ся
вокруг якорной цепи, выходишь на палубу, опираешься о планшир в ожидании
катера с Мамашей Сан и ее девочками, и вот  они,  эти  шумно  чирикающие
птички, уже  поднимаются  по  трапу,  услужливо  поддерживаемые  третьим
помощником; затем Мамаша Сан деловито отмечает  мелом  на  дверях  кают:
один крестик - одна девочка, два крестика - две девочки.
   Атласная  кожа,  нежное  тело,  гибкие  ноги,  покорные   губы.   Нет
пробльема, морьяк, прьивет,  пока.  Нет,  такого  еще  никто  не  делал,
говорил Торпедист Тукуман, пока сам не сделал такое - с тремя  девочками
одновременно. Кой  никогда  не  видел,  чтобы  хоть  кто-то  из  моряков
мрачнел, когда впереди по носу,  прямо  между  клюзами,  была  Азия  или
Карибы. Зато наоборот: сильные мужчины плакали,  когда  приходило  время
возвращаться домой.

***

   Он поднял голову и посмотрел вдаль. С той стороны мола стоял шведский
парусник, экипаж ужинал в кокпите под фонарем, вокруг которого кружились
ночные бабочки. Иногда, пробиваясь через музыку  в  наушниках,  до  него
долетала громко сказанная фраза или смех. Они  все  были  светловолосые,
огромные,  размер  XXL,  с  детишками,  которых  пристегивали  к  вантам
спасательными поясами на длинном конце, чтобы они целыми  днями  голышом
бегали  по  палубе  без  особого  присмотра.   Светловолосые,   как   та
женщина-лоцман в порту Ставангер,  которую  он  знавал,  когда  они  два
месяца болтались там в простое на "Монте  Пекеньо".  Это  была  северная
красота, какой она представляется по фотографиям и кинофильмам;  высокая
и большая тридцатичетырехлетняя норвежка имела звание капитана торгового
флота, в открытом море она  легко  и  свободно  поднялась  с  катера  по
веревочному трапу к ним на борт, и у всех мужчин на мостике  перехватило
дыхание, она командовала маневрами, вводя испанский танкер во фьорд;  по
радиотелефону,  висевшему  у  нее  на  шее,  на  безупречном  английском
отдавала приказы буксирам, причем дон Агустин де ла Герра уголком  глаза
смотрел на нее, а на него во все глаза смотрел рулевой. Stop  her.  Dead
slow ahead. Stop her.
   A little push now. Stop  .  Потом  она  выпила  с  капитаном  стакан  виски,
выкурила сигарету, после чего Кой, тогда еще  молодой  стажер,  проводил
ее. Эта сильная женщина в брезентовых штанах и толстом  красном  анораке
улыбнулась ему на прощанье. So long,  officer.  Три  дня  спустя,  когда
экипаж танкера совсем очумел от скандинавских девчонок, Кой встретил  ее
в "Энсомхет", рядом  с  красными  домами  Страндкайена,  в  роскошном  и
печальном баре, где было полно мужчин и женщин, чье веселье  заключалось
в том, что они долгими часами потихоньку напивались и молчали как  рыбы,
пока кто-нибудь не выхватывал из кармана парабеллум.  Кой  зашел  в  бар
случайно; с ней был флегматичный норвежец, бородатый, он  словно  только
что сошел с норманнского  драккара;  она  узнала  стажера  с  испанского
танкера.
   Маленький испанец, сказала она по-английски. The shorty Spanish  boy.
Улыбнулась и пригласила выпить с ними. Через час, по предположениям Коя,
флегматичный викинг еще стоял за стойкой в том же баре,  а  Кой,  голый,
мокрый от пота, овеваемый прохладным ночным ветром  из  открытого  окна,
выходившего на фьорд и заснеженные, поднимавшиеся над морем, вершины, не
мог и не хотел оторваться от этой женщины  с  широкой  спиной,  сильными
бедрами, светлыми глазами, которые прямо смотрели на него из темноты,  и
когда Кой давал ей хоть немного вздохнуть, губы шептали  странные  слова
на варварском наречии. Ее звали Инга Хорген, и два месяца,  пока  "Монте
Пекеньо" стоял в Стравангере, Кой, вызывая  зависть  всего  экипажа,  от
кока до капитана, проводил с ней столько времени,  сколько  мог.  Иногда
они пили пиво и водку в компании с флегматичным викингом, и  он  никогда
не возражал против того, что каждый раз, когда она с блестящими  глазами
вставала и выходила из бара немного неуверенной походкой, shorty Spanish
boy следовал за этой валькирией, которая была выше его на полголовы. Она
показала ему Лисефьорд и Берген, научила интимным словечкам по-норвежски
и открыла некоторые тайны женской анатомии.  Он  даже  научился  верить,
будто влюблен, и узнал, что далеко не все  женщины  -  из  лени  или  из
предосторожности  -  влюбляются  заранее.  Узнал  он  и  то,  что,  если
склониться поближе и повнимательнее всмотреться, блуждающие  по  потолку
глаза и отсутствующее лицо женщины,  когда  ты  проникаешь  в  самые  ее
глубины, являет собою лик всех тех женщин, что тысячелетиями жили в этом
мире. Но в конце концов, когда однажды  на  танкере  произошли  какие-то
осложнения, shorty Spanish boy сошел  на  берег  позже,  чем  обычно,  и
отправился прямо в дом из темных  бревен  с  белыми  оконными  рамами  и
застал там флегматичного викинга, столь же пьяного, как у стойки бара, с
единственным отличием - он был голый. Иона - тоже.
