замечательно, и  на  душе  у  Коя
царил мир, он отдыхал, играя  ту  роль,  какую  ему  выпало  играть,  не
хватало только, к величайшему его сожалению, пианино  да  Лорен  Бэколл,
которая, искоса поглядывая,  пела  бы  своим  глуховатым,  чуть  хриплым
голосом, иногда очень похожим на голос  Танжер.  Или  наоборот.  Наконец
опьянение достигло той стадии, когда изображение становится черно-белым.
В мире написано столько  книжек,  спето  столько  песен,  снято  столько
фильмов, что даже пьяный уже не воспринимает мир непосредственно. И  Кой
все думал, что же чувствовал человек, который  впервые  выходил  в  море
охотиться на кита, искать сокровища или любил женщину, не  прочитав  про
это ни единой книжки.

***

   С Пилото они распростились у городской стены.
   "Карпанту" они полностью привели в порядок, и  нынешнюю  ночь  Пилото
собирался провести дома, в рыбацком квартале Санта-Лусия. Они  стояли  и
смотрели, как он неверной походкой идет под  пальмами  и  магнолиями,  а
потом  обернулись  и  взглянули  на  порт,  там,  за  морским  клубом  и
рестораном "Маре Нострум", "Феликс фон Лукнер" с ярко освещенной палубой
отдавал швартовы, и его огни  отражались  в  черной  воде  возле  пирса.
Отдали кормовой конец, и Кой мысленно повторял команды,  которые  сейчас
отдает с мостика лоцман. Лево руля.
   Малый вперед. Стоп. Малый назад. Отдать носовой.
   Танжер стояла рядом, тоже наблюдала за маневрами большого  корабля  и
вдруг, ни с того ни с сего сказала. Кой, я  хочу  принять  душ.  Я  хочу
раздеться и принять очень горячий душ, чтобы пар стоял такой же  густой,
как туман в открытом море. Еще хочу, чтобы в этом тумане был ты и  чтобы
ты ни слова не говорил ни о кораблях, ни о кораблекрушениях... -  вообще
чтобы ты ни о чем  не  говорил.  Сегодня  я  выпила  столько,  что  могу
отдаться только грубому молчаливому герою, тому, кто возвратился из Трои
и чья кожа помнит гарь сожженных городов и морскую соль. Она сказала все
это и стала смотреть на него так, как смотрела иногда - молча, серьезно,
внимательно - словно выпытывала что-то. Так она смотрела на него  своими
иссиня-стальными глазами, синева которых от джина стала совсем блестящей
и текучей, она приоткрыла рот, словно лед из всех  выпитых  ею  стаканов
джина с тоником настолько заморозил ее губы, что только Кой мог  согреть
их своими губами. Он почесал нос и улыбнулся  своей  привычной  улыбкой,
которая придавала ему что-то детское, смягчала резкие  черты  его  лица,
делала незаметным его большой нос и почти всегда  плохо  выбритые  щеки.
Грубый молчаливый герой, сказала она. На их собственном острове  рыцарей
и оруженосцев магических слов не  произносил  никто.  Только  -  я  тебя
обману или - я тебя предам.
   Пусть обман, пусть предательство, но и  в  этой  атмосфере  никто  не
произнес - я тебя люблю. Хотя именно сейчас, когда весь мир стоял как-то
не очень прочно, когда алкоголь растекался по  жилам  с  каждым  биением
сердца, он совсем было решился на эту  пошлость.  Он  уже  раскрыл  рот,
чтобы произнести эти непроизносимые слова. Но она, словно  почувствовав,
что он собирается сказать, положила пальцы на его губы. Она была  совсем
близко, сверкающая и текучая синева темных  глаз  завораживала  его,  он
снова улыбнулся и  ничего  не  сказал.  Он  целовал  эти  пальцы.  Потом
глубоко, словно перед погружением, вдохнул и секунд  пять  осматривался,
после чего взял ее под руку, и они, следуя строго по  прямой,  пересекли
улицу и подошли к дверям  пансиона  "Картаго".  Одна  звезда,  номера  с
ванными комнатами и видом на порт. Скидки для офицеров торгового флота.

