яло
только чистотой и прохладой.
   - Хороший экземпляр, - сказала она. - Среди букинистов  и  антикваров
немало бессовестных людей: если им удается заполучить такой  атлас,  они
расшивают книгу и продают ее  отдельными  листами.  Но  этот  остался  в
целости и сохранности.
   Она  осторожно  переворачивала  большие  страницы,  под  ее  пальцами
шелестела бумага, плотная, белая, в прекрасном  состоянии,  несмотря  на
то, что со времени ее напечатают прошло два с половиной  века.  "Морской
атлас  побережья  Испании",  прочел  Кой  на  фронтисписе  с   тончайшей
гравюрой, на которой был изображен морской пейзаж, лев меж двух колонн с
девизом "Plus Ultra" и различные навигационные  инструменты.  "Составлен
из шестнадцати сферических карт  и  двенадцати  планов,  от  Байонны  во
Франции до мыса Кре". Это было собрание морских карт  и  планов  портов,
отпечатанных в большом формате и переплетенных для вящей  сохранности  и
удобства пользования. Первой в  нем  шла  карта  побережья  между  мысом
Сан-Висенте и Гибралтаром, очень детальная, с указанием глубин в морских
саженях и с подробнейшим указанием всех опасных мест.
   Кой пальцем вел по береговой линии между Сеутой  и  мысом  Эспартель,
ненадолго задержавшись на городе, чье имя носила женщина, которая стояла
рядом с ним. Потом он пересек пролив, поднявшись к северу, к  Тарифе,  и
двинулся на северо-запад, снова задержавшись у Асейтеры,  где  крестики,
обозначавши опасность, стояли гораздо более точно,  чем  на  современной
карте  Британского   адмиралтейства   в   проходе   между   Терсоном   и
Моуэтт-Грейвом. Кой хорошо знал карты Гибралтарского  пролива;  и  почти
все совпадало, причем настолько, что оставалось только удивляться  такой
точности, практически неестественной для гидрографии тех  времен,  когда
не  существовало  не  только  снимков  из  космоса,  но  и   технических
достижений конца XVIII века. Он видел размеченные по градусам и  минутам
шкалы долготы и широты, справа находилась шкала широт,  а  шкала  долгот
повторялась четырежды - в зависимости от того, какой меридиан принимался
за нулевой: Париж, Тенерифе, Кадис или Картахена. Кой вспомнил, что в те
времена еще не был принят универсальный нулевой меридиан - гринвичский.
   - Отлично сохранился этот атлас, - с восхищением произнес он.
   - Просто великолепно. Этот экземпляр никогда не был на борту корабля.
   Кой  перелистал  несколько  страниц:  "Сферическая  карта   побережья
Испании от Агилас и  горы  Копе  до  башни  Эррадора,  иначе  называемой
Орадада"...
   Эту часть побережья он знал наизусть - неприветливый каменистый берег
с узкими  скалистыми  бухтами  и  подводными  камнями.  Там  прошло  его
детство. Палец передвигался по плотной бумаге: мыс Тиньосо, Эскомбрерас,
мыс Агуа... Очертания были выведены столь  же  точно,  как  и  на  карте
Гибралтара.
   - А здесь ошибка, - вдруг сказал он.
   Она посмотрела на него скорее заинтересованно, чем удивленно.
   - Ты уверен?
   - Абсолютно.
   - Ты знаешь это побережье?
   - Я там родился.  Даже  нырял  -  за  античными  амфорами  и  прочими
археологическими редкостями.
   - Ты и водолаз?
   Кой прищелкнул языком и покачал головой.
   - Нет, в профессиональном смысле - нет, - он чуть  улыбнулся,  словно
извиняясь. - Летом на каникулах подрабатывал.
   - Но опыт-то у тебя есть...
   - Какой там опыт... - пожал он плечами. - В  молодости  еще  какой-то
опыт был. А теперь я уже столько лет не суюсь в воду...
   Она склонила голову к плечу и внимательно посмотрела на  него.  Потом
снова посмотрела на его палец, еще лежавший на карте.
   - А какая здесь ошибка?
   Он сказал, какая. На карте Уррутии мыс  Палое  находится  на  две-три
минуты южнее того места,  где  он  расположен  в  действительности;  Кой
столько раз огибал его, что наизусть знал координаты. На самом деле этот
мыс находится на 37°38' северной широты - секунд он сейчас не помнил,  а
на карте Уррутии - примерно на 37°36' . Несомненно, потом эти координаты
-  с  течением  времени  и   усовершенствованием   способов   съемки   -
неоднократно уточнялись. В конце концов,  сказал  он,  что  значит  пара
морских миль для карты 1751  года,  да  еще  выполненной  в  сферической
проекции.
