джаке с меланхоличным
взором, и  тот  вежливо  наклонил  голову.  Кой  продолжал  разглядывать
публику, пока не обнаружил блондинку: она снова стояла к нему  спиной  и
разговаривала с аукционистом, держа в руке бокал с  шампанским.  На  ней
был замшевый жакет, темная юбка и туфли на  низком  каблуке.  Кою  очень
хотелось ее рассмотреть, и он постепенно продвигался  к  ней,  глядя  на
прямые  золотистые  волосы,  высоко  выстриженные  на  затылке  и  двумя
асимметричными, но четкими и изящными линиями спускавшиеся к подбородку.
Когда она разговаривала, ее волосы  мягко  колыхались  и  касались  щек,
абрис которых он, находясь сзади, мог только воображать.  Преодолев  две
трети расстояния, разделявшего их, он  увидел,  что  изогнутая  шея  вся
покрыта веснушками, сотнями мельчайших веснушек, чуть более темных,  чем
ее кожа, не столь уж и светлая для блондинки, - ее цвет говорил о  жизни
на свежем воздухе, на солнце, под открытым небом. И  вот  когда  он  уже
находился буквально в  двух  шагах  от  нее  и  собирался  обойти  ее  и
наконец-то рассмотреть, она попрощалась с аукционистом и повернулась. Он
видел ее не более двух секунд - ровно столько, сколько ей  понадобилось,
чтобы поставить бокал на стол,  сделав  легкое  движение  рукой  и  чуть
наклонившись, затем она удалилась. На краткий миг их глаза  встретились,
и ему хватило этого мгновения:  он  запомнил  необычно  темные  глаза  с
синими проблесками.
   А может быть, наоборот: синие глаза с  черными  проблесками,  которые
скользнули по лицу Коя, не видя его, но он-то успел заметить, что и лоб,
и все лицо, и руки, и шея у нее  покрыты  веснушками;  вся  она  была  в
веснушках, и от этого казалась необычной, очень привлекательной  и  чуть
ли не девочкой, хотя ясно было, что ей уже много больше двадцати. Еще он
заметил большие мужские часы в стальном корпусе с черным циферблатом,  и
носила она их на правой руке. И еще - она была на полголовы выше него.
   И очень красива.

***

   Через пять минут  и  Кой  вышел  на  улицу.  Сиянье  городских  огней
освещало тучи, бегущие по темному небу на юго-восток, и  Кой  знал,  что
вот-вот поднимется ветер и ночью скорее всего пойдет дождь. Он  стоял  у
входа, засунув руки в карманы тужурки,  и  раздумывал,  куда  повернуть,
налево  или  направо;  от  этого  решения  зависело,  перехватит  ли  он
что-нибудь в ближайшем баре или направится на Пласа Реаль, где пропустит
пару порций голубого джина "Бомбей", сильно разбавленного тоником.  Нет,
не пару, одну, быстро поправился Кой, вспомнив плачевное состояние своих
финансов. Машин на улице  почти  не  было,  и  сквозь  листву  деревьев,
насколько хватало глаз, виднелись  выстроившиеся  в  шеренгу  светофоры,
переключавшиеся с желтого на красный. Поразмышляв десять секунд, как раз
в тот миг, когда последний в ряду светофор переключился  на  красный,  а
ближайший - на зеленый, Кой зашагал направо. Так он совершил первую в ту
ночь ошибку.
   ЗСНВ: Закон  совсем  неслучайных  встреч.  Основываясь  на  известном
законе Мэрфи, гласящем, что если неприятность может случиться, то она  и
случится, - а закон этот, как убедился Кой за последнее время, действует
неукоснительно, - он выводил собственные, для внутреннего, так  сказать,
потребления, законы, которым давал торжественно-научные названия.  ЗПТСН
- Закон "приглашай на танец  самую  некрасивую",  или:  ЗБКПМВ  -  Закон
бутерброда, который падает маслом вниз; а также  другие  формулы,  более
или менее подходящие к его печальным обстоятельствам. Разумеется,  толку
от этого законотворчества не было никакого, разве  что  улыбнешься  иной
раз. Про себя. Но как бы то ни было - шутки в сторону - Кой был  глубоко
убежден, что во Вселенной (как и в джазе, который он очень любил)  царит
удивительный  порядок,  и  все  случайности  и   импровизации   выверены
настолько математически точно, что невольно  задаешься  вопросом,  а  не
расчислены ли они наперед где-то там, неизвестно где. Вот  и  теперь  он
оказался в ситуации, описываемой только что сформулированным ЗСНВ.