   Она смотрела на Коя с пьяной безразличной улыбкой,  а  потом  сказала
что-то; что именно, до сознания Коя так и не дошло. Может, она  сказала:
иди сюда, а может: иди отсюда. Он медленно закрыл дверь  и  вернулся  на
танкер.

***

   Донг, донг.  Донг.  Чарли  Паркер,  который  вот-вот  умрет,  положил
саксофон на пол и отправился выпить рюмку  у  стойки  или  -  что  более
вероятно - вколол себе что-нибудь в мужском  туалете.  Гитарные  аккорды
остались в одиночестве,  в  последней  части  Билли  Хаднотт  снова  вел
мелодию, но тут поднялся на полуют Пилото и сел рядом с Коем на скамейку
из теки.
   В руке у него была бутылка коньяка,  они  прихватили  ее  с  собой  в
таверне "Мачо". Он жестом предложил Кою выпить, но тот покачал головой в
такт музыке, которая истончалась, исчезала  в  его  ушах.  Пилото  отпил
глоток и поставил бутылку на планшир. Кой отключил наушники.
   - Что делает Танжер?
   - Читает у себя в каюте.
   Маяки Сан-Педро и Навидад мигали по ту сторону мола, обозначая вход в
порт. Зеленый и  красный,  проблесковый  огонь,  четырнадцать  и  десять
секунд - это Кой помнил с тех пор, как помнил себя.
   Он посмотрел  выше.  Над  стенами  темноты,  окружавшими  порт,  ярко
освещенные замки Сан-Хулиан и Галерас, казалось, плыли в воздухе, как на
картинах старинных художников. Сияние города затмевало звезды.
   - Пилото, что ты об этом думаешь?
   Часы на муниципалитете  пробили  одиннадцать,  какие-то  другие  часы
начали вторить им с опозданием.
   - Она знает, что делает. По крайней мере,  она  держится  так,  будто
знает.... Вопрос в том, знаешь ли ты?
   Кой накручивал на плеер провод от наушников.
   Он слегка улыбнулся в отсветах маслянистых огней на воде.
   - Она привела меня обратно в море.
   Пилото не сводил с него глаз.
   - Как отговорка это годится, -  сказал  он.  -  Но  меня  словами  не
проведешь.
   Он сделал еще один глоток и передал бутылку Кою. Кой обхватил  губами
горлышко.
   - Я тебе уже как-то говорил: я хочу пересчитать все ее веснушки. - Он
утер рот тыльной стороной ладони. - Хочу пересчитать все ее веснушки.
   Пилото ничего не ответил, он снова взял бутылку. Ночной сторож прошел
по дощатой плавучей пристани, шаги его гулко  отдавались  в  тишине.  Он
обменялся приветствиями с Пилото и Коем и направился дальше.
   - Знаешь, Пилото, нас, мужчин, по жизни мотает,  как  придется...  Мы
стареем и умираем, так  и  не  поняв  хорошенько,  что  происходит...  А
женщины, они - совсем другие.
   Он умолк, откинулся назад, безвольно опустив руки. Головы его касался
флаг, висевший на мачте рядом  с  антенной  GPS,  которая  формой  своей
напоминала букву 2. В  ночном  безмолвии,  казалось,  слышно  было,  как
потихоньку ржавеют болты на полубаке.
   - Иногда я смотрю на нее и думаю: она знает обо мне такое, чего  я  и
сам не знаю.
   Пилото - по-прежнему с бутылкой в руке - тихонько рассмеялся.
   - То же самое говорит моя жена.