   Она молчала, не отрывая глаз от старинной гравюры. Кой пожал плечами:
   - По-моему, тебя  такого  рода  неточности  завораживают.  У  тебя  в
Барселоне был предел, выше которого ты  не  могла  поднимать  цену,  или
нет?
   Она все так же сидела, опершись о стол и глядя  на  карту.  Казалось,
мысли ее витали где-то далеко, и ответила она не сразу.
   - Конечно, был предел, - сказала она  наконец.  -  Морской  музей  не
Испанский банк... К счастью, цена не перекрыла наши возможности.
   Кой тихонько рассмеялся, и она взглянула на него вопросительно.
   - На аукционе я думал, что для тебя это что-то очень личное... Ты так
упорно сражалась.
   - Конечно, личное, - сказала она даже немного  раздраженно.  И  снова
посмотрела на карту так, будто что-то там приковывало ее внимание. - Это
моя работа. - Она встряхнула  головой,  будто  отгоняя  какую-то  мысль,
которую не собиралась высказывать. - Ведь это  я  предложила  приобрести
Уррутию.
   - И что вы в музее теперь с ним будете делать?
   - Я его полностью изучу, каталогизирую, сниму копии  для  внутреннего
пользования. А потом он перейдет в историческую библиотеку музея, как  и
все остальные приобретения такого рода.
   В дверь вежливо постучали,  она  открылась,  и  Кой  увидел  капитана
второго ранга, с которым недавно встретился в  выставочном  зале  музея.
Танжер  Сото  извинилась,  вышла  в  коридор  и  некоторое  время   тихо
разговаривала с капитаном в коридоре.  Собеседник  ее  был  немолод,  но
строен, золотые пуговицы и нашивки придавали ему значительность.
   Иногда он посматривал на Коя,  с  любопытством,  в  котором  сквозило
ревнивое чувство. Кою не нравились ни эти  взгляды,  ни  его  чрезмерная
улыбчивость, обнаружившаяся в течение разговора с Танжер.  Настолько  не
нравились, что про себя он горько вздохнул. Как  и  большинство  моряков
торгового флота. Кой недолюбливал моряков военных: казалось, они слишком
задирали нос,  и  вообще  это  был  закрытый  клан  (они  придерживались
эндогамии, беря в жены  лишь  дочерей  военных  моряков,  не  пропускали
воскресных месс в церкви и обзаводились чрезмерным количеством детей.  А
кроме того, в морских сражениях они участия не принимали и сидели дома в
непогоду.
   - Я должна уйти на несколько минут, - сказала она. - Подожди меня.
   И пошла по коридору вместе с капитаном, который, перед тем как  уйти,
бросил на Коя последний, но ничего  не  говорящий  взгляд.  Кой  получил
возможность осмотреться, сначала он  еще  поразглядывал  карту  Уррутии,
потом - те предметы, что были у Танжер Сото на столе, гравюру на стене -
Тулонское сражение, лист четвертый - и книги в шкафу. О" уже совсем было
собрался снова сесть, когда заметил стойку, на которой  под  наваленными
сверху листами он обнаружил планы парусников,  и,  обратив  внимание  на
рангоуты, понял, что все  они  были  бригантинами.  Под  планами  лежали
аэрофотоснимки  побережья,  копии  старинных   морских   карт   и   одна
современная - номер 46А Института гидрографии Морского флота -  от  мыса
Гата до мыса Палое, - которая полностью соответствовала той странице, на
которой был раскрыт атлас Уррутии.
   Отметив это совпадение, Кой улыбнулся.

***

   Через минуту она вернулась, извиняясь за свое отсутствие  с  покорной
гримаской. Начальник, сказала он. Совещание на высшем уровне по  вопросу
о графике отпусков. Совершенно секретное.
   - Значит, ты работаешь на Военно-морской флот.
   - Как видишь.
   Коя это позабавило.
   - Получается, ты вроде солдата.
   - Ничего подобного. - Золотистые волосы метнулись направо  и  налево,
когда она покачала горловой.  -  Я  не  на  военной  службе...  Когда  я
защитила диплом по истории, я подала на конкурс. И четыре  года  работаю
здесь.
   Сказав это, она задумалась, глядя в окно.  И  прикрыв  глаза.  Потом,
очень медленно, словно у нее из головы  никак  не  шла  какая-то  мысль,
вернулась к столу, закрыла атлас и поставила его в шкаф.
