тся в левом углу, под  темным  пятном.
Мне ее не обмануть..." Потом мысли приняли другое  направление,  и  Саша
задумалась, зачем понадобилась женщине эта картина. Двадцать  лет  назад
она оттолкнула художника, который ее написал, и две недели  назад  пошла
на то, чтобы украсть эту картину у нищей жены  этого  художника?  Почему
она не купила свой портрет, тот самый, на который сейчас  глядела  Саша?
Не заметила портрета? Он ее не интересовал? Для нее был важнее общий вид
деревенского дома?
   Она так ушла в свои мысли, что чуть не проворонила телефонный звонок.
Саша едва успела добежать до кухни и схватить трубку.  Она  думала,  что
абонент уже отключился, но услышала чуть севший женский  голос,  который
назвал ее имя и попросил ее к телефону.
   - Я вас слушаю, - сказала Саша и тут же сообразила, кто  это  звонит.
Голос был слишком характерный. - Люся, это вы?!
   - Ага. - Женщина сипло вздохнула. -  Я  совсем  простужена,  не  могу
громко говорить...  Саша,  я  насчет  ваших  вчерашних  вопросов  о  дне
рождения на даче.
   - Неужели удалось что-то узнать?
   - Удалось, - подтвердила Люся. - Конечно, я  сама  не  вспомнила,  но
позвонила старым подружкам, и они мне все подробно рассказали.
   Люся сообщила, где находился тот дачный поселок. Саша даже записывать
не стала - с первых же слов Люси она убедилась, что дом находится совсем
не в той стороне. А когда Люся дошла до описания  самого  дома:  "Первый
этаж каменный, второй - деревянный, то есть это скорее даже мансарда..."
- Саша ее прервала:
   - Большое спасибо, мне вполне достаточно.
   - Да? - удивилась Люся. - Ну ладно. Да, я тут еще кое-что нашла.
   И сообщила, что после ухода Саши она все время думала об  Иване,  так
что даже с ужином опоздала.  И,  второпях  чистя  картошку,  Люся  вдруг
сообразила, что последний раз ремонт в квартире делали еще до того,  как
Иван ушел в армию. Она имела в виду, конечно, ремонт общих  помещений  -
кухни, ванной, коридора. В комнатах жильцы сами делали ремонт. А  вот  в
прихожей  с  тех  пор  обои  не  переклеивались,   дверные   косяки   не
красились...
   Саша все еще не понимала, почему Люся  об  этом  рассказывает,  когда
услышала:
   - Я это все к чему  говорю?  На  стене,  где  раньше  висел  телефон,
сохранились записанные номера.
   Карандашные, конечно, стерлись, а  вот  те,  которые  ручкой  писали,
остались. И на косяке ванной тоже.
   Такое частенько случалось. Потому что не всегда находился  под  рукой
листок бумаги, а записать  чей-то  телефон  было  нужно.  Особенно  если
разговор был важный. А такие разговоры всегда велись в  ванной  комнате,
чтобы никто не слышал.
   -  Я  сама  сколько  телефонов  нацарапала  на  косяке!  -   смущенно
призналась Люся. - Конечно, из-за этого взрослые ругались, но  нам  было
наплевать, конечно, в молодости мы никого и ничего не боялись. Иван тоже
кое-что записывал. Я вчера эти номера  переписала.  Все  стены  с  лупой
облазила, а муж фонариком светил, там свет плохой. Кое-какие телефоны  я
опознала - они мои, я даже вспомнила чьи. А есть штук  пять  незнакомых,
думаю, это Иван нацарапал. Вам они не нужны? Может, найдете его  друзей.
Нормальных друзей, а не здешних алкашей.
   Они-то его давно забыли, все мозги пропили.
   Саша сказала, что, конечно, ей очень нужны эти  телефоны.  И  Люся  с
готовностью их продиктовала.