   - Я серьезно. Они -  другие.  Они  -  вроде  бы  ясновидящие,  и  это
ясновидение у них как болезнь, Понимаешь?
   - Нет.
   - Это что-то генетическое... Таким ясновидением обладают даже дуры.
   Пилото слушал его внимательно, с удовольствием;  но  в  том,  как  он
наклонял голову вперед, чувствовалось, что к  словам  Коя  он  относится
скептически.
   Он осматривался, оглядывая море и сияющий огнями город, словно  искал
человека, который  привнес  бы  долю  здравого  смысла  в  эти  бредовые
рассуждения.
   - Они всегда рядом, - продолжал Кой, -  смотрят  на  нас,  наблюдают.
Веками  наблюдают  за  нами,  ты  понимаешь?  И  многому  за  это  время
научились.
   Он опять умолк, Пилото тоже молчал. Со шведского парусника доносились
обрывки фраз, шведы убирали со стола перед тем, как отправиться спать.
   Потом часы муниципалитета пробили  первую  из  четвертей.  Вода  была
настолько неподвижной, что казалась твердой.
   - А она опасна, - сказал наконец Пилото, - как  те  моря,  в  которых
водоросли обвивают корабли и те сгнивают, не  в  состоянии  двинуться  с
места...
   - Саргассово море.
   - Ты мне сказал, что она плохая. Я же скажу только, что она опасна.
   Пилото снова передал Кою бутылку с коньяком, тот просто держал  ее  в
руке, не поднося ко рту.
   - То же самое сказал мне Нино Палермо. Когда я разговаривал с  ним  в
Гибралтаре. Как тебе это?
   Пилото пожал плечами Он ждал, совершенно спокойно.
   - Я же не знаю, что он тебе сказал.
   Кой передал ему бутылку, Пилото сделал большой глоток.
   - Мы, мужчины, бываем злыми по глупости.  Из  упрямства.  Мы  злы  из
честолюбия, из пристрастия к роскоши, по невежеству... Понимаешь?
   - Более или менее.
   - Я хочу сказать, что они - другие.
   - Они не другие. Они просто выживают.
   Кой замолк, пораженный точностью формулировки.
   - То же самое сказал Нино Палермо.
   Потом протянул бутылку Пилото, но ничего  больше  не  сказал.  Пилото
наклонился, забирая бутылку.
   - Зачитался книжками.
   Он выпил последний  глоток,  завинтил  крышку,  поставил  бутылку  на
палубу и глядел на Коя, ожидая, пока тот отсмеется.
   - От чего она защищается?
   Кой поднял руки, словно пытаясь ускользнуть от ответа. Какого черта я
буду тебе это рассказывать, говорил этот жест.
   - Она борется за то, чтобы вернуть ту девочку, которой  она  когда-то
была. Девочку, со всех сторон защищенную, мечтательницу,  победительницу
на детских соревнованиях  по  плаванию.  Девочку,  которая  росла  очень
счастливой, а потом счастье кончилось, и она узнала, что все  умирают  в
одиночку... А теперь она не может признать, что той девочки больше нет.
   - Ну а ты тут при чем?
   - Она просто меня заводит, Пилото.
   - Врешь. Такие дела так или  иначе  решаются,  а  тут  совсем  другой
случай.
   Он прав, ответил Кой про себя. В конце  концов,  заводят-то  меня  не
впервые, но я никогда не доходил до такого идиотизма. Обычные  глупости,
как у всех.
   - А может, это как с кораблями, которые проходят мимо по ночам... Как
бы объяснить.. Ты стоишь у борта, мимо идет судно, о котором  ты  ничего
не знаешь - ни названия, ни флага, ни куда  оно  идет...  Видишь  только
огни и думаешь, что и там кто-то стоит, опершись на планшир,  и  смотрит
на твои огни...
   - Какого цвета огни ты видишь?
   - Какая разница! - Кой  сердито  передернул  плечами.  -  Откуда  мне
знать... Красные. Или белые.
   - Если они красные, у того судна преимущественное  право.  А  тебе  -
лево руля.
   - Я же в переносном смысле, Пилото. В общем, понимаешь?
   Пилото не сказал, понимает он или  нет.  Но  в  его  молчании  весьма
красноречиво сквозило неодобрение всяческих метафор - про  корабли,  про
ночи, про что угодно. Не рыскай, как бы говорил Пилото.
   Тебя надули, и точка. Раньше  или  позже  этим  все  равно  кончится.
Причины - дело твое, а вот последствия и меня касаются.
   - И что ты собираешься делать? - спросил он через некоторое время.