***

   Было еще темно, когда Кой проснулся. Ее рядом не  было.  Ему  снилась
темная  пустота,  брюхо  деревянной  кобылы,  товарищи,   закованные   в
бронзовые латы, настороженные, ни слова вслух, меч в руке, они проникают
в самое сердце спящего города.  Кой,  тревожась,  приподнялся  и  увидел
силуэт Танжер на фоне открытого окна,  куда  проникал  свет  фонарей  со
старинной городской стены и порта. Она курила. Танжер  стояла  спиной  к
нему, и видеть этого он не мог, он только  чувствовал  запах  табака  Не
одеваясь, он встал с постели и встал рядом с нею. Она  накинула  рубашку
Коя, даже не застегнувшись, хотя из открытого окна тянуло прохладой.  На
шее у нее блестела серебряная цепочка с солдатским жетоном.
   - Я думала, ты спишь, - сказала она, не оборачиваясь.
   - Я проснулся и увидел, что тебя нет.
   Танжер ничего больше не сказала,  и  он  стоял  не  шевелясь.  Просто
смотрел на нее. Она выдыхала дым  медленно,  надолго  задерживая  его  в
легких Разгораясь, огонек сигареты  освещал  ее  обкусанные,  обломанные
ногти. Кой положил руку ей на плечо, и, прежде чем снова затянуться, она
коснулась его руки, но рассеянно, так, словно к ней эта  рука  не  имеет
никакого отношения.
   - Что сейчас с черепахой? - спросила она через некоторое время.
   Кой пожал плечами.
   - Издохла, должно быть.
   - А может, все-таки нет. Может, она выжила.
   - Хорошо бы.
   - Хорошо бы? - Она искоса смотрела на  него  несколько  мгновений.  -
Бывает же, что конец оказывается счастливый.
   - Конечно. Бывает. Припаси для меня один экземпляр.
   Она снова умолкла. И смотрела вниз,  на  порт,  на  пустоту,  которую
оставил после себя "Феликс фон Лукнер".
   - У тебя уже есть ответ на  загадку  про  рыцарей  и  оруженосцев?  -
спросила она почти шепотом.
   - У этой загадки нет ответа.
   Она усмехнулась, или Кою только так показалось. Уверен он не был.
   - Ошибаешься, - сказала она. - Ответы есть всегда и на  все  -  Тогда
скажи мне, что мы будем делать теперь Она ответила не  сразу.  Казалось,
она находилась не ближе, чем останки "Деи Глории". Сигарета догорела,  и
она наклонилась  -  гасила  окурок,  очень  аккуратно,  долго,  пока  не
дождалась, чтобы погас последний огонек в пепле. Потом выбросила  окурок
на улицу.
   -  Что  мы  будем  делать?  -  Она  склонила  голову  набок,   словно
раздумывала о том, что значит это слово. - То же, что и  делали  до  сих
пор. Будем искать.
   - Где?
   - Снова на суше. Затонувшие корабли далеко не всегда находят в море.
   И  потому  на  следующий  день  они  появились  в  моем  кабинете   в
Университете  Мурсии.  Стоял  яркий,  привычный  для  нас  день,   яркие
прямоугольники солнечного света дрожали от преломления лучей  в  стеклах
окон и фонтанах. Надев темные очки, я вышел в бар на углу  выпить  чашку
кофе. Возвращался я оттуда в одной  рубашке,  пиджак  висел  у  меня  на
плече, и тут-то я увидел перед своей дверью  Танжер  Сото  -  блондинка,
красавица, синяя  широкая  юбка,  веснушки.  Поначалу  я  принял  ее  за
студентку, в это время подобные девицы нередко навещали меня с просьбами
о помощи в подготовке дипломной работы.  Потом  я  обратил  внимание  на
мужчину, который пришел вместе с ней, он держался  рядом,  но  в  то  же
время на расстоянии, думаю, что вы понимаете, что я имею в виду, если  к
этому времени уже успели хоть немного познакомиться с Коем. На  плече  у
нее  висела  кожаная  сумка,  а  локтем  она  придерживала  тубус;   она
представилась и вынула  из  сумки  экземпляр  "Практического  применения
исторической картографии"; я понял, что она и есть та молодая женщина, о
которой как-то раз рассказывала мне моя дорогая подруга и коллега  Луиса
Мартин-Мерас, заведующая отделом картографии в Морском музее;  так  вот,
она говорила, что молодая женщина эта - умная, скрытная и очень деловая.
А еще я вспомнил, что несколько раз я с ней  беседовал  по  телефону,  и
беседа  наша  касалась  поправок  в  атласе  и   некоторых   документов,
хранящихся в университетском архиве. м Я  пригласил  их  войти,  хотя  и
видел, что студенты мои, ожидавшие меня  в  коридоре,  при  этом  совсем
скуксились. Шла экзаменационная сессия, и в моем логове, для  солидности
именуемом кабинетом, на столе громоздились груды непроверенных работ.