   Три номера были без комментариев, под одним значилось имя "Денис",  а
под другим - "Лариса".
   - Как? - переспросила Саша, записав этот номер. - Лариса? А  девушку,
с которой он дружил до армии, звали не Ларисой?
   Люся призадумалась и  сказала,  что  она  с  этой  девушкой  была  не
знакома. Лучше спросить у  Ивановых  родителей.  Может,  и  Лариса,  кто
знает? Саша поблагодарила Люсю и попрощалась. Люся заливисто закашлялась
и повесила трубку.
   "Что толку от этих номеров? - Саша просмотрела  номера  телефонов.  -
Зачем они мне?" Она представила ситуацию, что  звонит  некоей  Ларисе  и
натыкается в ее лице на свою заказчицу и что  сообщает,  как  именно  ее
нашла. Реакция заказчицы? Сашу даже передернуло. "Если  у  нее  в  самом
деле богатый муж...
   Наймет какую-нибудь сволочь, чтобы избить меня или убить. А может,  и
сама не побрезгует мною  заняться.  Уж  она-то  не  допустит,  чтобы  ее
обвинили  в  воровстве  или  в  убийстве!  Получается,  что  я  все  это
раскопала! О Господи!"
   Все поиски правды вдруг показались ей такими жалкими и сомнительными.
А надвигающаяся опасность - такой реальной! Осталось всего  четыре  дня,
чтобы придать картине первоначальный вид! Это спасло бы Сашу от расплаты
по договору. А расплата была неизбежной.
   - Надо работать, - сказала она  себе.  -  Надо  делать  хоть  что-то!
Скопирую хотя бы фотографию, пока руки не опустились... А уж там...
   Она подошла к мольберту, очистила старый холст и  достала  коробку  с
гуашевыми красками. Саша почти не пользовалась  ими,  и  поэтому  работа
мало-помалу поглотила все ее внимание. Копируя  картину  по  фотографии,
она так увлеклась, что забыла даже о том,  чего  ради  этим  занимается.
Работа доставляла ей удовольствие. Она работала  весь  день,  до  самого
вечера, и только пару раз оторвалась от холста, чтобы выпить чаю. Делала
пару глотков и снова возвращалась к мольберту.
   В седьмом часу вечера копия была готова. Вся, за исключением  нижнего
левого  угла.  Как  он  ей  осточертел!  Саша  закрыла  глаза  и  быстро
помолилась, чтобы случилось чудо, чтобы ей хоть привиделось, что  должно
быть в том углу! Открыла глаза, взглянула на картину и вздохнула:
   - Все это хорошо, Сашенька, и копируешь ты  неплохо...  Но  чудес  не
бывает, и десять тысяч  долларов  тебе  взять  негде.  Придется  сдавать
заказчицу милиции. Туда ей и дорога!
 
*** 
 
   В тот же день в половине восьмого вечера в подъезд, где располагалась
квартира Корзухиных, вошел мужчина в легоньком, не по сезону, плаще.
   На первом и втором этаже было темно, но мужчина  уверенно  поднимался
по лестнице, будто знал наизусть все ступеньки.  Лифт,  как  обычно,  не
работал, и это тоже его не удивляло.
   Поднявшись на шестой этаж, мужчина остановился  у  деревянной  двери,
машинально потянулся к звонку, но тут  же  отдернул  руку.  Он  полез  в
карман, достал связку ключей и уже собирался было открыть верхний замок,
как вдруг его внимание привлекли печати. Он наклонился, рассматривая их,
и тут за его спиной хлопнула дверь соседской квартиры.
   - Иван?! - раздался голос соседки Валентины Георгиевны. - Это ты, что
ли?!
   Мужчина уронил ключи, и они с лязгом ударились о  кафельный  пол.  Он
посерел и схватился за косяк, ненароком содрав одну из бумажных печатей.
Соседка выбежала на площадку и схватила его за рукав:
   - Да ты чего?! Еще не хватало, чтобы и ты помер! Заходи к нам!