   - Вот мой отец - он действительно был солдат, - сказала она.
   В этих словах прозвучал оттенок не то вызова,  не  то  гордости.  Кой
обрадовался - про себя,  конечно,  -  ведь  кое-что  теперь  становилось
понятным: ее манера  двигаться,  какие-то  ее  жесты.  И  эта  спокойная
дисциплинированность, немного даже  высокомерная,  которая  иногда  явно
помогала ей не выпускать руль из рук - Он был военный моряк?
   - Нет, просто военный. Он ушел в отставку в чине полковника  и  почти
всю жизнь прослужил в Африке.
   - Он жив?
   - Нет.
   Никаких эмоций в ее голосе  не  было.  Понять,  что  она  испытывает,
отвечая на эти вопросы, не представлялось  возможным.  Кой  посмотрел  в
темно-синие глаза, они без труда выдержали этот  визуальный  допрос,  не
выказав вообще никакого выражения. И тогда Кой улыбнулся.
   - Поэтому тебя назвали Танжер.
   - Поэтому меня назвали Танжер.
   Они не торопясь шли мимо музея Прадо  и  ограды  Ботанического  сада,
потом поднялись по Клаудио Мойано, оставив позади шум и сутолоку площади
перед вокзалом Аточа. Солнце освещало серые киоски и  лотки  с  книгами,
бесконечными рядами поднимавшиеся вместе с улицей в гору.
   - Зачем ты приехал в Мадрид?
   Он смотрел на мостовую перед своими мокасинами.  Он  уже  ответил  на
этот вопрос - только чтобы увидеть тебя -  еще  до  того,  как  она  его
задала.
   Общие места и надуманные предлоги тут не годились, и несколько  шагов
он сделал молча, потом потер нос.
   - Я приехал повидать тебя.
   Это у нее, по-видимому, не вызвало ни удивления, ни  любопытства.  На
ней был вельветовый жакет, который она не застегнула,  блузка,  а  перед
выходом из музея она повязала на  шею  шелковый  платок  осенних  тонов.
Полуобернувшись, Кой смотрел на ее невозмутимое лицо.
   - Зачем? - спросила она безучастно.
   - Не знаю.
   Некоторое  время  они  шли  молча.  Потом,  ни  с  того  ни  с  сего,
остановились перед лотком, на котором кучами  громоздились  уже  не  раз
кем-то читанные детективы, словно обломки потерпевшего крушение корабля,
выброшенные волнами на берег. Кой без особого внимания пробежал  глазами
по обложкам - Агата Кристи, Джордж Кокс, Эллери  Квин,  Лесли  Чартерис.
Танжер взяла одну из книжек, с отсутствующим видом посмотрела на  нее  и
положила на место.
   - Ты сумасшедший, - сказала она.
   Они шли дальше. Между лотками бродили люди, они искали  книги,  брали
их в руки, пролистывали.
   Торговцы не возмущались, они просто не спускали глаз  с  покупателей.
Все они были в свитерах, ветровках или  куртках,  их  кожа  задубела  за
годы, проведенные на солнце, на ветру, под дождем;  Кою  они  напоминали
моряков в каком-то невероятном порту, заблудившихся  между  волнорезами,
возведенными из бумаги, испачканной типографской краской.
   Кое-кто из них, присев между грудами  книг,  полностью  погрузился  в
чтение. Один-два, из  самых  молодых,  поздоровались  с  Танжер,  и  она
отвечала, называя их по именам: привет, Альберто, пока, Борис.
   Юноша в ковбойке, обшитой гусарским галуном,  играл  на  флейте,  она
положила монетку в шапку, которая лежала перед ним, совершенно  так  же,
как сделала это на глазах у Коя в Барселоне,  бросив  монету  в  цилиндр
мима, грим которого испортил дождь.
   - Я здесь хожу каждый день, это моя дорога домой.  Иногда  что-нибудь
покупаю... Старые книги - это ужасно интересно,  правда?  В  отличие  от
новых, они сами тебя выбирают, выбирают себе покупателя: эй, постой, вот
она я, забери меня с собой. Они как живые.
   Она прошла еще несколько шагов и остановилась перед  "Александрийским
квартетом" - четыре тома в мятых обложках по бросовой цене.
   - Ты читал это? - спросила она.
   Кой покачал головой. Этот Лоренс Даррелл, своей фамилией напоминающий
об электрических батарейках, был ему глубоко безразличен. Первый  раз  в
жизни он обратил  внимание  на  его  книги.  Наверное,  американец.  Или
англичанин.