   - Что я собираюсь делать? - повторил Кой.  -  Не  имею  ни  малейшего
понятия... Наверное, оставаться здесь.. Присматривать за ней.
   - А помнишь пословицу: коварней моря только женщина?
   Пилото  изрек  эту  стародавнюю  мудрость  и  надолго  погрузился   в
космическое   молчание.   Он   созерцал   отражения   огней   порта    в
маслянисто-черной воде.
   - Очень жаль, что так получилось  с  твоим  танкером,  -  прервал  он
молчание. - Там все было ясно.
   Проблемы бывают только на земле.
   - Я в нее влюблен.
   Пилото давно уже встал.  Он  разглядывал  небо,  задаваясь  вопросом,
какая погода будет завтра.
   - Бывают женщины, - говорил Пилото, словно не слышал Коя, - у которых
в голове есть странные мысли. Это как триппер. Свяжешься с  такой,  и  -
готово, заразился.
   Он наклонился взять бутылку, а когда выпрямился, в огнях города стали
видны его глаза - совсем близко.
   - В конце концов, - сказал он, - это, наверное, не твоя вина.
   С этими своими глубокими морщинами, которые отбрасывали черные  тени,
с коротко постриженными седыми волосами, в темноте  ночи  приобретавшими
пепельный оттенок, он казался утомленным Одиссеем; ни сирены, ни  гарпии
его уже не волновали, как  не  волновали  совсем  уж  юные  и  доступные
девочки на пляжах и невнятные - иди сюда, иди отсюда -  взгляды,  то  ли
презрительные,  то  ли  равнодушные.  И  вдруг  Кой  всеми  силами  души
позавидовал Пилото, позавидовал его возрасту, когда уже вряд ли  станешь
платить за женщину жизнью или свободой.

XII

Курс зюйд-вест норд-ост

   Пути морские и дороги земные отличны друг от  друга,  и  отличий  сих
суть три: суша есть твердь,  море  же  изменчиво.  Суша  недвижна,  море
колеблемо.
   Дороги земные знаемы суть, морские пути неведомы.
   Мартин Кортес "Краткий компендиум земного шара"

   На рассвете четвертого дня слабый вест начал переходить на зюйд.  Кой
с тревогой посмотрел на показания анемометра,  потом  на  небо  и  море.
Антициклон в начале лета - дело обычное, и на  первый  взгляд  все  было
спокойно: легкая рябь на воде, ясное небо, только кое-где белели кучевые
облака; но вдали он заметил быстро несущиеся перистые облака.
   Да и барометр начал падать - три миллибара за два  часа.  Еще  утром,
после погружения в синюю холодную воду моря, Кой послушал метеосводку  и
записал в вахтенный журнал, что образовалась область  низкого  давления,
которая клином продвигается по  северной  части  Африки,  приближаясь  к
Балеарам, над которыми  застыла  область  высокого  -  1012  миллибар  -
давления. Если изобары  циклона  и  антициклона  чересчур  сблизятся,  с
открытого моря задуют сильные ветры, и  "Карпанте"  придется  прекратить
поиски и укрываться в каком-нибудь порту.
   Он отключил авторулевого, взялся за руль  и  сделал  поворот  на  сто
восемьдесят градусов. Теперь нос снова смотрел на север,  на  освещенный
солнцем берег под еще темной вершиной Виборас; "Карпанта"  приступила  к
прочесыванию сектора, который на их поисковой карте  был  обозначен  как
полоса номер 43. Отсюда следовало, что  "Патфайндер"  просканировал  уже
более половины намеченного района, но безрезультатно. Хорошего тут  было
мало, если не  считать  того,  что  они  отсекли  полосы  с  наибольшими
глубинами, где погружения оказались бы очень  сложными.  По  траверзу  с
левого борта, в направлении Пунта-Перчелес Кой заметил  рыбацкое  судно,
оно забросило сети так близко к берегу, будто собралось ловить ракушки и
гальку на пляже. Он вычислил курс и скорость, пришел к выводу,  что  они
не должны слишком сблизиться,  хотя  поведение  рыбаков,  как  известно,
непредсказуемо. Кой еще раз взглянул на  небо,  включил  авторулевого  и
спустился в каюту, где монотонный шум мотора был гораздо слышнее.
   - Полоса сорок три, - сказал он. - Курс - норд.