   Валентина Георгиевна тащила мужчину к себе, а тот упорно не  отпускал
косяк своей  квартиры.  Единственное,  что  он  мог  произнести.  -  это
какой-то странный звук, похожий на стон. Соседка ахнула:
   - Господи, да ты пьян, что ли, совсем спился?!
   Животное. Ей-богу! Только мычит!
   Но от Ивана не пахло спиртным Она бесцеремонно заставила его  дыхнуть
и быстро в этом убедилась. Валентина Георгиевна все-таки впихнула его  к
себе в квартиру, провела на кухню и усадила за стол. Ее муж услышал  шум
и вышел взглянуть, кто это. Сам он весь день не покидал квартиры - лежал
с тяжелым гриппом и даже ходил с трудом.
   - Иван! -  произнес  он  так,  будто  увидел  привидение.  -  Ты  уже
знаешь?..
   Он не успел договорить: жена быстро прижала палец к губам, показывая,
чтобы муж молчал. Тот сориентировался, взглянул  на  Ивана  и  предложил
выпить за встречу водки. Сам он лечился от гриппа медовухой - во  всяком
случае, он так называл это зверское питье Валентина Георгиевна  готовила
его так: на треть стакана наливала водки, на треть - кипятку и клала две
столовые ложки меду. Все это тщательно размешивалось.
   - Выпей, выпей, - ласково попросила Валентина Георгиевна. - Ну, можно
немножко за встречу, а?
   В другое время она бы ни за что не предложила ему водки. Но сейчас ей
надо сказать ему о смерти жены  и  сына...  Однако  Корзухин  неожиданно
отказался от водки.
   - Нет, - с трудом произнес Иван, и его качнуло на стуле.
   Они смотрели, во что он превратился за те полгода, пока отсутствовал.
Иван и раньше не отличался здоровым видом, но  сейчас  перед  ними  была
какая-то тень прежнего человека.  Впалые  щеки,  остановившийся  взгляд,
серая кожа... Появились залысины. Волосы сильно поседели и отросли почти
до плеч. Вид был очень неопрятный, кроме того, Иван  явно  был  серьезно
болен. Валентина Георгиевна нерешительно взглянула на мужа, который  как
раз допивал медовуху, и начала:
   - Ваня, что я тут должна тебе сказать... Ты  только  это..,  мужайся,
ладно? Знаешь, ведь тут у тебя не  все  в  порядке.  Ты  ничего  еще  не
слышал?
   Тот молча смотрел на нее. В этом взгляде не было ничего - ни вопроса,
ни удивления.
   - Печати на квартире видел? - перебил Валентину Георгиевну муж.
   Иван кивнул.
   - Понял, что случилось?
   Никакой реакции.
   - Да помолчи ты! - прикрикнула на  супруга  Валентина  Георгиевна.  И
мягко, осторожно сказала, что в его квартире сейчас пусто,  никого  нет.
Катя и Артем...
   - Умерли? - вдруг перебил ее Иван.
   Валентина Георгиевна кивнула и неожиданно расплакалась. Она и сама не
могла объяснить, почему расплакалась. То ли ей вспомнилась свадьба  Кати
и Ивана, то ли пришли  на  память  Катя  и  Артем,  какими  они  были  в
последние годы - голодные, больные, заброшенные, то  ли  ей  стало  жаль
этого раздавленного жизнью, постаревшего человека, который принял  такое
страшное известие, можно сказать, равнодушно.
   Муж бросился к ней и вывел в спальню. Вернувшись на кухню, он прикрыл
за собой дверь и, уже не спрашивая, налил Ивану полстакана водки.
   - Выпей, - повелительно сказал он. - Выпей, выпей, ничего, тебе надо.
А я расскажу, что тут у нас случилось.
   Иван взял стакан, понюхал и с грохотом опустил его на стол. Его  лицо
исказила мука, он сглотнул и прошептал:
   - Не буду! Не могу!