   - У него есть что-нибудь про море? - спросил он скорее из вежливости,
чем из интереса.
   -  Нет,  насколько  мне  известно,  -  она  тихо  и   почти   ласково
рассмеялась. - Хотя Александрия как была, так и остается портом...
   Кой бывал в Александрии и ничего особенного не запомнил: безветренные
дни, жара, портовые краны, докеры,  притулившиеся  в  тени  контейнеров,
грязная вода, чавкающая  между  корпусом  корабля  и  пирсом,  тараканы,
которые хрустят под ногами, когда  сходишь  на  берег.  Порт  как  порт,
единственное отличие в том, что  ветер  приносит  облака  красной  пыли,
которая проникает  повсюду.  На  четыре  тома  никак  не  тянет.  Танжер
дотронулась пальцем до первого: "Жюстин".
   - Все интеллигентные женщины, которых  я  знала,  хоть  раз  в  жизни
хотели быть такими, как Жюстин.
   Кой тупо посмотрел на книжку, не понимая, следует ли ему ее  покупать
или нет и не заставит ли букинист купить все четыре На  самом  деле  его
привлекали другие книжки: "Корабль мертвых" некоего Б.Травена и трилогия
Холла и Нордхофа про "Баунти": "Мятеж на "Баунти", "Человек против моря"
и "Остров Питкерн" в одном томе. Но она шла дальше; потом он увидел, как
она улыбнулась, сделала еще несколько шагов и стала перелистывать книжку
без переплета; "Хороший солдат" - прочел название  Кой,  с  этим  Фордом
Мэдоксом Фордом Кой готов был примириться: ведь он вместе с Джозефом Кон
радом  написал  "Приключение".  Потом  Танжер  обернулась  и  пристально
посмотрела на него.
   - Ты сумасшедший, - повторила она. - Ты же меня не знаешь, -  сказала
она через несколько секунд. - Ты же ничего обо мне не знаешь.
   Снова в голосе ее зазвучали жесткие  нотки.  Кой  посмотрел  направо,
потом налево. Как ни странно, он не чувствовал себя пристыженным или  не
в своей тарелке. Он приехал повидать ее, он сделал то, что считал нужным
сделать. Да, конечно, он многое бы отдал  за  то,  чтобы  быть  мужчиной
элегантным,  с  хорошо  подвешенным  языком,  чтобы  иметь   возможность
предложить ей что-то, пусть даже деньги, которых хватило бы  на  покупку
всех четырех томов этого "Александрийского квартета" и на ужин в дорогом
ресторане, где он называл бы ее Жюстин или любым  другим  именем  по  ее
желанию. Но это - не про него.
   Поэтому он молчал, стоял перед ней настолько  естественно,  насколько
он это  мог,  и  только  чуть-чуть  улыбался,  одновременно  искренне  и
застенчиво. Это было не много, но на большее он не был способен - У тебя
нет никакого права вести себя так... Сваливаться мне  на  голову,  будто
так и надо... За Барселону я тебе уже сказала спасибо. И что, по-твоему,
я теперь должна с тобой делать? Забрать тебя к себе, как старую книжку с
развала?
   - Сирены, - сказал он неожиданно.
   Она в удивлении уставилась на него.
   - Какие еще сирены?
   Кой слегка приподнял руки и снова опустил их.
   - Не знаю. Гомер говорит, они пели.  Звали  моряков...  Верно?  И  те
ничего не могли поделать.
   - Потому что были полными кретинами. Шли  прямо  на  рифы,  разбивали
свои корабли.
   - Я уже был там. - Лицо Коя помрачнело. -  Я  уже  был  на  рифах,  и
теперь у меня нет корабля.
   Пройдет еще какое-то время, пока у меня снова не появится корабль,  а
сейчас ничего лучшего я придумать не могу.
   Она резко обернулась, сердито приоткрыв рот, точно  на  языке  у  нее
вертелось  что-то  очень  для  него  неприятное.  Синие  глаза   яростно
сверкали. Это длилось какое-то мгновение, но  за  это  время  Кой  успел
мысленно попрощаться с ее веснушками и с той мечтой, которая привела его
к ней. Наверное, надо было купить эту самую "Жюстин", печально думал он.
Но, как бы то ни было, моряк, ты сделал попытку.