   Приближаясь к перекрестку, он - сначала - увидел большой  автомобиль,
цвета серый металлик, стоявший у тротуара с открытой дверцей. Потом, при
свете фонаря, чуть подальше, он увидел мужчину, который  разговаривал  с
женщиной. Сначала Кой разглядел мужчину, он был ближе; а через несколько
шагов, когда уже мог различить его сердитое лицо, понял, что он ссорится
с женщиной (раньше ее скрывал  от  Коя  фонарный  столб);  женщина  была
светловолосой, с высоко подстриженным  затылком,  в  замшевом  жакете  и
темной юбке. Кой почувствовал, как желудок у него  сжался,  и  в  то  же
время он чуть не рассмеялся от неожиданности. И сказал про себя:  иногда
жизнь  в  своей  непредсказуемости  предсказуема.  Чуть-чуть  подумал  и
добавил: или наоборот. Потом  определил  курс  и  дрейф.  Это  он  делал
машинально, по привычке, хотя тот курс, который  он  проложил  последний
раз - курс к крушению, иначе и не скажешь, - привел его прямо в  морской
трибунал. И все же он взял на десять градусов левее,  чтобы  пройти  как
можно ближе к ссорящейся паре.
   То была его вторая ошибка - он изменил здравому смыслу любого моряка:
следуя этому здравому смыслу, надо с должной осторожностью  приближаться
к любому берегу - или опасности.
   Видно было, что мужчина с седой косичкой  взбешен.  Поначалу  Кой  не
слышал его: он говорил  негромко,  но  Кой  заметил,  что  рука  мужчины
поднята, а указательный палец наставлен на женщину,  которая  стояла  не
шевелясь. Палец приблизился к ней вплотную и стал тыкать ее в плечо,  не
сильно, но сердито, и она отступила на шаг, словно испугалась.
   - ..последствия, - услышал наконец Кой голос мужчины. - Вам  понятно?
Ответственность за последствия несете вы!
   Он опять поднял палец, намереваясь  снова  ткнуть  ее  в  плечо,  она
отступила еще на шаг, но мужчина явно знал, чего хочет; он схватил ее за
руку, хотя, видимо, хотел  не  причинить  ей  боль,  а  убедить  ее  или
припугнуть. Но он был в такой  ярости,  что  женщина,  почувствовав  его
хватку, вскрикнула и, отрываясь от него, снова отступила.  Мужчина  явно
хотел схватить ее опять, но не сумел, потому что между  ними  уже  стоял
Кой и пристально смотрел на мужчину; тот замер с поднятой рукой, сияющей
в свете фонаря золотом колец, и с открытым ртом - то ли  он  намеревался
сказать что-то женщине, то ли не  понял,  откуда  появился  этот  тип  в
морской тужурке и в теннисных  туфлях,  с  широкими  плечами,  крепкими,
сильными  руками,  якобы  расслабленно  висевшими  вдоль  швов  потертых
джинсов.
   - Что вам угодно?
   Он говорил с легким неопределенным акцентом, то ли андалусским, то ли
иностранным.  Удивленно  и  вопросительно  взглянул   на   Коя,   словно
безуспешно старался понять, какое он имеет  ко  всему  этому  отношение.
Лицо у него стало уже не злое, а ошеломленное. Особенно  когда  до  него
дошло, что этот нахал ему не знаком. Он был выше Коя - как почти  все  в
этот вечер - и через голову моряка посмотрел на женщину, будто ожидал от
нее объяснений по поводу неожиданного поворота сюжета. Кой ее видеть  не
мог - она стояла у него за спиной, не шевелясь и не произнося ни слова.
   - Какого черта?.. - начал было он, но тут же умолк,  причем  с  таким
похоронным видом, словно ему  только  что  сообщили  о  смерти  близкого
родственника. Стоя перед ним, свесив руки по бокам, Кой прикидывал,  чем
это обернется. Мужчина, хоть и был  взбешен,  говорил  как  образованный
человек.