   Я снял книги с двух  стульев,  чтобы  посетители  могли  присесть,  и
предложил им рассказать о том, что их привело ко мне. Если быть  точным,
почти все время говорила только она, и она же  изложила  то,  что  сочла
нужным изложить на тот момент. Они приехали из Картахены - всего полчаса
пути на машине, - а привело их ко  мне  следующее:  затонувший  корабль,
документы,  позволявшие  установить   его   местонахождение,   несколько
бесплодных попыток сделать это, наконец, определение точных координат по
долготе и широте, которые почему-то оказались неточными. Все как обычно.
Я должен признаться, что  консультации  такого  рода  -  дело  для  меня
привычное. И хотя по совершенно личным причинам я подписываю свои работы
и книги тем же именем и  скромным  званием,  которое  значится  на  моей
визитной карточке под  анаграммой,  а  именно:  Нестор  Перона,  маэстро
картографии, на самом деле я  уже  довольно  давно  заведую  кафедрой  в
Университете Мурсии, мои публикации пользуются в научном мире  кое-каким
весом, и потому я должен с известной регулярностью  разрешать  проблемы,
которые ставят передо мной как различные учреждения, так и частные лица.
Мне представляется чрезвычайно любопытным тот факт, что  в  наше  время,
когда картография пережила самую большую революцию  за  свою  историю  в
связи с внедрением аэрофотосъемки, спутниковых  снимков,  электроники  и
информатики, бесконечно отдалившись от  тех  примитивных  карт,  которые
вычерчивали землепроходцы  и  мореплаватели,  исследователи  все  больше
нуждаются  в  человеке,  который  поддерживал  бы  хрупкую  связь,   еще
соединяющую  современность  с  предшествующими  эпохами  науки,  которая
оказывается не  чем  иным,  как  проверенным  мифом.  Подобная  проблема
возникла в XV - XVI веках, когда фламандцам, в ту пору  самым  передовым
картографам,  пришлось  приложить   немало   усилий,   чтобы   устранить
противоречия,  содержавшиеся  в  трудах  античных  авторов  и   новейших
открытиях португальских и испанских мореплавателей; и  так  продолжалось
из поколения в поколение. И потому сейчас без таких людей, как я,  -  уж
простите мне это самовосхваление, быть может, даже  вполне  законное,  -
древний мир исчез бы из нашего поля зрения и многое вообще  бы  утратило
смысл в холодном свете люминесцентных ламп современной науки.  И  потому
каждый раз, когда у кого-либо возникает необходимость оглянуться назад и
понять, что именно он видит, требуется моя помощь.
   Помощь  классиков.  Естественно,  я  консультируюсь   с   историками,
библиотекарями, археологами,  гидрографами,  охотниками  за  сокровищами
затонувших кораблей и просто кладоискателями. Быть  может,  вы  помните,
как нашли галеон "Сан Рико" у берегов Мексики, как искали Ноев ковчег на
Арарате, или знаменитые  телерепортажи  "Нейшнл  джиогрэфик"  о  находке
"Вирхен де ла Каридад" в Бискайском заливе, о том, как были  подняты  на
поверхность восемнадцать из ее сорока бронзовых пушек; так вот, все  эти
три сюжета - хотя поиски ковчега и увенчались столь гротескным  провалом
- были бы невозможны без таблиц поправок, которые создали мои сотрудники
в Университете Мурсии. И даже другой  наш  старинный  знакомец  по  этой
истории - Нино Палермо - удостоил меня сомнительной чести просветить его
по части картографии, хотя дело, судя по всему, кончилось ничем - тогда,
как я  понимаю,  он  выискивал  80  000  дукатов,  которые  затонули  на
испанской галере в 1562 году напротив башни Велес-Малага. И наконец, для
более подробного ознакомления с моей работой отсылаю вас к публикациям в
журнале "Картографика" и некоторым моим  книгам:  к  уже  упоминавшемуся
труду  "Применение  исторической  картографии",  например,  или   же   к
исследованию локсодром  - ну вы же понимаете,  loxos  и  dromos  -  в  книге  "Загадки
проекции Меркатора". Можно также обратиться к  моей  работе  о  двадцати
одной карте незаконченного атласа Педро де Эскивеля и Диего де Гевары, а
также к биографиям падре  Риччи  ("Ли  Маттео,  китайский  Птолемей")  и
Тофиньо ("Королевский гидрограф") и к "Каталогу старинной  гидрографии",
который я сделал  в  сотрудничестве  с  Луисой  Мартин-Мерас  и  Беленом
Риверой; кроме того  мною  написаны  монографии  "Картографы-иезуиты  на
море" и "Картографы-иезуиты на Востоке". Все это я писал, разумеется, не
выходя из  кабинета.  Лично  посещать  некоторые  места  надо  только  в
молодости,  как  лишь  в  юности   хорошо   мечтать.   В   зрелые   годы
непосредственному восприятию мешают почтовые открытки и видеофильмы,  и,
оказавшись в Венеции, ты уже чувствуешь не ее великолепие, а  чудовищную
сырость.