   Солнце  уже  поднялось  высоко,  и  в  каюте,  несмотря  на  открытые
иллюминаторы, было страшно жарко. Танжер сидела у стола  с  разложенными
картами, возле локатора, радара и репитера гирокомпаса и, как  прилежная
ученица, впившись глазами в экран, записывала долготу  и  широту  каждый
раз, как на  дне  обнаруживалось  что-то  необычное.  Кой  посмотрел  на
приборы: глубина  36  метров,  скорость  2,2  узла.  "Карпанта"  шла  на
авторулевом, и по мере ее продвижения, менялась картина  дна  на  экране
"Патфайндера". Они уже достаточно набрались опыта, чтобы  по  изменениям
оттенков цвета без труда определять характеристики дна: светло-оранжевый
означал песок и грязь, темно-оранжевый  -  водоросли,  светло-красный  -
отдельные камни и гальку.
   Рыбные косяки представали  в  виде  движущихся  красновато-коричневых
пятен с зелеными прожилками и голубоватыми краями;  крупные  предметы  -
отдельно стоящие большие камни и даже металлические обломки  затонувшего
рыбацкого  корабля,  отмеченные  на  карте,  вырисовывались  на   экране
ярко-красными пиками.
   - Опять ничего, - сказала она.
   Локатор показывал песок и водоросли. Только дважды на экране появился
кроваво-красный цвет, указывающий на возвышения рельефа дна  на  глубине
сорок  восемь  и  сорок  три  метра.  Тогда  они  не  могли   прекратить
сканирование и ограничились тем, что записали точные координаты, и после
ночевки на якоре между Пунта-Негра и Куэва-де-лос-Лобос, вернулись  туда
наутро. Кой еще не совсем оправился от  легкой  простуды,  единственного
последствия того ночного купания, однако в должной  мере  компенсировать
давление в лобных пазухах и барабанных перепонках она бы ему помещала, и
потому  на  дно  отправился  Пилото  -  он  облачился  в  свой   чиненый
неопреновый костюм, закрепил за спиной баллон со сжатым воздухом,  а  на
правой голени - нож, надел самонадувной жилет и карабином  пристегнул  к
поясу стометровый конец. Кой плавал по поверхности, в ластах с маской  и
трубкой,  наблюдая  за  пузырьками,  которые  поднимались  от   древнего
каучукового  редуктора  "Снарк   III   Силвер",   от   которого   Пилото
категорически не желал отказываться, поскольку  не  доверял  современным
пластмассам и утверждал, что старый хлам уж точно не подведет. Когда  он
поднялся на "Карпанту", он  сообщил  им,  что  локатор  показал  большую
подводную скалу, за которую зацепились  рыбацкие  сети,  и  три  больших
металлических бидона, проржавевших и заросших водорослями. На  одном  из
них еще можно было прочитать название  судна  -  "Кампса".  Через  плечо
Танжер Кой рассматривал рельеф дна, который вырисовывался  на  мониторе.
Она  не  отрывалась  от  жидкокристаллического  экрана  и  держала   над
расчерченной квадратами  картой  серебряный  карандаш;  ее  белая  майка
взмокла на спине от пота, в такт качке покачивались  и  кончики  влажных
волос, которые она перехватила банданой. На ней были шорты цвета хаки, и
сидела она ногу на ногу. Короткие  седые  завитки  Пилото,  сидевшего  у
самого  иллюминатора  и  ладившего  рыболовные  снасти,  то  попадали  в
колеблющееся пятно солнечного света, то оказывались в тени.  Изредка  он
поднимал глаза от своей работы и посматривал на Коя и Танжер.
   - Погода может перемениться, - сказал Кой.
   Не сводя глаз с монитора, Танжер спросила, означает ли  это,  что  им
придется прервать поиски.
   Вполне  вероятно,  ответил  Кой.  Если  поднимется  ветер  и  сильное
волнение, локатор начнет давать сбои, да и самим им придется нелегко.  А
раз так, то не лучше ли им передохнуть в Агиласе или Масарроне?
   Или даже вернуться в Картахену.
   - До Картахены двадцать пять миль, - сказала  Танжер.  -  Я  не  хочу
никуда отсюда уходить.
   Она произнесла это, не отрываясь от "Патфайндера" и  расчерченной  на
квадраты карты. Хотя они и менялись, но все-таки большую  часть  времени
перед монитором проводила она, вглядываясь в разноцветные кривые до рези
в покрасневших глазах, и только тогда уступала место Кою. Когда волнение
на море немного усиливалось, она бледнела, волосы  прилипали  к  потному
лицу, и становилось ясно, что качка и постоянный гул  мотора  доставляли
ей почти нестерпимые мучения. Но она ни разу ни словом не  пожаловалась.
Она заставляла