   На нем был дорогой костюм, галстук  и  жилет,  на  ногах  -  отличная
обувь, на левой руке, той, на которой  он  носил  два  кольца,  блестели
очень дорогие часы массивного золота и ультрасовременного  дизайна.  Кой
подумал: каждый раз, как  этот  тип  завязывает  галстук,  он  поднимает
килограммов  десять  золота.  Фигура  сильная,  хороший  разворот  плеч,
спортивный, но, решил Кой, совсем не из тех, кто ввязывается по ночам  в
драки на улице, у дверей "Клеймора". Он по-прежнему  не  видел  женщину,
хотя спиной чувствовал ее взгляд. Надеюсь, она по крайней мере не сбежит
и найдет время, чтобы сказать мне спасибо, если мне все-таки не разобьют
физиономию. И даже если разобьют. Мужчина в это время повернулся  налево
и уставился  на  витрину  модного  магазина,  словно  ждал,  что  оттуда
кто-нибудь выйдет и вынесет ему объяснение в сумочке от Армани. В  свете
фонаря и витрины Кой разглядел, что глаза у него карие; это было немного
странно,  потому  что  раньше,   на   аукционе,   они   показались   ему
зеленоватыми. Мужчина повернул голову в другую сторону  и  посмотрел  на
витрину с обувью; тут Кой понял, что наличествуют оба цвета, правый глаз
был карим, левый - зеленым; все  как  положено  -  бакборт  и  штирборт.
Заметил он и кое-что более тревожное, чем цвет глаз: дверца  автомобиля,
огромного "ауди", была открыта, и в свете фонаря он увидел, что в салоне
сидит секретарша и, покуривая сигарету, наблюдает всю сцену; увидел он и
шофера, который как раз в этот миг поднялся со своего места  и  встал  у
бортика тротуара. Шофер, в отличие от мужчины с хвостиком, элегантным не
был, а по лицу его Кой заключил, что и  голос  у  него  вряд  ли  выдает
хорошее воспитание: нос перебит, как  у  боксера,  а  физиономию  словно
шили-перешивали  несколько  раз,  причем  несколько   кусочков   пришить
позабыли. Цвет же у нее был смугло-зеленоватый, какой-то  арабский.  Кой
вспомнил, что ребят такого покроя он видывал, они служили  вышибалами  в
бейрутских борделях  и  на  панамских  танцульках.  Эти  субъекты  имеют
обыкновение держать финку в правом носке.
   Хорошо все это кончиться не может, подумал он отрешенно. ЗМПМД: Закон
"Много получишь и мало дашь". Сломают ему  парочку  насущно  необходимых
костей, а девица сбежит, как Золушка или Белоснежка, - Кой всегда  путал
эти две сказки, потому что там не  было  кораблей,  -  и  больше  он  ее
никогда не увидит. Но пока она еще оставалась здесь,  он  чувствовал  на
себе взгляд ее синих с темными искрами глаз, или нет, наоборот, вспомнил
он, темных с синими искрами. Он чувствовал  этот  взгляд  спиной.  Есть,
пожалуй, какой-то извращенный юмор в том, что сейчас из него вышибут дух
из-за женщины, лицо которой он видел всего несколько секунд.
   - Зачем вы вмешиваетесь в дело, которое вас не  касается?  -  спросил
мужчина с хвостиком.
   Вопрос он поставил правильно. Он спрашивал  уже  без  ярости,  просто
сосредоточенно; да, намного спокойней и даже  с  любопытством.  Так,  во
всяком случае, показалось Кою, который уголком глаза  продолжал  следить
за шофером.
   - Да это же... Бог ты мой, - сказал мужчина, когда понял, что Кой  не
собирается отвечать. - Убирайтесь отсюда.
   Сейчас и она скажет то  же  самое,  решил  Кой.  Сейчас  она  выразит
согласие с этим типом и спросит, кто звал тебя на их пирушку, и  скажет,
чтобы я катился подальше и не совал носа, куда не надо. И придется ему с
красными ушами бормотать  невразумительные  извинения,  потом  дойти  до
угла, свернуть, и  всему  конец,  к  чертям  собачьим.  Вот  сейчас  она
скажет...
   Но она ничего не сказала. Она молчала, как и Кой. Словно ее тут и  не
было, словно она уже давно ушла; он стоял между ними  обоими  и  молчал,
смотрел в разноцветные глаза, которые  были  перед  ним,  на  расстоянии
одного шага и на ладонь повыше, чем его собственные. Он по  опыту  знал,
что молчание действует сильнее, чем слова: кто его знает, что на  уме  у
человека, который не произносит ни слова. Вероятно, мужчина с  хвостиком
придерживался такого же мнения, поскольку смотрел  на  него  раздумчиво.
Наконец Кой решил, что видит неуверенность в его далматских глазах.
   - М-да, - сказал мужчина, - что же тут у нас  получается...  Вот  еще
защитничек нашелся...
   Кой по-прежнему смотрел на него,  не  произнося  ни  звука.  Если  не
тянуть, можно еще врезать ему коленом между ног, а потом попытать  удачи
с арабом.