   Но перейдем к делу. А  заключается  оно  в  том,  что  утром  в  моем
университетском кабинете  двое  посетителей  изложили  мне  проблему,  с
которой столкнулись. Точнее, излагала она, а он, устроившись на стуле, с
которого я снял кипы книг, чтобы освободить ему место,  скромно  слушал.
И, должен признаться, этот молчаливый моряк - хотя  о  его  профессии  я
узнал несколько позже - был мне симпатичен; может быть, из-за его манеры
слушать и не вмешиваться в разговор или из-за того, что он показался мне
человеком пусть и неотесанным, но хорошим, с открытым  прямым  взглядом,
мне нравилась его манера теребить нос,  когда  что-то  смущало  его  или
сбивало с толку, нравилась мне и его застенчивая улыбка, и то,  что  был
он в джинсах, теннисных туфлях и белой  рубашке,  из-под  закатанных  до
локтя рукавов которой видны были сильные, крепкие руки. Про  таких,  как
он, внутреннее чувство справедливо ли, нет ли, но говорит: на него можно
положиться; и мне хочется рассказать эту историю именно потому, что  он,
оказавшись в самом центре событий, играл в ней немалую роль. В юности  я
тоже читал кое-какие книжки. Кроме того, я обычно прибегаю к  изощренной
вежливости - у каждого свои приемы - как к средству выразить глубочайшее
презрение к своим ближним; и наука, которой я себя посвятил, есть  всего
лишь способ - впрочем, не хуже любого другого  -  держать  на  отдалении
мир, населенный людьми, которые на самом деле приводят меня в  бешенство
и среди которых я сам, причем руководствуясь только своими симпатиями  и
антипатиями и  отвергая  всякую  справедливость,  произвожу  отбор.  Как
сказал бы Кой, каждый устраивается,  как  может.  Так  вот,  по  некоему
странному побуждению - можете называть это солидарностью  или  сродством
душ - я испытываю необходимость оправдать этого моряка, лишенного  моря;
это и есть причина, по которой я вам рассказываю его  историю.  В  конце
концов, изложить его приключения с Танжер Сото - все равно что применить
проекцию  Меркатора  для  описания  мира:  чтобы  представить  сферу  на
плоскости, в высоких широтах приходится искажать земную поверхность.
   Итак, тем утром в моем кабинете Танжер  Сото  в  самых  общих  чертах
обрисовала мне свое дело, а потом сообщила, в чем,  собственно,  состоит
проблема, а заключается она в 37°32' северной широты и  4°51'  восточной
долготы по сферической карте Уррутии.
   В этом месте, в последней трети XVIII века, затонул некий корабль,  с
учетом моих же собственных таблиц поправок эти координаты  соответствуют
нынешним 57°32' северной широты и 1°21' западной  долготы.  Вопрос  моих
посетителей заключался в следующем:  правильно  ли  они  учли  поправки;
подумав  немного,  я  ответил,  что  если  таблицы   были   использованы
правильно, то правильными должны были оказаться и их вычисления.
   - И тем не менее, - сказала она, - корабля там нет.
   Я посмотрел на нее с  вполне  понятным  недоумением.  В  такого  рода
вопросах я не  доверяю  безапелляционным  утверждениям  и  женщинам,  не
важно, красивым  или  дурнушкам,  которых  почитают  за  больших  умниц.
Сколько я их перевидал в университетских аудиториях!
   - Вы уверены? Я как-то  не  думал,  что  затонувший  корабль  криками
оповещает о своем местонахождении.
   - Само собой, нет. Но мы исследовали все, в том числе и на местности.