   - А, завязал? Может, зашился или что-то принимаешь?
   Не дождавшись ответа, сосед  сам  приготовил  себе  еще  одну  порцию
медовухи. Он пил ее весь день и к вечеру напивался в стельку.
   - Твои умерли двадцать седьмого  октября,  -  сдержанно  сообщил  он,
протягивая Ивану сигареты.
   Тот взял одну и закурил, бессмысленно глядя в стол.  Слушает  он  или
нет - невозможно было догадаться. Но соседа это не волновало. Он  считал
своим долгом рассказать Ивану, как погибли его жена  и  сын.  И  он  это
делал - обстоятельно, не упуская ни одной детали. Он рассказал и про то,
что у Кати украли картину. Описал со слов жены воровку,  посетовал,  что
вот какие времена, даже дамы в соболях  и  бриллиантах  воруют.  Что  уж
говорить о тех, кто победнее! Рассказал, что пожар  удалось  потушить  в
самом начале благодаря бдительности Вали, так что квартира Ивана,  можно
сказать, в прежнем виде.
   Надо ему пойти к следователю и заявить о себе, мол,  вернулся,  чтобы
сняли печати.
   - Еще есть одна неприятная новость, - продолжал сосед, уже  с  трудом
ворочая языком. - Тетку Катину тоже убили. Ее-то - вчера вечером. Весело
мы тут живем, да?
   - А ее за что? - глухо спросил Иван. Он пристально смотрел на пьяного
соседа.
   - Откуда я знаю за что?  Обокрали.  Все  твои  картинки  украли.  Все
вынесли - подчистую.
   Неожиданно Иван поднялся из-за стола. Не обращая  внимания  на  крики
соседа, вышел из квартиры, подошел к своей двери и  сорвал  все  печати.
Бумажки он бросил на пол. Сосед в панике восклицал:
   - Квартира опечатана! Это же против закона!
   - Это моя квартира, я имею право туда войти, - мрачно  ответил  Иван.
Это была самая длинная фраза, которую он произнес за весь вечер.
   Дверь за ним захлопнулась, сосед махнул  рукой  и  вернулся  к  себе.
Целый час они с женой обсуждали, как же им быть.  Сообщить  следователю,
что Иван Корзухин вернулся? Пойти к Ивану, чтобы не  оставлять  его  там
одного? Мало ли что он может  над  собой  сделать!  Кончилось  тем,  что
Валентина Георгиевна набрала номер его телефона. Иван почти  сразу  взял
трубку, а услышав ее голос, коротко попросил оставить его в  покое,  так
как он ложится спать. Женщина опустила трубку и растерянно пробормотала:
   - Что за человек... Какой бесчувственный!
   А человек, которого она обвиняла в бесчувствии, сидел в это время  за
расшатанным, испачканным масляной краской столом и  плакал,  не  зажигая
света. Он не всхлипывал, не причитал, не  рвал  на  себе  волосы.  Слезы
текли сами собой, он даже не замечал их,  пока  не  дотронулся  до  щеки
ладонью и не удивился, почему она мокрая. Света он так и не зажег. Но  в
квартире  было  не  очень  темно  -  над  проспектом   тянулись   высоко
подвешенные фонари, и их оранжевый свет достигал окон шестого этажа.
   Мужчина ясно видел, как разорена и неуютна его квартира. В ней  почти
не осталось мебели, а то, что осталось, надо бы  выбросить  на  помойку.
Шторы на  окнах  распадутся  в  клочья  -  стоит  только  попытаться  их
задернуть. В углу валялся истоптанный до основы коврик - жалкий  остаток
прежнего уюта.