   Вопрос заключается в ней. Вопрос в том, что сделает она.
   Мужчина  вдруг  с  силой  выдохнул   и   язвительно,   демонстративно
усмехнулся.
   - Это просто смешно, - сказал он.
   Ситуация явно привела его в растерянность. Кой медленно поднял  левую
руку, чтобы почесать нос; он всегда чесал нос, когда надо было подумать.
Коленом, размышлял он. Сейчас скажу что-нибудь, он отвлечется, а  я  тем
временем врежу ему коленом по яйцам. И тогда проблема будет  заключаться
не в нем, а в арабе.
   По  улице  проехала  "скорая  помощь"  с  оранжевыми  мигалками.  Кой
подумал, что скоро потребуется еще одна - для него самого,  -  и  тайком
огляделся в поисках чего-нибудь, что можно было  бы  взять  в  руку,  но
ничего подходящего не увидел. Tогда он потянулся  к  карману  джинсов  и
большим пальцем нащупал связку ключей от пансиона. В конце концов, можно
будет вмазать шоферу в рожу этой связкой, как он когда-то врезал пьяному
немцу в дверях клуба "Мамма Сильвана" в Специи, когда тот  накинулся  на
него. Этот-то сукин сын уж точно на него накинется.
   Мужчина, стоявший перед Коем, поднял руку  ко  лбу  и  провел  ею  по
голове, словно приглаживая и без того затянутые в  хвост  волосы,  потом
повернулся сначала в одну сторону, потом  в  другую.  На  губах  у  него
застыла странная горькая усмешка, и Кой решил, что  без  улыбки  он  ему
нравился гораздо больше.
   - Вы скоро услышите обо мне, - сказал он женщине поверх плеча Коя.  -
Обязательно услышите.
   И сразу же он взглянул на шофера, который сделал несколько  шагов  по
направлению к нему. Словно получив приказ, шофер остановился. И Кой, все
время ожидавший удара, напрягшийся  всеми  мускулами  от  адреналинового
выброса, с облегчением расслабился. Мужчина с хвостиком снова пристально
посмотрел на него,  будто  хотел  навсегда  запечатлеть  его  в  памяти:
роковой взгляд с  субтитрами  на  испанском  языке.  Он  поднял  руку  с
кольцами и наставил на него указательный палец так же,  как  недавно  на
женщину, но все же не  коснулся  Коя.  Этим  он  и  ограничился  -  этот
указующий жест был равен угрозе, потом повернулся на каблуках и пошел  к
машине, словно внезапно вспомнил о назначенной встрече.
   И после быстрой смены кадров,  которые  Кой  внимательно  просмотрел:
взгляд секретарши с заднего  сиденья,  ее  сигарета,  описавшая  дугу  в
воздухе перед тем, как упасть на тротуар,  дверь,  захлопнувшаяся  после
того, как мужчина сел рядом  с  секретаршей,  последний  взгляд  шофера,
стоявшего у бортика, и этот взгляд был более  долгим  и  многообещающим,
чем взгляд его хозяина, потом снова звук захлопнувшейся  двери  и  тихое
урчание мотора, - все закончилось. Того бензина - в денежном  выражении,
конечно, - который эта машина пожирает только чтобы тронуться  с  места,
мне бы хватило на еду дня на два, с грустью подумал Кой.
   - Спасибо, - произнес женский голос сзади него.

***

   Вопреки внешности, Кой вовсе не  был  пессимистом;  для  того,  чтобы
стать пессимистом, абсолютно необходимо утратить веру в человечество,  а
Кой так и родился без этой веры. Он просто созерцал жизнь  на  суше  как
спектакль, переменчивый, прискорбный и неизбежный; единственное, к  чему
он стремился, - это держаться подальше, чтобы свести ущерб  к  минимуму.
Наперекор всему в нем до сих пор  еще  оставалась  некоторая  наивность,
наивность частичная, относящаяся лишь к тому, что  было  далеко  от  его
профессии. Четыре месяца, проведенные в сухом доке, не смогли искоренить
в нем нажитое за долгую жизнь в море: ту рассеянность, отстраненность  и
как бы отчужденность, с какой иные моряки относятся к тем, у кого всегда
под ногами твердая земля. Вот и он на некоторые  вещи  смотрел  издалека
или  даже  извне,  сохраняя  простодушную  способность  удивляться,  как
удивлялся в детстве, прилипая перед  Рождеством  к  витринам  игрушечных
магазинов. Правда, теперь он уже был твердо уверен - и  эта  уверенность
порождала в нем не разочарование, а, напротив, облегчение, - что ни одно
из бередящих душу чудес ему не предназначено. Его успокаивало  сознание,
что он не входит в круг избранных, что имя его не значится в ведомости у
волхвов. Хорошо, когда ничего и ни от  кого  не  ждешь,  когда  в  любой
момент можешь вскинуть совсем не  тяжелую  дорожную  сумку  на  плечо  и
отправиться в ближайший порт, не сожалея о том, что оставляешь позади.