   Секстанта, конечно, жалко. Потом он решил  улыбнуться.  Я  все  равно
улыбнусь, что бы она ни сказала, улыбнусь, даже если она пошлет  меня  к
черту. Во всяком случае, последнее, что она обо мне запомнит, будет  моя
улыбка. Хоть бы мне удалось улыбнуться; как улыбался ее  начальник,  тот
капитан второго ранга с золотыми пуговицами. Хоть  бы  рожа  у  меня  не
слишком перекосилась.
   - Господи помилуй, - сказала она. - Ты ведь даже не красавец-мужчина.
III

Затерянный корабль

   Пусть даже ты делаешь в море все как следует, исполняешь все правила,
рано или поздно оно тебя убьет. Но если ты хороший моряк, ты по  крайней
мере будешь знать, где находишься в момент своей смерти.
   Джастин Скотт "Морской охотник"

   Он терпеть не мог кофе. Он выпил тысячи чашек  горячего  и  холодного
кофе во время бесконечных ночных вахт, трудных и ответственных маневров,
погрузок  и  разгрузок  в  портах,  в  минуты  разочарований,   нервного
напряжения и опасностей; однако  он  настолько  ненавидел  этот  горький
вкус, что воспринимал его только в сочетании с  молоком  и  сахаром.  На
самом деле кофе для него был тонизирующим средством, таким же,  как  для
других - рюмка спиртного или сигарета. Курить он бросил давно.
   Что же до спиртного, то он крайне редко употреблял его в море,  да  и
на суше нечасто переходил отметку Плимсолла, загружая в трюм  не  больше
двух порций джина. И лишь когда ситуация, компания или  место  требовали
значительных доз спиртного, он сознательно позволял себе  пить  "сколько
влезет". И в таких случаях он, как и большинство известных ему  моряков,
был способен поглотить  невероятные  количества  чего  угодно  со  всеми
последствиями, которые это влечет за собой в тех географических  точках,
где  мужья  блюдут  добродетель  своих  жен,  полицейские   поддерживают
общественный порядок, а вышибалы ночных  клубов  следят  за  тем,  чтобы
клиенты вели себя как положено и не удирали, не заплатив по счету.
   Сегодня вечером об этом и  речи  не  было.  Порты,  моря  и  вся  его
предыдущая жизнь находились слишком далеко от  столика,  за  которым  он
сидел у входа в пансион на площади Санта Ана, глядя на гуляющих прохожих
и разговаривающих в барах людей. Он заказал джин с тоником, чтобы отбить
вкус кофе, липкая чашка еще стояла перед ним - по  неловкости  своей  он
всегда,  размешивая  сахар,  проливал  кофе  на  блюдечко,  -  и  сидел,
откинувшись на спинку стула, засунув руки в карманы  тужурки  и  вытянув
ноги под столом. Он устал, но оттягивал минуту, когда  придется  лечь  в
постель. Я тебе  позвоню,  сказала  она.  Позвоню  сегодня  вечером  или
завтра. Дай мне немного подумать. На вечер у Танжер  была  запланирована
встреча, отменить которую она не могла, а  потом  она  должна  с  кем-то
поужинать, так что  ему  придется  подождать.  Это  она  ему  сказала  в
полдень, когда они дошли до перекрестка проспекта Альфонсо XII  и  Пасео
Инфанты Исабель и она распрощалась с ним, не позволив ему проводить себя
до дома.
   Она резко повернулась  к  нему  и  протянула  руку,  крепкое  пожатие
которой он хорошо  помнил.  Кой  спросил  ее,  куда  она,  черт  возьми,
собирается ему звонить, ведь в Мадриде у него нет ни жилья, ни  телефона
и вообще ничего, а багаж его находится в камере хранения на  вокзале.  И
тут он впервые увидел, как Танжер смеется. Это был очень искренний смех,
вокруг глаз у нее образовались морщинки, от которых, как ни странно, она
очень помолодела и похорошела. Такой славный смех - как у  мальчишки,  с
которым  сразу  же   хочется   сойтись   поближе,   поскольку   интуиция
подсказывает, что это  будет  отличный  товарищ  -  и  для  игр,  и  для
приключений.
   Именно так она и смеялась, держа руку Коя в своей, потом, извинившись
за неуместную веселость, секунду-другую смотрела на него задумчиво, хотя
смех еще не окончательно исчез с ее лица. Затем она назвала  пансион  на
площади Санта Ана, напротив театра Эспаньоль, она там жила  два  года  в
бытность студенткой. Там чисто и недорого. Я тебе позвоню, сказала  она.
Увидимся мы или не увидимся, но я те