   Иван помнил этот коврик. - когда  он  женился  на  Кате,  коврик  был
совсем новенький. Он висел над Катиной кроватью,  потом  перекочевал  на
пол, рядом с кроватью. На нем играл маленький  Артем  -  мать  запрещала
мальчику выползать за пределы коврика, боялась, что  он  простудится.  И
Артем послушно сидел на ковре, тихо двигал с места на  место  игрушки  и
беззвучно шевелил  губами.  Это  был  на  удивление  спокойный  ребенок,
болезненный, но вовсе не капризный.  Вспомнив  о  сыне,  мужчина  ударил
кулаком по столу, так  что  столешница  оглушительно  затрещала.  Дерево
совершенно рассохлось.
   - Что же она сделала! - прошептал Иван, глядя куда-то в темный  угол.
- Как у нее рука поднялась!
   Если бы знать, если бы она мне сразу сказала, что так будет!
   Он встал и медленно прошел по комнатам, зажигая свет. Дольше всего он
задержался на кухне, рассматривая закопченный потолок, прогоревший стол,
груды мусора и рваных мокрых тряпок. Подошел к плите,  чиркнул  спичкой,
открыл одну конфорку. Газа не было. Иван задумчиво глядел  на  конфорку,
пока не вскрикнул - догоревшая спичка обожгла ему пальцы.
   Боль как будто окончательно привела  его  в  себя  -  мужчина  закрыл
конфорку и огляделся по сторонам.
   Поднял валявшуюся на полу ножку от табуретки  и  принялся  разгребать
груду мусора. Он пересмотрел все до последней рваной тряпки, до черепков
битой посуды, разгреб даже пепел, проглядывая каждый  комок  и  разбивая
его в пыль. Не найдя ничего,  на  чем  бы  стоило  остановить  внимание,
мужчина так  же  тщательно  обыскал  все  комнаты.  Он  проглядывал  все
закоулки, поднимал матрацы с постелей, отдергивал занавески,  шарил  под
шкафом, снял даже крышку с бачка унитаза.  Совершенно  вымотанный,  Иван
вернулся в  комнату,  откуда  начал  поиски.  Снял  трубку  с  телефона,
убедился, что аппарат исправен, и по памяти, не  сверяясь  ни  с  какими
записями, набрал номер. Он еще ни разу по нему не звонил, но узнал давно
и помнил наизусть.
   - Лариса, - сказал он, услышав ответ. - Это я.
   Знаешь... Я больше не могу. Я вернулся. Делай теперь, что хочешь.
   Женщина ответила не сразу. Она глубоко вздохнула, будто ей не хватало
воздуха, а потом прошептала что-то бессвязное. Но в  следующий  миг  она
уже справилась с собой и вполне внятно переспросила:
   - Это ты, Ваня? Это ты?!
   - Что ты с ними сделала? - спросил он, будто не слыша ее.
   - Ваня, клянусь тебе...
   - Что ты сделала с моим сыном? -  повторял  он  без  гнева,  каким-то
невероятно спокойным тоном.
   - Ваня, клянусь, что я его даже не видела в тот вечер! -  воскликнула
женщина. - Я сама узнала только что... Это  ужасно,  ужасно,  но  говорю
тебе, что я ничего не знала!
   Она захлебывалась от волнения, а мужчина  слушал  ее  все  с  тем  же
каменным, безразличным выражением лица. Когда она на миг замолчала, Иван
отрывисто бросил в трубку:
   - Я все знаю, зачем ты клянешься?
   - Но...
   - Мне все рассказали. Ты была  здесь,  соседи  видели  тебя  и  сразу
опознают, если увидят еще... Ты была здесь в тот вечер. Ты обокрала  их.
Обокрала, а потом убила.
   Вместо ответа, в трубке послышались рыдания.
   Женщина пыталась что-то сказать, но не могла справиться с собой. Иван
с отвращением произнес:
   - Лара, Лара, зачем эти крокодиловы слезы? Кажется,  мы  хорошо  друг
друга знаем.