   Добро  пожаловать  на  судно.  Многие  тысячи  лет,  еще  прежде  чем
крутобокие корабли взяли курс на Трою, существовали люди с  морщинами  у
рта  и  ноябрьскими  дождливыми  сердцами,  которых  сама   их   природа
подталкивала рано  или  поздно  с  интересом  заглянуть  в  черную  дыру
пистолетного ствола; для них море  означало  выход,  и  они  безошибочно
угадывали, когда наступало время покинуть берег.  Еще  прежде,  чем  Кой
осознал, что он - один из  них,  он  уже  был  таким  -  по  врожденному
инстинкту и по призванию. Как-то в погребке Веракруса одна женщина  -  а
всегда попадались женщины, которые задавали подобные вопросы, - спросила
его, почему он стал моряком, а не адвокатом или зубным врачом; он только
пожал плечами, а ответил, когда она уже перестала  ждать:  "Море  -  оно
чистое". Так оно и было.
   В открытом море воздух был  свеж,  раны  зарубцовывались  быстрее,  а
тишина становилась такой плотной, что в  ней  уже  можно  было  выносить
вопросы,  не  имеющие  ответа,  и  не  мучиться  собственным  молчанием.
Однажды,  в  ресторане  "Сандерленд"  в  аргентинском  портовом   городе
Росарио, Кой видел  человека,  который  оказался  единственным  выжившим
после кораблекрушения; единственным из девятнадцати. Пробоина в три часа
ночи, судно стоит на якоре, все спят, через пять минут все кончено.
   Буль-буль. Но что поразило Коя в этом человеке, так это его молчание.
Кто-то спросил: как же может быть,  что  восемнадцать  человек  в  трюме
ничего не поняли? Он только молча посмотрел,  ему  было  неловко  -  все
настолько очевидно, что объяснять нечего, - и поднес  ко  рту  кружку  с
пивом. И у Коя города с их улицами,  запруженными  людьми,  освещенными,
как витрины его детства, тоже вызывали чувство неловкости; он становился
неуклюжим, был не в своей тарелке, как утка вдали от воды или  как  этот
человек  из  Росарио,  молчавший,  словно  те  восемнадцать,  еще  более
молчаливых. Мир был так сложно  устроен,  что  смотреть  на  него  можно
только с моря; суша  обретала  спокойные  очертания  ночью,  когда  идет
четвертая вахта и рулевой - всего лишь немая тень,  а  из  внутренностей
корабля доходит легкое подрагивание машины. Когда от городов  оставались
лишь далекие цепочки огней, а от самой земли - только проблесковые  огни
маяка прямо по курсу. Вспышки, которые тревожили, которые  предупреждали
и  предупреждали:  внимание,  осторожно,  держись  подальше,  опасность.
Опасность.
   Он не увидел этих сигналов в глазах женщины, когда вернулся к ней, со
стаканом в каждой руке, пробравшись между  толпившимися  у  стойки  бара
"Боадас"; и это была его третья ошибка за  вечер.  Не  существует  таких
сухопутных  лоций,  где  описывались   бы   все   маяки,   опасности   и
навигационные знаки, по которым можно было бы ориентироваться  на  суше.
Не проложены здесь курсы, нет сверенных карт, не промерены ни  в  футах,
ни в метрах мели, не указаны курсы к тому  или  иному  мысу,  нет  здесь
бакенов, ни красных, ни  зеленых,  ни  желтых,  ни  правил  вхождения  в
акваторию порта, ни чистого горизонта, чтобы определить  координаты.  На
земле всегда идешь вслепую, определяешься только по  счислению,  и  рифы
замечаешь только тогда, когда уже слышишь рев волн в кабельтове от  носа
и видишь, как тьма светлеет над бурунами, разбивающимися  о  скалы.  Или
когда слышишь, как нежданный камень - все моряки знают,  что  существует
некий камень со своим названием,  который  подстерегает  их  повсюду,  -
скала-убийца со скрежетом разрывает корпус корабля...  В  такую  ужасную
минуту любой командир