   Значит, в воду вы все-таки сунулись,  сделал  я  вывод.  Я  попытался
занести эту пару в одну из разработанных мной  категорий,  но  это  было
непросто.
   Археологи-любители, фанатичные  историки,  охотники  за  сокровищами.
Сидя за своим столом, под  репродукцией  карты-итинерария  Пейтингера  -
подарком моих студентов в связи с назначением меня заведующим  кафедрой,
- я занялся пристальным  изучением  своих  гостей.  По  виду  она  могла
принадлежать к первым двум категориям, он -  к  третьей.  Конечно,  если
вообще допустить, что у  археологов-любителей,  фанатичных  историков  и
охотников за сокровищами имеются некие внешние отличия.
   - Тогда не знаю, - ответил я  ей.  -  Единственное  и  самое  простое
объяснение, которое приходит  мне  в  голову,  -  ваши  исходные  данные
неверны. Координаты не соответствуют действительным.
   - Этого быть не может. - Она  тряхнула  головой,  и  ее  асимметрично
постриженные волосы коснулись подбородка. -  Документальные  обоснования
очень точны.  Тут  возможна  только  чуть  большая  погрешность,  а  это
означает, что нам надо расширить район  поисков...  Но  перед  этим  нам
хотелось бы исключить любые другие ошибки.
   Меня позабавили ее интонации. Знающая, уверенная в себе, четкая дама.
   - Например?
   - Мы могли совершить ошибку, применяя ваши таблицы поправок...  Я  бы
хотела попросить вас проверить наши расчеты.
   Я снова несколько мгновений внимательно смотрел на нее, потом перевел
взгляд на Коя, который сидел на стуле с видом пай-мальчика, положив свои
большие руки на колени, и слушал нас совершенно спокойно, не вставив  ни
слова. Любопытство мое имеет пределы,  тем  более  про  подобные  поиски
затонувших кораблей  я  знал  довольно  много  разных  историй.  Но  мне
противно было думать о студентах, которые ожидали меня в коридоре, -  уж
слишком хороший выдался денек, чтобы тратить его на проверку их работ  и
на экзамен, сеньорита Сото - пусть и не красавица  из-за  формы  носа  в
профиль - была необычайно привлекательна, хотя,  возможно,  именно  этот
дефект  и  прибавлял  ей  привлекательности,  да  и  Кой  мне,  пожалуй,
нравился. "Пуркуа  па?"  -  вспомнил  я  название  корабля  французского
полярника Шарко. Много времени это  наверняка  не  отнимет,  так  что  я
согласился. Танжер Сото вынула из картонного  тубуса  несколько  карт  и
разложила их на столе передо мной. Среди них я сразу  увидел  ксерокопию
сферической карты из атласа Уррутии. Мне она была, разумеется,  знакома,
и когда-то я изучал ее с большим удовольствием.
   Конечно,  не  столь  великолепна,  как  карты  Тофиньо,  .но  все  же
прекрасно  выгравирована  сухой  иглой  по  выколоченным   и   тщательно
отполированным медным пластинам.
   - Ну что ж, давайте взглянем, - сказал я. - Когда затонул корабль?
   - В тысяча семьсот шестьдесят седьмом году.
   В  юго-восточных  водах  Испании.  Координаты  брались   по   пеленгу
практически в тот момент, когда корабль затонул.
   - Меридиан Тенерифе?
   - Нет. Кадис.
   - Значит, Кадис. - Я ободряюще улыбнулся ей, глядя на  верхнюю  часть
карты, выискивая  соответствующую  масштабную  линейку.  -  Обожаю  этот
меридиан. Прежний, разумеется. Есть в нем аромат  утраченного  прошлого,
это все равно что Атлантида старика Птолемея. Вы понимаете, о чем я...
   Я надел очки, чтобы видеть вблизи, и начал работать.  Они  так  и  не
ответили мне, понимают ли они, о чем я, или нет Широту я определил сразу
же, без особых трудностей - они вычислили ее достаточно точно. Вообще-то
уже три тысячи лет финикийские мореплаватели знали, что высотой солнца в
полдень или высотой звезд возле северного полюса над  горизонтом  в  той
или иной точке измеряется ее широта. Теперь это и ребенок может сделать.
Разумеется, не всякий ребенок, а только тот, который имеет хоть какие-то
познания в космографии.
   - Вам повезло, что ваше кораблекрушение произошло  в  тысяча  семьсот
шестьдесят седьмом году, - отметил я. - Случись это на сто лет раньше, с
широ