше,  чем
у племянницы, да и Вика ослабела после болезни. Но Вика была  молода.  У
той была ярость и праведная злоба, у Вики - страх. Такого страха она еще
никогда в жизни не испытывала. В голове билась одна мысль  -  вырваться,
убежать, никогда сюда не возвращаться, и  Бог  с  ним,  с  пейзажем.  Но
тетка, задыхаясь, продолжала кричать, звать на помощь и при этом  упорно
называла ее Ларисой.
   - Замолчи, старая дура! - Вика из последних сил рванулась, отшвырнула
женщину,  и  та  ударилась  головой  о   подоконник.   Однако   тут   же
зашевелилась, с трудом, но поднялась и опять бросилась на нее.
   - Не трогай меня! - Вика толкнула се,  и  та  опять  упала.  Раздался
глухой звон. Вика поняла, что женщина ударилась о батарею.  Она  открыла
белые от ярости и боли глаза, попыталась встать...
   На виске показалась темная струйка - она текла  из-под  седых  волос.
Вика отступила на шаг, хотела бежать... Ноги ее не держали.
   - Не трогайте меня...  -  простонала  она,  глядя,  как  та  пытается
подняться, шатаясь, держась за подоконник, шаря руками в воздухе. - Я не
виновата... Я не Лариса, поймите же...
   И тут до нее дошло, что она говорит. Только! что она призналась,  что
приходится Ларисе родной сестрой. Сама Лариса, видно,  была  тут  хорошо
известна - что-то вроде злой сказочной колдуньи, которой пугают на  ночь
детей.  "Конечно,  -  Вика  следила  за  движениями  старой  женщины   -
неуверенными и слепыми, - теперь она меня выдаст.
   Нет, не выдаст..."
   Она смотрела, как Нина Дмитриевна встает на колено,  сильно  подается
вперед.., упала на пол  и  затихла.  Вика  порылась  в  сумке.  Нащупала
газовый баллончик, достала и брызнула в неподвижную женщину. Ей хотелось
быть уверенной, что та не придет в себя, не позовет на помощь. Та больше
не стонала, не шевелилась - лежала как мертвая. Но  Вика  знала  -  если
женщина издаст хотя бы звук, она не выдержит, закричит,  сойдет  с  ума,
сама разобьет голову о батарею... Потому что капкан  держал  ее  крепко,
крепче, чем раньше, она ощущала физическую боль от этой хватки. "Нет,  я
больше не трону ее, - поклялась  она  себе.  -  Я  уйду...  Навсегда.  Я
никогда не вернусь. Но сюда кто-нибудь  придет.  Придет  и  задаст  себе
вопрос: почему все они были убиты?
   Даже эта старуха, с которой нечего было взять. Значит... Надо  что-то
взять!"
   Ничего достойного внимания здесь не было.
   Разве что картины? Вика  оглядела  разбросанные  по  комнате  холсты.
Вытащила из кучи хлама большой кусок оберточной бумаги. Уложила на  него
полотна - все, какие  были,  не  разбирая  их  ценности  и  сохранности.
Перевязала сверток. В последний раз  взглянула  на  женщину.  Та  лежала
неподвижно, у ее головы на полу образовалось  крохотное  темное  озерцо.
Оно больше не увеличивалось, кровь запеклась. "Да, она мертва, -  поняла
Вика. - Все.
   Я уезжаю к мужу. Я больше не могу!"
   И только в машине частника, которую  она  остановила,  чтобы  отвезти
сверток на какую-нибудь свалку и выбросить, Вика  приняла  окончательное
решение. Выбрасывать картины она не будет.
   Слишком хорошо известно,  что  бесследно  ничто  не  пропадает.  Если
картины все-таки найдут, возникнет вопрос: зачем же за ними  так  упорно
охотились, а потом выбросили? Нет, такую ситуацию  создавать  не  нужно.
Есть куда  лучший  выход.  Она  рассматривала  крепкий  затылок  шофера,
оценивала взглядом потрепанный салон этой развалюхи.
   Да, ему нужны деньги. Он не откажется ей помочь.
   Замести следы и одновременно отомстить.
   Она как наяву увидела комнату, сплошь увешанную картинами.  Новенькие
плетеные кресла, чашки с дымящимся чаем. И  себя  -  нескладную  худющую
школьницу, с огромной папкой, где  она  бережно  хранила  свои  рисунки.
Хозяйка этой странной богемной квартиры -  растрепанная  женщина,  щедро
разукрашенная янтарными и серебряными браслетами. Она сидела в одном  из
кресел и беседовала с Викиной матерью. Та очень хотела показать творения
дочки "знающему" человеку и вот выкопала откуда-то  эту  искусствоведшу.
Вика  ждала  приговора.  Юлия  Борисовна  рассматривала  ее  рисунки  со
снисходительной жалостью. Потом улыбнулась и погладила Вику по плечу:
   - Приятно, когда девушка умеет рисовать. Но я тебе дружески советую -
не относись к этому так серьезно. Я в этом кое-что понимаю. Художницы из
тебя никогда не выйдет.
   Вика открыла глаза и снова увидела перед собой затылок  шофера.  "Да,
художницы из меня не вышло, - подумала она. - Зато из вас что-нибудь  да
выйдет, милая дама. Уж я постараюсь, чтобы вы меня  не  забыли,  как  не
забыла вас я! Может, объясняясь с милицией, проливая слезы, вы вспомните
пятнадцатилетнюю дурочку, которая расплакалась у вас на глазах, когда вы
ей прямо сказали