   - Я клянусь тебе, клянусь... - захлебнулась та. -  Я  пальцем  их  не
коснулась! Я унесла картину только потому, что...
   Он бросил трубку и, когда через  несколько  минут  телефон  зазвонил,
даже близко к нему не подошел.
 
Глава 6 
 
   Женщина долго слушала гудки, а потом медленно, как во  сне,  положила
трубку. Ей не хватало воздуха,  на  висках  выступила  испарина.  Она  с
трудом добралась до окна, повернула ручку, потянула на себя раму... Окно
открылось легко - рама была  новенькой,  ее  поставили  совсем  недавно.
Морозный воздух побежал в душную комнату.  Женщина  глотала  его  жадно,
закрыв глаза, облизывая пересохшие губы. "Сейчас  я  упаду,  -  подумала
она, опираясь на подоконник. - А если... Туда, а не сюда?!"
   Она открыла окно еще шире, встала на подоконник коленями. Всего пятый
этаж... Но в старинном доме были очень высокие  потолки.  Здешний  пятый
этаж равнялся панельному седьмому.  Женщина  смотрела  вниз,  в  глубину
узкого  переулка,  заметенного  вчерашней   ночной   метелью,   еще   не
истоптанного дочерна - прохожих здесь было мало.
   Стояла такая тишина, что она слышала шаги  собаки,  бегущей  в  конце
переулка.
   "Только отпустить руку и наклониться... - Она смотрела вниз и уже  не
чувствовала ни дурноты, ни холода. - Только чуть-чуть наклониться". Снег
казался розово-желтым от света фонарей. Но она знала: под снегом черный,
грязный лед. Если туда упасть...
   - Ларка!
   Она  оглянулась  и  вскрикнула  -  колено  заскользило  по   гладкому
мраморному подоконнику, вспотевшая ладонь не удержала оконную раму... Но
ее уже сорвали с окна, встряхнули и отбросили к стене. Женщина ударилась
локтем, но, вместо того чтобы сморщиться  от  боли,  улыбнулась.  Улыбка
вышла жалкая и вместе с тем  воинственная.  Так  она  улыбалась  всегда,
когда удавалось разозлить его или напугать.
   - С ума сошла? - Мужчина с  грохотом  закрыл  окно  и  даже  задернул
занавески,  будто  это  как-то  могло  отвлечь  женщину   от   искушения
выброситься. - Что ты там делала? - Он подошел к ней вплотную,  взял  за
плечи и попытался заглянуть ей в глаза. - Что? Опять решила  поиграть  в
самоубийство?
   - Я просто дышала воздухом, - сквозь зубы ответила она. -  В  комнате
нечем дышать.
   Он выпустил ее, и  женщина  зажмурилась,  увидев  занесенную  ладонь.
"Если он ударит меня, я все скажу, - быстро поклялась она. -  Ни  минуты
молчать не буду!" Но удара не последовало. Он нежно провел ладонью по ее
щеке, и она закричала, будто это прикосновение в самом деле причинило ей
боль.
   - Истеричка! - Он сам сорвался на крик. -  Больная!  Я  сдам  тебя  в
психиатрическую клинику!
   - Да, сдай! - Она вырвалась  и  отбежала  к  двери.  Обернулась  и  с
ненавистью бросила:
   - Лучше сразу в морг!
   Лариса пыталась выдержать его взгляд. Он смотрел на нее так,  что  ей
сделалось страшно. Женщину душили рыдания, она понимала, что у нее самая
настоящая истерика и  лучше  всего  не  сдерживаться,  кричать,  стучать
ногами, что-нибудь разбить... Но она плотно сжимала губы и  не  отводила
глаз от лица мужа. И вдруг ее встряхнуло с ног до головы, будто судорога
прошла по ее телу, она коротко, звонко вскрикнула и упала.
   Женщина пришла в себя очень быстро. Она лежала в спальне на  постели,
одетая, в туфлях. Рядом  никого.  Она  пове